XXI
XXI
Пол провёл три скучных месяца в чистеньких немецких Бадах и Баденах. Он покорно пил кислые, горькие, солёные воды, принимал ванны и с удивлением ощущал, как медленно и неуклонно созревает в нём ностальгия.
Откуда взялась она, эта непонятная тоска по родине?
Пол пытался анализировать. Нет, даже не семьи ему так остро не хватало. Он любил Эллен, любил мать, это не подлежало сомнению. Но не в этом было самое главное. Иной, необъяснимой, неразумной связью держала его земля отцов.
Он попробовал возмутиться. Чем, кроме пинков и обид, наделила она его? Не матерью — злой мачехой из сказок обернулась к нему его родная страна.
И всё же он не мог жить без неё. В Европе он ощущал себя крохотной молекулой, заброшенной в чужой мир и обречённой на скитания. Конца этих скитаний Пол ожидал, как ожидают рассвета. Лишь дома — покой. Пол чувствовал себя старым, больным и разбитым. Ему шёл тридцать первый год.
Он вернулся в Париж и начал собираться на родину.
Денег не было, идея с книжкой провалилась, ожидать перевода из Нового Орлеана в ближайшее время не приходилось.
Скрепя сердце Пол распродал часть своего гардероба. Но этого было недостаточно. Арну де Ривьер был при деньгах, он получил гонорар за книжку очерков «Провинциальная Франция». Пол попросил у него взаймы, Жюль нахмурился.
— Америка, знаешь ли, это очень далеко.
Пол вспыхнул.
— Ты что, не доверяешь мне? Тогда — вот! — Он протянул руку. — Дай мне тысячу франков и возьми в залог вот это…
Он протягивал Жюлю свои золотые часы, знаменитые часы «Уолтхэм», приз, полученный в Нью-Йорке в год его Триумфа. Де Ривьер дал ему тысячу франков — часы стоили значительно дороже[14]. Пол довольно сухо простился с бывшим другом и покинул Европу навсегда.
Он возвращался через Кубу и провёл в Гаване несколько дней. Его встречали по-прежнему с великим почётом.
В Гаване состоялось последнее известное шахматное выступление Пола Морфи. По просьбе своих кубинских друзей он сыграл три партии вслепую одновременно против гаванских мастеров Пласидо Домингеца, Сельсо Гомайо и Феликса Сикрэ.
Пол без большого труда выиграл все три партии и больше никогда в жизни не играл вслепую.
Он вернулся домой осенью 1867 года и застал всё в том же виде, в каком покинул.
Всё с теми же унылыми песнями обрабатывали луизианские негры чужие поля, но поля эти успели переменить владельцев.
Они принадлежали теперь не аристократу креолу, а североамериканскому банку или хлопкообрабатывающему товариществу.
Иногда владельцем маленькой плантации оказывался плечистый фермер из Айовы, решивший испробовать, не доходнее ли хлопок родной кукурузы?
И всё это были новые люди, лишь недавно перебравшиеся в завоёванный край.
В доме на Роял-стрит всё шло по-старому.
Миссис Тельсид по-прежнему устраивала музыкальные вечера, хотя настоящих профессионалов приходилось приглашать всё реже и реже. Эллен быстро увядала, но всё так же сильно и нежно любила брата и мать. Эдуард преуспевал и поговаривал о расширении. Пол предложил быть юрисконсультом фирмы, но Эдуард весело отшутился и предложил вместо того Полу денег взаймы. Пол взял.
Опять началась тихая, размеренная жизнь с ежедневными прогулками по Французскому рынку, посещениями собора и оперы на Бурдон-стрит.
Казалось, всё идёт по-прежнему, но миссис Тельсид и Эллен были обеспокоены: с некоторых пор они начали наблюдать за Полом и заметили ряд странностей и чудачеств, которых не замечалось за ним раньше.
Всегда безупречно вежливый и учтивый, Пол мог теперь остановиться на улице и, нарушая все законы приличия, несколько минут неотрывно смотреть на понравившееся ему женское лицо. Он стал невнимателен и рассеян, хотя одевался всё так же щеголевато и по-прежнему следил за своей внешностью.
Он много гулял по городу и однажды увидел проезжавшую в коляске миссис Мэй Эллингтон. Она была вся в чёрном: муж её, веснушчатый Реджи, погиб при штурме Виксбурга, Мэй жила безутешной вдовой в доме своего отца.
Пол бросился к ней и чуть не попал под колёса, но Мэй даже не повернула головы. Он постоял несколько секунд посреди улицы, медленно счищая грязь со светло-серых брюк. Затем он сильно потряс головой, словно прогоняя наваждение, и пошёл дальше. Больше он не видел Мэй никогда.
У Пола появилась новая мания. Он стал меньше гулять по улицам, но зато долгими часами шагал по длинной веранде дома, заложив за спину руки и напевая всегда одну и ту же фразу из старинной песенки, запавшей ему в голову:
Он водрузит кастильские знамёна
На главной башне и на каждый дом,
И вновь отпрянет враг ошеломлённый,
И маленький король отступит со стыдом…
Такое мурлыканье неслось с веранды часами.
Порой Пол останавливался, брал с буфета кусок хлеба и принимался кормить пичужек. Они не боялись его, садились на голову и руки, точно Франциску Ассизскому.
В комнате Пола всегда царили педантичная чистота и порядок. Вдоль всех стен были расставлены начищенные пары обуви, пар двенадцать или четырнадцать.
— Так очень удобно! — пояснил он. — Я сразу вижу, какую пару мне надеть, и не должен нагибаться: я очень боюсь головокружений и боюсь удариться головой…
Он был прав — головные боли мучили его всё сильнее с каждым годом. Томила бессонница, кольцо врагов смыкалось вокруг него всё туже, точно верёвка, затянутая на шее.
Пол стал выходить на улицу как можно реже.
Однажды он подозвал Эллен и сказал ей таинственно и мрачно:
— Сестричка, дело плохо… Хинкс и Биндер решили выкрасть мой замечательный гардероб и распродать его в розницу. А для меня каждая пара штанов дороже жизни… Пожалуй, мне надо убить Биндера!
Пол схватил свою тросточку и выбежал на улицу, прежде чем Эллен успела его удержать. У миссис Тельсид был в гостях Эдуард, он немедленно побежал в контору Биндера за Полом.
Этот Биндер был старый друг семьи Морфи, толстый, атлетического сложения немец, державший в Новом Орлеане нотариальную контору. Он всегда нежно любил Пола и восхищался его способностями.
Эдуард прибежал в контору как раз вовремя: у крыльца толпился народ, а Биндер держал на руках отчаянно отбивавшегося Пола. Оказалось, что он без всяких предупреждений напал на Биндера с тросточкой, но толстяк сумел разоружить его без ущерба.
Вдвоём с Эдуардом они урезонили Пола, он засмеялся и протянул Биндеру руку.
— Я ошибся, Биндер! Это грязное дело задумали не вы, его задумал Джон Сибрандт, и я ещё посчитаюсь с ним!
Он привёл в порядок свой костюм и вышел на улицу.
Сибрандта он по-прежнему терпеть не мог. Разорившись в Европе, Сибрандты вернулись в Луизиану, и теперь Джон добивался того, чтобы продать дом на Роял-стрит и снять под жильё другой, пустив деньги в коммерцию. Пол же объявил, что он будет защищать свой дом с оружием в руках против кого угодно.
Эдуард, смеясь, пытался примирить врагов, но это плохо удавалось ему.
Летом 1869 года была сыграна последняя известная нам шахматная партия Поля Морфи.
Они играли с Шарлем Морианом, без свидетелей. Получая коня вперёд, Мориан выиграл три партии подряд.
Пол отошёл, постоял у окна, затем аккуратно собрал старинные, дедовские шахматы, завязал их в мешочек и бросил в пылающий камин. Мориан молча следил за этой операцией. Он понимал, что вмешиваться нельзя. Пол Морфи сжёг своё шахматное прошлое.
Мориан продолжал бывать в доме, но в шахматы они с Полом больше не играли.
После странной истории с Биндером был созван семейный совет. На нём присутствовала миссис Тельсид, но она говорила с родственниками крайне раздражённо и ушла не дождавшись конца совета. Решение было принято без неё, Эдуард взял на себя убедить мать в том, что подобная мера необходима.
— Главное — уход! — убеждённо сказал на совете Джон Сибрандт. — Если ему придёт в голову покончить с собой, отвечать придётся нам всем.
И вот через несколько дней Эдуард Морфи и Эдгар Хинкс, которого Пол всегда любил, зашли к Полу и предложили ему покататься в коляске. Было ясное прохладное утро ранней осени, словно специально созданное для прогулок.
Пол обрадовался, надел английский клетчатый костюм для путешествий в экипаже, и три друга поехали прокатиться за город. Лошади бежали быстро, мулат на козлах весело щёлкал бичом, седоки разговаривали, шутили. Настроение у всех было приподнятое.
Часа через полтора быстрой езды коляска въехала в высокие ворота незнакомого Полу поместья. Глухая кирпичная стена огибала парк и полдюжины светлых домиков, разбросанных среди деревьев.
— Куда мы приехали? — спросил Пол.
— Так, к одним знакомым, — небрежно ответил Эдуард. — Вылезай, Пол, мы здесь позавтракаем!
— Здешние хозяева — очень милые люди! — подхватил Хинкс. — Вот сюда, Пол, вот в этот домик!
Пол вошёл. В чистой и светлой комнате был накрыт завтрак на четверых. «Кто же четвёртый?» — подумал Пол. Он подошёл к окну и подивился: кто это придумал обнести имение такой стеной?
Дверь скрипнула. Но это был не Хинкс и не Эдуард, вошёл невысокий плотный седеющий человек в очках и белом халате.
— Присядьте, мистер Морфи! — сказал он ласково. — Как вам нравится у нас?
Пол выглянул в окно. Двое дюжих мужчин в белых в халатах, прислушиваясь, стояли у дверей.
Всё было ясно. Спасти его могло только хладнокровие, то самое хладнокровие, благодаря которому в свое время он спас столько трудных позиций на шахматной доске…
— С кем имею честь? — спросил Пол чопорно.
— Меня зовут Миллер, доктор Карл Миллер… Но вы не ответили на мой вопрос, мистер Морфи. Как вам нравится у нас? Не хотелось бы вам пожить здесь недельку или две?
— Это дурная шутка, доктор Миллер, — высокомерно сказал Пол. — И она может обойтись вам дорого. Зачем меня привезли в сумасшедший дом?
— Сумасшедший дом? — ласково засмеялся Миллер. — Господь с вами, мистер Морфи, это просто санаторий, в котором отдыхают джентльмены с переутомлённой нервной системой.
— Я юрист, доктор Миллер, и хорошо знаю законы, — хладнокровно возразил Пол. — Я никем не лишался гражданских прав, задержать меня здесь против моей воли вы можете лишь грубо нарушив закон о неприкосновенности личности… Это очень и очень серьёзное преступление, доктор Миллер, оно грозит вам лично шестью годами каторжных работ.
— Бог с вами, мистер Морфи! — замахал руками врач. — Кто говорит о задержании? Я предлагал вам остаться здесь по вашему доброму согласию…
— Такого согласия, доктор Миллер, я не дам никогда. Вы могли бы обойтись и без моего согласия, но для этого необходимо судебное решение о признании меня невменяемым. Насколько я знаю, такого документа у вас нет. Я немедленно начну процесс и сотру ваш санаторий с лица земли.
— Решительно, мистер Морфи, вы человек без всякого юмора! — мягко улыбнулся врач. — Любую шутку вы готовы принять всерьёз!
— Так это была шутка? Отлично. Тогда я попрошу вас пригласить сюда моего брата и мистера Хинкса.
— Э-э-э… Они, кажется, уже уехали, мистер Морфи…
— Уехали? И это вы называете шуткой?
— Какая разница, мистер Морфи? Сейчас я прикажу запрячь наших лошадей и отвезти вас, куда вам будет угодно. Посидите здесь, экипаж будет подан через десять минут.
Доктор поспешно вышел, но санитары остались у дверей Пол ясно видел в окно их белые халаты.
Доктор Миллер торопливо шёл по усыпанной гравием дорожке, когда его остановила толстая женщина со склянкой в руках. На ней тоже был белый халат и косынка.
— Как пациент, доктор Миллер? — спросила она озабоченно.
— Какой к чёрту пациент! — сердито сказал врач. — Этот парень нормальнее нас с вами, сестра Айвс!
— Вот как? А мне говорили, он буйный…
— Враньё! Он аргументирует, как опытный юрист в суде. Распорядитесь, чтобы для него был немедленно подан экипаж, придётся отвезти его домой. И ещё вот что, сестра Айвс…
— Что, доктор Миллер?
— Всех этих проклятых родственников надо жечь на медленном огне! Они готовы упрятать в сумасшедший дом любого здорового парня, если он мешает их грязным делишкам!
— Такова жизнь, доктор Миллер.
— А я-то считал Эдуарда Морфи приличным человеком… Поторопитесь с лошадьми, сестра Айвс!
Через полтора часа Пол был у себя дома, на Роял-стрит. Хладнокровие спасло его и на этот раз, но шрам остался навсегда. В доме на Роял-стрит Эдуард и Хинксы больше не бывали.
* * *
Незаметно бежали годы.
Старела миссис Тельсид, старела грустная Эллен, старел и Пол. Ничто не нарушало однообразия и монотонности жизни.
Лишь однажды, в 1875 году, тишину взбудоражило письмо на имя мистера Пола Чарлза Морфи, маэстро. Комитет по устройству международной выставки в Чикаго сообщал, что по этому случаю будет организован большой международный турнир, и приглашал мистера Пола Чарлза Морфи принять в нём участие.
Пол колебался недолго. Вечером того же дня он написал в Чикаго вежливый, но категорический ответ: он навсегда покончил с шахматами и просит его больше не беспокоить такими предложениями. Он дал матери прочесть письмо перед тем, как запечатал конверт. Миссис Тельсид перекрестилась и поцеловала сына в лоб. Ей было за семьдесят, но волю и ясность мысли она сохранила полностью.
И Пол продолжал свои бесконечные прогулки по веранде, пел вечную песенку о маленьком короле, кормил птиц крошками чёрствого хлеба.
Мистер Ли Сяо, вежливый китаец, арендовавший первый этаж, подарил ему как-то фунт редкостного чая, только что присланного из Кантона. Пол пристрастился к чаю, он научил Эллен и мать заваривать его по-китайски. Три раза в день Пол выпивал по две большие чашки. Он ел очень мало, но существовать без чая не мог. Едва поднявшись утром, он ожидал своей ежедневной радости, и часто соседи слышали его мелодичный голос, капризно повторявший:
— Где же чай? Когда же будет готов чай?
В заваривании чая Эллен сумела достичь высокого мастерства, она занималась этим с любовью.
Так прошло ещё несколько лет.
Пол постепенно тупел, становился всё более равнодушным и сонным.
За несколько лет до смерти он как-то разбудил Эллен ночью, весь в холодном поту, с безумными глазами.
— Эллен! Эллен, тебе не кажется, что я схожу с ума?
— Вспомни, меня хотели посадить в сумасшедший дом!
— Господь с тобой, Пол! Это было давно, это была ошибка Джона и Эдуарда! Почему ты должен сходить с ума?
— Должен, Эллен! Я много играл вслепую, а это кратчайшая дорога в сумасшедший дом. Мне страшно, Эллен!..
Сестра успокаивала его нежно и долго.
Наконец обессиленный Пол заснул.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.