ЗАГАДКА ОДНОЙ НОЧИ

ЗАГАДКА ОДНОЙ НОЧИ

Снова наступление. И снова на Ржевском направлении.

Утром рота автоматчиков заняла деревню Галахово. В семи домах ни одной живой души, кроме одного петуха с выщипанным хвостом, который бегал возле дома с дощатой крышей и плетеным из тальника забором. Кур не было. Во дворе лежала убитая собака. На столе в прихожей стояли пустые бутылки, валялись банки. В самой чистой и просторной комнате бросались в глаза шторы с кружевами. Под кроватью лежали тапки. Там же стоял горшок. Видимо, здесь жил офицеришка с замашками аристократа.

Враг прячется по краям пашни с высоким спелым хлебом. Автоматчики расположились ниже сгоревшей деревни прямо на болоте.

Федор, изредка огрызаясь одиночными выстрелами, сооружает себе окоп. За двумя высокими кочками он сгребает болотную жижу, кладет туда траву и стержни кувшинок, выдергивая их с обеих сторон.

Другие тоже что-то делают. Федору видны лишь два ближних соседа. Остальных только слышит, когда ведут огонь. Когда прекращается стрельба, кажется, что вокруг, кроме них троих, никого и нет. Тогда Федор начинает беспокоиться и хочется ему позвать своих. В такие минуты если кто-то невзначай шлепнет жижей, то он успокаивается: шлепает — значит, живой. По предположениям Федора, их сейчас девять. Справа на самом краю — Габитуллин. Когда «заговорит» его ручной пулемет, всем становится как-то легче. Он, вроде, ничего особенного не говорит и не делает. А его все уважают. Как бы желая понять это, Федор нередко вглядывался в его лицо: крутой широкий лоб, аккуратный, высокий нос, большие карие глаза, густые брови, похожие на крылья птицы, пышный треугольник черных усов, крупные, но сочные губы этого статного и красивого мужчины. Казалось бы, внешность на фронте меньше всего должна иметь значение. Оказывается, она и здесь нужна. Габитуллина все охотно слушаются и зовут его не иначе, как «Старик».

Рядом с Габитуллиным — Валентин Хохлов. Веселый, острый на язык. Любит шутить и разыгрывать. Сам худощавый, даже щуплый. Дружит со «Стариком». Иной обижается на его шутки, тогда он бежит к «Старику» и ныряет, как он сам говорит, под его авторитет.

Между Хохловым и Федором расположились два парня из Свердловска Репин и Сергеев, слева — Бобров из Смоленска. Говорят, он был в плену. Сегодня хорошо воюет. Утром перед наступлением на Галахово гранатой вывел из строя расчет пулемета, долго не дававшего приблизиться к деревне. Странный этот Бобров: "я да я" и на все соглашается уж больно быстро. Федор не питал к нему особого доверия.

Остальные — Агеев, Фаткулов, Мордвинов и Стацюк — сегодня вступили в бой впервые. Не струсили.

Словом, нет такого, с кем надо было бы нянчиться. Никто не хнычет, хотя здесь, на болоте, сыро и гадко. Но худа без добра не бывает. Идет шестой час, как фашист оттеснил отделение на это болото. Все это время бьет из минометов и орудий. А потерь нет. Снаряд плюхается в трех-четырех шагах и, успевая уйти глубоко в мягкий грунт, взрывается столбом прямо вверх. Только вот грязью обливает до невозможности, притом дважды: когда падает и когда взрывается.

Противник и сейчас не прекращает артиллерийского огня, но не встает в атаку. Видимо, думает: загнал в болото и возьмет измором. С наступлением темноты отсюда надо выбраться. И приказ такой — "держаться до вечера!"

Держаться до вечера! А как? Патронов мало осталось. Гранат еще меньше. Наша артиллерия, не имея возможности подойти ближе, бьет издалека. Из-за болот не ходят машины и подводы.

Федор пополз к Репину и Сергееву. Он продвигается, подминая собой траву и цепляясь руками-ногами за кочки. Тут еще давит тяжесть одежи, насквозь пропитанной водой и грязью. Когда до ребят осталось совсем немного, прямо перед Федором взорвалась, поднимая столб грязи, мина. Федору показалось, что угодила она прямо в окоп к ребятам. "Ох, гады!" — вырвалось у него и он, задыхаясь от брызг жижи, окликнул ребят. К счастью, они остались живы и здоровы. "Щюда-сюда, мы здесь," — ответили они. Когда подполз к ребятам, они лежали, спокойно сбрасывая комья грязи с лица и рук.

— Живы?

— Живы.

— Надо боеприпасы принести. Если подвода или под носчик не встретятся, пойдете до боепитания. К вечеру быть здесь!

— Есть, товарищ сержант! — ответили ребята, а сами улыбаются. Добудем!

Что-то дрогнуло в душе Федора и он с горечью подумал: "Молодые какие… Вернутся ли?" Но вслух твердо сказал:

— Без патронов, гранат не выбраться! Все погибнем. Поняли?!

Посоветовав ребятам в какую сторону и как идти, Федор вернулся к своему окопу. Ему захотелось есть, из сумки противогаза достал промокшие сухари и начал жевать. Мысли так и вертятся вокруг того, что может ожидать их вечером.

С наступлением сумерек артиллерия врага все реже стала вести огонь. Зато работают одновременно три пулемета. Их поддерживает трескотня автоматов. Федор не знал, как это понимать: то ли враг собирается подойти поближе под прикрытием усиленного непрекращающегося огня, то ли часть сил задумал отправить в обход. Если подойдет метров на 70–80, то — конец. Ведь автоматчиков спасают от пуль небольшие бугорки. Не будь их, с ними давно было бы кончено. Что делать? Как идти на соединение со своими? Идти напропалую нельзя. За бугорками местность ровная и насквозь простреливается. Лучше атаковать через правый фланг, что ли? Там бугорки сворачивают к берегу. А приказ взводного, требующий выступить вместе со всем взводом, видимо, остается в силе.

Автоматчики, посоветовавшись, решили на старой позиции оставить «Старика», чтобы он отвлекал противника, и самим выйти на правый фланг и подняться в атаку правее Галахова. Пока договаривались, подошли Репин и Сергеев с набитыми боеприпасами рюкзаками. Автоматчики ползком выбрались на сухое место под самым носом противника. Теперь они ждут сигнала к атаке вспышки красной ракеты. Федор старается разглядеть край пашни. Там при свете тлеющих пепелищ сгоревших домов изредка мелькают тени. Видимо, враг собирается в атаку. Посмотрим, кто опередит. Продолжая наблюдение, Федор снял шинель, скинул ботинки, выжал мокрые портянки и обмотал их снова. Затем, вытерев пот с лица, приготовил запалы гранат, один диск зацепил за пояс, второй сунул в противогазную сумку и, почувствовав облегчение, повернулся на спину. Ох, как здесь хорошо! Сухо кругом. Под ним мягкая трава…

На Федора, как бывает в такие минуты, не совсем кстати нахлынули воспоминания о родных местах. В это время он обычно находился на сенокосной страде — косил вручную или работал на косилке. Небо-то какое… Среди мерцающих звезд он видит себя. Человек в белой рубахе с легкостью бабочки садится на сидение косилки. Впереди две лошади, тоже белые. Лошади плывут по зеленому морю, не спеша и плавно… Вдруг рядом с ними вспыхнуло что-то красно-зеленое!..

"Ах, это же атака… Атака началась!"

Федор вскочил и что есть мочи заорал:

— Ба-та-ку ппе-рр-ед!!!

Стреляя на ходу, Федор бросился туда, где по его предположениям стоит пулемет. От взрыва гранат на поле то тут, то там веером замелькали огни, в разные стороны разбежались красные нити трассирующих пуль. Кругом, со всех сторон, затрещали автоматы и пулеметы, забухали орудия.

Но все стало быстро стихать, как бы по безмолвному согласию сторон. Немец ушел вглубь пашни. Наши, уже объединившись, не решились его преследовать, а предпочли закрепиться и тут же начали окапываться.

На рассвете все выяснилось. От взвода уцелело чуть больше десятка человек. В отделении автоматчиков осталось пятеро: «Старик» с Валентином, Стацюк, Бобров и Федор.

Казалось, немец вот-вот выступит. Такая настораживающая тишина — даже в ушах больно… Небо, игравшее ночью мерцанием тысяч звезд, хмурится, прячась за дождевыми тучами. Люди молча копают окопы. Может, это последний бой для них?..

— Товарищ командир, немец-то тю-тю… — Услышал вдруг Федор голос Хохлова. Он, широко улыбаясь, стоял во весь рост. — Нету его. Смотри, не стреляют.

На самом деле, фашист утек что ли? Вряд ли. Федор, высунувшись из окопа, стал присматриваться: фашист и впрямь не показывает признаков жизни. Утек?

— Вроде бы… Удрал. Собачье племя…

— Возможно ушел, да не верится. — Федор вышел из окопа и пошел к Габитуллину. Никто не стреляет. На местах, где вчера чернели стволы орудий, ничего нет. Удивительно. Зимой тоже бывало — фашист внезапно исчезал. Что это? И летом он будет так же отступать на заранее подготовленные позиции?

— Старик, ты здесь?

— А то где же?

— Э-ге, мы со Стариком еще повоюем.

— А фашист где, Валентин?

— Соскучился? Не горюй, он быстро найдется. Боишь ся, что его утащат? Или ты генерал, который думает за дивизию?

— Плохо тебе разве ходить в живых?

— Нет, Федя, неплохо. Правду тебе говорю, умирать у меня нет желания.

— То-то. А все же куда мог деться немец?

— Когда мы начинали атаку, где-то за пашней слышался лязг гусениц танков. Может, он испугался окружения?

— Во-во, Старик прав. Я тоже так думаю. Без штанов удрал. Это точно. Ей-богу!

— Тогда. Валентин, иди обойди пашню.

— Я?! Ну и пойду… Ну и обойду. Запросто…

Хохлов в начале двинулся с опаской, затем стал шагать смелее, потом пошел быстрее. Все ждали Валентина. Он вошел в рожь и… исчез. Прошло минут пять. Когда забеспокоились, тут и появился его затылок.

— Э-эй, жратвы тут сколько! Валяйте сюда!

— Хохлов, иди еще дальше.

— Да никого нет! Вот, пожалуйста! — Судя по тому, как дергался его затылок, Хохлов плясал.

Все тронулись в сторону пашни.

Немца, оказывается, давно след простыл. Пашня вся была изрыта траншеями. Почему враг ушел после таких приготовлений? Это оставалось загадкой. Но надо было уходить и автоматчикам. Под дождем, накрапывающим все сильнее, собрали свое и немецкое оружие в две кучи. Взяв нужные с собой, решили искать свою роту. Четырнадцать автоматчиков, объединившись в одно отделение, пошли вместе и к своей радости сразу же за пашней натолкнулись на позицию 2-й роты.