Введение

Введение

«В фальшивых буклях и хламиде,

Под нос себе латынь долбя,

Попробуй-ка, на люди выйди

В таком почтенном, важном виде:

«Он доктор», — скажут про тебя».{224}

За несколько дней до смерти Мольера художник Дрюжон набрасывает его портрет. Это тот самый эскиз, который был найден Жаном Мейером, сосьетером[225] Комеди Франсез (и автором «Жизни Мольера»), и с которого написал свою знаменитую картину Куапель. Мольер представлен здесь за рабочим столом, в задумчивой позе — локоть лежит на томике Теренция, голова склоняется на руку. Гусиное перо, зажатое в тонких пальцах, приостановило свой бег по большому листу веленевой бумаги. Мольер сидит в халате. Сорочка его расстегнута — чтобы легче было дышать? На нем завитой парик. Пушистые кончики усов загибаются кверху по-казацки. На чувственных, хорошо очерченных губах теперь лишь слабый след улыбки. Подбородок по-прежнему мягкий, но овал лица вытянулся; возможно, художник из любезности или по деликатности округлил впалые щеки. Но заострившийся нос, если можно так выразиться, не лжет и выдает, как исхудало все тело. А выражение глаз схвачено замечательно, передано скупыми, но несомненно верными штрихами. Излом бровей, горький вопрос, читающийся в этих темных, расширенных глазах, делают еще очевидней мучительную внутреннюю боль и тоску. Этот взгляд нельзя вынести; и все-таки в нем таится чуть заметная насмешливая искорка. Смерть уже поселилась в этом человеке, и он это знает. Он знает, что с каждым днем приближается страшный миг расплаты. Что любой из нас идет к вечности один на один со своими мыслями, воспоминаниями и сожалениями. Зачем было смешить толпу, трогать сердца, обличать пороки и глупость себе подобных, взваливать на себя тяжкие обязанности, стойко принимать суровые веления судьбы и несправедливость сильных мира сего? Все прах, пылинка, затерянная в бездне.

На портрете Дрюжона изображен человек обреченный и сознающий это. Но одновременно — и автор «Мнимого больного». Тут нет противоречия. Одна часть его существа знает о смертельном приговоре; но другая готова мужественно играть свою роль до конца, сопротивляться и, внушая обманчивые надежды близким, обманывать саму себя. Так обычно и ведут себя чахоточные; они умирают, охваченные бредом деятельности. Но Мольер свои недомогания, минуты слабости, сердцебиение, одышку, кашель, потребность в покое, бесполезный режим, предписанный врачом, истощение физических сил, раздражительность, даже внезапные приступы страха, доводящие его до содрогания, — всё обращает в смех. Он отказывается принимать их всерьез. Если лекарства не помогают — значит, всякое лечение вздор, а все врачи — опасные шарлатаны. Этот чахоточный с изъеденными легкими, которому жить осталось несколько недель, пишет «Мнимого больного»! Он издевается надо всем — над своей хворью, своими страхами, нежными заботами Арманды, лекарями в черных мантиях. Он вызывает громовой хохот. Его последняя комедия на редкость весела и беззаботна, если постараться забыть об обстоятельствах ее создания. Но кто же может не думать о 17 февраля 1673 года, четвертом представлении «Мнимого больного»? А тогда реплики Аргана звучат совсем по-иному!