7. Память чести. Заключение

7. Память чести. Заключение

25 сентября 1918 г. — день памяти святого преподобного Сергия Радонежского, всея России чудотворца. На улицах Екатеринодара были расклеены траурные объявления, извещавшие, что «в 8 часов утра скончался после долгой болезни (от крупозного воспаления легких) Верховный Руководитель Добровольческой армии генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев»{149}.

Так завершился жизненный путь человека, почти полстолетия отдавшего себя военной службе, прошедшего все ее этапы: от вольноопределяющегося и юнкера до Верховного Главнокомандующего и Верховного руководителя армии. Кончина наступила тогда, когда сам генерал мог вполне уверенно осознавать, что дело возрождения Русской армии, дело возрождения Государства Российского, «последнее дело» его жизни, поставлено на достаточно прочное основание. Германия и ее союзники уже обречены на поражение, Великая мировая война близится к окончанию. Создано Временное всероссийское правительство, фактически восстановлен Восточный фронт. Добровольческая армия упорно и успешно наступает на Северном Кавказе и в будущем, вероятно, выйдет на Волгу, где соединится с поволжскими, уральскими и сибирскими войсками. Создано Особое совещание. В Советской России усиливается антибольшевистское подполье, а Центры Добровольческой армии постоянно пополняют ее новыми добровольцами и ведут активную разведывательную работу. Восстановлены контакты с союзниками. Из общего антибольшевистского фронта выделяется и все более усиливается Белое движение, призванное в перспективе восстановить в России монархию… Достойное завершение начатого дела. И хотя, как показало будущее, Белое движение постигло поражение, для Алексеева будущее Белого дела представлялось успешным и прочным.

Н.Н. Львов, получив известие о кончине Алексеева, такими словами характеризовал итог его жизненного пути: «В последние дни, когда победа союзников уже определилась и оправдала все действия генерала Алексеева, его не стало. Ему не суждено было войти в обетованную землю возрожденной России, но он довел до нее тех людей, во главе которых встал в тяжелые ноябрьские дни прошлого года. Его нет, но созданное им дело погибнуть уж не может. Из героической горсти людей быстро вырастает Русская армия, а вместе с ней крепнет и уверенность генерала Алексеева, что только армия спасет Россию».

В не менее пафосной форме известный писатель И. Наживин в массовой пропагандистской листовке, адресованной солдатам, так представил роль бывшего Верховного руководителя Добровольческой армии: «Теперь скоро уже Добровольческая армия придет в Москву, и там соберутся — по слову нашего славного, мудрого, любящего Россию и народ Главнокомандующего генерала А.И. Деникина и Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака — выборные люди от всей Земли Русской, и установят они законы и порядки для всей России заново, и снова заживем мы спокойно и богато, по-хорошему. И первый, кому мы будем обязаны нашим спасением, это генерал М.В. Алексеев.

Низко, земным поклоном поклонимся его могиле и будем подражать ему в его светлом и святом подвиге».

В день кончины Михаила Васильевича, 25 сентября 1918 г., Деникин издал Приказ №1 по Добровольческой армии, уже в качестве Главнокомандующего, объединившего в своих руках высшую военную и гражданскую власть. Приказ был посвящен памяти генерала Алексеева. Главком, высоко оценивая заслуги умершего, отмстил главные вехи его нелегкого жизненного пути: «Сегодня окончил свою полную подвига, самопожертвования и страдания жизнь генерал Михаил Васильевич Алексеев. Семейные радости, душевный покой, все стороны личной жизни принес он в жертву служения Отчизне.

Тяжелая лямка строевого офицера, тяжелый труд, боевая деятельность офицера Генерального штаба, огромная по нравственной ответственности работа фактического руководителя всеми вооруженными силами Русского государства в Отечественную войну — вот его крестный путь. — путь, озаренный кристаллической честностью и горячей любовью к Родине — и Великой, растоптанной.

Когда не стало армии и гибла Русь, он первый поднял голос, кликнул клич русскому офицерству и русским людям.

Он же отдал последние силы свои созданной его руками Добровольческой армии. Перенеся и травлю, и непонимание, и тяжелые невзгоды страшного похода, сломившего его физические силы, он с верою в сердце и с любовью к своему детищу шел с ним но тернистому пути к заветной цели спасения Родины. Бог не сулил ему увидеть рассвет. Но он близок.

И решимость Добровольческой армии продолжать его жертвенный подвиг до конца — пусть будет дорогим венком на свежую могилу Собирателя Русской Земли».

Но гораздо менее пафосным и оттого как бы более объективным представлялся опубликованный в журнале «Донская волна» скромный некролог, подписанный «Е.К.» (Е.М. Кискевич). Автор, прежде всего, обратил внимание на особенности новой стратегии Гражданской войны. «Давно, казалось бы, миновало время, когда военный вождь должен был быть одновременно и вождем духовным. Армии, превратившиеся из орудий полководцев в орудия искушенных в дипломатии кабинетов, не нуждаются в том, чтобы их предводители занимались еще и политикой. Особенно верны были этому принципу Русская армия и русский генералитет. Все наши полководцы, начиная с Кутузова и кончая Куропаткиным в политической сфере, являлись лишь слепыми исполнителями предначертаний свыше, хотя отдельные из них и обладали самостоятельным политическим миросозерцанием, как, например, тот же Н.А. Куропаткин и Д.Л. Скобелев.

Но Великая война и продолжение ее — революция, в корне изменили и это. Стратегия нашего времени вбирает в себя все более и более обширные области экономики, политики, наук гуманитарных, социальных. Она требует от стратега, чтобы он был энциклопедистом.

В особенности это ощутительно в наше родное безвременье, когда неоткуда получать никаких директив и вся ответственность падает на собственную голову. Для пушек нужен не только порох, но и идеи. Без идей они не стреляют — это известно еще нашим предкам. Но с кого спросить в период гражданских войн?

Совершенно исключительные обстоятельства требуют, чтобы полководец был не только военачальником, но чтобы одновременно он был и твердым администратором, и дальновидным политиком, и удачливым дипломатом».

Именно эти качества военного, администратора, политика и дипломата требовались от генерала Алексеева, как Верховного руководителя Добровольческой армии, создателя Белого движения. «Он — мозг Добровольческой армии, центр и средоточие ее материальной и политической мощи. Он — сдерживающее начало при всяких колебаниях и уклонах. Он же тот компас, согласно указаниям которого двигались добровольческие дивизии, добровольческие корпуса.

Беспрестанная работа Алексеева была незаметна. Это человек, который любил держаться в тени. Личная скромность и, быть может, то обстоятельство, что при всех “режимах” генерал был “не в моде”, помогут объяснить это. Генерал Алексеев всегда у всех режимов был на “подозрении” — и у старого, и у нового, и у самоновейшего.

Причина этому та, что генерал зорким взглядом политика умел различать друзей от врагов, полезное от пагубного, свое от чужого и карьеристов от людей дела. А дело Родины ставил всегда превыше всего.

Таким он был в старой Ставке в Могилеве, таким появился перед Керенским, старавшимся в те времена перелевить и удивить Совет рабочих депутатов. Таким же остался на Московском Совещании, не побоявшись указать не только на ошибки правительства, но и на грехи военных кругов. Таким же пришел и на Дон.

Обыкновенно было принято думать, что генерал Алексеев — сфинкс, замкнувшийся и держащий себя загадочно, что он загадка в смысле симпатий и антипатий политических или, как любят теперь выражаться, “ориентации”. Это совсем не так. Люди, знавшие генерала Алексеева, скажут, что он представлял собой как политическая величина. Скажут, что это был цельный и решительный русский патриот со всеми вытекающими из такого положения последствиями. Глубоко религиозный, — отсюда, быть может, несколько фаталист, — он и не пытался повернуть разбитый корабль русской государственности к чуждому этому кораблю фарватеру. И “ориентировался” генерал на возрожденную Великую Россию.

Одним словом, кто такой генерал Алексеев, отлично знали его враги, знали и друзья, знали, что можно и чего нельзя ждать от него. Горько только, что мало этих друзей у старого русского генерала, пребывавшего “не в моде”, и много, слишком много врагов. По еще больше “нейтральных”, в сонном равнодушии взиравших на героическую борьбу»{150}.

…Похороны Михаила Васильевича состоялись 27 сентября. Сохранилось их подробное описание М. Лембичем. Он вспоминал, что это был первый прохладный, свежий день после изнурительной жары затянувшегося южного лета, «бледный, тихий осенний день». Прощание с генералом было торжественным, но в то же время искренним, без никчемной помпезности, парадности и лицемерия, — было, скорее, светлое чувство веры в неизменность начатого Алексеевым Белого дела. Вдоль Екатерининской, Красной и Соборной улиц, по которым от дома Инзы до кафедрального собора продвигалась траурная процессия, стояли шпалерами, — в два ряда, — исключительно офицерские караулы от Корниловского и Марковского полков, кубанских отрядов полковника А.Г. Шкуро и генерал-майора В Л. Покровского. Над самим собором несколько траурных кругов сделали аэропланы.

Но воспоминаниям Лембича, на похоронах присутствовали тысячи людей. «Весь двор и внутренность дома, где лежало тело маленького генерала, запружены венками и живыми цветами. Венков и цветов было так много, что их не хватило в Екатеринодаре и срочно их доставили из Ставрополя. Венки были возложены на гроб покойного от отдельных воинских частей, от Донской армии, от Кубанского правительства, персонально от Кубанского атамана, от М.В. Родзянко, В.В. Шульгина, от деятелей Всероссийского Земского Союза, а также от различных городских самоуправлений и общественных организаций и партий. Были даже венки от рабочих, фабрикантов, кооператоров».

Отдельные венки были от славянских военных: Войска Польского, Чехословацкого корпуса и даже «от болгар — офицеров Русской армии». От союзников выделялся французский венок.

«Всеобщее внимание, — вспоминал Лембич, — привлекал неизвестный терновый венок, скромно, без всяких надписей переплетенный Георгиевскими лентами (этот венок — символ “Ледяного похода”, был от Штаба Добровольческой армии. — В.Ц.). Был венок из мирт и лавров, убранный национальными лентами — “От признательной России”. От детей одного из детских приютов, находившегося под покровительством покойного, был возложен венок из живых незабудок, с трогательной надписью на голубой ленте: “Не видели, но знали и любили”».

Из дома гроб вынесли и установили на артиллерийский лафет генералы Деникин, Драгомиров, Романовский и бывший критик «диктатора» Алексеева — Родзянко. Так произошло примирение между двумя политическими противниками. В собор с лафета гроб внесли Деникин, Драгомиров, генерал от кавалерии И.Г. Эрдели, кубанский войсковой атаман А.П. Филимонов и бывший соратник Алексеева по Юго-Западному фронту, генерал от артиллерии Н.И. Иванов. После долгой архиерейской службы гроб был установлен в крипте — усыпальнице Екатерининского собора. «Троекратный залп из орудий и винтовок возвестил, что печальный обряд окончен»…

Своеобразный некролог был опубликован 45 лет спустя на страницах двухтомника «Марковцы в боях и походах за Россию». Его автор, подполковник Марковского пехотного полка В.Е. Павлов, был очевидцем этих печальных событий.

В небольшом очерке «Смерть генерала Алексеева» он вспоминал: «На одной из улиц Екатеринодара, идущей от центра к главному вокзалу, близ Триумфальной арки, стоял старый кирпичный, неоштукатуренный, одноэтажный дом, на высоком фундаменте и с небольшим палисадником перед ним. Всякому, проходящему мимо, бросался в глаза не вид его, а развевающийся над парадным крыльцом Национальный флаг и стоящие у входа с обнаженными шашками два казака, в форме полка Конвоя Императора Всероссийского. Невольно замедлялись шаги… В этом доме жил генерал Алексеев.

Основоположник Добровольческой армии; не Командующий ею, а, признанный всеми се духовный Вождь — Верховный Руководитель, генерал Алексеев нес с нею все тяготы и лишения. Легшие на него еще с конца 1917 года дела внешних сношений и финансов с развитием успехов Добровольческой армии расширялись и осложнялись: сношения с Доном, объявившим себя самостоятельным государством; с Кубанью, стремившейся последовать примеру Дона; наконец — с Грузией; устроение жизни в губерниях Ставропольской и Черноморской, которое потом будет перенесено и на вновь освобождаемые губернии; необходимость теперь же создать ядро общероссийского единства при развивающейся “многопартийности” среди государственно-мыслящих людей — все это ложилось на него, давно уже страдающего тяжелой болезнью.

И вот, 25 сентября, в день Святителя Сергия Радонежского его не стало.

Слабо трепетал приспущенный над его домом Национальный флаг. Печально опустив головы, стояли у входа бородачи конвойцы. Ни один прохожий не прошел мимо, не отдав мысленно земного поклона…

Бывшие в городе две роты Марковцев (от 1-го батальона 1-го Офицерского генерала Маркова полка. — В.Ц.) не могли отмстить в это день свой полковой праздник: они участвовали на панихиде по усопшем Вожде, а через два дня и на похоронах его.

Торжественны были похороны генерала Алексеева, Болярина Михаила. Венки, ордена, духовенство… на лафете орудия 1-й Генерала Маркова батареи, прибывшего с фронта, гроб… семья покойного, генерал Деникин, которому теперь приходится нести все бремя власти. Шпалеры войск… две роты Марковцев. Печально-торжественные звуки похоронных маршей и траурный звон колоколов нового Войскового собора. Масса народа, и среди него — сотни больных и раненых Марковцев. Последнее отпевание в соборе и похороны в нижней его церкви, с правой стороны.

Немеркнущий свет лампад у его могилы. Непрекращающийся поток молящихся… Каждый день к могиле подходят Марковцы — на костылях, с перевязанными руками, головами, едва могущие двигаться. Они стоят у могилы и кажется им — стоят они у “Чаши страданий и крови” за Родину…

А отойдя от могилы и выйдя из собора, они вдруг возвращаются к жизни, к реальной действительности и говорят себе:

— Мы же, живые, будем продолжать борьбу, пока не достигнем цели…»

И еще один примечательный некролог был опубликован А. Сувориным в изданной в 1919 г. книге «Поход Корнилова».

«Небольшого роста, худощавый старик с ясными проницательными сокольими глазами. Чрезвычайно внимательно слушает… Отвечая, говорит точно, поражая памятью сложных подробностей. Задает вопросы по существу, с прямотой. Решает быстро. Таков был Михаил Васильевич Алексеев. Своей теплой просвещенностью, труженичеством и особенной искренностью всего обращения он невольно привлекал к себе с первого знакомства.

Он объявил запись в Добровольческую армию 2 ноября 1917 г. и был первым ее организатором. После смерти Корнилова только крепкая духовная устойчивость Алексеева удержала армию от “распыления” и помогла ей дожить до успехов Второго Кубанского похода и возрождения сил.

Алексеев работал неустанно. С шести часов утра он был уже за работой и в ней проводил весь день до позднего вечера… принимая по делам, делая распоряжения. Он был превосходно подготовлен для предстоящей ему роли организатора общего хозяйства России и защитника се интересов на международном конгрессе. Но как раз, когда он должен был приступить к этому — смерть взяла его!

Чтобы делать то, что делал один Алексеев, пришлось создать целый ряд высших должностей, но он был и есть истинно незаменимым на своем посту по широкой просвещенности взглядов, умению решать быстро и вместе осторожно сложнейшие вопросы и по искренней приязни к общественным силам и почину.

“Никаких сношений с немцами!” — было решением Алексеева твердым и окончательным, которое дало Добровольческой армии незыблемое международное положение. Любовь его к России была безмерна. Он разочаровался в русском солдате и говорил о нем с жесткостью, которая невольно поражала, но жил он только для России, работая для нес сутки сплошь.

Перед гробом его несли точный и глубоко всех поразивший своей верностью символ его жизни — терновый венец, перевитый георгиевской лентой. Да, это жизнь Алексеева — эти тернии и эти желто-черные ленты!

Как и Корнилов, он умер накануне своего торжества, им добросовестно и заботливо приготовленного! Тем теплее будет память о нем на Руси: так много сделать, так мало взять от заслуженного успеха!

Корнилов и Алексеев! Алексеев и Корнилов! Эти два имени, две ярких звезды, которыми началось утро новой России, останутся в потомстве, как два лучших имени Великой Русской Смуты, подобно тому, как Смутное время XVII столетия передало векам тоже два имени: Минина и Пожарского.

Алексеева в армии Добровольческой любили с искренней теплотой и почтительностью. Его внимание ко всем нуждам офицерства не утомлялось никогда, и это ценили и благодарно помнили всегда. Трогательно и верно эта интимность общего глубокого чувства к Алексееву подчеркнута была короткой надписью на венке от учениц, положенном на его гроб: “Еще не видели, но знали и любили!”»{151}.

Память о генерале Алексееве продолжала жить на белом Юге. Один из старейших полков Добровольческой армии — «Партизанский» — был переименован в «Партизанский генерала Алексеева» пехотный полк. «Алексеевскими» стали 1-й конный полк Добровольческой армии, артиллерийская бригада, отдельная инженерная рота и бронепоезд 1-го бронепоездного дивизиона. Сильнейший линкор-дредноут Черноморского флота «Воля» был переименован в «Генерал Алексеев»{152}.

Памяти генерала в 1918—1920 гг. было посвящено немало популярных изданий, брошюр, написанных как известными писателями, политиками, военными, так и простыми офицерами, соратниками, сослуживцами Михаила Васильевича. Большими тиражами издавались плакаты и открытки Отдела пропаганды с его портретом.

Вдова генерала продолжала активно заниматься благотворительностью. На фронте был хорошо известен санитарный «поезд имени генерала М.В. Алексеева», организованный Ростовским отделением Комитета скорой помощи чинам Добровольческой армии и находившийся под контролем Анны Николаевны. В белой кавалерии сражался сын генерала. Дочери работали в лазаретах. В 1920 г. семья выехала в Югославию, а позднее оказалась в далекой Аргентине, в Буэнос-Айресе. Ротмистр Шанрон дю Ларрэ стал супругом дочери генерала Корнилова.

В 1918 г., в одном из некрологов, написанных на кончину генерала, было отмечено, что «его прах недолго будет храниться в усыпальнице Екатерининского собора в Екатеринодаре, и мы надеемся, что надпись на венке… “Алексееву — Россия” скоро превратится в надпись на том памятнике, который ему поставят в Москве».

Надежда не сбылась: вместо Москвы и крипты Екатерининского собора прах генерала, вывезенный отступавшими белыми войсками, оказался на чужбине. Перезахоронение состоялось в соборе в Белграде, а затем на Новом кладбище, и здесь его могила заняла скромное место в ряду похороненных военнослужащих сербской армии.

Б. Суворин писал о символическом значении этого события: «Тело генерала Корнилова бешеная толпа сожгла и уничтожила: генерала Алексеева приютила братская Сербия. И в этом мы видим символ. В этом последнем изгнании генерал Алексеев еще раз, уже не по своей воле, связал свое имя с союзниками, которым он всегда оставался верным. Мы ждем и надеемся, что это изгнание не вечно и будет день, когда мы поклонимся его памятнику, его святой могиле в нашей Москве».

Надпись на небольшом памятнике состояла всего из одного имени «Михаил». Одно из объяснений подобной «краткости» заключалось якобы в том, что недоброжелатели Алексеева из числа правых, монархических групп, считавшие генерала «подлым изменником Государю», могли осквернить могилу. Ну а сторонники «теории заговоров» и в этом увидели подтверждение членства генерала в некоей масонской ложе, так как считается, что на надгробии масона может быть упомянуто только его имя.

Действительное же объяснение состоит в том, что по решению настоятелей храма и в согласии с местными сербскими властями на могильных плитах Алексеева и Врангеля первоначально были выбиты слова в православной традиции: «раб Божий воин Михаил» и «раб Божий воин Петр». Позднее на перенесенном на кладбище памятнике Алексеева часть надписи («раб Божий воин») оказалась стертой, и осталось лишь имя генерала, а еще позже у основания памятника была поставлена плита, на которой были выгравированы полные имена и фамилии похороненных в могиле и даты их кончины: Михаила Васильевича Алексеева, Анны Семеновны Пироцкой, Николая Гавриловича Пироцкого, Надежды Александровны Мориц, Зинаиды Гавриловны Александровой, Ивана С. Александрова.

Нельзя не отмстить также символической могилы-памятника «Генералу М.В. Алексееву и алексеевцам», установленной на Русском кладбище в пригороде Парижа Сен-Женевьев де Буа. Памятник возвышается в окружении ровных рядов могил чинов Алексеевского полка.

И только в 2010 г., но инициативе петербургского историка К.М. Александрова, группе энтузиастов из России удалось установить новую надгробную плиту, гораздо более соответствующую значению и памяти М.В. Алексеева в отечественной истории. Надпись на плите под знаком Алексеевского пехотного полка и православным крестом гласит: «Выдающемуся стратегу Великой войны, начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего в 1915—1917 годах, основателю Добровольческой армии, Георгиевскому кавалеру и генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву, 1857—1918, от русских людей в год 90-летия завершения Белой борьбы на Юге России».

Остается только верить, что возрождение памяти о генерале Алексееве в современной России продолжится, и его заслуги будут определяться не мифическими «военными заговорами», а талантливой, самоотверженной и честной работой на благо Родины и армии.

Что можно к этому добавить? И нужно ли?

СЛАВА БОГУ!

1 сентября 2013 г.

Праздник Донской иконы Божией Матери.

Москва — Ожигово — Москва