«Король» приезжает в гетто

«Король» приезжает в гетто

19 февраля 1943 года в раскрытые ворота львовского гетто на жёлтой бричке, запряжённой парой сытых каштановых коней, въехал новый комендант лагеря — гауптштурмфюрер СС Иосиф Гжимек.

К приезду нового начальника все люди в гетто были уже заранее построены старым комендантом лагеря унтерштурмфюрером СС Гансом Силлером.

Созванные по тревоге, они стояли смирно, с непокрытыми головами, на широком плацу — последние из уцелевших евреев Львова. Многие из них уже знали, что за новым и полновластным хозяином их судеб тянется кровавый след и жестокая слава беспощадного палача многих тысяч мирных людей.

Выходец из онемеченной польской семьи, осевшей в Верхней Силезии, Иосиф Гжимек считался одним из самых опытных «специалистов» по уничтожению еврейского населения в Польше и в округе Галиция. Он начал эту карьеру ещё осенью 1939 года.

Бено Паппе, Иосифа Гжимека и ещё нескольких силезских немцев, переодетых в польские мундиры сбросили на парашютах с немецкого транспортного самолёта в леса близ Сохачёва в середине августа 1939 года. Диверсанты успели несколько раз с польской стороны обстрелять немецкие пограничные посты и дали повод немецким газетам писать о «наглости поляков», о «пограничных инцидентах».

С первой минуты гитлеровского вторжения, снабжённые пеленгаторами и радиопередатчиками, они помогали вермахту в его марше к Варшаве. Они наводили из лесов германские бомбардировщики на колонны отступающих польских солдат и толпы беженцев. Если не было времени связываться со своими из абвера по радио, Гжимек, Паппе и вся их диверсионная группа, укладывая из снопов знаки, показывала «Юнкерсам» и «Хейнкелям» расположение арьергардных батарей польских войск.

Вермахт, продвигаясь вперёд, отблагодарил эту шпионскую группу. В награду за свою подрывную работу против польского народа диверсанты получили недельные отпуска. На трофейных машинах Гжимек, Паппе и другие гитлеровцы врывались в польские городки Сохачёв, Лович, Петроков, грабили и убивали евреев, отправляли тюки с награбленными вещами домой и своему, начальству. Их усердие так понравилось оккупационным властям, что вскоре Паппе перевели из абвера обратно в гестапо, а Иосифу Гжимеку поручили организовать гетто в Кракове. После гитлеровского нападения на СССР Гжимек, долгое время выполняя задания Ганса Франка, разъезжал по маленьким городкам Галиции.

Но познавшего силу и безграничную власть над порученными ему людьми, тщеславного и жадного к обогащению Иосифа Гжимека уже начинало угнетать долгое пребывание в грязных, маленьких городках генерального губернаторства. Разве о такой карьере мечтал он, проникая на территорию Польши вместе с другими диверсантами ещё задолго до того, как немецкие орудия и танки на рассвете 1 сентября 1939 года начали вторую мировую войну?

Иосиф Гжимек ищет протекции и заступничества у старых своих коллег, занимающих высокие посты в столице дистрикта — Львове. Одним из них является всесильный и таинственный гауптштурмфюрер СС и криминалькомиссар Бено Паппе. Сам начальник службы безопасности дистрикта бригаденфюрер СС Кацман побаивается этого молчаливого высокого гестаповца, который возглавляет одно из самых секретных отделений «4-Н» во львовском гестапо. Дело не только в том, что отделение, подчинённое Паппе, ведёт всю разведку и контрразведку в Галиции. Оно, пожалуй, единственное из отделений, которое находится также, помимо Кацмана, в прямом подчинении Берлину и сидящему там ближайшему соратнику Гиммлера — групенфюреру СС Генриху Мюллеру.

Бено Паппе тоже силезец. Он родом из Оппельна и хорошо знает своего земляка Гжимека. Этот проверенный на чистом шнапсе и людской крови каратель как нельзя лучше подходит для того, чтобы раз и навсегда решить «еврейскую проблему» во Львове.

Важность этой проблемы для Бено Паппе ясна. Он был среди приглашённых на секретное совещание у генерал-губернатора Ганса Франка 16 декабря 1941 года, которое состоялось в королевском дворце на Вавеле. Бено Паппе отлично запомнил лишённые всяких колебаний и сантиментов слова речи первого юриста рейха Ганса Франка: «Должны уничтожить евреев, где только их встретим и где только это удастся, чтобы удержать и здесь структурную целостность империи… Евреи являются для нас необычайно вредными обжорами. Мы имеем в генеральном губернаторстве приблизительно около двух с половиной миллионов евреев, а если к этому добавить людей, родственно связанных с евреями, то надо увеличить эту цифру до трёх с половиной миллионов. Генеральное, губернаторство, как и вся наша империя, должны быть свободны от евреев!»

Именно такое задание услышали из уст Франка наиболее доверенные его лица.

…Начинался 1943 год. «Проблема» всё ещё не была решена. Потому-то, зная навыки и качества своего старого друга по диверсионной работе Иосифа Гжимека, Бено Паппе при очередном докладе Генриху Мюллеру и Адольфу Эйхману замолвил о нём словечко, и уже во второй половине февраля Гжимек стал полновластным хозяином львовского гетто.

***

…Гжимек въехал в свои владения стоя. Высокий блондин, с острыми чертами лица и выпирающим подбородком, он стоял нахмурившись в бричке, одетый в длинный серый кожаный плащ, прижимая правой рукой висящий на ремне автомат.

Когда бричка приблизилась к первой шеренге узников, Гжимек дал знак своему кучеру Израилю Кухенеку, и тот, натянув вожжи, осадил начищенных да глянца коней.

Очень тихо стало на широкой заснеженной площади, вытоптанной посредине выбежавшими на «апель» узниками. Кони волновались, дёргали мордами, хлопья пены срывались с их отвислых мягких губ.

Пушистые снежинки лениво опускались на молчаливую площадь с мрачного неба, в котором носилось неугомонное вороньё. Гжимек окинул пристальным взглядом шеренги бледных, измученных узников и крикнул отрывисто:

— Надеть шапки, вши помёрзнут!

С этой фразы в северных кварталах Львова началось правление Гжимека, который так любил говорить о себе: «Я — король гетто!»

Среди заключённых, встречавших нового коменданта гетто, в первой шеренге стоял педагог и спортсмен Игнатий Кригер. А совсем недалеко от площади, на которой происходил смотр, в большом сером блоке на Полтвяной улице, 49, находилась маленькая квартира Кригера — комната и кухня. В квартире-гарсоньерке был устроен бункер и в нём сейчас прятались дети Кригера — семилетняя дочь Тина и четырёхлетний сынишка Пава. Игнатий Кригер называл их нежно «мои микрусы».

Кто знает, не будь у Кригера его «микрусов», он смог бы эвакуироваться из Львова в конце июня 1941 года. Председатель Львовского городского отдела физкультуры и спорта знал, что инструктор его отдела Кригер, хороший пловец и легкоатлет, честно и вдумчиво относится к своему делу, и предлагал ему эвакуироваться в тыл Советской страны. Но Кригер был убеждён, что во Львов Красная Армия гитлеровцев не пустит, и не хотел подвергать детей тяжёлым переездам. Кроме того, в апреле 1941 года он, получив премию за проведение весенних спортивных состязаний, приобрёл хорошую обстановку. Спальня и столовая из настоящего кавказского ореха, все эти серванты, трельяжи, топчаны и креденсы, радующие глаз, также удержали, подобно якорю, и его жену в квартире на Пекарской улице во Львове.

В то время как Игнатий Кригер встречал Гжимека, жена Кригера, Пепа, работала в первой смене на фабрике Шварца.

Эта швейная фабрика после оккупации Львова была превращена гитлеровцами в филиал известной берлинской фирмы «Шварц», Её обслуживали женщины, загнанные в гетто. Занимались они тем, что в пяти фабричных корпусах по улице святого Мартина перешивали и латали одежду, отобранную эсэсовцами у смертников перед расстрелом.

Ляйтеры фабрики Глик, Браун и судетский немец фон Клопотек одежду убитых людей после починки отправляли эшелонами в Германию. Там её распределяли среди тылового населения как «винтерхильфе» (фонд зимней помощи).

Работниц, занятых на фабрике, приводили из гетто и уводили домой обратно в строю, под конвоем. И всякий раз оркестр, сведённый из заключённых, у ворот играл им «Марш фабрики Шварца». То была несколько видоизменённая фривольная немецкая песенка «Розамунде».

Игнатий Кригер, а с ним заодно и некоторые другие обитатели гетто с большой тревогой встретили появление нового начальника.

…Накануне вторжения гитлеровцев во Львове, помимо множества неучтённых беженцев из Польши, было свыше 100 тысяч евреев — коренных жителей города.

Уже 1 июля 1941 года, через день после окончательного захвата города, гитлеровцы устроили первый еврейский погром. Наводчиками и палачами, которые помогали гитлеровцам во время погрома, были местные жители из числа людей, давно потерявших всякий моральный облик. Они, эти подлые предатели украинского народа, поступив на службу немецким фашистам ещё задолго до прихода Гитлера к власти, теперь старались во всю, чтобы оправдать доверие своих господ.

Потерявшие всякий стыд и человеческое достоинство, националистические гиены, давние враги советского строя, были глазами и ушами нахлынувших во Львов гитлеровцев. Без них, хорошо знающих местные условия и людей города, гитлеровцам приходилось бы трудно. Ведь гестаповцев, которые бы, подобно Вурму, знали Львов ещё с австрийских времён, было мало.

Продолжая негласно австрийскую традицию «освоения» Галиции, гитлеровцы назначали в местную администрацию районов Западной Украины, вошедших по их приказу в генеральное губернаторство, главным образом южных немцев из Вюртенберга, Бадена, Баварии и австрийских фашистов — преимущественно «винерманов» — уроженцев Вены. И когда проворовался первый губернатор дистрикта Галиция бригаденфюрер СС Карл Ляш, его немедленно заменил австрийский фашист «доктор» Отто Вехтер, тот самый, что заодно с Кальтенбруннером готовил «аншлюсс» и убил на улице Вены австрийского премьера Дольфуса.

Но и «винерманы», нахлынувшие во Львов, тоже вначале слабо разбирались во внутреннем положении города и вынуждены были прежде всего опираться на местную агентуру, помогавшую вторжению изнутри. Этой агентурой были прежде всего украинские буржуазные националисты, ранее служившие верой и правдой Габсбургам, а в последнее десятилетие выполнявшие секретные поручения своих «проводников» из Берлина — штатных агентов гестапо Евгена Коновальца, Андрея Мельника и Степана Бандеры.

С первого же дня вступления немцев во Львов им начала помогать в уничтожении евреев созданная ещё в подполье так называемая «Организация украинских националистов» (ОУН) — украинская полиция. В её отряды «проводники» по всей Западной Украине завербовали для службы немцам до 6 тысяч предателей, не знающих ни морали, ни милосердия. Краевым комендантом украинской полиции был немец, штурмбанфюрер СС Вальтер. В адъютантах при нём состоял лейтенант полиции, воспитанник фашиста Андрея Мельника Богдан Зенко. Он-то постоянно и передавал приказы своего шефа Вальтера коменданту полиции Львова майору Владимиру Питолаю. В свою очередь Питолай советовался со своим подручным — комиссаром Ярославом Левицким, а потом доводил распоряжения начальства до комиссариатов.

Их было шесть, и они охватывали главные районы города. Один из комиссариатов — сверхштатный — расположился в том же доме на Полтвяной, 49, где жил со своими «микрусами» и женой спортсмен и педагог Игнатий Кригер. Кроме того, по Чистой улице, в доме № 5, была организована особая школа для украинских полицаев. Ею командовал сослуживец начальника разведки Украинской галицкой армии, бывший сотник «доктор» Иван Козак. Желая подчеркнуть, что украинские полицаи в Галиции являются как бы продолжателями традиций контрреволюционной «Украинской Галицкой Армии», профессор полицейского дела Козак вместе с Владимиром Питолаем, Евгением Врецьоной и другими зачинателями «института украинской полиции» добились того, что форма полицаев стала очень похожей на форму украинских сичовых стрельцов времён первой мировой войны.

И как только поутру 1 июля 1941 года предатели Евгений Врецьона и Владимир Питолай узнали, что гитлеровцы не только не будут препятствовать погрому, но и сами будут рады пограбить евреев, всем шести комиссариатам украинской полиции был дан сигнал: «Начинайте!»

По этому сигналу гауптман Емельян Ортвинский, полицейлейтенант Филипп Вавринюк, вахмейстер Игорь Микитюк, сам Богдан Зенко, «магистр» Ярослав Левицкий и другие молодчики с офицерскими нашивками вывели на улицы различных районов Львова своих подчинённых и предоставили им полную свободу действий.

До поздней ночи первого июля полицаи с жёлто-голубыми перевязями и трезубами на своих рогатых шапках-мазепинках бродили по городу, выпачканные в крови убитых, и отовсюду тащили к себе домой их ценные веши. Богдан Зенко грабил семью адвоката Амтура — беженца из Варшавы, жившую по Ягеллонской улице, во дворе бывшего Польского театра. Четырёхлетний мальчик Дориан, видя, что Зенко толкнул его мать, бросился с криком к обидчику. Тогда Зенко схватил малыша за ноги и выбросил его через окно с четвёртого этажа. Тот разбился на камнях двора у ног выходившего из театра артиста Тадеуша Суровы.

Попутно с украинской полицией, гитлеровцы организовали во Львове и в других занятых ими городах польскую криминальную полицию, набранную из отпетых предателей польского народа. И эти полицианты в синей форме служили оккупантам не менее ревностно, чем их украинские коллеги.

Знаменательно и то, что, кроме отдельных эсэсовцев, немецкие солдаты и офицеры и особенно гражданские немцы участия в погроме 1 июля 1941 года почти не принимали. Они хотели, чтобы вошли во вкус, замазались в крови и навсегда связали себя с разбойничьим оккупационным режимом их новые помощники — незаменимые «наводчики», которым отныне суждено было стать глазами и ушами гитлеровской администрации в дистрикте Галиция.