Грозное оружие[13]
Грозное оружие[13]
Незабываемый тысяча девятьсот двадцатый год. Разбитые вдребезги героической Красной Армией полчища генерала Деникина окопались в Крыму. Главные силы Красной Армии были прикованы к борьбе с панской Польшей, и банды Врангеля добились некоторых успехов.
ЦК партии и Советское правительство решили покончить с Врангелем до зимы. 21 сентября 1920 года был создан Южный фронт под командованием М. В. Фрунзе.
Ни щедрая помощь Антанты, ни возведенные французскими инженерами неприступные укрепления Перекопского вала и Чонгара не помогли барону Врангелю. 16 ноября 1920 года последние остатки белогвардейщины были сброшены Красной Армией в Черное море.
Как всегда, победоносным успехам своей армии помогала вся Советская страна, напрягшаяся, как один человек, в последнем героическом усилии: рабочие ковали оружие, крестьяне везли хлеб, женщины наравне с мужчинами несли все тяготы войны.
Не отставали от других и писатели, художники, артисты.
Большевики придавали огромнейшее значение агитационной работе на фронте. Броские плакаты художников, злободневные песни, хлесткие частушки, веселые рассказы считались немаловажным оружием.
Незадолго до общего наступления я приехал с эстрадной бригадой в политотдел одной из дивизий. В Красной Армии артистов очень берегли и дальше вторых эшелонов не пускали. Однако работы было по горло: пять-шесть выступлений в день были отнюдь не в диковинку.
В первый же день приезда обвешанный револьверами комиссар дивизии поинтересовался:
– Как насчет барона, что-нибудь ядовитенькое имеется?
– Да вот, товарищ комиссар, частушки приготовили, послушайте:
Врангель наш куда-то вылез,
Вот не ждали молодца.
Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца! —
и так далее.
Комиссар выслушал частушки и глубокомысленно заметил:
– Ничего, в общем… Конечно, не Пушкин…
– Как не Пушкин? – возразили мы. – На пятьдесят-то процентов во всяком случае Пушкин! Так и писали: две строчки мы, а две строчки Пушкин…
Комиссар рассмеялся и сказал:
– Ну, раз наполовину Пушкин – давайте. Оно, может, целого-то Пушкина белый гад и не заслуживает. Любопытно вот, чем Демьян Бедный порадует. Говорят, тоже приехал…
Популярность у Демьяна в то время была огромная. Почти ежедневно на страницах «Правды» печатались его хлесткие, злободневные, доходчивые фельетоны. Работал он неутомимо и молниеносно. Чуточку грубоватые, сочные, остроумные и верно нацеленные, его стихи в первые годы революции были просто неоценимы.
Демьяна читали в деревне, в окопах. Его ядреные раешники заучивали наизусть, порой по-своему дополняя и переделывая. Он был по-настоящему народным поэтом.
Приехав в штаб Южного фронта, он напомнил о себе, как говорится, «весомо и зримо». Однажды утром мы были разбужены шумом аэропланов. Было их, кстати сказать, тогда очень немного, и летчики называли их «летающими гробами». Черт его знает как они держались в воздухе! Я убежден, что первые паровозы времен Стефенсона, поставленные сейчас рядом с современными тепловозами, возбудили бы меньшее удивление, чем «летающие гробы» времен гражданской войны, продемонстрированные рядом с ТУ-104. Однако они летали!
На этот раз «гробы» разбрасывали и над своими и над вражескими окопами листовки с новыми стихами Демьяна Бедного «Манифест барона фон Врангеля». Листовка была «украшена» двуглавым орлом и, как рассказывали, у белых была первоначально принята «всерьез». Только по ярости белогвардейских офицеров солдаты поняли, что это за «Манифест».
В наших частях листовку встретили дружным хохотом. Среди бойцов было немало участников войны с немцами, которые сумели растолковать кое-какие немецкие слова, вмонтированные Демьяном в текст. Впрочем, слова барона «Мейн копф ждет царскую корону» были понятны всем и без перевода. Зато эти немецкие словечки как нельзя лучше характеризовали иноземную сущность белого барона, опиравшегося на помощь Антанты.
– Молодец Демьян! – говорили красноармейцы. – И посмешил и покурить прислал…
Табак тогда у наших красноармейцев был, а вот с бумагой дела были действительно неважные. Посмеявшись и кое-что запомнив из «Манифеста», красноармейцы пустили его на цигарки. Демьян, впрочем, не обижался.
По укоренившейся собирательской привычке я не скурил демьяновский «Манифест», а бережно сохранил в своей библиотеке.
Сейчас эта памятка гражданской войны чрезвычайно редка. К ней вполне подходят слова Маяковского:
«В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие».
Грозное оружие – слово – не затупилось и сегодня у наших старых и молодых советских поэтов. Оно всегда наготове.
1957, октябрь