1. Военная семья: из гимназии на службу. «Родной» 64-й пехотный Казанский полк. Балканская война, адъютант «белого генерала» М.Д. Скобелева. 1857—1887 гг.
1. Военная семья: из гимназии на службу. «Родной» 64-й пехотный Казанский полк. Балканская война, адъютант «белого генерала» М.Д. Скобелева.
1857—1887 гг.
Итак — генерал от инфантерии, генерал-адъютант Свиты Его Императорского Величества Михаил Васильевич Алексеев. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего Российской армией Государя Императора Николая II, затем — Верховный Главнокомандующий «революционной армии» 1917 года и, наконец, — «организатор российской контрреволюции» — Верховный руководитель Добровольческой армии… Ему суждено было сыграть заметную роль в судьбоносный, переломный период истории России, период, пришедшийся на последние три с небольшим года его жизни.
К сожалению, роль генерала Алексеева в событиях этого периода оценена явно недостаточно. В отечественной исторической науке Алексееву до сих пор не посвящено ни одного специального исследования, обошла его вниманием и серия «Жизнь замечательных людей». Единственным исключением является книга его дочери Веры Михаил овны Алексеевой-Борель «Сорок лет в рядах русской императорской армии: Генерал М.В. Алексеев», но мизерный тираж (600 экземпляров) и отсутствие переизданий сделали эту книгу исключительной редкостью и очень дорогой находкой для всех, интересующихся судьбой Михаила Васильевича{3}.
В то же время многочисленными тиражами издавались и переиздавались сочинения, авторы которых, не ограничивая себя рамками элементарной этики и такта, пишут о генерале Алексееве, как о «бесталанном стратеге», «бездарности, незаслуженно обласканной царскими милостями». Также благодаря этой литературе широко распространенными стали такие характеристики генерала, как «организатор антиправительственного заговора», «известный масон», «руководитель “Военной ложи”», «виновник Февраля 1917-го». Сложнейшие и малоизученные проблемы истории 1917 года трактуются в подобных публикациях исключительно как следствие «заговора темных сил», различных «антироссийских движений»[1]. Аналогичные оценки постоянно повторяются и в разнообразных телепередачах, «исторических шоу», Интернет-сообществах и т.д.
Очевидно, что обширная, основанная на разнообразных источниках, достоверная и объективная монография о жизни и деятельности военного лидера России периода Второй Отечественной войны и организатора Белого движения генерала Алексеева еще ждет своего появления.
Документальные свидетельства о его рождении и детстве немногочисленны. Дата рождения — 3 ноября 1857 г. Место рождения — город Вязьма. В одном из приказов но 64-му пехотному Казанскому полку тогда было объявлено: «Штабс-капитан Алексеев рапортом донес, что у него родился сын Михаил… Перемену эту внести в послужной список Штабс-капитана Алексеева».
О «происхождении» Алексеева существует мнение, выдвинутое еще в эмиграции одним из исследователей «еврейского вопроса» Л.И. Диким. Он отмечал, что предки Алексеева происходили из кантонистов, т.е. из детей нижних воинских чинов, причисленных с детства к военному ведомству и обязанных поэтому отправляться на военную службу. Помимо них к кантонистам в царствование Императора Николая I причисляли также и еврейских мальчиков-рекрутов. На основании этого Диким делался весьма однозначный вывод о еврейском происхождении отца Алексеева, ставшего затем «выкрестом» (принявшим православие) и сделавшего «неплохую карьеру». Но уместно ли полностью совмещать понятие «кантонист» с национальным происхождением? Тот факт, что предки Алексеева были военными, служили Отечеству в нижних чинах, совершенно не доказывает их определенной «национальности». Однако среди представителей части эмигрантской и, к сожалению, современной отечественной публицистики распространилось утверждение о «генерале-еврее» и, следовательно, о его принадлежности к «сионистским», «иудо-масонским» сферам. Подобные мнения оставим без комментариев…
Древняя, овеянная воинской славой Смоленская земля стала «малой Родиной» будущего генерала. А 64-й пехотный Казанский полк, несмотря на свое «зауряд-армейское» положение, но праву мог гордиться не только своим старшинством — с 1700 г., начала Северной войны, — но и славным боевым прошлым, связанным с героической обороной Севастополя во время Крымской войны. Подвиги казанцев были отмечены Георгиевским знаменем «За Севастополь в 1854 и 1855 годах». Полковым праздником был один из Двунадесятых Праздников Русской Православной Церкви — Успение Пресвятой Богородицы.
Скупые строчки полкового приказа характеризовали «социальное происхождение». Патриархальная военная семья, глава которой, Василий Алексеевич Алексеев, выслужившийся из сверхсрочных унтер-офицеров «армеец», верно служивший Царю и Отечеству при Николае I, но обеспеченный только «казенным жалованьем». Мать, Надежда Ивановна Галахова, была дочерью учителя словесности и сама преподавала грамматику. В изданном в 1937 г. в Нью-Йорке историческом альбоме «Белая Россия» давалась такая оценка семейному воспитанию: «Отец его был старый воин, и привил сыну любовь к Армии… Мать его происходила из просвещенной, передовой и талантливой семьи (род Галаховых) и, будучи сама развитой умственно и весьма образованной, привила ему влечение к наукам, пламенный патриотизм и бескорыстную, горячую любовь к Родине». Но либерально-демократические настроения периода «Великих реформ» обходили стороной провинциальный быт армейского гарнизона. Семья жила вначале в Вязьме, где после окончания Крымской войны был расположен полк, а затем переехала в Тверь.
В 1872 г. от чахотки умерла Надежда Ивановна. Овдовевший Василий Алексеев остался с двумя несовершеннолетними детьми — восьмилетней дочерью Марией и пятнадцатилетним сыном Михаилом. Много лет спустя Михаил Васильевич в письме сыну Николаю вспоминал о пережитых трудностях своей юности: «В первые годы моей молодой жизни… я захлебывался от толчков и невзгод, лишенный средств жить (три рубля в месяц на все) и не имеющий никакой нравственной поддержки. Но Бог дал мне спокойствие, энергию, желание не поддаваться судьбе, а работать. Я выбрался из той тины, в которой гибли десятки». Конечно, ничего предосудительного в происхождении и воспитании будущего генерала не было. «Это многих славный путь», — строки Н.Л. Некрасова вполне подходили к биографии тех многих послереформенных разночинцев, кто самостоятельно, преодолевая многочисленные трудности, стремился к новому, к будущему. Хотя его недоброжелатели, особенно из придворной среды, нередко с презрением вспоминали «низкое происхождение» Алексеева.
По оценке известного русского писателя и публициста Б. Суворина, «жизнь генерала Алексеева была полна труда… Он родился… в бедной офицерской семье. Как это полагается, в России, где от офицеров так много требовали, им ничего не давали, кроме грошового жалования, такой же пенсии и права учить своих детей в военных корпусах».
Ярко запечатлелись в детской памяти и годы «активизма» народнических «бунтарей» и «террористов». Всполохи повстанческой борьбы, поддерживаемые надеждами на скорую всеобщую «волю» после отмены ненавистной «барщины», широко захватывали западные губернии Империи, и «слуги царизма» — офицеры армейских гарнизонов — вызывали у революционеров, очевидно, не меньшую ненависть, чем сам «царский режим». Много лет спустя, в 1905 г., в условиях новой революционной волны, Алексеев в одном из писем супруге вспоминал о «тех периодах, когда моя мать по целым ночам, не раздеваясь, сидела над детьми, ожидая пожаров, так как горели все наши города, и когда у каждого крылечка находили подметные письма о том, что очередь наступила и того городка, в котором нам приходилось последовательно существовать»{4}.
Начинал свою учебу Михаил в Тверской классической гимназии. Однако особыми успехами в изучении классических наук он не отличался. Очевидно, желая направить сына к военной карьере, но, не располагая средствами, необходимыми для продолжения учебы, а также ввиду перевода полка из Твери в Витебск, отец, не дожидаясь окончания курса, после 6-го класса гимназии определил его (22 ноября 1873 г.) вольноопределяющимся во 2-й гренадерский Ростовский полк. Обучение в гимназии давало право начинать службу уже не рядовым. Входивший в состав Московского гренадерского корпуса полк был известен славными традициями, и служба в нем была почетной. Военная карьера определила теперь судьбу Михаила Алексеева. Вскоре из рядов полка Михаил Алексеев поступил в Московское пехотное юнкерское училище. Военное обучение проходило гораздо лучше гимназического, и молодой юнкер обратил на себя внимание училищного начальства усердием и дисциплиной.
И еще несколько характерных черт отличали воспитанника. Многие отличали скромность, некоторую замкнутость юнкера, и особенно его религиозность. Получая образование без «протекций» и «ходатайств», Алексеев, вполне в духе русской православной традиции, понимал, что надеяться нужно на Бога, но и самому «не плошать», а служить и честно «тянуть лямку». «Я хотел видеть тебя в рабочем, хорошем полку, — наставлял он в письмах своего сына, также юнкера Николаевского кавалерийского училища, — и в то же время в таком, где движение не столь беспросветно, безнадежно, где нет полной могилы для энергии и будущего. Ведь небольшое случайное преимущество мы возьмем с тобою не бесчестными путями, не протекцией маменьки и тетеньки, не моим теперешним случайным положением, а честно заработаем его трудом, Божиим благословением».
Училище было закончено по 1-му разряду, в чине прапорщика 1 декабря 1876 года. Это было весьма неплохим началом военной карьеры. Российская армия в это время переживала период перемен и реорганизаций. Вводились новые уставы, осваивались новые виды вооружения, повышалась профессиональная подготовка солдат и офицеров. Прежний, «кастовый» характер отношений в военной среде навсегда уходил в прошлое.
После неудачной Крымской войны угроза новых конфликтов не исчезала. В 1877 г. начинается война с Османской империей. И в «турецкий поход» офицер, произведенный в чин прапорщика, вышел в рядах своего родного 64-го пехотного Казанского Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полка. Полк выступил из Витебска к южным рубежам в апреле 1877 года.
Полученное на Балканах «боевое крещение» не могло не отразиться на мировоззрении Алексеева. Ведь это была «Освободительная война» братских славянских народов против «османского ига». Патриотический подъем, охвативший войска, идущие в бой за «свободу славянства», убеждал в необходимости укрепления военного авторитета России. В августе—сентябре 1877 г. Казанский полк участвовал в тяжелых боях под Плевной. Алексеев служил в должности полкового адъютанта в штабе отряда генерала от инфантерии Михаила Дмитриевича Скобелева. Начальники Алексеева и сам легендарный «белый генерал» неоднократно отмечали исполнительность и смелость своего адъютанта. Боевые ордена Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (за бои на Шипкинском перевале), Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (1879 г.), Святой Анны 4-й степени («аннинский темляк на шашку») и румынский Военный крест (1878 г.) стали его отличиями, а полученное ранение в палец Алексеев называл «пустяковым» и даже не вспоминал об этом. Офицеры штаба Скобелева доставляли донесения и составляли планы атак не в тыловой «тиши», а на передовой линии огня, и молодой адъютант неоднократно отличался среди них. На передовой, под сенью именного «скобелевского значка», проявлялись такие качества его характера, как смелость в решении поставленных задач и четкость в исполнении штабных предписаний.
Участие в боевых действиях способствовало и продвижению по службе. Начав войну 19-летним прапорщиком, Михаил Алексеев к концу военных действий дослужился до чина подпоручика (31 октября 1878 г.). 25 января 1881 г. был произведен в поручики, а 15 мая 1883 г. — «за отличия по службе» — в штабс-капитаны.
Примечательные подробности участия Казанского полка в Русско-турецкой войне содержит его «полковая история»: изданная в Санкт-Петербурге в 1888 г. книга «Походы 64-го пехотного Казанского Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полка. 1642—1700—1888» представляет не только значительный исторический интерес, но и имеет непосредственное отношение к биографии Михаила Васильевича. В предисловии указывалось, что сведения «о походах и делах полка в войну 1877—1878 годов» получены «на основании рукописи» штабс-капитана М.В. Алексеева. Добрая треть «полковой истории» отражала первый военно-научный и литературный опыт будущего Верховного Главнокомандующего.
Описывая смотр бригады, в которую помимо казанцев входил 63-й пехотный Углицкий генерал-фельдмаршала Апраксина полк, в книге подчеркивалось важное указание, полученное офицерами накануне отправки на фронт. По мнению командира IV армейского корпуса генерал-лейтенанта Павла Дмитриевича Зотова, командирам следовало особое внимание обратить не только на боевую подготовку солдат, только что призванных в армию но введенной в 1874 г. всеобщей воинской повинности. «При настоящем молодом составе армии, — говорил генерал, — на офицерах лежит трудная обязанность руководителя и начальника солдата в бою, и от их честного, беззаветного отношения к делу зависит успех нашего оружия в предстоящей борьбе с врагом». Призывники, главным образом из Владимирской губернии, нуждались в тщательном обучении как для овладения техническими навыками, так и для укрепления стойкости, сплоченности рядов. Подъем боевого духа был необходим. Полку была преподнесена икона святителя Николая архиепископа Мирликийского Чудотворца. Командир полка полковник В.А. Тебякин приказал полковому священнику совершать церковные службы перед образом во время похода.
При описании отправки полка на фронт и последующих боевых действий Алексеев непременно указывал не только на особенности атак и переходов. С точки зрения молодого командира роты, для воинской части далеко не последнее значение имели проблемы снаряжения, обмундирования, снабжения. Две отдельные главы в его рукописи были посвящены вопросам продовольственного снабжения и медицинского обеспечения солдат и офицеров полка.
Примечательно, что уже тогда Алексеев проявлял повышенный интерес не только к вопросам стратегии и тактики, но и к вопросам обеспечения воинских частей, когда, казалось бы, самые незначительные мелочи могут стать самыми важными. Например, он отмечал, что перед походом были «заготовлены сухарные мешки, гимнастические рубашки и чехлы на шапки из полотна с назатыльниками; получены походные палатки, а для носки воды при себе приобретены плоские стеклянные фляги, которые, во избежание скорого битья и быстрого нагревания воды, обшивались серым солдатским сукном». Также наблюдались: слабая пригодность казенного снаряжения, трудности длительных пеших переходов. В частности, «1) что носимый солдатом груз через силу велик; 2) ранец крайне неудобен и стесняет свободу движения; 3) что движение в общей колонне всего эшелона, не вызываемое никакими потребностями, излишне утомляет ожиданием сбора всех частей и остановками в пути; и 4) казенная обувь, неудовлетворительно сшитая и пригнанная плохо, натирает ноги и увеличиваете число отсталых».
Первоначально пренебрежительное отношение к турецкой армии после первых серьезных столкновений изменилось, став более сдержанным и в чем-то даже уважительным. «Боевое крещение» новобранцы Казанского полка получили вскоре после переправы через Дунай. После преодоления Шипкинского перевала полк начал продвижение к крепости Плевна, где ему предстояло встретиться с сильной армией под командованием Османа-паши. Вскоре полк был введен в состав большого, специально созданного отряда под командованием генерала Скобелева. Первая встреча с ним, согласно воспоминаниям Алексеева, состоялась не на парадном плацу и не за салонной беседой штабных назначенцев, а во время маршевого перехода 16-й пехотной дивизии, у города Ловеч 10 августа 1877 г. «Такого жаркого дня, как 10-е августа, — вспоминал Алексеев, — не было еще во все время после перехода через Дунай. Ни малейшего движения воздуха, ни одного ручейка или фонтана, чтобы хотя немного освежить измучившихся солдат. Надетые мундиры и ранцы с четырехдневным сухарным запасом добивали солдат окончательно. Целыми десятками валились солдаты на землю, доходя до крайнего предела физического изнеможения и не обращая никакого внимания на то, что могли сделаться жертвою турок, но отношению которых отряд совершал фланговое движение… На пути полк обогнал начальник отряда генерал-майор Михаил Дмитриевич Скобелев, о беззаветной храбрости которого было известно каждому из чинов полка.
Позднее, под славной командой его, всей дивизии суждено было отслужить большую часть кампании и, благодаря ему, завоевать себе почетное место между всеми дивизиями Русской армии и получить имя “Скобелевской”. Генерал обратился с несколькими словами ободрения к растянувшимся по дороге солдатам».
Здесь, под Ловчей, полк впервые участвовал в серьезном «боевом деле». С 3 августа произошла смена командования полка. Теперь вместо полковника Тебякина казанцами, вплоть до самого окончания войны и возвращения в Россию, стал командовать полковник М.Х. Лео. Предстояло штурмовать турецкие укрепленные позиции, и подготовка к их атаке тщательно велась Скобелевым. В полковой истории замечались характерные особенности «скобелевской» тактики, особые расчеты генерала на тесное взаимодействие разных родов войск — артиллерии и пехоты, а также на крайне важные во время боевых действий качества войск — взаимопомощь и взаимовыручку. «Сам погибай, а товарища выручай», — этому старому воинскому завету солдаты и офицеры Казанского полка стремились следовать постоянно. Не меньшую роль играла и стремительность, быстрота пехотной атаки. Алексеев приводил текст приказа Скобелева от 22 августа 1877 г., который, но его мнению, весьма точно характеризовал планы генерала в отношении штурма Ловчи: «В предстоящем бою, в первый его период, первенствующее значение остается за артиллерией. Батарейным командирам будет сообщен порядок атаки, причем рекомендуется не разбрасывать огня артиллерии. Когда пехотные части пойдут в атаку, то всеми силами поддержать их огнем. Необходима внимательность; огонь особенно учащается, если выкажутся неприятельские резервы, и до крайности, если бы атакующая часть встретила препятствие. Где дистанция позволяет, но траншеям и войскам стрелять картечными гранатами. Пехота должна избегать беспорядка в бою и строго различать наступление от атаки.
Не забывать священного долга выручки своих товарищей во что бы то ни стало. Не тратить даром патронов; помнить, что подвоз их, но местным условиям, затруднителен. Еще раз напоминаю пехоте о важности порядка и тишины в бою. “Ура” кричать лишь в том случае, когда неприятель действительно близок и предстоит атака в штыки. Обращаю внимание всех нижних чинов, что потери при молодецком наступлении бывают ничтожны, а отступление, в особенности беспорядочное, кончается значительными потерями и срамом. Приказ этот прочесть во всех ротах — во всем, касающемся пехоты».
Далее в полковой истории, не жалея эпитетов, описывалось состояние полка накануне решающего штурма турецких позиций. «В пять часов утра все войска колонны генерала Скобелева выстроились на занятых ими местах и ждали своего начальника. Прекрасное августовское утро, сознание своей силы при виде этой массы орудий и пехоты, стремление попасть в первое для большинства дело, — все это способствовало тому, что войска перед ловченским боем были настроены празднично. Радостный и гордый сознанием серьезности выпавшей на его долю боевой задачи, ехал по рядам войск генерал Скобелев, чувствуя, что солдаты сделают все, что в силах человека, презирая опасность и самую смерть».
В результате смелой атаки Казанский полк не только захватил редуты, но и ворвался в город, понеся не такие уж и большие потери, каковые ожидались в случае длительного штурма. После занятия редута и прорыва в город Скобелев приказал развернуть фронт полка и ударить по отступавшим турецким частям. Победа была полной. Неприятельский гарнизон был разгромлен, а «у каждого из Казанцев окончательно окрепла вера в своего начальника колонны, генерал-майора Скобелева, и желание с ним отбыть и всю будущую боевую жизнь, так удачно начатую боями 20-го, 22-го августа». Полк поверил в своего начальника, а это было главным залогом будущих побед.
После взятия Ловчи отряд Скобелева двинулся к хорошо укрепленной турецкой крепости Плевна, которая к концу августа уже выдержала два штурма русских войск. Алексеев считал, что главными причинами неудачных атак являлись: «малочисленность наших сил, неполные рекогносцировки, недостаточная артиллерийская подготовка и разрозненность действий. В результате, как следствие этих неудач, для большинства офицеров и нижних чинов явился вывод, что турки — противник, заслуживающей большего внимания, чем предполагалось прежде; увидали, что наш противник обладает более совершенным вооружением. Серьезно готовились казанцы к ожидаемому со дня на день третьему штурму Плевны; предстояло дело трудное, но всякий отчетливо сознавал, что выполнить его необходимо».
В конце августа отряд Скобелева принимал участие в комбинированном ударе по плевненским позициям и 30 августа 1877 г. занял сильные редуты на южном крыле оборонительных рубежей турок. Однако закрепиться на этих рубежах, с целью последующего развития наступления, не удалось, и войскам пришлось отступить. Примечателен в этой связи приказ генерала, снова отметившего важность боевого товарищества среди бойцов подчиненного ему отряда: «Помните, что на взаимной помощи держится победа, а потому в бою, когда кровью добывается успех и слава, нельзя быть зевакой никому. Обрушится ли враг на одну часть, соседи должны броситься ей на выручку, не ожидая приказаний». Тактика штурма турецких редутов снова строилась Скобелевым на основе фронтального удара, при поддержке артиллерийского огня максимально возможной силы. Комбинированные удары были рассчитаны на успех, но и при неудаче Скобелев не считал се основанием для упадка духа. Как отмечал Алексеев, хотя «неудачный бой 30 августа… тяжело отозвался на физических и нравственных силах офицеров и солдат», тем не менее «несколько дней отдыха, здоровая и обильная пища, восстановив физические силы, подняли и нравственный дух».
В командном составе русских войск, осаждавших Плевну, произошли перемены. Генерал Зотов был заменен графом Э.И. Тотлебеном, и герой Севастопольской обороны переменил тактику операции. Теперь вместо ожесточенных фронтальных атак на турецкие редуты следовало перейти к планомерной осаде, постепенно сжимая кольцо окружения плевненских позиций Осман-паши. Полковая история особенно выделяла тот факт, что «командующим 16-й дивизией был назначен знаменитый Скобелев, под начальством которого казанцы уже принимали участие в деле под Ловчей. Со дня принятия Скобелевым дивизии нашему полку больше не приходилось разлучаться с этим русским богатырем; под его начальством отбывал полк всю свою боевую службу этой кампании». Показательно, что 22 августа 1878 г. Скобелеву было предоставлено право на ношение мундира Казанского полка. Сохранилась фотография, изображающая генерала в полковой форме, в окружении отличившихся солдат и офицеров полка. Позади Скобелева, с адъютантскими аксельбантами, в мундире с небольшими обер-офицерскими эполетами, но с хорошо заметными «боевыми бантами» Станислава и Анны, — молодой Михаил Васильевич.
В характерной для него манере изучения военных операций штабс-капитан Алексеев особое внимание уделял подготовке тыла, прочность которого непосредственно влияла на успех предстоящих атак. «Ставка Скобелева и его штаба, — писала полковая история, — была разбита в расположении Казанского полка. Генерал Скобелев почти ежедневно заходил на солдатские кухни, пробовал пищу и постоянно напоминал, что начальник должен считать своей святой обязанностью накормить солдата: что только сытый может многое сделать. Впоследствии, при самых трудных обстоятельствах, Скобелев не раз напоминал свои требования в приказах, и, благодаря этим требованиям, благодаря личным заботам генерала, в особенности при движении за Балканами, полки нашей дивизии всегда были сыты, не в пример лучше были накормлены, чем то было в других частях».
«Вообще, — как писал Алексеев, — теперь на первый план выступила забота о хорошем довольствии солдата. Благодаря переходу от приобретения мяса путем подряда к приобретению собственным попечением, при большом денежном отпуске, явилась возможность выдавать людям фунтовые порции; ежедневно получали водку и чай, что было крайне необходимо при той ненастной, холодной погоде, которая наступила во второй половине сентября».
Тогда как защитники Плевны все больше и больше страдали от недостатка продовольствия, русские войска усиливались, готовясь к новому штурму, а хорошо налаженная Тотелебеном система осады («война кирки и лопаты») уже приносила свои плоды. Подготовленные траншеи, как клинья, врезались в турецкую оборону, и, пользуясь ими, русские солдаты и офицеры все теснее охватывали позиции противника. Казанцы в составе скобелевской дивизии постепенно продвинулись к тем позициям на Зеленых холмах, которые безуспешно пытались удержать во время последнего штурма, в августе. В конце ноября осажденные, под личным командованием Осман-паши, предприняли попытку прорыва из Плевны, однако она закончилась поражением. Окончательно утратив боеспособность, турецкие войска сдались.
Победа под Плевной стала, по существу, переломом всей Русско-турецкой войны. Теперь перед русскими войсками открывалась перспектива решительного наступления через Балканы на Константинополь. Но предстояло еще преодолеть горные перевалы. Переход через Шипкинский перевал прославил Казанский полк. Полковая история, на основании рукописи Алексеева, подробно, детально описывает условия, в которых шли бои под Шипкой: «9 декабря Скобелев отдал приказ но всему отряду, которым предписывалось начальникам отдельных частей подготовить свои части к предстоявшему зимнему походу; в особенности обращалось внимание на осмотр ружей… Приказано осмотреть мундирную одежду, обувь; приобрести фуражки, теплые чулки, суконные портянки, полушубки, — вообще побольше теплого платья; вместо ранцев заводились мешки для носки сухарей и вещей».
Примечателен текст приказа Скобелева, прочитанный перед солдатами и офицерами Казанского полка 24 декабря, перед переходом через горные хребты. В приказе говорилось «о предстоящей цели похода»: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы Русских знамен. Сегодня мы начнем переходить через Балканы, с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь, в виду неприятеля, через глубокие сугробы. Нас ожидает в горах турецкая армия Ахмет-Эюба-паши; она дерзает преграждать нага путь. Не забывайте, братцы, что нам вверена честь Отечества, что за нас теперь молится наш Царь-Освободитель, а с ним и вся Россия. От нас они ждут победы! Да не смущает вас ни многочисленность, ни стойкость, ни злоба врагов… С нами Бог!»
26 декабря батальоны Казанского полка подошли вплотную к турецким позициям у Шейново. Здесь были получены радостные известия об освобождении Софии. Вечером произошли первые столкновения с дозорами противника. 27 декабря Скобелев приказал начать общую атаку Шейновского укрепленного узла. Казанский полк первоначально находился в резерве. Но вскоре Угличскому полку, наступавшему впереди русских войск, потребовались подкрепления, и казанцы пошли на выручку. Дружным штыковым ударом 1-й батальон полка захватил турецкий редут, обеспечивая дальнейший прорыв неприятельских укреплений. В занятом редуте нарушенные боевые порядки полка перестроились. Правый фланг турецкой оборонительной линии был прорван «лихим, молодецким действием» колонны. Опасаясь окружения, турецкие военачальники стали отводить войска и с левого фланга.
Вот как описываются эти действия в полковой истории. «Сопровождаемый Скобелевым батальон под звуки полкового марша двинулся поротно в две линии к опушке рощи, где был встречен артиллерийским огнем и ружейными залпами с левого фланга из турецкой траншеи и батареи с подбитыми орудиями… Стрелки быстро очистили от турок траншею и батарею; турки поодиночке рассеялись в роще. Стрелковая цепь продолжала движение до турецкого лагеря, а батальон избрал позицию и приступил к возведению траншей. Левее и против 2-го батальона все уже было тихо, а правее кипела ружейная перестрелка, то и дело сопровождаемая криками “ура”… Батальон продолжал возводить траншеи, употребляя в дело все, что только под руку попадалось, лишь бы поскорее увеличить толщину и вышину бруствера. Немного спустя мимо проехал крупной рысью Скобелев со своим штабом, объявил, что турки сдаются… и именем Государя Императора поблагодарил за молодецкую службу… На курганах, что возле Шипки, около курганов — полный хаос и беспорядок: трупы людей, турецких лошадей валяются на том же самом месте, где их застигла смерть; повсюду разбросана масса разнообразного оружия, патронов, артиллерийских снарядов; неприятельские орудия частью остались в редутах, частью вывезены в поле и брошены в беспомощном состоянии, с обрезанными постромками, с вынутыми замками…» В связи с этим вспоминается известная картина величайшего русского художника-баталиста В.В. Верещагина «Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой». На ней весьма достоверно запечатлены и эпизод приветствия Скобелевым русских войск — победителей, и разгромленный редут со рвом, наполненным трупами. Но боевая доблесть полка не осталась не замеченной командованием, и к прежним полковым наградам добавился «знак отличия на шайки» для всех четырех батальонов, участвовавших в сражении. Надпись на знаке гласила: «За отличие в сражении при Шейнове 28 декабря 1877 г».
2 января нового, 1878 года скобелевский отряд преодолел горный хребет и вышел на прямую дорогу к Адрианополю. А в феврале Казанский полк достиг предместий Константинополя. Казалось бы, заветная цель близка, и вскоре православный крест восторжествует снова над столицей бывшей Византийской империи. Однако «обстоятельства изменились». Как отмечал в своей рукописи Алексеев, «Сан-Стефанский договор, вознаграждавший Россию за все се жертвы, не понравился державам Западной Европы. Пройдя через Дарданеллы, английские броненосцы маневрировали у Принцевых островов, в виду русской армии. Скорое возвращение на Родину, так страстно желанное, так дорогое для каждаго человека, теперь отлагалось на неопределенное будущее; в этом темном будущем, пожалуй, могло возникнуть новое столкновение с врагом, более искусным, более стойким, нежели турки. Об этом-то столкновении говорил Скобелев офицерам во время маневров 24 марта: советуя не забывать недавно пережитых кровавых дней, Скобелев дал кое-какие указания… которые, пожалуй, придется применить к делу в борьбе с новым врагом. А пока европейский ареопаг строил свои козни да всеми силами старался что-нибудь урвать у России, у нас снова потянулась прежняя однообразно-скучная жизнь с ее обычными занятиями».
Разместившись вблизи Константинополя, Казанский полк жил довольно насыщенной жизнью. Офицеры полка выезжали в город, не пренебрегая разнообразными житейскими удовольствиями, тратили полученные боевые оклады. «Каждому хотелось вознаградить себя за долговременный пост; каждый лихорадочно спешил удовлетворить какую-нибудь свою страсть, ухватить от жизни лишнее мгновение наслаждений, без разбора, хоть призрачное, да подобие наслаждения… каждый веселился во всю ширину русской натуры, без удержу, без дум о будущем, стараясь забыться, не помнить пережитого», — так писал об этом моменте Алексеев.
Для солдат подобных послаблений не было. Поэтому «за напряжением физических и нравственных сил, естественно, должен был последовать упадок и тех, и других, чему еще больше способствовала однообразная жизнь… окончательная потеря надежды на скорое возвращение в Россию». Вскоре среди солдат двух батальонов началось распространение тифа.
Скрашивали жизнь общие полковые праздники, русские православные традиции. 16 апреля 1878 г. праздновали Светлое Христово Воскресение. Интересный факт приводился в рукописи Алексеева. Возрождая православие на древней земле бывшей Византии, «освободив турецкую мечеть, окропили се святой водой и там торжественно совершали службу, к великому изумлению и, вероятно, к немалому неудовольствию оставшихся в деревне татар».
Особое психологическое значение имели в этой обстановке военные смотры и парады. В рукописи Алексеева описывался один из таких парадов — накануне полкового праздника в Сан-Стефано. Важность парада представлялась несомненной еще и потому, что «в заграничной печати, в Константинополе с некоторого времени стали распространяться упорные слухи о жалком состоянии русской армии, изнуренной беспрерывными походами и болезнями. Рассказывали об упадке дисциплины; рассказывали, что русский солдат окончательно упал духом, раскис, стал ни к чему не годен. Слухи росли и распространялись самые нелестные, неправдоподобные. На предстоящий парад съехалась масса зрителей: тут были турецкие паши и иностранные корреспонденты; представители всех национальностей; всякий праздношатающийся люд; даже турчанки, закутанные с ног до головы, в своих закрытых каретах. Каждый… злорадно ожидал, что вот-вот оправдаются все рассказы, что… победители предстанут перед ними не в своем величии, а изнуренные, жалкие и деморализованные. На нас глядела вся Европа, с желанием унизить, раздавить нас. И что же?. На нолях Сан-Стефано, ввиду турецкой столицы, Русская армия явилась во всем своем могуществе, грозная и непобедимая… Русская армия вывела на парад такое число стройных, с полным числом рядов, батальонов, эскадронов и батарей, о котором, вероятно, и не помышляли… Этот парад был равносилен победе… Ко времени парада у нас в полку было по 45 рядов в ротах… Подновленные кантики, лоснящаяся амуниция, ярко начищенные пуговицы, — все это прикрыло от постороннего глаза разные изъяны и прорехи, не соответствующие парадной обстановке».
Итак, русская армия смогла проявить не только свои высокие боевые качества, дойдя до стен древней византийской столицы. Армия показала, что она готова к новым боям и походам, что дух русского солдата по-прежнему высок. И это не могло не повлиять на исход проводившихся в то время дипломатических переговоров в Берлине.
После окончания Берлинского конгресса окончательно прояснилась перспектива окончания войны и скорого возвращения русских войск домой, на Родину. Как отмечалось в полковой истории, «до 7 сентября Русская армия, оставаясь в неопределенном положении, продолжала стоять бивуаком в виду Константинополя, имея впереди свои боевые позиции, но первому сигналу, в полной готовности запять их для обороны или атаковать неприятельские укрепления. Теперь положение определилось. Большая часть армии ушла на Родину. Казанцы оставались на оккупации (размещении русских войск на турецкой территории, во исполнение условий мирного договора. — В.Ц.). Начинался переход к мирной жизни, к мирным занятиям».
Перед возвращением в Россию Казанского полка был отслужен молебен. Затем казанцы прошли церемониальным маршем перед генералом Скобелевым, провожавшим своих однополчан домой и наградившим Георгиевскими крестами «зашейнинский бой» еще нескольких солдат. На пароходе Добровольного флота с символичным названием «Россия» бойцы Казанского полка отплыли из Константинополя в Одессу. После этого, эшелонами, батальоны 64-го пехотного Казанского полка отправились на место своей прежней дислокации — в Витебск. Еще одна славная страница полковой истории завершилась.
В заключение глав, посвященных Русско-турецкой войне, написанных на основании рукописи Алексеева, давалась весьма показательная характеристика нового типа бойцов, существенно отличавшихся от старых рекрутов — «николаевских солдат». При этом становился востребованным опыт предыдущей, Крымской войны, а воспитанные на боевых традициях новобранцы, призванные по всеобщей воинской повинности, оказались вполне достойными продолжателями прежних. «22-х-летний промежуток отделял 8-е сентября 1854 г. — день Альминского (сражение на реке Альме. — В.Ц.) боя… 20 лет прошло со дня выхода из Севастополя, знаменитая оборона которого и по сегодняшний день жива среди русского народа, та оборона, где и наш родной полк приносил посильную жертву на алтарь Отечества. С лишком 20 лет прошло по тот день, когда Державный Вождь снова позвал на службу боевую своих Казанцев… 22-летний промежуток времени коренных реформ, изменивших и быт, и службу, и воспитание солдата. Успели сойти со сцепы те сказочные герои-богатыри, отцы и деды Казанцев, что честно защищали севастопольские твердыни, долго боролись, долго и крепко стояли, не поддаваясь напору сильного противника. Успел уже исчезнуть и самый тип старого николаевского солдата, умевшего бить врага и стойко умирать. Казанский полк выступал в поход в молодом, в новом составе, имея позади за собой лишь славные традиции прошлого. Верный своим традициям, верный заветам отцов и дедов своих, Казанский полк в последнюю войну честно и правдиво служил свою службу — выполнял свой долг и в тяжелые дни плевненской блокады, и в дни трудного зимнего перехода через снеговые вершины Балкан, и в дни форсированных маршей до стен константинопольских…»
Так, согласно полковой истории, завершилось участие полка в Русско-турецкой (Балканской) войне 1877—1878 гг. В боях и походах проявлялись лучшие качества русского армейского офицерства. Не стал исключением и молодой подпоручик. По свидетельствам современников, «у начальства Михаил Васильевич был одним из лучших офицеров, а товарищами-однополчанами за сердечное и простое отношение ко всем был любим». «Тихий, скромный, религиозный, вдумчивый, отзывчивый, готовый всегда прийти на помощь другому в трудную минуту, крайне заботливый к своим подчиненным… невольно привлекал сердца всех, кто только с ним сталкивался»{5}.
После окончания войны Алексеев собирался «держать экзамен» в Николаевскую академию Генерального штаба. Пожалуй, главным мотивом для поступления были не сугубо карьерные расчеты, а понимание важности получения разностороннего образования. Ведь рассчитывать на «протекции» по-прежнему не приходилось, а полученные знания были бы весьма полезны для службы в новой, реформированной армии. Но намерения продолжить военное образование осуществились не так скоро, как хотелось бы.
В октябре 1885 г., уже в чине штабс-капитана, Алексеев принял весьма почетную должность командира роты Его Высочества. Хотя и молодой, но вполне достойный офицер, мундир которого уже украшали заслуженные боевые ордена, по праву мог командовать «шефской» ротой. Здесь опыт боевой штабной работы дополнился опытом строевого начальника. Алексеев не стремился отдалиться от солдат. Напротив, его справедливо по тем временам считали «демократом». Командовать ротой, опираясь на авторитет знаний и опыта, не требуя беспрекословного подчинения, без грубых окриков и педантичных требований к исполнению отданных приказов — это отличало нового командира от многих других. Очевидно, сказывалось и происхождение, и воспитание Алексеева, лишенного «кастовых» предубеждений о неизменном превосходстве офицера над «нижними чинами». Алексеев был убежден в том, что помимо соблюдения уставных требований необходимо добиваться взаимного доверия, уважения между солдатом и командиром. Это убеждение подкреплялось его фронтовым опытом, полученным в Русско-турецкой войне. Обоюдное доверие дорого стоило во время военных действий, при постоянном риске, в боевой обстановке.
Ф. Кирилин, служивший под командованием Алексеева, позднее вспоминал, как его, молодого подпоручика, прибывшего весной 1886 г. в полк, расположенный в г. Кобрине Гродненской губернии (Виленский военный округ), удивлял необычный «стиль руководства» ротного командира. «Михаил Васильевич и на новой должности… проявил свои способности, отдавая все свое время и опыт на обучение своей роты и своих офицеров, что было совершенно ново в то время. Он не ограничивался, как другие, казенными часами и установленной программой и обучал и развивал людей но мере возможности… Это не были лекции, это не были уроки, а были беседы; люди это понимали хорошо и, несмотря на кажущуюся суровость Михаила Васильевича, слушатели свободно задавали разные вопросы и получали простые и вполне исчерпывающие ответы». «Беседы велись но всем отраслям», и, но воспоминаниям Кирилина, вчерашние полуграмотные новобранцы разбирались, к примеру, каково происхождение грозовых электрических разрядов. Правда, иногда Алексеев, по тогдашнему выражению, «срывался с нарезов» и терял свое обычное самообладание. «Это бывало обыкновенно после праздников, когда люди… не всегда были внимательны, и учение шло не так, как надо. Тогда М.В., выйдя из себя, кричал, топал ногами, дисциплинарные взыскания сыпались одно за другим». Но подобные приливы гнева быстро проходили, и, стоило роте поправить обучение, как штабс-капитан Алексеев тут же менял свои прежние решения, и рота, «радостно запевая песню, бодро шла домой, зная, что действительно все забыто»{6}.
Время командования ротой — 1880-е годы — время правления Императора Александра III Миротворца. Время, когда в Европе не было войн, а внешнеполитический авторитет России стоял неизменно высоко. Слабо ощущалась угроза войны, и боевая подготовка солдат и офицеров нередко заменялась рутинными строевыми тренировками, оторванными от насущных потребностей суждениями теоретической стратегии и тактики. Настроения строевого офицерства, трудности совместной службы командиров и нижних чинов нашли отражение в известной повести Л.И. Куприна «Поединок». Ее публикация вызвала серьезные споры, автора обвиняли в предвзятости, но было ясно, что наступающий век, век новой военной техники и сложных боевых операций, неизбежно приведет и к совершенно новым отношениям между военачальниками и подчиненными. К чести Алексеева, он не стремился следовать прежним стандартам командования, а пытался найти более подходящие для изменившейся обстановки формы и методы военного воспитания.
При всем благожелательном отношении к солдатам отношение к настроениям, царившим подчас среди офицерства, у Алексеева было довольно критическим. В одном из частных писем, написанном незадолго до начала Русско-японской войны, он писал: «С немалой грустью смотрю я на широко развитую, все и всех охватившую мелкую интригу, пронизывающую общество сверху донизу. Говорю, конечно, про наше военное общество. Когда придется уйти из Петербурга, сразу очутишься в этой несимпатичной атмосфере. Мелкие стремления, к достижению которых пускается в дело все, поглощают большинство. Говоришь с одним, он дает самую темную окраску сослуживцам; только что переходишь к другому, сейчас расписывают первого собеседника, раз узнают, что ты имел случай говорить с ним».
Увы, с подобными настроениями обоюдного недоверия, мелких и крупных интриг, корпоративных счетов и привычек Алексееву приходилось сталкиваться постоянно в его будущей служебной биографии. Надо ли говорить, насколько вредным это было для единства командования, для жизни гарнизонов, не говоря уже о боевых действиях.