Преступление и наказание

Преступление и наказание

Жить в обществе и быть от него свободным нельзя — полностью согласен с этим положением марксистско-ленинской, да и вообще любой разумной философии. И элементарной логики. Несли в стране существуют законы, или не нарушай их, или эмигрируй. Или же нарушай и будь готов к наказанию. Но поскольку безнаказанно красть и убивать мало где позволительно, отъезд из нашей страны требовался меньшинству — прежде всего любителям свободы слова, вероисповедания и… честного частного предпринимательства. Их зона точно не могла исправить — это в крови.

Но не могла она исправить и остальных, ибо наказание не готовит почву для исправления и раскаяния, а просто демонстрирует неоспоримость силы. Остается страх. И вот парадокс. У многих ни разу не сидевших за решеткой боязнь неволи куда меньше, чем у прошедших этот этап. И поэтому многие из освобождающихся отнюдь не становятся на правильный путь, лишь начинают действовать изощреннее. А некоторые, типа меня, даже этого не начинали.

Получается, что русский человек, скорее, следует не закону, а внутренней этике. У фраеров и государства воровать можно, у друга нельзя, это можно, а это нельзя. Я считал, что заниматься бизнесом можно, и не понимал, почему нельзя. Потому что посадят? Для меня это не казалось весомым аргументом. Кстати, когда я жил в тюрьме, местные негласные законы оказались куда и понятнее тех, что на воле. Например, нельзя красть у соседа из тумбочки. Все ясно, комментариев не надо. А вот «подрывать социалистический строй незаконной коммерческой деятельностью» — это как расшифровывать?

Мой бизнес был связан с валютой и золотом — самая страшная, расстрельная статья. Но ощущение собственной правоты мешало мне правильно оценить ситуацию. Не было ни страха, ни даже чувства опасности. Я считал, что поступаю естественно и нормально. А многое вокруг, наоборот, казалось неестественным и непонятным. Почему инициатива одного человека душится государственными структурами — будь то торговля, производство, культура? Почему что петь — диктует государство? Я над этим задумывался, но не мог найти объяснения, мешало мировоззрение, впитанное в семье, в школе, в институте. Где-то в глубине души я знал, что прав. Вдобавок государственные законы не соответствовали природе человека, даже первобытный питекантроп хотел носить шкуру лучшую, чем у соплеменника. Вот и я хотел. И хотел ее носить не где-нибудь за океаном, а на своей родной земле. Там, где я родился, там — где могилы моих родственников и друзей. Но это — поэзия. А проза жизни стоила мне 17 лет и 8 месяцев.

Помнится, в моей персональной избушке на Печоре мы с Генрихом часто собирались за чашечкой чая или рюмочкой водки и мечтали о светлом будущем. Вот освободимся, вот заживем счастливо. И, конечно, не будем заниматься прежними делишками. Но в наших мечтах напрочь отсутствовала логика: хорошая сладкая жизнь требовала денег, а при аресте мы потеряли все. Нас обобрали как липку, не осталось никаких тайников, никаких скрытых накоплений. Но когда умозрительно рассуждаешь, такие детали не особо важны. А сейчас уже требовались конкретные решения. Идти на 120 или даже 200 рублей в месяц? Нет, это не для меня. Тогда что?

Где-то через пару недель после появления в Москве я заглянул в ресторан при гостинице «Россия» — сейчас это клуб «Манхеттен-экспресс». За время моего отсутствия он превратился в место встреч представителей золотой молодежи и просто хорошо обеспеченных людей. То есть, прежде всего фарцовщиков и валютчиков всех мастей — их денежный достаток начинался где-то от тысячи рублей в месяц. В переводе на доллары, смешно сказать, около двухсот, но тогда доллар весил куда больше, чем сегодня. Джинсы стоили зеленую десятку, а вполне приличная шуба, полтинник. Я встретил немало старых знакомых, ощутил некогда привычную атмосферу, по которой изрядно соскучился. Судьбы у всех сложились по-разному, кто-то под жернова закона попал почти так же серьезно, как я. Кто-то отсидел незначительный срок — судья миловал. А кого-то миловал Бог, и он вообще миновал решетку. И если в 1970 году по «моей» статье прошло человек 50, не более, то новое поколение стало куда активнее нарушать закон. Ну и попадаться куда в больших количествах. В общем, общество загнивало на радость уже загнившему Западу.

Разложению во многом способствовали многочисленные иностранцы, которыми Москва просто кишела. Компания «Интурист» работала на полную катушку, пополняя казну твердо конвертируемой валютой и одновременно подтачивая устои общества. Люди стали лучше одеваться, почти исчезли абсурдные музыкальные строгости, коротковолновые приемники во всю ловили вражеские «голоса». И что, разве я мог устоять?

За дальним столиком, уставленным закусками и бутылками, в полумраке и гордом одиночестве сидел человек, которого я плохо помнил, он же приветливо махал мне рукой и подзывал к себе. Да, конечно же, это Олег Голенищев, мой давний знакомый, просто сильно изменившийся. Модные затемненные очки в золотой оправе, перстень с бриллиантом на пальце, лакированные ботинки. Да, у него все хорошо, и его я действительно рад был видеть! В свое время мы общались, может, и не особо тесно, но воспоминания присутствовали самые хорошие.

После обильного ужина мы пошли по центру столицы прогуляться. Навстречу нам попались итальянцы, которые приняли Олега за своего — такой же южный типаж и его спросили, как пройти куда-то. Олег немного знал итальянский, равно как и английский, французский, турецкий и потому бойко ответил. Завязалась беседа. Точнее, говорил мой приятель, а я лишь убедительно кивал головой. Слово за слово, шустрые итальянцы выразили готовность продать нам шмотки и валюту. И, конечно же, мы не погнушались предложением, приехали в гостиницу «Дружба» на Ленинском проспекте, прошли в их номер.

Шмотки как на подбор — модные, качественные, недорогие — я просто обалдел. Мы купили все оптом, частью для себя, частью на перепродажу. Ну и валютой неслабо затарились. Увидев в нас конкретных деловых людей, итальянцы в свою очередь порекомендовали нас своим знакомым, и закрутилось-понеслось…

Да, вот именно — не прошло и трех недель, а я снова нарушил УК. Правда, с золотом на этот раз не связывался, зато валюта просто валом шла, как рыба на нересте. Причем не всегда настоящая.

Одной из самых рискованных и прибыльных в моей коммерческой деятельности была операция по купле-продаже 50 000 фальшивых долларов! Она вообще стоит особняком. А начиналось все так. У Центрального телеграфа на Горького подошли двое незнакомых мужчин и предложили большую партию фальшивок по 80 копеек. С одной стороны, предложение подкупало открытостью и перспективностью, с другой стороны… Не подсадные ли? Однако я не сомневался, что хорошо разбираюсь в людях, и подвоха не почувствовал. Попросив день на раздумье и анализ рынка, мы перенесли встречу и сделку на завтра. Никаких сотовых телефонов тогда и в фантазиях не существовало, домашние номера никому не давались, поэтому, если не придешь на стрелку, — потеряешь важный «конец». Впрочем, большинство «потерявшихся» в итоге отыскивались через третьи, или пятые руки, через рестораны, где были завсегдатаями, или точки работы. Одного моего должника искали по злачным местам несколько месяцев, но все-таки нашли. И по-хорошему попросили вернуть долг. Если ограбил, это другое дело, тут каждый зарабатывает по-своему, а если деньги взаймы взял — это долг чести… Но я отвлекся, к чему это??? А, так вот, этих «фальшивомонетчиков» мы раньше не видели, поэтому вопрос, идти на стрелку или нет, являлся принципиальным. И мы рискнули и не прогадали. Назавтра мы купили на пробу первую фальшивую тысячу. Качество неплохое, хотя если сильно наслюнявить, краска слегка сползала. Но тогда никаких детекторов никто и в глаза не видел, сделки осуществлялись в полутемных переулках, да и доверия было больше. Первая тысяча ушла влет. Потом мы встречались еще несколько раз, покупая партиями и по пять, и по десять тысяч. В итоге всю сумму мы слили через афганцев, которые ведрами возили к нам штамповки часов «Сейко» и «Ориент». Тусовались афганцы обычно в ресторане «Узбекистан» и на бульваре перед ним, но я, естественно, как сильно засвеченный, самостоятельно продавать левые доллары не стал. Сделал это Миша, царство ему небесное, в те годы бедный студент и одновременно любитель широко гульнуть: с шампанским, икрой и девочками. Мы разработали целый ряд сценариев на случай провала, что и как надо сказать и сделать. Я произвел подробный инструктаж, как осматриваться на местности, как внешность менять — что-то от шпионских страстей. Даже книгу читали про конспирацию разведчиков. Слава богу, обошлось. День за днем мы подъезжали к ресторану на такси, и я незаметно показывал Мише, к кому именно надо подойти, что он неукоснительно делал. Товар предлагался по 4,20 за доллар, предел падения до 3,80, меньше могло вызвать подозрения. За неделю все и разлетелось. Через неделю после последней покупки мы должны были встретиться на предмет еще большей партии, тысяч в сто. Но продавцы не пришли… Может, оно и к лучшему.

В те же жаркие деньки в каком-то ресторане я познакомился с бригадирами бельгийцев, которые строили Совинцентр. Славные, понимающие ребята, хотя и достаточно ушлые. Но раз в неделю они получали хорошую зарплату в валюте и с готовностью меняли на деревянные до 10 000 долларов единовременно по вполне адекватному курсу. Меня этот масштаб устраивал, и взаимовыгодное сотрудничество началось.

Легко зарабатываемые деньги так же легко и прогуливались. Как говорят англичане, «easy come, easy go». На уикенды и праздники мотался с друзьями и подругами в Сочи и в Питер, жили в лучших, подчас Интуристовских гостиницах, питались отнюдь не в диетических столовых. На несколько дней арендовали небольшой кораблик с десятком кают на Речном вокзале и катались по реке. Прогулка сопровождалась обильными обедами и ужинами, танцами, любовными утехами. Друзья юности, студенты, недавние знакомые — мне доставляло удовольствие платить за всех, шокировать своей состоятельностью и благородством. Это и есть красивая жизнь, ее наркотик. За который надо платить. Вообще это интересная мысль — оценить стоимость денег, во что тебе обходится их получение. И стоят ли эти купюры того?

Жарким днем 2-го августа 1977 года около 11 утра мы с компаньоном уже неплохо поработали, успев затариться четырьмя тысячами баксов. Отвезти бы их домой, да не успевали — в час дня предстояла важная встреча с иностранцами на Ленинских горах. Требовалось обсудить ближайшие взаимовыгодные коммерческие перспективы. Это конечно опрометчиво и безграмотно ехать с такой суммой валюты — никакой техники безопасности. Могли ведь просто задержать для проверки документов. Я еще помнил историю Покрещука, который попался именно на безобидной проверке. Но, как говорится, урок не впрок.

На смотровой площадке толкалась куча иностранцев, московских зевак, приезжих со всей страны. Перед ними как на ладони лежала столица, золотом светили купола Кремля. Но красоты Москвы не сильно интересовали сотрудников КГБ и Петровки, членов молодежных оперотрядов, которые тоже находились здесь во множестве. Не особо их интересовала нелегальная торговля матрешками и военными фуражками — зло мелкое и по сути неискоренимое. Наверное, столь же неискоренимым являлись валютные спекуляции в отсутствие легального валютного рынка. Но это зло куда большее!

Наших контрагентов мы с трудом нашли в шумной толпе, долго общались в сторонке, из-под полы передавали пачки денег. Потом жали руки и обещали скорой встречи и новых сделок. Потом зашли в маленькое кафе, выпить холодненькой минералки. Олег взял еще какой-то бутерброд, и пока он неторопливо дожевывал, я отправился ловить такси. И в этот момент ко мне подошли.

Их подошло человек пять, нежно взявших меня за локти и попросивших предъявить документы. Документов со мной не было, и мне предложили пройти в отделение милиции, что в главном корпусе Университета. Я мгновенно согласился и пошел, что слегка расслабило моих сопровождающих. Ноги передвигались медленно, а мозги вращались с бешеной скоростью: в кармане валюта, первый арест, долгий срок, второй срок… Легкая атлетика…

И я решил бежать. Я взял молниеносный старт, воспользовался замешательством сопровождающих и оторвался. И я бы убежал, не стали бы мне в спину стрелять, да вот невезение. И еще какое. Только вчера я купил классные кроссовки и весь день ходил в них, а сегодня переобулся в модные туфли на высоком каблуке. Мало того, что совсем еще не разношенные, да на размер меньше. Другого просто не было, а именно эта модель уж очень мне приглянулась. Думал, разносятся. В общем, в таких тисках далеко не удерешь.

Я пытался их скинуть на ходу и бежать босиком, один туфель слетел, а второй, гад, ну словно прилип. А еще я скидывал валюту — прямо как в кино — в лужи, под ноги, в кусты. Банкноты разлетались веером, их подбирали и снова бежали за мной. И тут я подвернул ногу, ту самую, в предательском ботинке. Все. Конец.

Меня накрыли, скрутили руки и уже никуда не вели, а ждали милицейскую машину. Вскоре она подъехала, и меня отвезли в отделение. Карманы мои были девственно пусты — я выкинул все четыре тысячи зеленых, и рубли, и даже ключи от квартиры, но свидетелей этой «широты души» оказалось хоть отбавляй. Забавно, что в итоге мне предъявили всего 2,5 тысячи — остальные или присвоили или не нашли. Все равно особо крупный размер.

Затем устанавливали мою личность, ехидно кивали — «недолго погулял и за старое взялся», допрашивали. Вначале я от всего отказывался, хотя устало и не особо убедительно. В соседней камере КПЗ сидел Олег, начавший имитировать душевную болезнь — в точности, как описано в какой-то умной книге, которую он изучал специально для такого случая. Параллельно с этим занятием он писал записки, первая из которых дошла ко мне в пачке сигарет. Суть послания являлась весьма незатейливой: «Бери все на себя, все равно ведь вся валюта была у тебя». Собственно говоря, именно так я и собирался поступить, по возможности отмазать компаньона. А вот вторая ксива с аналогичными наставлениями беспокойного Олега его сильно подвела, попав в руки к следователям. Текст записки выдавал совершенно разумного, но очень испуганного человека, что изрядно противоречило его гавканью, мяуканью и прочим животным визгам. Это же подтвердили и в Сербского — симуляцию какой-то там душевной болезни. Короче, закосить не удалось.

Следующие несколько дней в КПЗ прошли в допросах и раздумьях. Как описать мое состояние… Ну, если первые дни первого задержания походили на острую зубную боль, то теперь — на боль тупую, ноющую. Какое преступное легкомыслие. Даже котенок, который написал на ковер и которого побили, старается не повторять своего проступка. А меня жизнь так основательно тряханула и вот опять! На те же грабли, на тот же, если не на больший, срок.

Опять баланда, параша, мат-перемат. В душе царила холодная пустота, и было на все наплевать. Нап-ле-вать…

Из КПЗ меня отправили прямиком в «родную» Бутырку, где я просидел еще полгода. Свидание со старой зарешетчатой знакомой после семи лет разлуки особой эмоциональностью не отличалось. Лучше бы и не виделись вовсе. Впрочем, некоторые изменения я отметил — быт стал более чистым и демократичным, зато и теснота возросла. Все больше и больше советских граждан активно нарушали законы своей социалистической родины и расплачивались за это тюремными сроками.

Что же касается расследования по моему дело, то особо глубоко не копали, мне в вину вменялся единственный эпизод, являющийся, впрочем, серьезным рецидивом. Правда, на этот раз следователи обеспокоились очными ставками и какими-то свидетелями. Липовыми, конечно, да ничего не докажешь. Они утверждали, что видели, как я скупал доллары на смотровой площадке на Ленинских горах, видели, как разбрасывал их на бегу. Кстати, один из лжесвидетелей на суде, когда его спросили о цвете долларов, после долгих раздумий ответил: «Коричневые…» Но скажи он хоть «прозрачные», все уже было давно решено. И не в мою пользу.

Еще хочу рассказать, что за короткий срок моего пребывания на воле я познакомился с замечательной девушкой Леной. Планов на будущее мы не строили, зато многие вечера и ночи проводили вместе, тусовались по курортам, дружеским вечеринкам и модным ресторанам. Ну и интима не гнушались, понятное дело. Так вот, после наших похождений Лена «залетела». Случается такое иногда, знаете ли. Она узнала об этом уже после моего задержания, а я — только в дни суда. Оказывается, уже когда я грел нары, Леночка созвонилась с моей мамой, даже пару раз заходила к нам в гости. У них образовались дружеские отношения, и мама мудро, хотя и слегка цинично, посоветовала ей сделать аборт. Ведь срок мне грозил немалый. Лена трезво последовала маминому совету, хотя, не знаю, что творилось в ее душе. И когда меня судили в Мосгорсуде, туда каждый день приходила какая-то незнакомая девушка, усаживалась в дальнем ряду и тихо сидела до конца заседания. А ведь кроме родственников, моих и Олега, больше там никого не было.

— Кто такая? — я поинтересовался у адвоката.

Адвокат развел руками.

— Может, практикантка какая уголовным процессом интересуется? Диплом пишет? Вы бы спросили у нее, что ли…

Адвокат вернулся очень удивленный. Мною. Ведь этой девушкой оказалась Лена, моя недавняя любовь, которую я просто не узнал. Может, ее внешность так поменял недавно сделанный аборт, или волосы покрасила, или я в тюрьме слегка ослеп. В общем, опять некрасиво перед ней все получилось. Тем не менее перед отправкой на зону я получил вещевую передачку со свитером и шапкой, связанными собственноручно Леной. Спасибо тебе!

Выйти на председателя московского городского суда мы опять не смогли, а ведь она, как и первая, тоже брала взятки. И тоже в итоге попалась. А есть такая примета — коли уж судья берет на лапу, делая поблажки для «своих» клиентов и выдавая приговоры ниже низшего предела, то «чужих» она гасит со всей жестокостью. Вот и у этой дамочки передо мной было расстрельное хозяйственное дело. Мне же дали 8 лет плюс 1,8, не досиженные по условно-досрочному освобождению, итого почти десять. Олег же отделался чистой восьмеркой.