ЧАСТЬ ПЯТАЯ ВИЗАНТИЙ И ОКРЕСТНОСТИ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ВИЗАНТИЙ И ОКРЕСТНОСТИ

1. «ВЕЛЕГЛАСНЫЙ ОРЁЛ ЕВАНГЕЛЬСКОЙ ПРОПОВЕДИ»

«…Апостол Господень Андрей прибыл в то место на своём пути. И когда приблизился он к Поликсене, то понял сердцем, что внутри него происходит некое смятение. Став тогда на молитву и сложив у себя на груди руки крестом, он сказал: «Господи Иисусе Христе, Причастник света и Знаток тайн, от Которого не утаено ничто на земле. Сотвори со мной человеколюбие и милость, усмири это смятение и успокой мой рассудок, о Устанавливающий везде мир с теми, кто любит мир!»»

— Чем же его, интересно, так смутила эта Поликсена? Неужели своей красотой!.. — воскликнул он в сердцах, оторвавшись от чтения. — Ладно, посмотрим, чем у них там всё кончилось…

«Тогда Поликсена побежала к нему, и говорит ей апостол Господень Андрей: «Не приближайся ко мне, дитя моё, но скажи-ка лучше, кто ты и откуда». И ответила Поликсена: «Я, господин мой, чужеземка, но вижу, что лицо твоё приятно, а речи твои как речи Павла, и кажется мне, что и ты от того же Бога». Андрей догадался, что говорит она об апостоле Павле, и спросил её: «И откуда же ты знаешь Павла?» Та ответила: «Ещё на своей родине, в Испании, я общалась с ним, а он там оставался…»».

— Как же это в Испании? Разве апостол Павел добрался дотуда? Да, писал он в Послании своём к римлянам: «…с давних лет имея желание прийти к вам, как только предприму путь в Испанию, приду к вам», — и ещё ниже: «…я отправлюсь через ваши места в Испанию». Хотя и в списке апостольском Епифания Кипрского об этом говорится. Может, и вправду добрался…

«Говорит ей Андрей: «И как же ты здесь оказалась, в такой далёкой стране?» И ответила ему девица: «Как суждено мне было, так и случилось. Оказалась — и оказалась. Сейчас же припадаю к стопам твоим и молю: запечатлей меня, как и Павел запечатывает баней возрождения, баней вечной жизни, — святым крещением, чтобы и меня несчастную признал, наконец, всемогущий наш Бог! Ведь Он человеколюбив и многомилостив, ведь это Он, увидев мою беду и несчастье, послал тебя сжалиться надо мной». Тогда великий апостол Господень Андрей говорит ей: «Так пойдём же, дитя моё, туда, где есть вода»».

— Ах, вон оно что… Девица-то вполне целомудренна и жаждет крещения. Но отчего тогда смутился апостол?..

«И вот, пройдя немного далее, пришли они к одному источнику, весьма прозрачному и чистому. Когда же апостол Андрей встал помолиться над водами, то одна девушка по имени Ревекка из племени Израильского, пленница в этой стране, пришла к тому же источнику набрать воды. И увидев блаженного Андрея, узнала она его по облику и воскликнула: «О, это облик пророка! Он один из апостолов!» — и, поклонившись ему, взмолилась к нему: «Пожалей меня, раб Бога истинного, смилуйся над пленницей, уже трижды проданной, которую почитали некогда пророки, а теперь вот насмехаются надо мною идолослужители. Вызволи меня, прошу тебя, посланного на вызволение многих несчастных и спасение многих грешников!» Отвечает ей апостол Христов Андрей: «И о тебе, дитя моё, позаботится Бог, как и об этой чужестранке. Примите же обе, наконец, святое крещение — и будьте отныне как соплеменницы, вечно славя Бога».

Сказав так, продолжил апостол свою молитву над водами. И вот, приходит вдруг быстроногая львица и, остановившись близ него, наблюдает за ним. Апостол же Господень Андрей говорит ей: «Чего же ты хочешь, о дикий зверь?» А львица тут как открыла рот да как заговорила человечьим голосом: «О апостол Христов Андрей, достигла меня молитва той девицы, что стоит справа от тебя. Так укрепи же их, огласи и наставь их на прямой путь и к истинной вере Христовой, потому что сильно любят они имя Господне. И взгляни на чудеса и невысокомерие Бога: видишь, как на неразумных и диких зверей излил Он милость Свою». Заплакал тогда блаженный Андрей и стал сокрушаться: «Что сказать мне или что поведать о милости Твоей, Боже? Что так заступаешься ты всегда за несчастных и заботишься о тех, кто в неведении, о Невысокомерный и Многомилостивый?» И исполнив молитву, крестил он обеих девиц во имя Отца и Сына и Святого Духа».

— Так и есть, пустой апокриф… Говорящая львица, сейчас ещё какой-нибудь благовествующий орёл появится… О проповеди же и хождениях Андрея опять ни слова! Ну хоть бы сообщалось, где всё это происходит! Судя по тому, что там живут львы, это может быть и Ливия, и Кавказ… А, да вот и обрывается эта сказка, совсем короткая оказалась:

«Львица тотчас убежала на гору, а девицам апостол Андрей сказал: «Спешите, дети мои, стяжать добрую славу пред лицем Бога, праведно живя на чужбине, и не разлучайтесь отныне друг с другом. А Бог, Который всегда пребывает с призывающими Его, сохранит вас в святости, отгоняя от вас лукавого. Молитесь же и вы за меня!» Сказала тогда Поликсена: «Нет уж, последуем мы за тобой, куда бы ты ни отправился». Но возразил ей на то апостол Андрей: «Не указано мне о том, дети мои, от Господа. Так что оставайтесь здесь в мире, надеясь на Господа, и сохранит Он вас до конца». И отправился Андрей своим путём, радуясь и славя Бога…»

— И это всё?! Стоило столько глаза ломать, чтобы прочесть эдакие басни! Неужели отец-библиотекарь не нашёл для меня ничего получше!

Разочарованный, он захлопнул книгу и вышел из библиотеки.

Перед Никитой стояла задача не столько сложная, сколько почётная: ему надлежало вскорости прочесть проповедь в своём родном селе, и не простую, а на торжественном освящении церкви во имя святого апостола Андрея Первозванного. Притом церковь эту, долго стоявшую в запустении, отстроил на свои деньги его родной дед. Вот и выходило, что и для Никиты, давно уже столичного жителя, это большой почёт и приятная обязанность.

Его столичным друзьям такое дело показалось бы пустяковым и даже плёвым. Ну что тут такого? Берёшь какое-нибудь слово Златоуста, меняешь имена людей и мест — и на тебе, пожалуйста, готовая проповедь! Кто из деревенских мужиков и баб поймёт её? Во всём его селе более или менее приличное образование только у старосты, у императорского коммеркиария, собирающего пошлины, да, может быть, у самого священника Андреевской церкви — оттого-то Никита и сбежал из этой глуши! А можно и так: вообще ни о чём конкретном не упоминаешь, а просто используешь заученные в школе риторические фигуры — и всё. Никита и сам порой не чурался такого способа, например, когда писал похвальные слова святым апостолам по заказу настоятеля их храма. Впрочем, некоторые места из своей похвалы апостолу Андрею Никита вспоминал не без удовольствия. Вот, к примеру, такое:

«Итак, посему нельзя предпочесть одного из боговидцев другому, что все они усовершенствованы единою благодатию, подобно многоценным жемчужинам или ценным каменьям, равноценно вплетённым Царём Небесным в единый сверхценный венец славы; поскольку же все они, как совершенные овны, суть вожди овец Пастыреначальника, равно по богоначальному слову облеклись Святым Духом, то, каждый отсюда получив по жребию особую часть вселенной, отправились, служа благовестию, к своему апостольскому уделу.

Ты же, честнейший для меня Андрей, богодостойное дело, истинного мужества образец, алмаз твёрдости, образ терпения, камень после Камня, после Христа тотчас непоколебимое основание Церкви, получив себе в удел север, иверов и сарматов, тавров и скифов и обходя все страны и города, те, что к северу от Понта Эвксинского, и те, которые лежат к югу от него, ты тёк, славя в глуши Иисуса. Ты прекрасными стопами тёк, благовествуя о Христе — как полный света и будучи сам светом к омрачённейшим; как кротчайший — к необузданнейшим; как добрейший — к суровейшим и жесточайшим. Великолепие добродетели и слава святости твоей настолько превосходны, насколько известны свирепость и зверовидность этих народов.

«Познал, — ведь сказано, — Господь своих», — и зная, кто к какому служению способен, и вместе незримо заботясь о каждом с самого его зачатия и соответственно намерению каждого даруя Своё благоволение, Он направляет каждого к собственному совершенству. Он, пребывая и с тобой у отдалённых и омрачённейших, ниспослал им умственное озарение. Ибо, словно облаком света, облаком лёгким и таинственным, находясь в сознании и придя к этим непросвещённым народам, Он открыл им чрез тебя соответственный им и, как было возможно, луч богопознания».

Или был у него ещё в проповеди такой изысканный пассаж:

«Но каков способ сосуществования человеколюбивейше-го с бесчеловечнейшими? Прежде всего языком, подобным их варварскому наречию, привлёк он к себе их грубый слух, ибо подобное по природе своей следует за подобным. Посему и Дух сошёл на апостолов в виде языков, и, прежде других знамений, у них произошло разделение языков — так дикие души смягчаются скорее словесным общением, нежели всеми другими чудесами. Таким образом, соединяя с тождеством речи благовидность нрава, нежность и кротость и смягчая их грубость, дикость и жестокость, он мало-помалу привлёк их к себе…

Так великий апостол, обходя северные края, насаждал среди них горы Сионские. Ибо у кого был след прямоты, у кого присутствовала частица здравого ума и смысла, видя человека, и светлостью разума и совершенством жизни превосходящего их настолько, насколько они сами считали себя выше зверей и тварей, приклонили свой рассудок и притекли к проповедуемому им свету и просвещаемые словом благодати, и очищаемые водою возрождения, и исполняемые Духом всыновления, — те образовались в святые церкви Всесвятому».

Да, что уж говорить, удавались Никите торжественные речи, и он, небогатый провинциал, даже научился зарабатывать себе этим на хлеб. Но сейчас дело обстояло иначе: требовалось не только прославить Первозванного ученика Христова, но и встроить в эту проповедь само родное село Никиты — затерянный в пафлагонской глуши Харакс. Похвалу этому селу, храму и своему деду Никита уже придумал и часто повторял в уме, постоянно оттачивая и шлифуя её стиль:

«Поскольку великий апостол благочестия старался останавливаться в многолюдных деревнях и городах: «Ведь в толпах, — говорил он, — обыкновенно находятся ищущие», — то, поплыв из Амастриды вверх по судоходной реке, называемой Парфений, он достиг селения Харакс, который называется так в соответствии со смыслом сего имени, ибо подобен некоему обстроенному и укреплённому отовсюду городу. Ведь он окружён и ограждён, словно изгородью и укреплениями, двумя реками: с юга — именуемой за её буйность Ликом (волком), а с северной стороны — называющейся за свою полноводность Лусой (омывающей); приятным и радостным для жителей делает он проживание там, особенно благодаря тому, что две эти реки соединяются и сливаются в одно русло у западного подножия этого селения и образуют вышеупомянутую реку Парфений. Большая по глубине, пространная по ширине и совершенно спокойная по тихому ходу течения, она от природы приспособлена для лёгкого движения большегрузных барок, наполненных всевозможными видами товаров, вверх, к одному плоскому и равнинному месту. К нему в определённое время каждого года, в месяц под названием лоос, или август, стекается множество людей от всех уделов Востока и Запада, собираясь словно на некое общее торжище, каждый продавая своё, обменивая и покупая необходимое. Однако не только тогда, но и во все другие времена года никогда не иссякает поток спешащих туда, ведущий же сюда тракт сохраняет подобие муравейника, так как одни приезжают, а другие уступают место прибывающим, и все они приносят обитателям немалую утешительную выгоду и пользу.

Прибыв сюда, высоко парящий и велегласный орёл евангельской проповеди возвестил слово благочестия и многих привлёк к познанию истины. Освятив здесь и некое молитвенное место, подходящее для устройства престола, он водрузил на нём животворящее изображение спасительного Креста. Там спустя короткое время местными жителями был построен во имя его храм, а в самом месте воздвижения Животворящего Креста поставили они честной образ, во всём подобный тому первому, апостольскому, кресту, верно написав его на стене. Образ этот сотворил и множество чудес, как рассказывают люди, хорошо его знающие и помнящие то древнее святилище, ведь незадолго до этого оно разрушилось из-за сырости и ветхости. И сей ныне видимый благолепный храм был вместо него воздвигнут в честь апостола неким достопамятным и вернейшим мужем, соименным Божиему дару — так Никита зашифровал имя своего деда Феодосия, — который почтён достоинством иллюстрия и многих превосходит счастием в жизни, равно как и украшен благородством нравов и отличается благочестием и набожностию».

Но похвала родному Хараксу выглядела бы не слишком убедительной, если бы Никита не вписал это селение в маршрут всего проповеднического странствия апостола Андрея. А вот с этим выходила загвоздка: ему никак не удавалось найти такое жизнеописание апостола, которое содержало бы упоминание его пафлагонской родины и которое можно было бы риторически переложить. Поэтому-то Никита и отправился сегодня в Патриаршую библиотеку: он знал от своего учителя Арефы, что там должен быть какой-то кодекс с древними деяниями святых апостолов — их покойный патриарх Фотий хоть и ругает за стиль и нелепости, но кроме них наверняка нигде более про его родную Пафлагонию и не говорится. А вместо этого бестолковый библиотекарь принёс ему какие-то байки о говорящих зверушках — будто во всей величайшей библиотеке мира нельзя было найти чего посерьёзнее!

По правде сказать, в церковной части книгохранилища Никита был не силён; другое дело — Октагон со «внешней мудростью». Сколько счастливых часов проведено здесь! Не только Гомер и Платон нашли здесь приют, но и такие редкие и малоизвестные писатели, как Скимн Хиосский или Скилак Кариандский. Их Никита переписывал собственноручно на листы белоснежного, «девичьего», пергамена, копируя текст со старого, рассыпавшегося на части папирусного свитка. «Метахарактеризмос» — так вычурно именовал это великое благодеяние для всего человечества Никитин учитель Арефа, ныне митрополит Кесарии Каппадокийской. После того как старые свитки, быть может, написанные ещё в апостольские времена, были бережно «мета-характеризованы» на свежий и прочный пергамен, они были уже никому не нужны и постепенно истлевали, крошились в труху и сыпались с полок на головы читателям.

Тусклое зимнее солнце едва перевалило за полдень, и, оказавшись на заполненной народом площади перед Святой Софией, Никита решил всё же ещё раз расспросить про древние деяния апостола своего учителя, который проводил большую часть года вдали от собственной кафедры, в просторном константинопольском доме. Никита свернул с Месы, нырнул в узкий переулок и исчез в пучине Города.

2. ЕПИСКОП ВТОРОГО РИМА

— Удалившись оттуда, то есть из Никомидии, апостол Господень поднялся на корабль и, войдя в Геллеспонтское море, поплыл так, чтобы достичь Византия. И вот море заволновалось, налетел на них сильный ветер, и корабль стал тонуть. Затем, когда над всеми нависла смертельная опасность, блаженный Андрей помолился Господу и приказал ветру, и тот стих, а буря на море улеглась, и настал штиль. И все, избавившись от этой опасности, прибыли в Византий. Выйдя оттуда в направлении Фракии, они заметили издали множество людей с обнажёнными мечами, которые держали в руках копья, словно желая напасть на них. Когда апостол Андрей увидел это, то, осенив их крестным знамением, сказал: «Молю, Господи, пусть будет низвергнут их отец, который подстрекает их делать это. Пусть будут рассеяны они божественной силой, и пусть не потерпят вреда надеющиеся на Тебя». После этих слов ангел Господень, с великим сиянием шедший впереди, коснулся их мечей, и они упали на землю. И пройдя вместе со своими людьми, блаженный апостол не претерпел никакого вреда, ибо все, отбросив мечи, поклонялись ему. Тогда ангел Господень удалился от них в великом и светлом сиянии. — Тут мягкий и одновременно величественный голос умолк.

Но ему немедленно возразил другой голос, резкий, картавый, будто клекочущий — явно нездешний:

— И какое отношение это имеет к теме нашей беседы?

Мягкий голос ответил спокойно и с достоинством:

— Разве не обратил ты внимание на слова «прибыли в Византий»? Значит, святой апостол Андрей был в нашем городе и проповедовал здесь слово Христово.

Картавый оборвал его:

— И что же? Это ведь еретические писания, их осуждают наши святые отцы. Вспомни, что писали о них и Августин Иппонский, и Филастрий Брешианский, и Еводий Узальский, и Григорий Турский, и даже ваш покойный патриарх Фотий. Вспомни, как Вселенский собор, созванный при благочестивых императорах Константине и Ирине, отказался принимать от иконоборцев свидетельство еретических «Деяний Иоанна» против почитания священных образов!

Спокойный голос парировал:

— Еретическим писаниям не следует доверять тогда, когда они говорят ложь вместо правды. Однако как зло не существует само по себе, а есть лишь отступление от добра, так и еретики не выдумывают ничего своего, но только искажают правду. Ведь то, о чём я сейчас вам прочёл, подтверждается многими другими, полностью достойными доверия, писателями. Послушай, например, что говорит об этом великий учитель Церкви и главный борец с ересями — Епифаний, митрополит Константианы Кипрской: «Стахия, которого в том же послании упоминает Павел, поставил первым епископом Византия апостол Андрей в Аргирополе Фракийском». Ему вторит и священномученик Дорофей, епископ Тирский, исповедовавший Христа при злочестивом императоре Юлиане: «Ведь Андрей, переправляясь через Понт, захотел проповедать Христа жителям Византия. Но Зевксипп, господствовавший тогда над этим местом, будучи кровожаден, всех прибывавших в Византий чужестранцев допрашивал сперва о вере во Христа и лишь затем позволял войти. И если кто исповедовал Христа, того он потуже заключал в ковы и, вдобавок к этому, приказывал, связав им ноги и руки, топить в море. Итак, из-за такой жестокости Андрей проплыл мимо Византия и поселился на целых два года близ Византия, на фракийской стороне, примерно в одной стадии от Аргирополя, устраивая там собрания благочестивых и правдолюбивых мужей. И вот, приведя их ко Христу около двух тысяч, он воздвиг алтарь в Аргирополе и, поставив Стахия епископом, удалился в Синопу Понтийскую».

Но картавый не сдавался:

— Как же это Андрей поставил Стахия епископом в Аргирополе, когда этот самый Аргирополь — Среброград — получил своё имя лишь при патриархе Акакии, ибо лежит он с другой стороны Босфора от древнего Хрисополя — Златограда?

Спокойный нисколько не затруднился с ответом:

— Из этого мы видим, что переписчик этих святых писаний заменил древнее, никому не памятное уже имя Аргирополя на новое, всем понятное. Но о древности этого места свидетельствует и «Мученичество святых мучеников Адриана и Наталии», где сообщается о погребении мощей святого Адриана в Аргирополе — там они почитаются и поныне. Почему же его благоверная супруга Наталия понесла его останки из Никомидии для погребения именно туда? Ясно почему: там издревле имели прибежище христиане, в отличие от языческого Византия, как нам то и сообщает блаженный Дорофей. И всё это, равно как и большую древность здешней Церкви, признал правдой и ваш папа Иоанн, когда при императоре Юстиниане прибыл в Константинополь и стал спорить о старшинстве в сослужении.

Не найдя, что возразить на эти аргументы, картавый промолчал, а полный достоинства голос продолжил:

— Память же о тиране Зевксиппе, на которого намекают и прочитанные мною «Деяния Андрея», если ты это только уразумел, и по сей день живёт в банях, носящих его имя. Только непросвещённые простолюдины могут полагать, что они названы так из-за Зевса Иппия — Конного. Но ты лишь пройдись по улицам нашего Царственного града — и узришь воочию: сами храмы его свидетельствуют о проповеди здесь Первозванного ученика Христова.

Полный невыразимого восторга, Никита весь превратился в слух. Ещё час назад ему казалось, что нынешний день — память святых бессребреников и мучеников Кира и Иоанна в год 6415-й от Сотворения мира, от Рождества же Христова 907-й, — что день этот потрачен напрасно: слуга Арефы сказал, что митрополит не принимает. Лишь признав в Никите давнего ученика своего хозяина, он таки сообщил тайком, что тот вызван по важному делу к самому патриарху. День всё равно не задался, и Никита решил дождаться учителя у выхода из патриаршего дворца. Но митрополит долго не выходил, и, улучив момент, когда привратник отвлёкся на стаканчик принесённого ему ароматного отвара, Никита проскользнул внутрь и взлетел вверх по лестнице. У патриарших покоев стоял его старый знакомый — синкелл Евфимий: решив, что Никита должен прибыть вместе с Арефой, он проводил растерявшегося гостя до дверей патриаршего триклиния. Там уже и сам Никита неплохо ориентировался и, прокравшись за колоннами и завесами, затаился на жёсткой мраморной приступочке в нише с мозаичным изображением какого-то святителя, чей взгляд грозно поблёскивал в мерцающем свете горящих свечей, озарявших величественный сводчатый зал с наглухо закрытыми окнами. Отсюда, наблюдая за колышущимися по стенам тенями, никем не видимый, Никита мог наслаждаться подлинной мудростью своего наставника: не было равных тому в риторике, да настолько, что именно его выбрали наставником для наследника престола — нынешнего императора Льва, коего придворные льстецы прозвали Мудрым, но куда ему было в мудрости до своего учителя — их общего учителя!

— Смотри же, — гремел Арефа, — сколько церквей основал здесь Первозванный! По преданию, не чьей-нибудь, а его рукою заложен храм Пресвятой Богородицы в квартале Арматия, и это подтверждает нам тот же блаженнейший Дорофей, который говорит о проповеди апостола около старых стен. Да будет тебе известно, что снаружи от них и находится тот самый квартал Петрия, где учил Первозванный, а изнутри — квартал Арматия. Также передают, что святой Андрей основал и храм на месте нынешней Святой Ирины, и церковь в Неории-Ке-ратоэмволии, на южном берегу Золотого Рога, и храм в Галате по ту сторону Рога, что носит ныне его имя, и церковь Пресвятой Богоматери на Акрополе.

«Но ведь на Акрополе нет храма Богоматери, — засомневался было Никита. — Ах да, наверное, митрополит имеет в виду храм Богородицы в соседнем квартале Евгения».

— Если же не веришь ты зримым свидетельствам и живому преданию нашей Церкви — так есть у нас и письменное им подтверждение. Блаженной памяти Игнатий, сподобившись сана епископа Константинопольского, возвёл Сатиров монастырь. Монастырь этот именуется также Восходящим, и названия свои он получил следующим образом. Сатаровым он именуется потому, что невдалеке от него расположен древний Сатир, где находилось сооружённое язычниками святилище Сатиру, — из-за этой близости тем же именем был наречён и упомянутый монастырь. Восходящим же назван он по такой причине. Некогда, лет эдак сто назад, царь Никифор охотился в тех краях, где ныне расположен монастырь, а местность там лесистая, труднопроходимая, пригодная для охоты. Вдруг перед ним появился огромный олень, все пустились его преследовать и поймали как раз в том месте, где ныне возведён монастырский алтарь. И найден был там древний престол на колонне с такой надписью: «Это алтарь восходящего архистратига Михаила, воздвиг же его апостол Андрей».

Картавому пришлось отвечать, но голос его звучал теперь уже не так уверенно и нагло, а как будто поблёк и сник:

— Хорошо. Ты убедил меня, что святой апостол Андрей проповедал в древнем Византии, который стоял некогда на месте нынешнего Константинополя. И, может быть, он даже поставил в епископы здесь или где-то рядом Стахия. Но поскольку святой Пётр — первоверховный апостол и старший брат Андрея, то и честь его кафедры должна быть несравненно выше!

Арефа продолжал с привычным достоинством и сдержанностью:

— Действительно, есть и такое мнение. Но нигде в древних писаниях не сказано, кто из двух братьев был старше — Андрей или Пётр. Зато хорошо известно, что Андрей не был женат, как Пётр, и первым стал из рыбака учеником Иоанна Предтечи, раньше брата пришёл ко Христу и даже привёл того ко Спасителю. Но и это не столь существенно. Важнее всего то, что они во всём были единодушны друг другу и даже вместе проповедовали! Ты спросишь меня, откуда это известно? Предваряя твой вопрос, скажу: в том же древнем кодексе, откуда я прочёл отрывок из «Деяний Андрея», есть и другое его деяние, которое я, с позволения вашего святейшества, прочту целиком, ибо есть в нём много наставительного и весьма подобающего для духовного назидания, особо приличного в канун святого праздника Сретения Господня, когда подобает нам приготовить себя ко встрече со Христом.

3. В ГОРОДЕ ВАРВАРОВ

— «Деяний святых апостолов Петра и Андрея» чтение! — велегласно объявил Арефа, и послышался приятный хруст сгибаемого и разгибаемого пергамена.

Арефа читал долго и протяжно, чтобы чужеземный гость вникал в каждое слово, хотя история, которую митрополит преподносил ему как некое значительное доказательство, показалась Никите не лучше того апокрифа, что он просматривал сегодня в Патриаршей библиотеке. Речь в ней шла о том, как после проповеди в Городе людоедов чудесное облако отнесло апостола Андрея на гору, где сидели брат его Пётр, а также другие апостолы: Матфий, Александр и Руф; явившийся им в образе мальчика Христос отправил их на новую проповедь — в некий Город варваров, и вот, на подходе к нему застали апостолы земледельца, который пахал землю на волах, и решили испытать через него свою судьбу: если сжалится над ними земледелец, то ждут их в том Городе варваров победы над диаволом, если же нет — то снова одни лишь мучения.

«А ведь апостол Андрей, обращаясь к Петру, называет его отцом, — заметил Никита, внимательно следивший за чтением. — Странно — почему… Как бы это не в пользу Рима вышло! Ну ничего, Арефа выкрутится». — И он ещё глубже забился в нишу.

Земледелец сжалился над апостолами и побежал в свою лачугу за хлебом для них, а в это время Пётр вместо него встал за плуг, Андрей начал разбрасывать зёрна, другие же апостолы своими молитвами призвали на землю благотворную влагу, так что зёрна тут же всходили и давали урожай сторицей.

«Вот у апостолов какое было смирение и любовь — не то что у нынешних пастырей! — подумалось Никите. — Сам первоверховный апостол не погнушался пахать землю. А брат его тоже не промах: захотел разделить тяготы единокровного!»

— Тогда этот земледелец, — продолжал читать Арефа, — взяв сноп пшеницы с поля, повесил его на своём посохе позади себя и, взяв плуг и волов, отправился в город. А когда он входил туда, увидели его некоторые из тамошних жителей и говорят старику: «Где нашёл ты сноп колосьев? Ведь сейчас только пора сева». Но он ещё быстрее направился к себе домой, весьма радуясь тому, что приготовит дом свой для апостолов. А первые люди города, услышав о случившемся, послали за стариком, позвали его и стали спрашивать: «Где нашёл ты колосья до того, как наступила жатва?» Но он не ответил им. Говорят они ему снова: «Скажи нам правду. А если нет, то умрёшь дурной смертью!» Тогда ответил он им: «Не волнует меня ваша смерть, ведь я обрёл жизнь вечную. Если хотите знать правду, то подошли ко мне люди на моём поле, а я сеял. И спросили меня: «Есть у тебя хлеба, чтобы дать нам?» А я и говорю им: «Побудьте пока у волов, а я отправлюсь в город и принесу вам хлеба». Вернувшись же, я обнаружил, что посеяли они зерно на поле и взошли вот такущие колосья. Увидев это необычайное чудо, я заставил их, чтобы, войдя в город, отдохнули они у меня дома. И если хотите вы увидеть их, то идите к ним с миром; а если нет, то подождите немного, пока я не приготовлю свой дом, чтобы вошли они туда, и тогда увидите их». Сказав так, он удалился от них.

— Что это за сомнительный такой Город варваров? — возмутился вдруг картавый. — На кого это намёк?

Арефа ответил:

— К сожалению, в моей книге не сказано, как именовался этот город и где он точно находился, но это был поистине Город варваров, что станет видно из дальнейшего повествования. Слушай же дальше…

…А ненавидящий добро дьявол вошёл в сердца самих первых горожан, и, собравшись, стали они говорить друг другу: «Горе нам: эти люди из тех двенадцати галилеян, что околдовывают людей. Ведь это те, кто удаляет людей от своих жён, а жён от своих мужей. Так что же нам делать? Ведь не хотим мы, чтобы вошли они в наш город и разлучили нас с нашими жёнами». А некоторые из них сказали: «Их пять человек — давайте выйдем и убьём их». Другие возразили: «Не можем мы убить их, ведь мы слышали, что есть у них некий Учитель по имени Иисус, и, если они что попросят, тотчас слушает Он их. И коль попросят потоп, послушает Он их, а если и огонь попросят, то сделает так. Итак, не можем мы ничего им сделать — как бы не попросили они и огонь, и сделают так, сожгут нас и город наш». Заплакали они горько и сказали: «Что же другое нам предпринять?»

Один из них, исполнившись ярости и гнева, говорит им: «Если послушаетесь меня, не позволю я им войти сюда». Спрашивают они его: «Что ты хочешь сделать?» Он отвечает им: «Вы видите, что эти люди ненавидят женский род, а особенно блудниц. Поэтому теперь послушайтесь меня, и давайте найдём миловидную блудницу и поставим её у городских ворот голой, но притом накрасим её и завьём ей волосы. И, увидев её, не посмеют они войти в этот город». И тотчас нашли они такую блудницу и отвели её к городским воротам голой.

— Что за похабщину ты нам читаешь! — не унимался картавый.

— Видно, упоминание блудницы пробудило в тебе мысль о блуде? — После этих слов митрополита картавый надолго умолк и уже без возражений слушал его.

— Итак, братия, апостолы Христовы узрели духовными очами эту коварную засаду, и говорит Андрей Петру: «Видишь, от-че, бесстыдство этой женщины? Видишь, как вошёл в нее сатана, чтобы искусить нас? Прикажи нам, чтобы мы проучили её». Отвечает ему Пётр: «Есть у тебя власть над ней — делай что хочешь». Тогда Андрей помолился так: «Господи Иисусе Христе, пошли Своего архангела Михаила, чтобы подвесил он эту женщину за волосы в воздухе, между небом и землёй, — пускай повисит, пока мы не пройдём под нею, не видя такого соблазна. И будем мы в том городе проповедовать Слово Твоё. А когда мы пройдём внутрь, то пусть тогда она спускается вниз».

Тотчас же ангел схватил несчастную блудницу за волосы и подвесил её на облако — и все жители города увидели это. Тогда женщина завопила громким голосом: «Пусть не будет вовек покоя правителям этого города! Разве ж можно мне такую казнь устроить — не дать мне увидеть, как апостолы Христовы входят в город! А то бы они и меня освободили от множества моих грехов, и убежала бы я от мрака и пришла к свету. Так выходите же вы, юноши города, с которыми обреталась я в пучине погибели до сего дня! Вот апостолы Христовы входят в город, прощая грехи тем, кто верит им, и исцеляя все болезни и все немощи. Помолитесь за меня, чтобы помиловал Он меня, и избавилась я от этого несчастья».

«Много и в Городе знавал я таких женщин, — отметил про себя Никита. — В том числе и тех, кто постоянно отирался у архиерейских покоев».

Многие из народа уверовали во Христа благодаря словам этой женщины и, припав к ногам апостолов, поклонились им. А те возлагали руки на них, так что недужных всех в том городе они исцелили, всем слепым даровали зрение, глухим — слух, да ещё и бесов поизгоняли. И весь народ славил Отца и Сына и Святого Духа.

Был же в городе один богач по имени Онисифор, здоровяк ростом с колонну. И вот, увидев знамения, совершённые апостолами, говорит он им: «Если я уверую в Бога вашего, то могу ли и я сотворить такое же знамение, как и вы?» Отвечает ему Андрей: «Если откажешься ты от всего своего имущества и от жены своей и детей, как и мы отказались, тогда, конечно, и ты сотворишь многие знамения». Услышав такое, Онисифор исполнился гнева и, взяв свой лентий, набросил его на шею Андрею, стал душить его и бить и приговаривать: «Ну и колдун же ты! Жену свою, детишек и всё добро — как же это можно просто так оставить!»

Тогда Пётр увидел, как тот бьёт Андрея, и говорит ему: «Эй, человек, прекрати, наконец, бить брата моего Андрея!» Отвечает ему Онисифор: «Вижу я, что ты поумнее его будешь. Так попробуй же и ты мне приказать, чтоб оставил я жену свою, деток и всё своё добро. Ну же! Или что иное ты мне скажешь?» Говорит ему Пётр: «Я скажу тебе лишь одну вещь: легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Божие». Услышав это, ещё сильнее распалился Онисифор, снял свой лентий с шеи Андрея и в дикой ярости и гневе набросил его на шею Петру, да как начал таскать его, приговаривая: «Вот уж точно, и ты большой колдун, сильнее этого оборванца! Ведь никак и ни за что не пройти верблюду через игольное ушко! Но если ты покажешь мне это чудо, то уверую я в Бога твоего, и не только я, но и весь город. А если же нет, то будешь ты прежестоко наказан посреди города».

Услышав это, Пётр сильно опечалился и, воздев руки к небу, помолился так: «Владыко Господи Боже наш, вонми мне в этот час. Ведь ловит он нас на Твоих словах. Ибо не пророк сказал это и не патриарх, чтобы можно было просто всё истолковать или прочесть где-нибудь об этом доходчивое толкование. Многие от нас теперь настойчиво требуют разъяснения словам Твоим. Поэтому Ты, Владыко, не презри нас, пожалуйста, ведь Ты Тот, Кого воспевают херувимы».

После этих его слов явился Спаситель в облике двенадцатилетнего мальчика в полотняной одежде, одинаковой внутри и снаружи, и говорит им: «Дерзайте и не страшитесь, избранные мои ученики, ведь Я с вами всегда. Так пусть доставят сюда иглу и живого верблюда!» Сказав так, удалился Он тут же на небеса. Был же в городе один мелочной торговец, который уверовал в Господа благодаря апостолу Филиппу. И, услышав об этом, он бегом бросился искать иглу с огромным ушком, чтобы сделать апостолам приятное. Узнав об этом, Пётр говорит ему: «Дитя моё, не ищи ты огромную иглу, ведь способен Бог совершенно на любое дело. Но лучше принеси нам обычную иголку, маленькую».

И вот, принесли иглу, и все жители города собрались на это необычное зрелище. Пётр увидел идущего мимо верблюда и попросил подвести его к нему. Воткнул он иглу в землю и, воскликнув громким голосом, прикрикнул на животное: «Во имя Иисуса Христа, распятого при Понтийском Пилате, приказываю я тебе, о верблюд: пройди немедля через игольное ушко!» Тогда дырка в игле вдруг неимоверно расширилась, словно ворота, и прошёл через неё преспокойно тот верблюд, и весь народ это видел. Снова говорит Пётр верблюду: «Пройди-ка теперь обратно через иглу», — и снова прошёл верблюд на глазах у изумлённой толпы.

«Любопытно, — подумал Никита. — То, о чём Христос говорит в притче, Его ученики совершают своими руками. Но даже и после этого трудно уверовать богачу!»

Увидев это, говорит Онисифор Петру: «И точно, ты великий колдун. Но я всё равно не поверю, пока не проверю ваше чудо на своей иголке и на своём верблюде. Ваши — какие-то не такие». И, подозвав одного из своих рабов, Онисифор говорит ему тайком: «Отправляйся домой и доставь мне сюда верблюда и иголку. Найди же и осквернённую женщину и посади её верхом на верблюда, а также кусок свинины. Хоть эти мужи и колдуны, мы их с тобой перехитрим!» Узнав же об этой тайне духовным зрением, Пётр вздохнул тяжело — и говорит Онисифору: «О человек тяжкосердый, посылай своего раба, пусть доставит сюда верблюда, женщину и иглу вместе с мясом».

Когда доставили всё это, Пётр снова взял иглу, воткнул её в землю вместе с мясом, а женщина при этом сидела верхом на верблюде. И воскликнул Пётр: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа распятого — приказываю тебе, о верблюд: пройди немедля через эту иголку!» Тотчас же расширилось игольное ушко и стало словно ворота — и преспокойно прошёл через него верблюд. Тогда снова приказал Пётр верблюду: «Пройди-ка теперь обратно, дабы увидели все славу Господа нашего Иисуса Христа и дабы поверили в него самые маловерные!» И верблюд, конечно, снова прошёл невредимым через иглу.

«Прямо какие-то еврейские штучки: свинина, осквернённая женщина, — задумался Никита. — Интересно, что это ещё за скверная женщина: опять блудница или, может быть, в течении крови?»

Увидев это, Онисифор завопил громким голосом: «Воистину велик Бог Петра и Андрея, и отныне я верую во имя Господа вашего Иисуса Христа! И выслушай же теперь меня, о Пётр. Итак, есть у меня пашни, виноградники и поля; есть и двадцать семь литр золота и пятьдесят литр серебра; есть и множество рабов. Так вот, отдам я нищим имущество своё и всех рабов своих отпущу на свободу, чтобы и мне совершить хоть одно чудо, подобно вам». Отвечает ему на это Пётр: «Коли захочешь — совершишь какое угодно чудо именем Господа нашего Иисуса Христа».

Но лишь об одном печалился Пётр: как бы не оказались бездейственны силы Онисифора, ведь не принял он ещё печать Христову. Когда же размышлял он об этом, то голос с неба и говорит ему: «Прикажи ему сделать всё, что хочет, — так удостоверю Я его, как он желает». Говорит тогда Пётр бывшему богачу: «Давай, чадо, попробуй и ты сотворить что-нибудь подобное». Осмелел Онисифор и, подойдя к верблюду, приказал ему: «Во имя Господа Иисуса Христа и Его апостолов приказываю тебе, о верблюд, пройти через иголку!» И тотчас верблюд просунул в игольное ушко свою длинную шею… и застрял! Испугался тогда Онисифор и спросил апостола: «Почему же не прошёл он целиком, но только до шеи протиснулся?» И ответил Пётр: «А всё потому, что не крещён ты во имя Христово». И обратился к нему Онисифор: «Нет у меня нужды разузнавать о чудесах, ведь теперь я действительно верую во имя Христово. Итак, Пётр и вы, отцы-апостолы, войдите в дом мой и отдохните с дороги». Когда же зашли они туда, крестилась в ту ночь целая тысяча душ.

А на следующий день та женщина-блудница, которая всё ещё висела, прицепленная к облаку, узнала о случившемся и стала плакаться: «О, как же я не оказалась достойной уверовать вместе со всем городом? Ведь всё своё имущество раздам я нищим, а в доме своём девичий монастырь обустрою». Услышав это благое волеизъявление, вышел к ней Пётр и говорит: «О женщина, приказывает Владыка Христос, чтобы спустилась ты с воздуха на землю». Тотчас же опустилась она на ноги, нисколько не пострадав, а затем имущество своё руками апостолов раздала она нищим, было же его четыре литры золота и множество одеяний, а дом свой, как и обещала, сделала девичьим монастырём.

Апостолы же Господа нашего Иисуса Христа учредили в просвещённом отныне Городе варваров Церковь Христа, Бога нашего, — всех верующих во имя Отца и Сына и Святого Духа. И, рукоположив епископа, пресвитеров и диаконов, предали они их Богу, в Которого те уверовали и Которому слава и держава во веки веков, аминь!

Никита так привык уже к размеренному и сладкозвучному голосу Арефы, что внезапный ответ оппонента показался ему вороньим карканьем:

— А какое все эти россказни о верблюдах и блудницах, позвольте спросить, имеют отношение к вашему Византию?

— Очень даже прямое, — столь же бесстрастно ответил ему митрополит. — Не так давно, при благоверных царях Михаиле и Феодоре, здесь в Царствующем граде, в Каллистратовой обители, скончался исповедник иконопочитания — монах и пресвитер Епифаний. Убегая от общения с еретиками-иконо-борцами, он прошёл почти по всем берегам Эвксинского Понта и собрал там сведения о проповеди святого апостола Андрея, которые и изложил в составленном им житии. Епифаний этот был человек простой и не очень учёный, что видно хотя бы по стилю его повествования, но был он честный и преданный правде монах, ради неё не побоялся он исповедать веру в божественные образы. Поэтому и писания его заслуживают полного доверия. Так вот что он сообщает:

«В Синопе местные жители показали нам и ложа, и сидения блаженных апостолов Петра и Андрея, и весьма удивительный образ апостола Андрея (о котором они свидетельствовали, что он сотворил множество чудес и что этот образ написан при его жизни и творил знамения), и темницу, которую он самостоятельно открыл, сотворив крест и выведя Матфия и заключённых с ним, что должны были на следующий день умереть, и смоковницы, где он их спрятал, и берег, где он их крестил (а было их, говорят, всего семнадцать), и о семи бесноватых, как они исцелились, и о диких нравах тогдашних, но более — нынешних людей. Амиссцы же, в свою очередь, рассказали нам другое, а также что, когда два брата, наконец, разделили между собой весь мир, Петру выпало просвещать страны Запада, а Андрею — Востока».

«Ничего себе! — чуть не воскликнул вслух Никита. — Оказывается, есть целое житие апостола, а митрополит мне ничего про это не говорил… Впрочем, понятно, его дело — общецерковной и даже государственной важности, не чета моей деревенской проповеди!»

— И всё же я не понимаю, как это может быть связано с Византием, — не унимался картавый.

— Сейчас поймёшь наконец, — отвечал ему уже не без недовольства митрополит. — Итак, из Амиса Пётр пошёл на запад, то есть в ветхий Рим, как потом и его брат Андрей — в Патры Ахейские, а следовательно, должен был также миновать Византий, чтобы переправиться из Азии в Европу. Значит, и здесь побывал святой апостол Пётр, а где он бывал, там всегда проповедовал Христа.

— Но кафедры-то он здесь не основывал! — прокричал картавый.

Голос Арефы окончательно потерял прежнее спокойствие:

— Напомню тогда тебе, что, согласно Священному Писанию нашей Церкви, первую епископскую кафедру святой апостол Пётр основал вовсе не в Риме, а в Антиохии Сирийской, как повествуют…

— Остановитесь, братья, — прервал их вдруг третий, резкий и властный голос, в котором Никита сразу узнал голос святейшего патриарха Николая, носившего по своей прежней должности прозвище Мистик. Не время сейчас спорить, а не то, как это было во времена святейших патриархов Фотия и Игнатия, никогда не найти нам в этом деле согласия. Я пригласил вас сюда по другому, более важному делу, которое, словно адовы врата, грозит ниспровергнуть всю Святую Церковь Христову, чего да не будет!

И Арефа, и его противник, недовольно поглядывая друг на друга, всё же притихли.

— Ещё недавно казалось, — начал издалека патриарх, — миновало время всех губительных ересей, святые храмы заново украсились божественными образами, и даже далёкие варварские народы — болгары и росы — обратились ко свету Христовой веры. Вот и недавно мой доверенный человек, монах Евфимий, отправился к могущественному, но дикому племени алан, чтобы склонить сердце их правителя к послушанию Церкви и империи.

Для картавого эта новость была явно в диковинку. Николай же продолжил, воздев руки:

— Но вдруг, словно рыкающий лев, воздвиглась перед нами новая напасть, будто и вправду все беды Церкви нашей грозят от львов! Лев Исавр воздвиг гонение на святые иконы, Лев Армянин возобновил его, и вот теперь Лев Македонянин дышит злобой на Святую Церковь. Уже сразу после восшествия на престол покусился он на власть церковную, низверг с престола патриарха Фотия и поставил вместо него своего брата Стефана. А теперь хочет он нарушить все церковные и гражданские уставы: взял себе уже четвёртую жену, прижил от неё сына и заставил своего дворцового пресвитера обвенчать себя с ней. Ладно, ради спасения державы согласился я крестить его сына — его же самого на великий праздник Рождества не допустил войти Царскими вратами в Великую Церковь, так что входит он туда теперь с правой стороны, в митаторий. И делает вид, что ему только и нужно, что причаститься Святых Таин, и слёзно молит всех иерархов: «Надеюсь, — говорит, — на Христа, Сына Божьего, Который сошёл с небес ради спасения нас грешных. Да сжалится Он надо мною, самым грешным из всех, и обнимет, как блудного сына, и вновь примет меня в Свою вселенскую апостольскую Церковь — благодаря молитвам общего отца нашего патриарха и всего вашего святого сонма» — вот чем он лукаво и льстиво мнит поколебать твёрдость нашего клира. На самом же деле требует он разрешить ему вход в церковь не без умысла, полагая, что тем самым я признаю законным его четвёртый брак, попирающий все устои божеские и человеческие.

— Надо же, — аж прищёлкнул языком папский посланник, — четвёртый брак! Куда катится…

— Да, четвёртый, — резко оборвал его патриарх. — Вот и три с половиной недели назад, на день Святых Светов, добивался он входа в храм, утверждая, что якобы обещал я ему это, и ссылался на какие-то каноны великого Афанасия. Мне пришлось ответить: «Я-де бессилен, когда нет согласия митрополитов и особенно первопрестольного Арефы. Если же ты войдёшь самовольно, — говорю, — я тотчас же вместе со всеми моими людьми уйду отсюда прочь». И что вы думаете? Император решил прибегнуть к угрозам и говорит: «Кажется, владыка патриарх, — это он ко мне, — издеваешься ты над моей царственностью. Уж не презираешь ли ты нас, ожидая из Сирийской земли мятежника Дуку и надеясь на него?» — вот что он мне тогда сказал. Тогда я остановился в Царских вратах в молчании и скорби, так что Льву пришлось броситься на землю и со слезами сказать мне: «Войди, владыка, я не помешаю тебе. Из-за неизмеримого множества моих грехов, — говорит, — я справедливо и заслуженно страдаю». Значит, сдался. Но не окончательно.

— А от тебя, — Николай чуть не ткнул картавого пальцем в грудь, — посланник нашего святейшего римского собрата Сергия, ждём мы ныне помощи и поддержки в деле обличения этого нечестия! Поможешь ли ты нам?

Зазвучавший после небольшой, но тягостной паузы голос картавого приобрёл будто новую силу, он уже ощущал, как многое будет зависеть от его ответа, и потому подбирал слова очень медленно и осторожно: