1893 год

1893 год

25 января.

Витте стал неузнаваем. Когда делают доклад, он смотрит вверх, точно мечтает о вещах не от мира сего или о величии своего призвания. Когда говорят с ним, — почти не отвечает. Царю, говорят, нравится его авторитетная манера. В заседании гос. совета отказался от квартирного налога на военных, причем Сольский сказал ему: «зачем же два заседания об этом толковали?» Кривошеин от себя сделал доклад о том, чтобы вывозить рельсы и вагоны из-за границы, чтобы заставить горных заводчиков понизить цены, но говорят, что его побудил к этому Витте. Витте же сказал против него речь, разбив его доводы: правительство 140 милл. употребило на заказы с целью поднятия этого производства, были два специальные распоряжения государя, чтобы отнюдь не заказывать заграницей. Бунге, чтобы смягчить конфуз Кривошеина, сказал, что можно в журнале сказать, что министерство путей сообщения может входить в гос. совет с докладом, когда понадобится. Но Сольский против этого возражал.

* * *

Кривошеин участвовал в рулетке.

* * *

У Черевина есть любовница, Федосеева, красивая женщина, жена управителя его канцелярии, с которой он живет, и она берет взятки. Оттого Черевин ничего не говорит царю.

* * *

На счастье Витте умер Хотимский, золотопромышленник, брат жены Витте. Он старался его выжить из Петербурга при помощи фон-Галя. Бонвиван, купивший имения И. А. Всеволожского, которого содержал несколько лет, платя ему по 12 000 р. в год. Через Хотимского все можно было сделать у Всеволожского. Он был посредником, когда эти имения хотел купить С… и комп. франц., — давали 1 милл. 400 тыс.

* * *

Витте, хотел назначить на место Островского Ермолова, но царь не подписал доклада. Ему говорили, чтобы не назначать более министров из этой клики. Ермолов смотрит так, чтобы сделать из министерства земледелия ученое министерство, а горный департамент присоединить к м-ству финансов.

* * *

Теории Витте оригинальны, но он не хорошо рассчитывает и хочет рубить с плеча. Петра Вл. Антоновича содержали еврейские банкиры. На Жуковского Витте смотрит свысока и хочет сделать директором банка Антоновича, но он просит 100 т. руб. жалованья. Витте, когда был в Киеве, субсидировал Антоновича, который защищал юго-зап. дороги.

27 января.

Письмо Мих. Гр. Данилевскому, сыну Григория Петр. романиста, налево приклеенное. Отличный образчик молодых людей, — нечего сказать. Он с Володей моим экзаменовался в одной гимназии, когда Володе за тему «О любви к отечеству» поставили дурную отметку, хотя учитель говорил, что написано блистательно, но неблагонамеренно, сын Григ. Петр, написал по Карамзину и получил 5. Об этом Григ. Петр. мне сам же рассказывал.

Вот письмо.

—«Михаил Григорьевич, вы плохо ловите меня на слове. Я действительно, люблю молодых людей, но не всех. Когда я был молод когда ваш батюшка был молод, — мы писали статьи, относили и отсылали их в редакции и ожидали с доверием к редакторам их помещения и гонорара. Теперь, очевидно, другие нравы и, признаюсь, мне не симпатичные. Вы берете письма к вашему отцу известных его современников, обставляете их своими замечаниями и, не посылая их, торгуетесь предварительно, сколько вам дадут. Вы просите то 400 рублей, то меньше, несмотря на то, что вам ничего не предлагают. Я, не имея никакого понятия ни о том, как вы пишите, ни о том, насколько интересны и важны письма тех лиц, которые переписывались с вашим батюшкой, потому естественно мог вам отвечать только отказом на ваше предложение поместить их в «Новом Времени», мотивируя отказ тем, что для газеты ваша статья длинна. Вы не догадываетесь об истинном мотиве и продолжаете торговаться и предлагать свою статью, уменьшая цену. Наконец, вы ловите меня на слове, что я люблю молодых людей, и взываете к моему русскому чутью и клянетесь вашей любовью к родителю. Все это в данном случае не при чем. Если б вам дорога была память родителя вашего, то вы бы просто отдали письма Плетнева и т. д., адресованные к Григорию Петровичу, в «Русский Архив» или «Русскую Старину», где помещаются материалы для литературы, и предоставили бы «обставлять» эти письма другим, более вас знающим тогдашние литературные отношения. Говоря о своих сыновних чувствах, вы пишете мне: «От души желаю, чтобы впоследствии ваш сын так же усиленно хлопотал о вашей литературной памяти, хотя бы для этого ему пришлось, подобно мне, обивать пороги редакций или писать униженные письма». На это я скажу вам: вас мне жаль, а что касается сына моего, то храни его бог от таких подвигов, ибо я прежде всего желаю, чтобы он не унижал свое достоинство и был достоин уважения других. Это важнее всего в жизни. Если вам это письмо покажется резким, — извините меня за откровенность, которую вы сами вызвали. Остаюсь в убеждении, :то вы гораздо лучше своих писем. — А. Суворин.»

* * *

Маслов говорил, что Черевин недоволен заметкой об имениях Гогенлоэ, помещенной третьего дня в «Нов. Врем.», и спрашивал об имени автора через Ник. Всеволожского. Маслов отвечал ему по телефону, что для этого есть специальные пути. Когда Н. Всеволожский приехал в Москву, то назвал себя автором заметки. Черевин жил с танцовщицей Фабр, купчихой, как и он, и имел от нее сына и дочь. Сын служит в гвардии, а дочь живет в Страсбурге и находится в дружеской свази с Гогенлоэ; через нее и Черевина Гогенлоэ хлопочет о своих имениях. Вот почему Черевину и неприятна заметка, указывающая на закон, по которому иностранцам на границах не позволяется иметь имений.

* * *

Вас. Петр. советовал, при встрече с Худековым, сказать ему, чтобы он поберегся трогать наших сотрудников («Житель»), ибо мы, еси станем отвечать, то станем называть по именам взяточников «Петерб. Газеты». Речь идет о деле Остолопова (Аравина), которому дружит «Житель», с «Петерб. Газетой», которая напечатала несколько пасквилей на этого купца и на его любовницу Руссову, служившую у Зазулина. Худеков, бывший у меня по этому поводу (ему запретили розничную продажу), говорил в конце концов, что Гермониус, его редактор, действительно, берет с антрепренеров помесячно по 200, по 300 руб. «Если дают, значит — сила». Он же рассказывал о Баталине («Руслан»), что он яко-бы сам увеличил себе два года тому назад построчный гонорар с 8 на 11 коп. «Я этим не заведую, но в январе справился, сколько получает Баталин. Мне говорят. — «Как так?» — «Да он два года тому назад сказал от вашего имени, что вы ему прибавили 3 коп.» — «Сбавить ему 3 коп.» — приказал я тотчас. Разве это литература. Это чорт знает что! У меня ведь всякая дрянь сотрудничает». Так он говорил о своей газете и о своих «молодцах», как Гермониус, Шаталин и др.

28 января.

Княгиня N. назвала И. Н. Дурново дураком: «Какой он министр, он просто дурак». Это передали супруге Дурново. В первый же файв-о-клок супруга И. Н. очень сухо обошлась с княгиней, едва кивнула ей головой, не отвечала на вопросы, вообще выказала свое неблаговоление. Княгиня, ничего не подозревая, возмутилась и ушла. На лестнице, среди лакеев, она встречает замужнюю дочь Дурново. — «Так скоро Rentrons, ch?re princesse. Почему вы уходите?» — «Ах, ваша maman не смотрит на меня, не понимаю, что с ней.» — «Ах, знаю, знаю», — сказала дочка. — «Maman сказала, что вы назвали папу дураком. Это пустяки, ничего. Rentrons, rentrons».

* * *

Был наказный атаман Уральского войска Ш…. Очень бравый человек. Предлагал статью об обводнении почвы. Статья длинная. «Никто не знает наших войск», — говорил он. — «Я уже 8 лет атаманом и, когда приезжаю в Петербург, меня просят привезти соболей, которых у нас столько же, как и в Петербурге».

29 января.

Сегодня вечером чиновник главного управл. по делам печати преподал распоряжение о том, чтобы не говорить о самоубийстве чиновника гос. контроля Погодина. Распоряжение это сделано по просьбе Т. И. Филиппова, которому покойный приходится племянником. Я знал этого молодого человека. Ему не больше 28 л., и он в прошлом году немного сотрудничал в «Нов. Врем.» и говорил со мною раза два. Я давал ему поручение съездить на общественные работы, но он написал это довольно бестолково. В редакции он показался надоедливым. В 1891 г. он женился на актрисе Стрепетовой, которая почти вдвое его старше. Она после выхода замуж стала строить себе виллу в Ялте на сбереженные деньги, которых у нее было до 35 000. Вчера у С. И. Смирновой мы как раз говорили об этой женитьбе. С. И. рассказывала, что муж т. е. этот покойный, ревновал ее к Писареву, с которым она развелась. Вернувшись с Кавказа, где она гастролировала, Стрепетова говорила: «Меня пришли встречать оба мужа, и я не знала, к кому из них ехать?». В обществе она вела себя с ним странно: то начинала к нему ласкаться, то говорила: «ты дурак, ты ничего не понимаешь и потому лучше молчи». То и другое его смущало.

4 февраля.

Пропасть сплетен за эти дни, но я имею способность немедленно их забывать. Тобольский губернатор Т… любит душиться. Кто-то сказал: «Моя жена пахнет губернатором».

* * *

Воронцов-Дашков вызывал Маркова, директора Курско-Киевской ж. д., говорил, чтобы взять дорогу от Курска на Воронеж по государеву имению.

* * *

Садов рассказывал об арх. Смарагде. Он освящал церковь на стеклянном заводе Мальцева. Завод приготовил Смарагду подарок — стеклянный сервиз в серебре. Смарагд говорил: «куда мне это? мне деньги нужны, деньгами можно помочь, можно дать тому, другому. А ведь это, чай, дорого?» — «Нет». — «Ну, а как?» — «Да, помилуйте, в. пр-во, пустяки. — 500 р.» — «Ну, так вы мне лучше 500 р. пожалуйте». — Мальцев выложил. Садясь в экипаж, Смарагд говорит: «А что мне обижать ваше пр-во, велите-ка и сервиз положить».

* * *

Обедали Григорович, Плющик. Отставка П. Н. Дурново мотивируется так: жил он с женой пристава М. Узнав, что она живет с бразильским посланником, он велел тайной полиции пошарить в столе этого посланника и найти там письма своей любовницы. Сказано — сделано. Против любовницы явились документы неверности. Она сказала посланнику. Тот — Шишкину, и так дошло до государя. Его назначили сенатором, — получал тысяч 20, и, как будто, вследствие этого назначения он должен покинуть свой обер-полицейский пост.

* * *

У Айвазовского познакомился с Чихачевым, морским министром. Айвазовский непременно хотел посадить Чихачева на диван, как почетного гостя, и, будучи без галстука, надел его. Чихачев остался на стуле. Он картавит или грассирует. Рассказывал о Милютине, — ему 76 лет, — что он один ездил в прошлом году в Италию, о … (пропуск в оригинале), которому 86 лет, но он дважды в неделю ходит в театр и жалуется, что пьесы не пикантны.

* * *

Ал. Петр. рассказывал о Кабанихе. Смерть сына. Его вдова с мальчиком заставила умирающего перевести имение его на мать, жене подсунули бумагу, что она отказывается от всяких претензий. «Все, что сделает нотариус и что написано на такой бумаге, перед этим всем должно преклоняться», сказала она. — «Но», — ответил А. П. — «Сибирь с последнее время заселяется нотариусами». Вдова 40 т. р. согласилась дать; А. П. был у Турчанинова, который сказал, что Сиротский Суд назначит опеку. Жену она заставила подписать чек за мужа (5000 р.), а деньги сама получила и тем думала держать ее в своих руках, как преступницу. Взяла у нее бриллианты. Вдова — запуганное существо. «Бог не допустит», — говорит. — Если-бы бог не допускал, то Сибири бы не было!

* * *

Стрепетова страшно убивалась во время похорон мужа. Ссора была из-за того, кто его переводили на службу в Москву, а она не хотела ехать. В 8 ч. он велел подать себе чаю, и когда прислуга пришла, он был уже мертв. Говорят, он страстно любил ее и ревновал ее ко всем.

5 февраля.

О Стрепетовой. Спор с мужем насчет того, что на ее деньги он купил имение. Говорила ему: «я всякого мужа предпочту театру».

8 февраля.

И. Н. Дурново назначен сенатором. Сенаторы негодуют, говоря что в Сенат сажают всякого прохвоста. Любовница его, Меньчукова, — баба противная. При Грессере у ее квартиры стоял городовой. Дурнов, приказал сыщику выследить ее, и тот простер свою ловкость до того, что или поступил лакеем, или старался с лакеем, чтобы выкрасть ее письма у бразильского атташе. Говорят, все открыл английский посланник. И. Н. Дурново хотел скрыть, и около месяца дело было шито-крыто. Государь за это рассердился на него, и он плакал у государыни, которая ему покровительствует. Так говорят.

* * *

Наследник посещает Кшесинскую и …… ее. Она живет у родителей, которые устраняются и притворяются, что ничего не знают. Он ездит к ним, даже не нанимает ей квартиры и ругает родителя который держит его ребенком, хотя ему 25 лет. Очень не разговорчив, вообще сер, пьет коньяк и сидит у Кшесинских по 5–6 часов, так что очень скучает и жалуется на скуку.

* * *

О Шебеко. Он переоделся в парадный костюм. — «Как ты хорош»! — говорит жена, — «Ты похож на льва»! — «Бондаренко, похож я на льва?». — «Точно так, ваше пр-во!» — «Да ты видел львов?» — «Живыми не видал, а на картине видел». — «Где же?» — «А как Христос в Иерусалиме выезжал на нем».

* * *

Скоро 35 лет моей литературной деятельности. Писал, писал, писал и жизни не знал и мало ее чуял. Что это за жизнь, которую я провел? Вся в писании. Блестки счастья, да и то больше того счастья, которое дается успехом удачной статьи, удачной пьесы, а простого истинного счастья, — счастья любви, почти не было. Все мимо шло! Некогда было. А я работал, ей богу, не для денег. «Поэт поет, как птичка», сказал Гете. Во мне было нечто подобное. Все совершавшееся вызывало мысли, будило, раздражало; я негодовал, горел, трусил, проклинал себя и других. Но, когда все это выливалось на бумагу, и я имел успех у читателей — был удовлетворен. А это было напрасно. Что было в душе правдивого, честного, горячего, — то выливалось в указанные формы; мысль и чувства сжимала цензура, сжимала то, что путем десятилетий накоплялось под давлением нашего режима.

* * *

Н. А. Макаров напомнил сегодня, что 12 или 13 февраля 1876 года я подписал акт покупки у Трубникова «Нового Времени». В первый же год газета расходилась в 15 000 экз., а сегодня — в 36 000. За 17 лет только удвоилась. Что за бедность!

* * *

Мне сказали, что первое мое стихотворение было помещено в журнале «Моды». Я доселе этого не знал. Первыми я считал два стихотворения в журнале «Ваза» из Беранже, и это очень хорошо помнил и помню, какая это была для меня радость! Но я не забыл, а, вероятно, дело было так: я послал стих в «Моды», а журнал меня не уведомил, что поместил, и я его не выписывал, выписывал же «Вазу». Модный журнал я выписывал для жены, хотя та этим мало интересовалась, и выписывал «Сына Отечества», где мне нравились фельетоны Сеньковского — бар. Брамбеуса.

14 февраля.

…У нас нет правящих классов. Придворные даже не аристократия, а что-то мелкое, какой-то сброд. Аристократия была только при старых царях, при Алексее Михайловиче, этом удивительном необыкновенном цельном человеке, который собственно заложил новую Россию. Петр начал набирать иностранцев, разных проходимцев, португальских шутов; со всего света являлась разная дрянь и накипь и владела Россией. При императрицах пошли в ход певчие, хорошие жеребцы для них, при Александре I — опять Нессельроде, Каподистрия, маркизы де-Траверсе, все нерусские, для которых Россия мало значила. Даже плохой русский лучше иностранца. Иностранцы деморализуют русских уже тем, что последние считают себя приниженными, рабами и теряют чувство собственного достоинства.

* * *

Наследник писал Кшесинской (она хочет принимать православие, может быть, считая возможным сделаться императрицей), что он посылает ей 3000 руб., говоря, что больше у него нет, чтобы она наняла квартиру в 5000 руб., что он приедет, и… «тогда мы заживем с тобой, как генералы». Хорошее у него представление о генералах! Он, говорят, выпросил у отца еще два года, чтобы не жениться. Он оброс бородкой и возмужал, но, тем не менее, маленький.

* * *

…У судов только право ошибаться. Свободная печать хорошее дело ? la longue, ибо воспитывает общество, но во всякий данный момент она бессильна против правительства, полиции, судов и пр., которые имеют полную возможность задушить ее. Пример — французский журналист, который несколько лет тому назад обличал Байо и за это отсидел 20 лет в тюрьме и уплатил 20 т. фр. штрафа.

28 февраля.

Дурново говорил Бертенсону: — «Удивительная страна! 9 лет я заведывал тайной полицией, поручались мне государственные тайны и, вдруг, какой-то растакуэр, бразильский секретаришка, жалуется на меня, и у меня не требуют объяснения и увольняют! Какая-то девка меня предала, и человека не спросят! Я не о себе, — мне сохранили содержание, дали сенаторство, я знаю, что с этого места в министры не попадают, — но что это за странная страна, — где так поступают с людьми — в 24 часа»!

* * *

Витте проводит Муравьева на место Дурново, министром внутренних дел. Турецкие серальные нравы: друг друга поедают, пожирают. Что делает Витте? Бог весть. Он ухаживает за Михаилом Николаевичем, за Воронцовым-Дашковым и воображает, что они — опора ему. Но люди высшего круга привыкли к тому, чтобы кто что для них ни сделал, — «все по праву, все это следовало», и благодарны они никогда не бывают.

* * *

Витте принадлежит идея пресловутой дружины против нигилистов. Он приезжал тогда из Киева и высказал это Вор.-Д-ву. Идея иезуитская. Но назначили Павла Демидова и т. д., вместо людей преданных, одушевленных, и моя статья способствовала тому, что дружина провалилась..

* * *

Вендрих полетел. Он читал лекции в генеральном штабе, где говорил, что мы не готовы, что мобилизация у нас плохая, плохи железные дороги и плохо министерство путей сообщения. В пример приводил Анненкова, который делал мобилизацию в 1876 г. Мин. Ванновский остался недоволен. Анненков приезжал к нему и говорил, что он будет отвечать тоже лекцией. Кривошеин позвал его к себе и говорил о том, что неудобно читать такие лекции. Ванновский сказал государю. Кривошеин при докладе сказал об этой лекции государю. «Да, надо уволить этого дурака», — сказал тот. Кривошеин думает, что это слишком уж, и говорит: «Я, в. в., попробую ему сделать выговор». — «А лучше вы его увольте», — сказал государь. Тогда Кривошеин позвал Вендриха: при своих чиновниках сказал ему, что, если он, служа в министерстве путей сообщения, позволит себе в другой раз что нибудь подобное, он его уволит в 24 часа. Тогда Вендрих — к Витте, просил его заступиться, замолвить слово государю. — «Да ведь вы в хороших отношениях с государем сами. Что же я-то?» — сыронизировал он. Вендрих своею расправою в прошлом году на жел. дорогах стоил государству 12 милл. руб. Говорят, что Вендрих в Московском кадетском корпусе говорил речь, где намекал очень прозрачно, что царь — ему друг.

* * *

Государь очень огорчен смертью Вл. Анат. Шереметева (командир импер. конвоя † 17 февраля), был с ним на «ты». Он женат был на Строгановой, дочери вел. княгини Марьи Николаевны от ее морганатического брака с Строгановым. Кутила, картежник, проиграл миллионы свои и женины, был рамоли совсем, насилу говорил. После одесского Строганова, умершего 94 лет, получил наследство в 2 ¹/₂ миллиона, но не успел еще им воспользоваться. Государь заплатил за него 800 000 долга из уделов и очень его любил.

* * *

Вышнеградский выиграл биржевою игрою до 10 милл. руб., играл на имя зятя своего Филипьева. Ему известно было, какая бумага повышается, какая понижается. Себе не враг! Приказывал продавать и покупать. Абаза при нем играл на понижение рубля, а Вышнеградский — на повышение. Абаза сумел его уговорить покупать золото и не покупать рубля. Абаза едет за границу и, говорят, продает свое имение. После того, как Витте Абазу изобличил перед государем, что он играл на бирже, за что он не был назначен председателем д-та экономии, даже членом оного, тот написал оправдательную записку государю, уверенный, что против него никаких документов нет. Но Витте имел его счеты с Заком и копию с них послал ему. Абаза и остановился со своею запиской.

2 марта.

Богданович дополнил рассказ, о Вендрихе. Он попросил залу у Бобрикова, начальника гвард. штаба, и там прочитал лекцию. Лекцию эту послал в «Моск. Вед.», а те набрали ее со всеми выходками против Кривошеина и послали ему в корректуре. Грингмут хлопотал у Кривошеина о продаже газеты на жел. дорогах, и ему были обещаны разные льготы. Вот в благодарность они и послали корректуру.

3 марта.

Государыня, будто бы, не подала руки Дурново. Вот причина. Ее антураж рассказал о жене Витте, кто она такая. Государыня — царю, тот спросил Дурново, Ив. Н. сказал, что это неправда, что она — разводка, но женщина совершенно порядочная. «Вот твои дуры наговорили на жену Витте, а она — порядочная женщина». Государыня своим «дурам» рассказала, «дуры» собрали подробности. Узнав, что Дурново рекомендовал г-жу Витте государю, как порядочную женщину, государыня и рассердилась на него.

* * *

Но поводу назначения Муравьева Григорович рассказал историю поразительную. Жена Муравьева в разводе с ним и замужем за графом Генкеном, в Берлине. Полтора миллиона дохода, железные руды Гарца и т. д. В Москве в сороковых годах был парикмахер Жозеф. У него родился ребенок. К этому ребенку взяли кормилицей крестьянку, крепостную Глебова-Стрешнева, из под Москвы. Жозеф так в нее влюбился, что бросил жену и уехал с ней в Париж. Через несколько лет он умер. Она пошла по кафе-шантанам в качестве продажной женщины. Тут ее встретил гр. Генкен, влюбился, построил ей в Елисейских нолях великолепный отель, лестницу которого ходили смотреть, как чудо. Затем влюбился в нее испанский посланник и женился на ней, Генкен был в отчаянии. Но испанский посланник умер, и она снова вернулась к Генкену, который на ней женился. Когда она умерла, он встретил Муравьеву. Генкен — черноволосый немец, красивый, изящный. Она была на ножах с мужем и вышла за него. Отец Алексей Берлинский, рассказывал про нее, что она не любит Австрию и выселила посольство австрийское из дома, который оно давно занимало. Для детей — лютеран заказывает образа. Сын — Крафт. Ну, как его по православному? Сила.

6 марта.

Леля приехал из Москвы. Изумительное поведение Лаврова, Гольцева и Ремизова. Три с половиной года переговоров ни к чему не привели. Самые безобидные редакционные изменения были отвергаемы, но как только Лавров получил пощечину, сейчас смягчились и предложили редакцию оговорки. Мы ее отвергли.

Безобразно оскорблять человека, но и вытягивать жилы из человека тоже безобразно. «Я застрелю вас, как поросенка», — слова Лаврова должны были вывести Лелю из себя. «Стреляйте», — вскричал он. — «Неужели вы думаете, что в деле чести я отступлю перед револьвером?» И ударив его, повторил: — «Стреляйте». Бедный и милый Леля. Нехорошо, что я его пустил в Москву. Он наживает себе врагов и вражду, когда ему надобно спокойствие. Но этот Гольцев, эта научная дрянь, бездарная неумелая, весь из хитрости, из обходов, обобрав любовницу свою Воронцову, не брезгал дружбой с мошенниками, льстил перед Данилевским, печатал ему панегирики в статье Сокольского просто потому, что Данилевский был членом главн. управления по делам печати и ред. «Правит. Вестника».

14 марта.

Был Куломзин, я его не принял.

* * *

П. П. Дурново имеет 300 т. годового дохода; это бывший харьковский губернатор, потом тов. министра внутр. дел и управляющий уделами, теперь гласный думы. Говорят, 80-летний старик Могилин явился на днях из Харьковской губ., вызвал его из комиссии и два раза ударил плетью по лицу, в третий раз помешали подскочившие сторожа. Могилин когда-то был богатый помещик и занимался торговлей. Случилось у него дело с кн. Вик. Голицыным. Дело это выиграл с первой инстанции Могилин. Но тут впутался Дурново, как губернатор, повлиял дальше. Кн. В. Голицын выиграл процесс. Могилин был разорен, жена его померла, потом сын, и вот спустя много лет он явился мстителем. Дурново не захотел поднимать дела.

* * *

Сегодня был В. И. Ламанский. Сочлись годами. Ему в июне — 60. Жаловался на официальную ложь. Говорил о Чижове. Был груб, бил своего лакея, человека честного, потом становился перед ним на колени и упрашивал его остаться и прибавлял жалованья. Купцам говорил: «Вы — алтынники, мы — дворянские головы клали, у нас декабристы были, а вы только наживались», в горячем споре выстрелил в Мамонтова, но тот, к счастью, уклонился. Гр. Орлов говорил о нем Николаю I: «Это мечтатель, из которого ничего практического не выйдет». Он был сослан в Киев. Там сошелся с г-жей Маркевич. Орлов велел снять с него полицейский надзор по этому случаю.

* * *

Маслов говорил, что Чайковский и Апухтин оба жили, как муж с женой, на одной квартире. Апухтин лежал в постели. Чайковский подходил и говорил, что идет спать, и Апухтин целовал у него руку и говорил: «Иди, голубчик, я сейчас к тебе приду».

* * *

Завтра уезжаю в Венецию. Спутник мой — Д. В. Григорович.

* * *

Сегодня был Батистини, баритон, и Нарышкин от вел. кн. Мих. Ник., прося поместить фельетон о Боржоме. «Сам вел. князь поправлял», — говорил он.

Бутурлина, насмешившая всех пением с Маркони и Батистини в благотворительном концерте Урусовой, — урожденная Бобринская. Она разошлась с мужем, сама богатая женщина и странствует по Европе, отличаясь оригинальностью.

23 марта.

Вена. В 12 ³/₄ ч. 20 марта выехал за границу, Григорович с женой также.

* * *

На границе, 22 марта, познакомился с Конст. Н. Рукавишниковым, — 45 лет, блондин, приятное лицо, все зубы целы. Мы с ним соседи по Феодосии. Разговор об Алексееве. Он все это время был при нем. Первый консилиум через час после выстрела. Он не чувствовал никаких болей, поэтому полагали, что главные сосуды не повреждены. В 4 ч. начались боли. Пока собрали новый консилиум, пока он простился с семьей исповедался и причастился, прошло 2 часа. Операция длилась 2 ¹/₂ часа. Все время был в памяти. Когда боли умолкали, — шутил. Сказал одному из смотрителей водопровода: «У вас трубы с трещинами, а теперь и голова с трещиной». Если сравнить с Лихачевым, этот последний — пигмей перед Алексеевым: и честности сомнительной, и ума сомнительного, ловкий сановник и один из тех деспотов, которые, не рассчитывая на себя, сами находятся в подчинении у кого нибудь. Печать дважды приглашалась не говорить о нем, раз во время последних его выборов, в другой раз во время истории. Он действовал через Плеве, и Плеве просил министра внутренних дел запретить печати говорить о таком высокопоставленном лице. Государь, проезжая через Москву в Крым, выражал сожаление об Алексееве и сказал: «А сплетник Петербург говорил, что тут замешана женщина». Действительно говорили, что Андрианов мстил за свою сестру, которую якобы растлил Алексеев. Никакой сестры у Андрианова нет. На днях он просил к себе прокурора. Тот приехал. «Что Москва, ликует?» — спросил Андрианов. — «Плачет Москва», — отвечает прокурор. — «Странно», — сказал Андрианов. — «А я думал, что я услугу оказал Москве. Как же это «Русск. Ведомости» бранили его?» Очевидно, этот маниак, все-таки, себе на уме и хотел отличиться и попасть в герои. — «Почему «Русск. Вед.» против Алексеева?» — спросил я у Рукавишникова. — «Очень просто. Они как стали на 60-х годах, так и стоят. Дума — это, по их мнению, приготовление к конституции, она должна искать прав, а Алексеев занимается только делом». Царь о нем сказал: «Я любил его за то, что не занимался политикой, а только делом». Рукавишников — первый кандидат в городские головы, но уехал от выборов и оставил письмо с отказом. Во время дороги говорил о земстве. Московское земство много сделало для развития промыслов, мебельного дела и пр. Крестьянина надо освободить от кулака. Это не легко, потому, что он должен ему и задатками, и материалом, и боится переменить на худшее. Он не идет на новое, а держится того, в чему привык. Земство давало работу и выдавало 75 % на поделки. Давайте ему 90 %, он станет работать и по новым рисункам. Петербургское земство ничего не сделало в этом отношении. — Говорили о Вышнеградском и Витте.

— «Вышнеградский тем хорош», — говорил Рукавишников, — «что он умел вывернуть человека, т. е. расспросить у него все, как торговля, как биржа, в чем недостатки, какое ваше мнение о том или другом. А у Витте — либо можно, либо нельзя; выслушает и решает, а до человека и того, что он знает, ему нет дела. А знает он очень мало».

* * *

Витте выхлопотал Д. В. Григоровичу прибавку к его пенсии (3000 р.). еще две тысячи. Григорович все говорил, что теперь он может жить безбедно, не стесняться, а до этого он должен был беречь всякую копейку. Замечательно, что он постоянно уверяет, что имение под Веной не им куплено, а будто бы досталось по наследству от матери его жене. Очевидное желание поставить свою жену в сословие высшее, чем это было и есть на самом деле. «Удивительная хозяйка», — говорит он про нее. — «Ее все радует, петух с курицей ходят, — ее радует».

— «Строгий оберполицеймейстер в Вене теперь. Он лишил Вену ее оживления, запретил девкам ходить по улицам. За что, кому они мешали? Они такие милые были, совсем без этой наглости».

Указал на Anna Gassa, как улицу, населенную девками. В Вене все его радует: мостовая, движение, конки, рестораны, честность (в Stadt Bahn ему возвратили забытый бумажник), постройки, — была глушь 30 лет, а теперь смотрите, какие здания, расширение улиц постепенное: как новый дом в улице, так заставляют отступить и делать улицу шире. Wollzeile все занято газетами. Указывал квартиру Татищева, когда он играл, на верху отдельный мезонин, откуда он мог много видеть и стоять выше всех.

Рассказывал дорогою историю Гр. С. Строганова и жены его, Марии Болесл. Потоцкой, которая 14 лет жила с гр. Капнистом.

* * *

Ал. Ал. Татищев уехал от огорчения, что не его назначили министром земледелия. А он-то у нас парламент собирал. Человеку за 60 было. Его сожительница говорит: «Ну, слава богу, последний четверг. А то говорят, перестраивают Россию, а она живет себе, как ей угодно. Только по воде плетью бьют». За ним ухаживает министр путей сообщения, дал ему свой вагон, призывает секретаря читать ему свои проекты. «Ведь в гос. совете все хамы», — говорит он. «А я — барин».

* * *

…«Зашейные» билеты! Такие билеты выдавались во время коронации, без них никуда не пускали. Эти билеты выдумал один из членов дружины при Воронцове-Дашкове, какой-то морской офицер. Так и говорил: «зашейные билеты».

26 марта.

В Венеции. H?tel d’Europe. Скверное помещение. С Григоровичем ездим на пароходах, в гондолах, ходим пешком. Третьего дня заболел. Григорович ухаживал, как нянька, за мной. Я ему ужасно благодарен. В его улыбке всегда мне казался добрый человек. Он кое-что знает в искусстве, но как любитель. В церкви St. Giovanno е Paolo он купил терракотовое изображение Девы Марии и еще две фигуры с пометкой 1601 г. Купил он ее у сакристиана (сторожа) церкви и сказал до прихода его, что он дал бы за нее 200 фр. Пришел сакристиан и назначил цену в 50 фр. Григорович в восторге от своей покупки.

Он много любопытного рассказывал о своей жизни. Год и два месяца был воспитателем сына Константина Николаевича, Ник. Конст., которого родители ненавидели. Он жил с ним у короля Бомбы неаполитанского во дворце. К Ник. Конст. (укравшему будто бы ризу с иконы у матери) относится с симпатией. У него был воспитателем после Григоровича немец, который этого великого князя бил по щекам верхней частью ладони, и это обращение ожесточило мальчика. Когда он был юношей и жил в Мраморном дворце, то к нему водили …… девок по целым десяткам. Когда Конст. Ник. сошелся с Кузнецовой, великая княгиня Александра Иосифовна уехала, в виде протеста, в Павловск и скучала там. Присылала за Григоровичем, и он ездил туда развлекать ее. Несколько месяцев он являлся дважды в неделю к цесаревне, когда она вышла замуж, и рассказывал ей русскую историю, историю Петербурга и т. д. «Очень трудно было», — говорит он. — «Представьте себе, ни разу во все время; ни одного ко мне вопроса о чем бы то ни было. Он сидит и курит…. (это было после завтрака), а она молчит и слушает».

Любопытен рассказ его о графине Толстой, жене гр. Ал. Конст. Толстого (поэта). Она — урожденная Бахметьева. С Григоровичем соседи. Прожились. Мать ее старалась не только сбыть ее, но продать. Не выходило. Познакомилась с кн. Вяземским, он сделал ей ребенка. Брат ее вызвал князя на дуэль. Но дуэль, благодаря Вяземскому, не состоялась: он устроил при помощи связей так, что Бахметьева сослали на Кавказ. Возвратившись оттуда, он написал кн. Вяземскому письмо: если он не приедет с ним драться, то он публично оскорбит его. Кн. Вяземский приехал и убил его на дуэли, за что сидел в крепости. Сестра его вышла замуж за Миллера, который был влюблен в нее страстно, но она его терпеть не могла и скоро бросила. Она путешествовала с Григоровичем и сошлась с ним. Когда Григорович возвратился к Бахметьевым, то застал г-жу Миллер лежащею, слабою. У ног ее сидел гр. Ал. Конст. Толстой, страстно в нее влюбленный. Он приехал с Ал. Ал. Татищевым. «Я не хотел мешать», говорит Дм. Вас., «и мы расстались».

2 апреля.

Гр. Гр. Ферзен, промотавшийся, увлек Строганову, 30-летнюю деву, увез ее, повенчался с ней, получил хороший куш, обыграл Паскевича на 300 т. руб. Был егермейстером. Когда сделался егермейстером Скарятин, Ферзен на охоте с государем убил его из ружья. Дело замяли, Ферзена выгнали со службы, а сыну Скарятина дали придворную должность.

* * *

Графиня Паскевич и гр. Воронцов-Дашков — брат и сестра. Отец их — гр. Ив. Воронцов-Дашков, был послом в Вене, женился на красавице Нарышкиной, имевшей любовником, между прочим, Столыпина, «Монго», друга Лермонтова. По смерти мужа влюбилась в секретаря французского посольства, вышла за него замуж и играла при нем жалкую роль; он спустил все ее состояние, отчасти в Монако, и она умерла в Париже в госпитале.

* * *

В Венеции проживает художник Волков, из Одессы, имеет на канале свой дом и живет акварелями, которые продает в Англию.

3 апреля.

Я в пятый раз в Венеции, в 4-й раз весною или в конце марта, или в начале апреля, и всегда одно и то же: скверная погода; но прежде были дожди, а теперь холодно. Ездили в канал Джудаику, в Redemption, чудесный горельеф «Несения Креста» Джовани ди Болонья. Группа около Марии. Над Христом ругающийся толстый римлянин: «Что, брат, упал? Подымайся». «Снятие со Креста» хуже, но там одно лицо похоже на Вейнберга. В Сан Джордже Маджоре чудесные скульптурные хоры, 44 ниши, с разными изображениями из дерева.

4 апреля.

Сегодня потеплее, т. е. не так холодно. Был в городском саду. На солнце жарко. Григорович так восхищается что просто бесит. «Ах, как чудесно, как удивительно! Удивительно!» Если бы ему поручить написать историю искусства, вот очутился бы он в ужасном положении. Я не слыхал от него ни одного мнения, ни одной фразы, кроме «чудесно», «удивительно», «красиво», «какая работа», «боже, что поделали итальянцы, какие гиганты, какие черти». О картинах: «почернела» или «почернела, но хорошо, надо почистить, помыть». Восхищается пароходами, кораблями. «Какой славный купец». «Как красиво все это сделано!» «Пропасть какая народу на пароходах. Должно быть, зимующие много наживают, очень много!» Меняет рубли на гульдены, гульдены на лиры. — «Почему?» — «Потому что я знаю, сколько дают гульденов». Не может вспомнить отель Luna и Даниэля, где его «обобрали».

В мире нет города более красивого, фантастического, более декоративного. Декорации везде и прежде всего красота, оригинальность, фантастическое. Сношения с Востоком способствовали этому. Красивые фасады церквей, то ренессанс, то рококо, то готика, иногда украшениями фасады переполнены. Дворцы также. Много повторений и оживаний дворца Дожей, повторений библиотеки Сансавино (дворец Пезаро, С. Марк — чистая фантасмагория. Фантазия декоратора не могла бы создать ничего более изумительного.

5 апреля.

Григорович за завтраком, когда лакей подал ему счет в 7 франков, в том числе 1 фр. за куверт, рассердился и сказал, что это воровство. Лакей отвечал, что он тут не причем, но Григорович продолжал волноваться и говорил о воровстве. Многие слышали это. Вечером, когда я вернулся домой, директор отеля жаловался мне на это и говорил, — что просит, чтобы «mon ami» не приходил больше в отель, иначе он принужден будет просить его выйти. Я защищал, сколько мог, хотя защищать тут мудрено. Дм. В. неправ, но мне придется переменить отель во всяком случае. Я уложил вещи. Григорович, вообще, изысканно вежлив, но не любит платить дорого и с лакеем был просто груб.

6 апреля.

Был в сакристии Марка. Очень любопытно. Сначала осмотрели Pala d’Oro, запрестольный образ, где более ста изображений тем особым способом, который называется эмалью. Золотыми волосиками рисуется изображение, волосики эти припаиваются к золотой (?) доске, и между ними наливается смесь стекла.

Удивительная работа! Григорович рассказывал о Звенигородском, который служил управляющим конторы наследника, откуда был изгнан, составлял коллекции эмалей из кавказских монастырей, где подкупал он монахов, и они для него выкрадывали. В сакристии много прекрасных вещей, меч Морозини, посох. Сегодня мы взглянули в нижний этаж со стороны кампаниллы дворца Дожий: оказывается, там десятки золотых колонн с капителями, которые не пошли в дело при постройке дворца. Венецианцы накрали их с избытком.

7 апреля.

Ездили в Падую. Туда час, оттуда 2 часа тащились. Первый класс туда и обратно 4 л. 80. Самое замечательное фреска Андрея Монтенья в церкви Eremitani; некоторые фигуры прекрасны. В Madonna del Arno фрески Джиотто и церковь С. Антонио. Это прелесть по наружности, несколько странной, неуклюжей, с небольшими куполами и башенками, внутри решетка по скульптурам Ломбарди, Джакомо Сансовино, бронзами Донателло и Purria (знаменитые канделябры необыкновенной красоты). В сакристии прекрасная скульптура из дерева; два монастырских дворика с колоннами очень хороши; из одного из них прекрасный вид на собор. Салоне — огромная зала, похожая на теперешние ж. д. вокзалы, где деревянная модель лошади, сделанная Донателло для конного памятника.

На Plato della Valle 82 статуи воспитанников университета, между ними Стефан Баторий и Иоанн Собесский.

9 апреля.

Сегодня Григорович уехал. Мне и жаль, и я рад. Нельзя так долго оставаться вдвоем. Я ему и он мне, мы начали друг другу надоедать. Он повторялся, я иногда злил его. Удивительные у него иллюзии: он воображает, что если он умрет, то жена его будет неутешной вдовой. Он и мысли не допускает, что она сможет очень скоро утешиться. Несколько лет тому он содержал девочку, которую встретил в Москве, привез в Петербург и устроил. Она стала изменять ему. Он ее подкарауливал, сидя напротив в трактире, на Садовой, по целым часам. Он накрыл ее с «типографщиком», как он называл, вероятно, с наборщиком, и никак не мог утешиться, что она его на него променяла. — «Но он был молод?» — спрашивал я его. — «Да, молодой, но как она могла променять меня, который ее устроил, хотел сделать порядочной?» Здесь, в Венеции, он мне говорил, что во всю свою жизнь только две невинности имел.

* * *

Письмо от О. Л. Говорит, что Чехов жалуется ей на расстроенные нервы. Я ей отвечал. Из Венеции не хочется уезжать. Если бы знать язык, больше было бы удовольствия вступать в разговоры.

13 апреля.

Сегодня праздник св. Марка. В церкви много народу, много освещения, стоят и сидят, полны хоры. Но если счесть, то процент иностранцев большой. Поют плохо, орган играет тоже не важно. Открыты баптистерия и часовня Зено, обыкновенно запертые. В баптистерии огромный камень и гора Табор, а в стене под головой Иоанна Крестителя вделан, будто бы, тот камень, на котором отрублена его голова. После обедни прошла процессия обществ спасения и помощи с знаменами, 6 знамен, и музыкой, мимо св. Марка. Вечером хор музыкантов, освещение плохое, вероятно, чтобы сделать отличие от празднования серебряной свадьбы Гумберто, когда и освещение было полное и два хора музыки играли. Итальянские газеты жалуются, что для народа ровно ничего не сделали, во время смотра народ не пускали, места были в 10 лир.; он, очевидно, нужен только для оваций. Впрочем, — газеты так говорят: мол, торжественнее было бы. Все — актеры, и короли — первые актеры, вечно играют роль и сплошь и рядом плохо. Но и тут только таланты выдаются, а остальные только пожирают бюджет и ничего больше.

14 апреля.

Сегодня купил мебели на 1650 фр. у Bottacino.

18 апреля.

Днем вчера поехал к Риетто. Показывали мне колонны, фонтан, бюсты, и статуи из разрушенного дворца, обращенного в фабрику. Воспоминания о К., который покупал для Николая I зеркала для дворцов Петербурга, о Барятинском, Дурново, Башмакове. Живописец Волков имеет собственный дом. У него я не был. Он пишет акварели и сбывает их в Англию.

* * *

…Германия стала. Австрии нужна Болгария, Сербия и пр., то есть подобная же федеративная империя, на которую она рассчитывает в случае счастливой войны с нами. Как она поделится с Италией, — вот вопрос, и если поделится, то в будущем останутся недоразумения и причины для войны с нею. Германские императоры для Италии были гибельны, начиная с германских орд. Подарок Вильгельма II Гумберту — грошевый бриллиант — 420 марок, статуя — 3000 марок, — вот и все. Экономен, а стоил его прием очень дорого.

* * *

Плыть под парусом по тихой волне — прелесть. Фасад св. Марка, когда солнце заходит, очарователен; все детали выпукло выступают и все золото блестит на крестах с разветвлениями и шариками на концах, и цепи, и кадила ангелов, которые поднимаются к св. Марку, стоящему на конце цепи, и звезда на синем поле с крылатым львом св. Марка и раскрытым евангелием, и украшения на основаниях многочисленных башенок, и совсем новая мозаика, и разноцветные колонны, и даже лошади с огромными стеклами позади них. Прелесть! Удивительно красиво нагородили венецианцы! На площади Марка встречаются венецианки точно портреты с Тициана и Тинторетто.

20 апреля.

Был в театре Феличе и слушал «Фальстафа» Верди. Оказывается, что это просто Фарлаф Глинки из «Руслана и Людмилы». «Близок уж день торжества моего» повторено почти буквально во 2 акте, 2-й половине, в сцене Фальстафа с Алисой (стр. 63 либр.).

Баритон Морель пропел это поистине чудесно, с мимикой и выражением удивительными и должен был повторить еще два, раза. Это место имело наибольший успех, возбудило решительно восторг. Вообще весь музыкальный характер Фальстафа — это характер Фарлафа. Фарлаф в восторге ожидания, что Людмила будет его. Фальстаф воображает, это Алиса любит его, и вспоминает свои прежние года с тем же задыхающимся восторгом. 1-я половина 3-го акта прошла без хлопка. Это холодно и не согрело. Публика расходилась разочарованная.

23 апреля.

Прощай, Венеция. Очень мне жаль ее. За час до отъезда получил письмо от Ильи Еф. Репина насчет моего романа. Очень для меня лестно, как автора. Совершенно справедливо замечает, что все, что говорю о воспитании, тяжело и скучно. Оно понятно. Какой я педагог! Мне хотелось объяснить, почему моя героиня такая вышла, а этого объяснять совсем было не надо, потому что воспитание далеко не все значит, и мне самому всегда были противны страницы повести, где говорится о воспитании.

Уехал из Венеции в 2 ч. 50 пополудни, приехал в Милан в 8 ч. Удивительно живописно озеро Гарда. Прощай, Венеция, с твоей поэзией, тишиной, красотой. Милан уже шумен, здесь промышленность и торговля.

24 апреля.

Сегодня осматривал Миланский собор. Оказывается, что вчера спускали гвоздь, найденный царицей Еленою, один из гвоздей, которыми прибит был Христос. Сколько таких гвоздей?! Канделябры вроде тех, что были в храме иерусалимском. Поехал потом в Амброджио, потом Сан-Лоренцо, около которой сохранился древний портик. Оттуда в Cenocolo Л. да-Винчи, около церкви Maria della Gracia. Потом Брера. Показывал проводник. Есть картины прекрасные. Из курьезных Тинторетто: венецианцы ищут в катакомбе тело св. Марка; один тащил за ноги тело из гробницы, что в Вене. На полу лежит труп в ракурсе. Возле него высокий мужчина в повелительной позе. Оказывается, что искателям явился св. Марк и сказал: «Не ищите больше тела; то которое здесь лежит и которое вы вынули первым, и есть мое тело». Есть еще ракурс лежащего Христа. Из знаменитых Рафаэлевское — «Обручение Марии и Иосифа», «Иосиф с жезлом, давшим ростки». Около него с жезлом, не давшим ростки, — Рафаэль, Браманте, строитель купола Петра, и еще кто-то. В новой живописи мало замечательного. Есть «Разжалование Фоскари из дожей» и «Казнь Марино Фальери». Есть также из прежних — портрет Катерины Корнаро, очень интересный. — Потом в Ломбардский банк, где получил из П-га 3000 лир. После завтрака бродил по городу, устал. Вечером собирался в театр, но лень. Купил сапоги ок. 22 фр. Милан скучный город после Венеции. В магазинах ничего соблазнительного. Подражание Bon March?. Но у французов больше порядка, не говоря о выборе.

* * *

Сегодня в соборе поднятие гвоздя. Ничего ни интересного, ни трогательного. Процессия, после театрально-оперных, жалкая. Только старушки умилялись. Народу было много, именно народу, а не публики.

25 апреля.

Был в Certosa. Прелесть что такое. От Милана 3/4 часа. Потом в экипаже или омнибусе минут 7. Пешком 25 мин. Редкое здание так мне нравилось. Монастырский двор роскошный. Монахи жили преудобно. У каждого две комнаты внизу, вход под аркадами. Перед комнатами садик с цветочными клумбами. Стол и шкаф вместе: стол поднимается и образует дверцы шкафа, ниша для алтаря. Другая комната для занятий. Вверх по лестнице еще большая спальня и коридор, выходящий в садик. Взял фотографию.