Берлин — Мюнхен — Берлин. Июль — октябрь 1957

Берлин — Мюнхен — Берлин. Июль — октябрь 1957

— Да, захвати, пожалуйста, с собой свежий номер «Ньюс датчланд».

Кодовая фраза, произнесённая Сергеем по телефону, означала: «Встречаемся на прежней явке. У нас гости».

Когда Богдан прибыл по известному адресу, в конспиративной квартире, кроме Сергея, находился ещё незнакомый мужчина, который представился «гостем из Москвы». От него-то «герру Дрегеру» и довелось услышать многозначительную, даже несколько театральную фразу:

— Ну что, вот и пробил час.

Приказы не обсуждаются. Откажешься — сам покойником станешь. Богдан должен был стать палачом. Он недолго мучился пониманием своей новой роли. Палачи добросовестны и бессловесны. Они ликвидируют людей, которые им лично, по сути, не сделали ничего плохого. Исполнитель не должен знать жалости, сострадания. Приговорённого нужно лишить жизни молниеносно и неожиданно, не оставляя следов. Человек — существо смертное, легко уничтожаемое, и убить его много проще, чем родить ребёнка.

— Ты — не Раскольников. Достоевского читал? Нет? Ну и хорошо, молодец, может, и правильно, что не читал. Ты — профессионал. Значит, ни от настроений, ни от угрызений совести зависеть не можешь. Получил задание — выполняй и не терзайся. Вот ты врача, хирурга, зубного техника можешь обвинить в жестокости, садистских наклонностях? Нет? А ведь они причиняют человеку боль, удаляют умирающие ткани, гниющие зубы, спасая безнадёжно больного от гангрены… Есть такое понятие «производственная необходимость». Если самый рациональный способ решения проблемы требует лишить жизни какого-то паразита, ты обязан это сделать. И палец на спусковом крючке в последний момент не должен дрогнуть. Это убийство — не преступление, а защита. Просто защита человека от изверга. Помнишь, как после революции расстрелы называли? «Высшая мера социальной защиты». Каждая сволочь должна помнить, что за содеянное зло полагается пуля… Вот это и есть гуманизм.

«В каждом из нас дремлет потенциальный убийца, — думал Богдан. — Только не все мы это осознаём, подавляем в себе желание уничтожить тех, кто мешает жить. В конце концов, те, кто портит нам существование, могут оказаться сильнее, изворотливее, хитрее, умнее, могут опередить, первыми нанести удар. Это война. Солдат получает приказ. Даже если его отдают не в окопе, не на плацу перед строем, а в кабинете или в гостиничном номере, чуть ли не шёпотом, на ухо, всё равно исполнять его следует без малейших колебаний. Это в армии тебя могут разжаловать, отправить служить в какой-нибудь богом забытый гарнизон. Там, где сейчас служишь ты, „методы воспитания” иные…»

Втроем они потом долго занимались изучением орудия убийства. С подобным «инструментом» Богдану сталкиваться ещё не приходилось. Москвич давал детальные пояснения:

— Вот здесь, в передней части «аппарата», находится ампулка с отравляющей жидкостью. Под воздействием спускового механизма ампула лопается, и содержимое молниеносно выплёскивается прозрачной, почти невидимой струёй метра на полтора. В «мишень» стреляешь почти в упор, лучше в лицо или, в крайнем случае, в грудь. Стоит человеку вдохнуть отравляющие пары, он тотчас потеряет сознание. Артерии, снабжающие кровью мозг, закупориваются, в них образуется нечто вроде тромбов.

— Ощущения практически такие же, когда тебя хватают за горло и изо всех сил душат, — компетентно прокомментировал Сергей.

— Через две-три минуты человек умирает от паралича сердца. Когда жидкость испаряется, следов не остаётся. Спустя минуту после смерти кровеносные сосуды покойника возвращаются в первоначальное состояние, каких-либо признаков насильственного умерщвления нет.

— Оружие совершенно на все сто процентов, — вновь не удержался Сергей.

— А теперь — наглядный урок. Смотрите. — Москвич соорудил из газеты «мишень», прикнопил её к стене поверх несвежего вафельного полотенца, отступил на шаг и поднял «пистолет». — Не бойтесь, не отравитесь — сейчас в ампуле простая вода.

Он нажал на спусковой крючок. Раздался лёгкий хлопок, и на газете тотчас образовалось тёмное мокрое пятно, диаметром около 20 сантиметров. Перезарядил и вручил «аппарат» Богдану. Потом в снайперском «искусстве» поупражнялся Сергей. Разлетевшиеся по полу мельчайшие стеклянные осколки «снайперы» потом тщательно смели веником в совок и выбросили в унитаз.

Пистолет-шприц с синильной кислотой

С особой строгостью инструктор предупредил Сташинского о мерах собственной безопасности. При использовании «аппарата» стрелок сам может непроизвольно вдохнуть отраву. Предусмотрены два способа защиты: специальные таблетки, которые нужно принять за час-полтора до выстрела. Противоядие нейтрализует отравляющие пары и препятствует сужению сосудов. Действие таблеток рассчитано на четыре-пять часов. Второе средство — особые ампулы, которые следует раздавить в руке и глубоко вдохнуть уже после того, как сделаешь выстрел. Это также своеобразный нейтрализатор. Они расширят твои кровеносные сосуды и обеспечат дополнительный приток крови.

— Но всё это, так сказать, игры на пальцах, — заметил «москвич». — Надо испытать оружие в деле. Какие есть предложения?

— Академик Павлов всегда ставил опыты на собаках, — ухмыльнулся подкованный Сергей.

— И?..

— Купим на рынке собачку, прогуляемся за город и проверим.

На следующий день «объект» для эксперимента был подобран, и втроем (не считая собаки) они отправились на озеро Мюггель. При подъезде к пригородам Берлина «москвич» протянул Богдану таблетку и проследил, чтобы тот её проглотил.

— Что-нибудь ощущаешь?

— Нет, ничего. Всё нормально.

— Водичкой запей.

Густой безлюдный лес примыкал прямо к берегу озера. Там и решили сделать привал. Вывели беспородного пса, позволили ему пару минут порезвиться на травке, потом подманили сосиской и привязали к дереву. Пёс смешно ластился к своим новым хозяевам, видимо, пытался произвести хорошее впечатление.

«Москвич» протянул Богдану оружие, а сам вместе с Сергеем отошёл подальше. Сташинский присел на корточки перед несчастным кобелем, прицелился ему прямо в нос и, отвернувшись, спустил курок. Раздался хлопок, пёс упал как подкошенный, несколько раз конвульсивно дёрнул лапами, тихонько взвизгнул и затих. Осколки ампулы они потом старательно втоптали в землю. Всё, испытания прошли на ура.

— Жди сигнала, — на прощание похлопал Богдана по плечу так и не назвавший своего имени «гость из Москвы». — И выспись хорошенько.

Вечером того же дня Богдан отправился на танцы в один из берлинских молодёжных клубов. В последнее время он бывал там довольно часто. Знакомясь с девушками, представлялся Йозефом Леманом, лёгкий акцент объяснял тем, что волею судьбы он, немец, родился в Польше и долгое время жил там. А сейчас наконец оказался на родине предков. В те годы подобными биографиями трудно было кого-либо удивить.

После сегодняшних приключений настроение у него было какое-то необычно приподнятое. «Леман» улыбался девушкам, много шутил, а хлебнув пивка, и вовсе почувствовал себя раскованно. Его очередную партнёршу по вальсу звали Инге. Держа её за талию, он чувствовал под рукой податливое тёплое тело, случайные касания бедра и груди воспринимались как тайные знаки. От девушки приятно пахло. Когда он похвалил её духи, она засмеялась и сказала, что это — «профессиональные издержки».

— То есть? — не понял «Леман».

— Я работаю в парикмахерской, — просто объяснила она. — У нас очень хороший салон. Сам понимаешь…

Инге не отличалась броской красотой, скорее наоборот — внешность девушки была весьма заурядной, она даже казалась простушкой. Но в танце, при соприкосновении тел, он не видел, а чувствовал её, нежную, чутко отзывающуюся на каждое его движение, мгновенно пробуждающее желание…

В тот вечер между ними ничего не произошло. Но они условились встретиться на следующий день. Посидели в кафе, выпили кофе. «Йозеф» угостил девушку пирожным. Правда, мимоходом заметил, что Инге вела себя за столиком как волчонок, настороженно и пугливо. Но это ему даже понравилось. Она чем-то зацепила его. Может, искренностью, какой-то почти детской непосредственностью.

Разумеется, агент не мог не доложить начальству о «несанкционированном контакте» с немкой. Инге Поль немедленно затеяли масштабную проверку. Сначала по линии восточногерманской полиции. Слава богу, криминальных грешков ни за ней, ни за её близкими не числилось, в связях с западными спецслужбами они замечены также не были. Ни в полиции, ни в вермахте в годы войны отец Инге не служил по причине инвалидности. В общем, ничего особенного.

— «Дружбу» можешь продолжать. Но помни, Йозеф, она — всё-таки немка, пусть восточная, но… Отец — капиталист, держит авторемонтную мастерскую, три наёмных работника на него вкалывают. В общем, пользуй фрейлейн как хочешь, ты — парень молодой, но держи ухо востро. Обо всём докладывай по инстанциям, понял?

Как не понять…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.