ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Пережитый страх отрезвил Дружиловского. Он старался изо всех сил и работал на всех своих хозяев. Доктора Ротта он больше не видел, на конспиративные встречи теперь приходил господин Вебер, молодой, заносчивый, не затруднявший себя разговорами. Он молча брал донесения, кратко излагал новое задание и холодно произносил всегда одни и те же слова: «Вы свободны». И каждый раз за этими словами Дружиловскому чудился какой-то скрытый смысл, и ему хотелось ответить: «Я не считаю себя свободным, я ваш». Он старался доказать это делом — все задания немцев выполнял в срок и очень тщательно. Но задания были мелкие, и ему иногда казалось, что доктор Ротт выжидает, хочет проверить, не сорвется ли он опять. В общем, нужно было сделать все, чтобы немцы снова поверили в него.

Он хотел, чтобы в его готовность работать с полной отдачей сил поверил и Зиверт. Каждую неделю Дружиловский, приходя к нему, рассказывал о своей работе. Выслушав его, Зиверт говорил с веселой злостью: «Ну что ж, неплохо, а только от тебя, братец, все еще пахнет, а у доктора Ротта нюх острый». Сам Зиверт больше никаких поручений ему не давал, отшучивался: «Тяни-ка ты получше свою телегу».

Поляки притихли, видимо, примирились с тем, что он не выполнил их задание проникнуть в советское посольство. Вместо этого он сделал по их заказу два фальшивых «письма Коминтерна» польским коммунистам: в одном одобрялась подготовка к антиправительственным выступлениям в день конституции, в другом была инструкция всячески проникать во все важнейшие государственные учреждения и прежде всего в военные. Он потом читал в немецких газетах, как в Польше по этим его фальшивкам были проведены несколько судебных процессов против коммунистов. Все это было полякам на руку, и даже сам Перацкий дополнительно уплатил ему за фальшивки сто пятьдесят марок. В общем, с поляками, кажется, все уладилось.

Французы — те вообще не в счет, на них работалось легко, он сбывал им всякую чепуху, задания их выполнять было нетрудно, а встречаться с майором Лореном одно удовольствие — ни слова резкого от него не услышишь, все с улыбочкой да с шутками.

Большую часть дня он проводил в агентстве «Руссина» вместе со своим помощником — сыном бывшего российского сенатора — Алексеем Бельгардтом. Два месяца назад Бельгардт пришел к Дружиловскому и предложил свои услуги за очень скромную плату. Поговорив с ним, Дружиловский решил, что этот человек может пригодиться, но прежде пошел за советом к Зиверту.

— Я его знаю, — сказал Зиверт. — Он раньше вертелся возле конторы Орлова, не оттуда ли к тебе и подослан? Подожди-ка решать, я это дело провентилирую. А хороший помощник тебе нужен, сам-то ты посудинка мелкая.

Дружиловский кивал головой — Зиверту он прощал все.

О предложении Бельгардта Зиверт доложил доктору Ротту. Он был уверен, что тот, зная о связях Бельгардта с Орловым, будет против его работы в «Руссине».

— Это дело хорошее, — совершенно неожиданно Сказал доктор Ротт. — Умный человек там очень нужен.

Зиверт не показал удивления, но отметил про себя, что, оказывается, он знает далеко не все. Совершенно ясно, что и Бельгардт тоже работает на немцев, вероятно, не кто иной, как сам доктор Ротт, и направил его в «Руссину».

Дружиловский был очень доволен своим помощником, такого сотрудника выгодно даже просто показать любому клиенту — высокий, плечистый, красивый шатен, всегда по моде одетый. Подпоручик не уставал удивляться, сколько всякого знает его помощник — имеет Два диплома, говорит на трех языках.

Короткий мартовский день подходил к концу. В рабочем кабинете «Руссины» уже горел свет. Дружиловский и Бельгардт, сняв пиджаки, сидели рядом за столом. Они заканчивали работу для Франции. С утра они изготовили директивное письмо московской ЧК какому-то таинственному «подотделу во Франции» об организации в этой стране «перманентных общественных конвульсий и дезавуаций популярных государственных деятелей». Майор Лорен просил, чтобы в директиве было побольше туманностей. «Французы это любят», — сказал он со своей обворожительной улыбкой. И Бельгардт постарался.

Сейчас они переписывали сочиненное ими, якобы полученное с надежной оказией из России письмо, где рассказывалось об ужасающей акции большевиков, начавших вывоз буржуазных детей в Сибирь с целью истребления. И опять же Бельгардт проявил недюжинные способности — французы будут рыдать, читая про товарные вагоны, оглашаемые детским плачем, про обезумевших матерей, бросающихся под колеса кошмарного поезда, про маленькие трупики, которые то и дело находят близ железнодорожного полотна сибирские крестьяне.

Дружиловский, у которого был отличный почерк, писал под диктовку, и оба они смеялись, когда Бельгардт трагическим голосом читал наиболее страшные места.

Работа была закончена, и они собирались пойти вместе поужинать. От громкого звонка в передней оба вздрогнули. Звонок повторился.

— Посмотрите, — сказал шепотом Дружиловский, сгребая со стола бумаги и запихивая в ящик. Последнее время он стал пуглив.

— Какой-то ваш знакомый по Риге, — вернувшись, сказал Бельгардт. — Выглядит прилично.

— Фамилия? — Дружиловский торопливо надевал пиджак.

— Не расслышал. Понял только, что поручик русской армии.

— Возьмите револьвер, будьте наготове.

Дружиловский приоткрыл дверь и увидел высокого, приветливо улыбавшегося мужчину в светлом пальто и шляпе.

— Простите, я что-то вас не помню, — сказал Дружиловский, глядя на незнакомца.

— Нехорошо, нехорошо, Сергей Михайлович, — улыбаясь, сказал гость. — Я поручик Крошко. Мы познакомились в Риге, в доме актрисы Ланской.

— Ну конечно же! — воскликнул Дружиловский и, сняв цепочку, распахнул дверь. — Заходите, заходите.

Помогая гостю раздеться, он шутил, жаловался на свою дряхлеющую память, а сам старался вспомнить, что у него было с этим поручиком в Риге, и напряженно думал, почему теперь он появился в Берлине и зачем пожаловал.

Он попросил Бельгардта продолжить работу в другой комнате и предложил гостю располагаться в кабинете.

— Вы не предупредили меня, а дела, знаете, не терпят отлагательств, — объяснил он.

Они сели в кресла друг против друга. Дружиловский выжидательно молчал, а Крошко с приветливой улыбкой смотрел на него.

— Вы совершенно не изменились, — сказал Крошко, отметив про себя, что красивенькая физиономия его рижского знакомца поблекла и в глазах его не было прежнего жадного блеска. А сейчас он был явно испуган. — Прежде всего я обязан внести полную ясность в отношении моей, как говорят, личности, — продолжал Крошко. — Я поручик Крошко Николай Николаевич. Все остальное, что вам было известно обо мне от Ланской или от Воробьева, чушь. Никогда никаких связей с советскими у меня не было и не могло быть. Я работаю у Павлова в его «Братстве белого креста», надеюсь, вы знаете о нашей организации.

Дружиловский молча слушал. Все, что он услышал пока, не очень ему нравилось, но организация Павлова, он знал, располагает солидными средствами. Там засела высшая военная аристократия. Недавно в газете «Руль» сообщили, что Павлов и группа его сотрудников были приняты самим претендентом на русский престол, великим князем Кириллом.

— В Риге я пытался создать филиал нашей организации, для этого и посещал салон Ланской, — продолжал Крошко. — Впрочем, я был там всего один раз. Как только понял, что господин Воробьев является сомнительной личностью, а он-то и ввел меня в дом Ланской, я оттуда давай бог ноги. — Крошко рассмеялся и спросил: — А Воробьева-то вы помните?

— Плохо, — сухо ответил Дружиловский, хотя прекрасно помнил Воробьева и уже восстановил в памяти все, что было связано с Крошко.

— Ну как же! Ведь именно он хотел содрать с вас деньги за знакомство со мной, за мои мнимые связи в советском посольстве. Позже я выяснил, что Воробьев попросту агент польской разведки. А там, как известно, собрана шваль со всего света.

— Но вы, помнится, и сами рассказывали, и еще так трогательно, что обнаружили у красных своего родственника, — не без ехидства сказал Дружиловский.

Крошко нахмурился и ответил не сразу. Попросив разрешения, он неторопливо раскурил сигару.

— Мне очень трудно сознаваться во лжи, но я обязан это сделать и принести вам свои извинения, — начал он, глядя на Дружиловского посерьезневшими голубыми глазами. — Воробьев... В тот день я еще не знал, что он за птица. Он взялся мне помогать в создании филиала «братства», знакомил с интересными русскими. Однажды сказал о вас — русский, который не болтает, а действует, с идеями, но предупредил, что вас надо заинтересовать. Сообщил, что вы почему-то проявляете любопытство к красным дипломатам. И я во имя своего дела пошел на ложь. И тут же пожалел об этом. Но было уже поздно. А на другой день я уже знал, кто такой Воробьев, вышел из этой игры и, чтобы не встретиться с вами, перестал бывать у Ланской. Еще раз прошу прощения. К сожалению, в эмигрантской среде ложь стала ходовым товаром, но наше «братство» этот товар категорически отвергает.

Крошко говорил очень серьезно, без постоянной своей обаятельной улыбки, и в глазах у него было выражение горечи. Дружиловский внимательно слушал, глядя сузившимися глазами на открытое красивое лицо Крошко, и, несмотря на свою настороженность и страх, не мог не верить ему — все, что тот говорил, было правдой. Воробьев — польский агент и жулик — он ведь действительно вымогал у него тогда деньги за знакомство с этим поручиком. Правда, потом, когда Дружиловский был уже в Польше, Братковский называл Воробьева не иначе как русской свиньей. Крошко этого может не знать и даже не должен знать, иначе это было бы подозрительно.

— А теперь меня привело к вам наше общее дело и некоторые планы нашего братства, — Крошко глубоко затянулся сигарой. — Мы стараемся по возможности объединить все более или менее солидные силы белого движения. Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу порядочность? Я буду с вами предельно откровенен.

Дружиловский молча наклонил голову: дескать, зачем об этом говорить?

— Люди типа Зиверта или Орлова нас не интересуют, — продолжал Крошко, — хотя мы и признаем объективную пользу их деятельности. Но почему же тогда мы решили обратиться к вам? Нашего лидера Павлова заинтересовало объявление в газете о созданном вами агентстве. «Это должен быть человек честный и смелый — он все делает в открытую», — сказал про вас Павлов. Я хочу быть абсолютно искренним и сознаюсь, что я выказал тогда свое сомнение по вашему адресу. Я вспомнил салон мадам Ланской, мне показалось, что вы были там своим человеком, и это меня насторожило.

— Случайное знакомство, — обронил небрежно Дружиловский.

— И у меня вся эта публика тоже никаких симпатий не вызвала, и я тоже перестал там бывать.

— Так или иначе я пришел к вам и открыл вам все. Знаете ли вы, что представляет собой наше «братство»? — спросил Крошко.

— Кое-что знаю.

— Тогда моя обязанность вкратце посвятить вас в наши дела. Мы организация политическая и серьезная. Нам чужды однодневные фейерверки, которые только обманывают надежды русских людей. Мы не стреляем по Кремлю из ракетниц. Мы роем под Кремль глубокую яму. Нас волнует не газетный эффект, а будущее России, ответственность за которое мы взяли на себя. Мы имеем неограниченные средства, незапятнанный авторитет, в результате чего нам доверяют избранные круги эмиграции. Павлов и я недавно были приняты великим князем Кириллом Владимировичем. Мы вступаем в прямые отношения с правительствами многих стран. Ну вот, — улыбнулся Крошко, — а теперь мы пришли к вам.

— Чем же я могу быть вам полезен? — спросил Дружиловский сдержанно, стараясь скрыть обуревавшую его горделивую радость. Он уже был уверен в том, что в руки ему идет крупное дело.

— Наше слабое место — использование печатного слова. Речь идет об издании брошюр, журналов, наших политических документов. У нас попросту нет человека, знающего технику этого дела.

— Вы хотите, чтобы я открыл агентство? — спросил Дружиловский с изумлением, дающим понять, сколь нелепо такое предположение.

— Нет, что вы! Отдельные поручения, — ответил Крошко.

— Об этом надо подумать.

«Не подумать тебе надо, а доложить немцам о моем визите и получить от них инструкцию», — усмехнулся про себя Крошко и сказал:

— Я бы предложил вам для начала навестить наше «братство». Познакомлю вас с нашими издательскими замыслами, покажу то, что мы делали в этой области до сих пор. Когда бы вы могли нас посетить?

Условились на следующей неделе.

Поручик Крошко поднялся.

— Не буду больше отнимать у вас время. До встречи. Я рад, что между нами все выяснилось, что мы теперь познакомились всерьез и, может быть, будем работать вместе. — Крошко улыбался на прощание обаятельно и доверчиво.

Дружиловскому показалось, что деятель «братства» заискивает перед ним.

«Посмотрим... посмотрим...» — говорил себе Дружиловский, провожая гостя до двери. Он уже составлял в уме донесение доктору Ротту.

На другой день Дружиловский, придя на конспиративную квартиру, с удивлением и страхом увидел там доктора Ротта. Он остановился посредине комнаты, по-солдатски вытянув руки по швам, молча и преданно смотрел на немца, не решаясь даже поздороваться.

— Садитесь, — кивнул ему Ротт. — Расскажите, что вчера было, — он уже имел письменный доклад Бельгардта о вчерашнем визите и теперь хотел выслушать другого агента.

Дружиловский рассказал, робея и запинаясь, но старался не пропустить ни одной мелочи.

— Это нас очень интересует, но вы должны кое-что знать, — доктор Ротт помолчал, поглаживая свой гладкий череп, и продолжал: — «Братство» пока поддерживают очень влиятельные люди Германии. Я сказал «пока», потому что сам я, и не только я, убежден, что этот альянс бесперспективен. Дело в том, что упомянутые мною влиятельные люди видят в «братстве» как бы отражение некоторых своих убеждений и планов. Короче говоря, они хотели бы, чтобы в будущей России к власти пришла партия национального возрождения, похожая на ту партию, какую они хотят и для Германии. А весь вопрос, насколько реальны возможности и насколько тверды убеждения «братства». Вы можете помочь нам это выяснить, если сумеете туда проникнуть.

Дружиловский слушал, напрягая все свое внимание, ему страстно хотелось выполнить это важное поручение, но, увы, он далеко не все понял, что сказал доктор Ротт. И тот об этом, видимо, догадался.

— Не будем заглядывать далеко вперед, — сказал немец. — Сейчас ваша задача — проникновение. Действуйте очень осторожно. Насколько мы знаем, там немало умных и ловких людей. Особое внимание на то, что они вам предложат. Соглашаться не спешите. У вас есть свое серьезное дело, бросать которое вы не собираетесь, вы вчера хорошо сказали. Если они в вас действительно нуждаются, мы потом посмотрим и решим, на что можно будет согласиться. И прошу вас — будьте там серьезны, независимы и по возможности умны. — Тонкие губы доктора Ротта изобразили нечто вроде улыбки.

— Я постараюсь, — ответил Дружиловский, не обратив внимания на иронию.

Дружиловский нажал кнопку звонка у закрытых ворот, и вскоре из дому вышел офицер в мундире Преображенского полка. Он не торопясь подошел к воротам, попросил Дружиловского назвать свою фамилию, а затем приоткрыл калитку.

— Вас ждут, подпоручик.

По дорожке густого сада, окружавшего виллу, Дружиловский направился вслед за преображенцем.

В вестибюле швейцар принял от него пальто, и офицер-преображенец провел его по широкой, устланной коврами лестнице на второй этаж, где на площадке ждал Крошко.

В большой с высокими потолками комнате, куда они пришли, вдоль стен стояли шкафы с книгами. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, окружали стулья с высокими резными спинками.

Крошко пригласил садиться, и тотчас молоденькая горничная в крахмальном переднике внесла поднос с кофе, коньяком и печеньем, а затем тот же самый офицер-преображенец внес кипу брошюр.

— Вот наша кустарная продукция, — сказал Крошко, когда они остались вдвоем. — Посмотрите, пожалуйста, глазами опытного человека и, умоляю вас, будьте в оценках безжалостны.

Дружиловский, сосредоточенно сдвинув брови, листал брошюры и думал о том, что ему и не снилось выпускать такие роскошные издания. Великолепная бумага и печать, разнообразные иллюстрации, от фотографий до акварельных, в цвете напечатанных рисунков. Но все эти брошюры были похожи на туристские проспекты по России — описание дворцов Петрограда и его окрестностей, Московского Кремля, волжских городов.

— Я думаю, что это вполне можно было бы переиздать в красной Москве, — усмехнулся он.

— Вас смущает, что здесь не видно политики? — спросил Крошко. — Но именно в этом мы и видим политику. Цель этих изданий — напомнить русской эмиграции, что такое наша Россия со всем ее богатством и прелестью. Оголтелая политическая трескотня сводит весь вопрос о России к тому, что большевики бяки и их надо прогнать, заменив. — Крошко рассмеялся. — А вот в вопросе замены царит такая ярмарка вокруг всяческих претендентов, что за гвалтом не слышно голоса самой матушки-России. Любовь к ней подменяется ненавистью к большевикам.

— Но ваша позиция, по-моему, пассивна? — заметил Дружиловский. — Без свержения большевиков мы этой прелестной нашей России так и не увидим.

— Разгром большевиков мы готовим не с помощью печатных изданий, это оружие слабое, — ответил Крошко.

— Ну нет, мы стоим на другой точке зрения, — возразил Дружиловский.

— Вы собираетесь победить большевиков агитационной писаниной?

— Мы уже сегодня наносим им сильные удары.

— Например? — Крошко заинтересованно ждал ответа.

— Ну.... — замялся Дружиловский. — Например, мы дискредитируем их в глазах мирового общественного мнения, оно не должно мириться с существованием большевиков.

— Пример, пример, — требовал Крошко.

— Вы могли сами видеть наши удары, читая газеты, — осторожно ответил он.

— Рука Коминтерна в Америке? — с иронией спросил Крошко.

— Хотя бы...

— Вы верите в возможность революции в Америке?

— Важно, чтобы в это поверила американская буржуазия, которая уже стала забывать об октябрьском кошмаре.

— Полноте, — мягко возразил Крошко. — К вашему сведению, американцы, воспитанные на дрожжах своей демократии, приветствовали русскую революцию, им противна всякая единоличная власть. Помазанник божий, батюшка-царь, был для них фигурой почти комической, а замена батюшки синклитом, хотя бы и большевистским, в их глазах явление прогрессивное.

— А мы обязаны вызвать у них страх перед таким прогрессом, — упрямо заявил Дружиловский.

— Уж не вы ли придумали это письмо Коминтерна? — равнодушно спросил Крошко.

— Во всяком случае, причастен, — не удержался он и рассмеялся, переводя свое признание в шутку.

— А люди Орлова уверяют, что это сделали они. Вот и разберись тут в этой вашей конкуренции.

— Каждый делает свое, — сказал уклончиво, улыбаясь, Дружиловский и замолчал, ожидая, что скажет Крошко.

— Хорошо, оставим в покое далекую Америку, — вздохнул Крошко. — Вернемся к делам нашим. Для начала мы хотели бы привлечь вас к изданию ежегодной политической энциклопедии.

— Что это такое? — спросил Дружиловский. — Пожалуйста, расскажите.

— В нашем плане это издание условно названо: «Мир за год». Два, а то и три тома, включающих в себя все важнейшие события года, и ваш комментарий, оценка этих событий и тому подобное. Это издание должно стать настольной книгой для всех русских людей, всерьез интересующихся политикой, пособием для их политического развития и понимания важнейших процессов, происходящих на планете. Конечно, это общие сведения, предварительно, так сказать.

— Я должен подумать. — Дружиловский ясно понимал, что ему предлагают дело не по силам.

— Конечно, подумайте. И когда вы дадите согласие, я доложу руководству. — Крошко встал. — Долго будете думать?

— Я вам позвоню, — неопределенно ответил Дружиловский.

Преображенец проводил его до ворот.

ИЗ БЕРЛИНА В МОСКВУ. 21 марта 1925 года

«Посетил Дружиловского в его агентстве «Руссина». Впечатление убогое. Удалось установить, что с ним работает только сын сенатора Бельгардта и машинистка Соловьева. Позже Дружиловский был у меня в «братстве». Он производит впечатление недоучки, каких среди русских подпоручиков военного времени было большинство и что я знаю по своему бывшему и нынешнему окружению. Однако нахально старается производить впечатление мыслящей личности, что выглядит просто смешно. Он косвенно признал свою причастность к американской фальшивке, если не сделал это из хвастовства. Сделал же он это признание без тени неловкости или, не дай бог, стыда. Уверен, что во встречах со мной он ничего не заподозрил. Я ему предложил работу в «братстве», и нарочно столь сложную, что даже он с его нахальством вынужден был фактически отказаться.

О делах нашего «братства». Мне кажется, что Павлов ведет «братство» к краху. Во всяком случае, на базе Германии. Начиная дело, он прокламировал свою политическую платформу, которая сразу же получила признание и поддержку самого правого крыла политических сил Германии, поставивших своей целью возрождение Германии: национальное, военное и политическое. «Братство» тоже прокламировало национальное возрождение России. Именно поэтому такие крупные фигуры в Германии, как члены прусского ландтага граф Ревентлов, Кубе, Вулле и другие, поддерживали «братство» и морально и материально. Но Павлов не понимал, что надо будет с немцами расплачиваться. С чисто аристократической брезгливостью и легкомыслием — наши руки должны быть чистыми, мы идейные борцы — он отворачивался от практических дел, которые подтверждали бы, что «братство» — зародыш такой же будущей политической партии для России, какую задумали для Германии Ревентлов и магнаты Рура, а судя по всему, они задумали партию военного реванша, использующую национализм и обман народа как две отмычки в будущее.

Недавно Павлов встречался с Ревентловом. Возвратясь от него, он сказал: «Мы должны резко сократить наши расходы, мне кажется, что мы лишаемся немецкой поддержки». (Как я уже сообщал, немецкая часть финансов «братства» самая значительная.) Затем Павлов рассказал, что Ревентлов изложил ему принципы тех политических сил, с которыми связывается будущее Германии, и при этом выяснилось нечто новое. С целью получить поддержку держав Антанты в вопросе военного возрождения Германии эти политические силы включили в свою программу как цель — создание мощной в военном отношении Германии, способной быть не только барьером между Западом и большевистской Россией, но и выполнить миссию спасителя цивилизации от большевизма с помощью войны. Павлов заявил Ревентлову, что он не представляет себе, как можно рассчитывать на популярность в разоренной войнами России политической партии, поддерживающей подобные цели Германии, и что в конечном счете он считает свою программу для России программой мира и народного благополучия. На это Ревентлов грубо ответил: «Тогда ориентируйтесь на нейтральную Швейцарию и там ищите поддержки».

И отношение к «братству» здесь, в Германии, ощутимо ухудшилось. Совершенно не случайно в немецких газетах мелькнули сообщения о том, что активные силы русской эмиграции в Германии создали новое объединение, которое получило название «Братство русской правды» и возглавлено Орловым. Дается справка о нем, в которой сообщается, что он был в России следователем по особо важным делам царского правительства, а во время войны с большевиками возглавлял контрразведку у генерала Врангеля. Павлов откуда-то знает, что возня немцев с Орловым началась не сегодня и в ней участвовали от германского рейхстага Pay и Лизер, военный представитель Франции в Германии Лорен, от Англии — Сидней Рейли. Кроме того, к Орлову очень близок берлинский полицей-президиум в лице доктора Бартельса... В связи со всем этим нет ли смысла мне поссориться с Павловым и переориентироваться на «братство» Орлова?

Кейт».

Резолюция на донесении:

Передать Кейту:

1. Все связанное с Орловым надо держать под неослабным вниманием.

2. Порывать с Павловым рано, без него он окажется на мели и без хорошего прикрытия в соответствующих кругах. А как конечную цель это можно иметь в виду.

3. Дружиловского не упускайте из виду, но уже без контактов с ним.