XXII

XXII

Душевное состояние Пола непрерывно изменялось.

На смену живости пришло пассивное безразличие, затем безразличие сменилось боязнью открытых пространств и новых, незнакомых людей. Боязнь открытых пространств называется в психиатрии агорафобией, Пол был болен этой болезнью много лет. В те годы он почти перестал выходить на улицу стал проводить всё время у себя в комнате или на веранде. Он много и беспорядочно читал, всё, что попадало ему под руку. В конце семидесятых начале восьмидесятых годов характер его чтения изменился.

Он читал теперь одного автора — Джонатана Свифта.

Он читал и перечитывал его — полные яда страницы находили сочувственный отклик в его сдавленной, перенапряжённой душе. Пол чувствовал себя Гулливером, попавшим к йэху, но не было рядом благородного Гнедого, чтобы защитить и спасти его. Свифт предусмотрел решительно всё. Разве не йэху обманули и оболгали Пола в Англии? Разве не йэху в лечебницах Парижа лечили его от несуществующих болезней, не сумев найти настоящих? Разве не йэху отняли у него Мэй и теперь старались медленно уморить его одиночеством и тоской?

Ненависть к людям, ранее проявлявшаяся отдельными вспышками, теперь стала ровной и постоянной. Агорафобия сменилась новой болезнью — манна персекутива, манией преследования. Может быть, ею был болен в последние годы жизни и Джонатан Свифт?

А ведь Пол раньше был добр и щедр, он любил людей.

Даже в поздние годы в Новом Орлеане ни один бедняк не отходил от Пола, не получив монетки. Он славился своей щедростью, своей готовностью всегда помочь людям.

Но всё это было в иной фазе болезни. Теперь он выискивает в поступках людей, знакомые черты йэху — и радовался, когда находил их. Активность Пола возрастала, но это была нехорошая, нездоровая активность.

У Пола не было причин для хорошего настроения.

Дела Эдуарда шли плохо, настолько плохо, что он присоединился к Сибрандту. Они вместе начали требовать продажи старого дома на Роял-стрит. Трое владельцев из пяти упорно говорили «нет», но тогда Сибрандт и Эдуард решили потребовать свои доли законным путём.

Они хотели получить решение суда о продаже дома, а Полу казалось, что движут ими отнюдь не деньги: он считал, что Эдуард и Сибрандт (особенно Сибрандт!) хотят сжечь дом вместе со всеми, кто в нём находится.

Пол приказал приделать к окнам железные решётки и сам каждый вечер обходил дом перед тем, как ложиться спать.

Надо было лично проверить, не подложен ли где-нибудь огонь, можно ли спать спокойно.

Спать спокойно! Уже много лет, как Пол забыл спокойный сон. Воспалённый мозг не находил во сне отдыха. Короткий и прерывистый, испещренный кошмарами, сон этот не освежал, не давал передышки.

— Не должны же мы все идти на поводу у сумасшедшего! — заявил Сибрандт, и Эдуард поддержал его.

Несмотря на просьбы миссис Морфи и Эллен, они обратились в суд. Получив извещение, Пол даже обрадовался.

Во-первых, это было новое подтверждение того, что он окружён сплошным стадом вонючих йэху.

Во-вторых, у него с йэху были стародавние счёты, которые он мечтал свести. Как гениальный адвокат, он, безусловно, разгромит все планы йэху в луизианском суде, посрамит и изобличит их. Атторни ат-лоу засел писать жалобы и возражения на десятках листов.

Порой ему казалось, что этот процесс — всего лишь обходной манёвр, примитивная маскировка. Дом был только предлогом, а добирались заговорщики до него самого, до его жизни…

Он участил обходы дома, во всех комнатах, где он бывал, лежали на подоконниках заряженные пистолеты: Пол опасался нападения через окно.

Он знал, что рассчитывать на городские власти ему не приходится: в городе по-прежнему верховодил всем Джеральд Аллисон. И Пол решил защищаться сам, защищаться до последнего патрона… Но сначала он должен посрамить йэху в суде!

Его последней страстью оставались цветы и дети.

Теперь он не выходил из дома совсем. Дети грузчиков, работавших у Ли Сяо, бегали по его поручению на Французский рынок за цветами. Долгими часами Пол мог сидеть на веранде с пистолетом в одной руке, держа в другой белый цветок магнолии, наполнявший благоуханием дом.

Однажды за завтраком Пол подозрительно понюхал рисовую кашу и спросил у Эллен:

— Эллен, кто готовил это?

— Каша подгорела, Пол? — встревожилась миссис Тельсид.

— Нет, не подгорела. Кто варил кашу, Эллен?

— Мамми Флора, Пол, как обычно…

— Мамми Флора? Так вот, твоя мамми Флора старая дура… Она выжила из ума, она и не заметит, как в кастрюлю насыпят чего угодно!

— Уверяю тебя, Пол…

— В этой каше — яд! — взвизгнул Пол. — Я не боюсь умереть, но я должен сначала выиграть процесс. Эллен, я прошу, чтобы стряпала для меня только ты, хорошо?

— А я, Пол? — грустно спросила миссис Тельсид.

— Или ты, мама… Но Эллен это легче. И вообще я больше не буду есть каши. Давай мне на завтрак яйца — их гораздо труднее отравить, так пишут во всех книжках… Налей мне чаю, Эллен, я не буду есть. Налей же мне чаю!

И Пол ушёл к себе не позавтракав. С этого дня он начал требовать для себя особой, затейливой диеты, которую составил сам. Особенно он настаивал на том, чтобы руки служанок ни в коем случае не прикасались к его пище.

* * *

10 июля 1884 года Пола вызвал к себе повесткой судья Стронг, к которому попало дело о разделе наследства, состоящего из доходного дома на Роял-стрит, 89.

Судье Стронгу было за восемьдесят, он был старинным другом Алонзо Морфи и его семьи.

Получив повестку, Пол воодушевился, имя судьи Стронга придало ему бодрости. Он знал, что близится час его торжества, недостойные домогательства йэху будут теперь с презрением отвергнуты. Он долго одевался, чтобы идти в суд.

Стоял необыкновенно жаркий полдень, солнце раскалило черепичные крыши города, как сковороду.

— Надень белый костюм, Пол! — посоветовала миссис Тельсид, завязывая сыну галстук бабочкой.

— Кто это ходит в суд в белом? — огрызнулся Пол, поправляя крахмальный воротничок. — Я буду там совсем недолго, вот увидите.

И он надел чёрный лондонский сюртук, когда-то безупречный, а теперь побелевший по швам, заношенный до блеска.

Он шёл по Канал-стрит, маленький и прямой, приподняв плечи. Ему казалось, что новоорлеанские щеголи, молодые лоботрясы в узких штанах, по-прежнему с завистью смотрят на его сюртук, полосатые брюки без отворотов и лакированные ботинки на пуговицах.

Он гордо шагал по улице, совершенно не понимая, что он смешон и жалок, что время сыграло с ним беспощадную шутку…

Он не заметил жалости, светившейся в глазах старого судьи Стронга. В собственных глазах он оставался Полом Морфи, непонятым, опальным, но всё же непобедимым шахматистом.

Он шёл на суд, готовясь произнести громовую речь.

Он выучил её наизусть, эта речь должна была, как метлой, смести все козни врагов, восстановить в мире справедливость, загнать всех йэху в их вонючие логова.

Он шёл в суд, а в суде никто не сможет заткнуть ему рот! Но получилось всё совершенно иначе, неожиданно и непонятно. Судья Стронг попросил его присесть, в комнате их было только двое. По-видимому, судебное заседание было отложено.

Судья Стронг смотрел на Пола серыми жалостливыми глазами.

— Я хотел поговорить с вами до заседания, мистер Морфи, — сказал он мягко. — Не кажется ли вам, что лучше не доводить дела до суда?

— Почему, ваша честь? — надменно спросил Пол. — Мне нечего бояться, справедливость должна восторжествовать!

Он ни за что на свете не хотел упустить возможность сказать свою блестящую речь. Никаких мировых, никаких компромиссов!

Судья Стронг слегка нахмурился.

— Раз вы заговорили о справедливости, мистер Морфи, подумайте о правах других владельцев, которые вы отвергаете. Ваш покойный отец завещал дом на Роял-стрит пяти наследникам. Мистер Сибрандт и мистер Эдуард Морфи имеют в нём свои доли.

— Всё это козни врагов, ваша честь, домыслы сутяжников и крючкотворов. Я берусь доказать, что по духу законов штата Луизиана…

— Дело не только в духе, но и в букве закона, мистер Морфи. Закон говорит ясно: вы можете не признавать других наследников, это ваше дело, но своих законных прав они от этого не теряют. Как юристу, вам следовало бы понимать это!

Внезапно вся самоуверенность Пола рассыпалась, как карточный домик.

— Вы хотите сказать, ваша честь… — забормотал он, опустив голову.

— Я хочу сказать, — перебил его судья Стронг, — что юридическая позиция истцов безупречна. Они не могут не выиграть процесса. Именно поэтому я и советую вам, мистер Морфи, не доводить дело до суда.

— Как? Они… они выиграют?

— Безусловно. Вам следует продать дом, мистер Морфи, и разделить деньги на пять равных частей. Я не думаю, правда, что вам удастся получить за дом ту большую сумму, что была за него уплачена в своё время. Цены на недвижимость сильно упали, к тому же и дом состарился…

— Дело не в сумме, ваша честь, — угрюмо сказал Пол, — дело в справедливости. Я должен сказать свою речь и добиться победы над врагами…

— Дело ваше! — сухо ответил Стронг. — Как друг вашего покойного отца, я хотел предупредить вас о неизбежном исходе процесса. Всего хорошего, мистер Морфи!

Пол вышел на улицу и только теперь ощутил свинцовую тяжесть жары. Раскалённый воздух был неподвижен, казалось, камни плавятся и текут по мостовой.

Пол шагал, с трудом переводя дыхание. Йэху победили его, повалили и связали. Ему не дадут сказать его речь, — всё ясно, всё предрешено заранее… Сибрандт сумел подкупить судью Стронга, старого друга его отца! Где же тогда искать справедливости?..

Он почти бежал, он торопился. Болело сердце, хотелось поскорее вернуться в тихие комнаты старого дома.

Может быть, лучше сжечь его самому? Всё что угодно, только не продавать его, не делиться с Сибрандтом и Эдуардом!

Всё что угодно, только не это!

Внезапно он остановился. Как мог он не догадаться сразу? За спиной судьи Стронга стоял Джеральд Аллисон, его ленивый голос звучал в старческом голосе Стронга…

Его охватило уныние. Нет, Аллисона ему не победить, Аллисон слишком силён в этом городе…

Он со стоном сорвал с себя воротничок.

Запас энергии сразу иссяк, он еле добрёл до дома.

Жара томила. Сняв влажный от пота сюртук, Пол прошёл в ванную и открыл краны. Весело зажурчала вода, бегущая по запотевшим свинцовым трубам.

Пол попробовал воду рукой — подождать ещё, пусть будет похолоднее… Он начал медленно раздеваться. В висках стучало, было трудно дышать.

Ванна наполнилась, Пол шагнул через край в ледяную воду…

Спустя час Эллен постучала в дверь ванной. Никто ей не ответил. Она постучала громче, вышла из своей комнаты миссис Тельсид. Они стучали вдвоём ещё минут десять.

— Он в обмороке, мама! Сегодня такая жара! — Эллен побежала за слесарем, чтобы вывинтить замок.

Она не нашла слесаря и привела мсье Молло, работавшего бухгалтером на складе у Ли Сяо.

Мсье Молло с третьего удара вышиб ветхую дверь.

Пол лежал в ванне без признаков жизни. Вызванный врач констатировал смерть от кровоизлияния в мозг и ушёл по своим больным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.