Глава первая. Новороссийск
Глава первая.
Новороссийск
Выстоять!
Ранняя осень на Северном Кавказе - благодатная пора. Ласково и щедро светит солнце. Буйной зеленью покрыты горы, а рядом плещется море - теплое, синее Черное море. Ослепительно белые гребни волн набегают на берег, шуршат мелкой галькой. Мне не раз выпадало именно в это время года проводить здесь отпуск.
Но в сентябре 1942 года нас не радовали ни солнце, ни море. По существу, мы их и не видели. Их заслоняли тучи дыма и пыли. Влажный и горячий воздух клокотал от рева моторов и свиста пуль, а каменистая земля под ногами дрожала от непрерывных взрывов. Мы задыхались от пороховых газов, от нестерпимой жажды - воду здесь не так-то легко достать.
Наша 236-я стрелковая дивизия, где в ту пору я был комиссаром, входила в 18-ю армию и вела тяжелые оборонительные бои на рубеже горной реки Пшиш. Гитлеровцы рвались к Туапсе. Их авиация неистово бомбила позиции и тылы соединения. Вражеские снаряды и мины долбили скалы, вместе со стальными осколками в стенки окопов впивались куски камня. Атаки фашистской пехоты поддерживали десятки танков и самоходных орудий.
А у нас временами не хватало боеприпасов, особенно мин и снарядов подвозить их было очень трудно. Наша авиация редко появлялась над полем боя. Не было в дивизии и танков.
Обескровленные, вконец измотанные полки дрались с отчаянной храбростью, бросались в контратаки, порой попадали в окружение, ценой неимоверных усилий прорывали вражеское кольцо, чтобы сражаться на новых рубежах, отстаивая каждый метр родной земли.
В ночь на 7 сентября 1942 года, вернувшись в штаб до изнеможения уставшим, я прилег отдохнуть. Но вскоре меня разбудил дежурный:
- Товарищ полковой комиссар, вам срочная телеграмма. Приказано немедленно прибыть в штаб армии.
Бегу к машине, тороплю молодого водителя, который совсем некстати занялся регулировкой карбюратора. Наконец тронулись. Доехали быстро, без происшествий.
Я сразу же направился к члену Военного совета армии бригадному комиссару Петру Васильевичу Кузьмину, с которым был близко знаком по совместной службе (до назначения комиссаром дивизии я свыше года был заместителем начальника политотдела 18-й армии).
Петр Васильевич выглядел усталым и раздраженным. Причин для мрачного настроения хватало. Армия оборонялась из последних сил. На многих участках гитлеровские войска по-прежнему, хотя и значительно медленнее, чем раньше, продвигались вперед.
- Как дела в дивизии? - поздоровавшись, спросил Кузьмин.
Я кратко доложил: дела неважные, людей осталось м"ло, в недавних боях значительные потери понесла дивизионная артиллерия, боеприпасы на исходе. А враг продолжает жать...
- Знаю, что продолжает жать, - сердито перебил Петр Васильевич. - Но сейчас разговор не об этом, а о вас лично...
Он резко крутанул ручку полевого телефона, распорядился, чтобы к нему зашел начальник оргинструкторского отделения политотдела "с бумагой насчет Калашника".
Вошел батальонный комиссар Ноженко, молча дружески пожал мне руку и передал члену Военного совета сложенный вдвое небольшой листок. Кузьмин не спеша развернул его, сказал мне:
- Получено предписание об откомандировании вас на высшие курсы политсостава в город Белебей. Это где-то в Башкирии, если не ошибаюсь... Вообще-то не вовремя, но ничего не поделаешь - приказ.
- А кто же в дивизии вместо меня?
- Завтра сдадите дела полковому комиссару Михаилу Васильевичу Кольцову. Вы его, вероятно, знаете?
- Да, встречались до войны.
- Ну тем лучше. Назначен к вам и новый командир дивизии - генерал-майор Никита Емельянович Чуваков. Человек он энергичный и требовательный. Короче говоря, такой, какой сейчас нужен дивизии. А Кольцов - политработник волевой и с большим опытом. Полагаю, все будет в порядке. Познакомьте товарищей с частями, с командирами и комиссарами полков, одним словом - введите в курс дела. Им воевать, обороняться, а потом и наступать, поэтому они должны знать о дивизии и ее людях как можно больше - и хорошее и плохое. Сдадите дела, немедленно выезжайте в Белебей. Документы получите сейчас в штабе. Счастливого пути!
Рано утром 8 сентября в дивизию прибыли новые командир и комиссар. Втроем мы объехали полки, побеседовали с людьми. Сдача дел заняла значительно больше времени, чем предполагал Кузьмин. Лишь через полтора суток я стал собираться в путь.
Случилось, однако, непредвиденное. Пока я возился чемоданом, связисты штаба дивизии приняли новую телеграмму. В ней мне предлагалось вместо отъезда на курсы срочно прибыть в распоряжение командования Черноморской группы войск Закавказского фронта.
Прибыть срочно! Значит, что-то очень важное: телеграмма подписана командующим и членом Военного совета группы. Не станут же вызывать по пустякам. Хорошо, что все собрано, можно выехать сразу, не медля ни минуты.
Штаб Черноморской группы войск, образованной 1 сентября 1942 года, по имевшимся в дивизии сведениям, находился где-то между Туапсе и Лазаревской, а где именно - толком никто не знал.
- Найдем, товарищ полковой комиссар, - заверил меня водитель Жора Хачатуров, молодой, бойкий армянин. - Такой большой штаб люди должны знать. Спросим по пути...
Выехали затемно, но только на рассвете прибыли на место: отыскать штаб, не зная точно пункта его расположения, оказалось непросто.
Утром 10 сентября меня принял командующий группой генерал-полковник Я. Т. Черевиченко. Плотный, широкоплечий, уже далеко не молодой, он, прежде чем заговорить со мной, несколько раз прошелся взад-вперед по небольшой комнате, затем подробно стал расспрашивать о положении на участках обороны 32-й гвардейской и 236-й стрелковой дивизий.
- Трудно там, говорите? Ну что же, это не ново. На других участках не легче, - заключил командующий, выслушав мой доклад. - Трудно - это еще не значит безнадежно, - Потом сразу, без перехода: - А вызвал я вас, товарищ Калашник, вот по какому поводу. Военный совет фронта вчера принял решение назначить вас начальником политотдела сорок седьмой армии вместо раненного в последних боях полкового комиссара Гака. Приказ о назначении будет подписан позже, но к новому месту службы вам необходимо отбыть сегодня. Армия обороняется в районе Новороссийска. Собственно говоря, бои идут уже на улицах города, в его западной части. Обстановка там тяжелая, я бы сказал, даже очень тяжелая. Город наполовину занят войсками противника. Командование армии, по последним данным, находится сейчас на восточном берегу Цемесской бухты, в нескольких километрах от города... Я полагаю, нет нужды объяснять, что дальнейшая судьба Новороссийска и защищающих его войск сейчас полностью зависит от стойкости и мужества каждого подразделения, каждого бойца. Главное - стойкость и еще раз стойкость. Ни шагу назад! Решению этой задачи должна быть подчинена вся партийно-политическая работа. Основное внимание командиров и политработников необходимо сосредоточить на разъяснении бойцам требований приказа двести двадцать семь Наркома обороны. Вопросы есть?
Вопросы были, их не могло не быть. Но стоит ли надоедать командующему? У него и без того хватает забот. Выясню, что нужно, в политуправлении.
- Все ясно, товарищ командующий.
- Ну, если ясно, то у меня тоже все. Теперь идите в политуправление. Правда, начальника сейчас на месте нет, он в войсках. Поговорите с его заместителем бригадным комиссаром Брежневым. Он в курсе дела и даст вам все необходимые указания. Кстати, товарищ Брежнев только что вернулся из-под Новороссийска. Был и в сорок седьмой армии. Долго здесь не задерживайтесь. Сегодня же выезжайте к месту службы и приступайте к работе.
Политическое управление Черноморской группы войск размещалось примерно в километре от штаба. Сообщение командующего о том, что заместитель начальника политуправления недавно вернулся из-под Новороссийска, обрадовало меня возможностью получить самые свежие данные о положении в армии. К тому же с Брежневым можно поговорить по душам: Леонида Ильича я немного знал еще по Днепропетровску, где он до войны работал секретарем обкома партии. Не раз приходилось встречаться с ним и на фронте.
У заместителя начальника политуправления проходило совещание. Я с полчаса ждал в соседней комнате. Но вот дверь в кабинет открылась. Провожая участников совещания, Леонид Ильич увидел меня, дружески улыбнулся.
- Значит, курсы откладываются, Михаил Харитонович! - сказал он, пожимая мне руку. - И правильно. Неподходящее сейчас время разъезжать по тылам.
Брежнев ввел меня в скромно обставленную комнату и сразу приступил к делу: подробно рассказал о положении в районе Новороссийска, о состоянии войск 47-й армии, кратко охарактеризовал некоторых командиров и комиссаров.
- Не стану тебя утешать, обстановка там тяжелая, - хмурясь, продолжал Леонид Ильич.
Из разговора с Брежневым я узнал, что бывший командующий 47-й армией смещен и с 8 сентября армией командует генерал-майор А. А. Гречко. Вместо погибшего члена Военного совета армии бригадного комиссара И. П. Абрамова назначен полковой комиссар Е. Е. Мальцев. Начальник штаба генерал-майор А. Г. Ермолаев - тоже в армии человек новый, принял дела всего неделю назад. Соединения и части крайне малочисленны, а пополнение поступает медленно. В некоторых частях не хватает вооружения. Большие трудности с подвозом боеприпасов и продовольствия. Все острее чувствуется усталость войск.
- Вот такие дела, Харитоныч. Работать придется много. Главная задача мобилизовать людей на еще большую стойкость, на отпор врагу, остановить немцев, перемолоть их силы в горах, не допустить в Закавказье. - Леонид Ильич ободряюще улыбнулся, положил мне на плечо руку: - Догадываюсь, о чем думаешь. О том, что будет трудно? Ведь так? Трудностей хватит, в этом нет сомнения, но, полагаю, все уладится. Народ в сорок седьмой боевой, обстрелянный. С такими людьми только и работать: если надо - горы своротят. Их мужеству, выносливости и стойкости можно позавидовать. Особенно храбро дерутся морские пехотинцы. Настоящие орлы...
Он рассказал о боях в районах Глебовки, Молдаванского, на перевале Волчьи Ворота. 83-я морская стрелковая бригада и 16-й батальон морской пехоты при поддержке артиллерийской батареи старшего лейтенанта В. И. Лаврентьева в течение суток сдерживали в несколько раз численно превосходящего противника. Исключительную стойкость показали бойцы и командиры 103-й стрелковой бригады в боях за станцию Верхне-Баканскую. Трое суток они сражались в окружении, отвлекая на себя крупные силы врага, что позволило остальным частям своевременно отойти на внутренний обвод обороны Новороссийска. А потом бригада прорвала кольцо окружения и организованно заняла новый рубеж в районе горы Долгой.
Заместитель начальника политуправления группы войск еще раз напомнил о приказе № 227. Основной смысл этого приказа, подчеркнул он, - стоять насмерть, ни шагу назад. Надо, чтобы каждый проникся сознанием, что дальше отступать нельзя, умом и сердцем понял, что дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов нашей страны. Пора решительно покончить с пустой болтовней о том, будто враг выдохнется и сам прекратит наступление. Остановить продвижение гитлеровских войск во что бы то ни стало необходимо теперь, иначе будет поздно. Не менее важно воспитывать у людей наступательный порыв, готовить их к решительному наступлению, к изгнанию фашистской нечисти с нашей земли. В конце концов такое время наступит и на Кавказе, как это было под Москвой.
Леонид Ильич прошелся по комнате.
- Вот, кажется, и все. Работать придется много. А теперь тебе пора в путь. Время не ждет. Приедешь, познакомишься с обстановкой, с людьми, обязательно позвони... И вот еще что, - добавил он, пожимая мне руку. Передай мой привет Евдокиму Мальцеву. Напомни ему, чтобы он не только сам выступал перед бойцами почаще, но и решительнее требовал от командиров более активного участия в разъяснении требований приказа двести двадцать семь. У него в этом отношении, как у члена Военного совета, прав гораздо больше, чем у тебя.
Тем, кто не воевал, в особенности людям молодым, знающим о войне лишь по книгам и воспоминаниям старших, вероятно, не так просто понять, что значил в ту пору для войск Красной Армии приказ № 227 Наркома обороны. Поэтому я кратко напомню военно-стратегическую обстановку, которая сложилась к концу лета сорок второго года на южном направлении.
Враг бешено рвался вперед. Под напором превосходящих сил гитлеровской военной машины наши войска отступали, все дальше отходили на восток. Некоторые части и подразделения далеко не всегда оказывали достаточно упорное сопротивление пехоте и танкам противника. Были случаи, когда отдельные командиры без приказа отводили подразделения и части, не использовали возможностей для контратак, для навязывания противнику боев в невыгодных для него условиях.
В начале июля немецко-фашистские войска вышли к Дону, завязали бои в районе Воронежа. К середине июля они полностью заняли Крым. Чуть позже гитлеровцы на широком фронте прорвали нашу оборону между Доном и Северским Донцом, захватили Ростов, форсировали Дон. Их танковые и моторизованные войска вышли в Задонские и Сальские степи.
Обстановка требовала решительных мер. Необходимо было во что бы то ни стало задержать, остановить дальнейшее продвижение врага.
И вот тогда, в конце июля 1942 года, в войска поступил приказ, суровый и грозный, как сама война. В нем со всей откровенностью раскрывалась исключительная серьезность положения и делался категорический вывод: "Отступать дальше - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину... Пора кончить отступление... Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности... Ни шагу назад без приказа высшего командования!"[1].
Приказ обязывал командиров и политработников всех степеней настойчиво вести борьбу за дальнейшее укрепление политико-морального состояния войск, за воспитание личного состава соединений и частей в духе строжайшего соблюдения дисциплины и упорства в обороне. Родина, Коммунистическая партия этим приказом напоминали воинам об их ответственности за судьбы страны.
В разъяснении приказа Наркома участвовали все командиры. Они выступали на служебных совещаниях, партийных и комсомольских собраниях, проводили беседы с бойцами, произносили горячие, мобилизующие речи на митингах перед боями. Основная же тяжесть ответственности за доведение требований приказа до каждого защитника Родины лежала на партийно-политическом аппарате войск.
Практические задачи, которые ставились в приказе, - остановить наступление врага, стоять насмерть, до последней возможности защищать и отстаивать каждую пядь советской земли - были осуществлены не сразу. Отход наших войск в направлении Сталинграда и на Северном Кавказе все еще продолжался. Однако приказ, несомненно, сыграл огромную роль в укреплении боевого духа войск, в усилении их стойкости, в повышении ответственности бойцов и командиров за судьбы Родины.
...Изрядно потрепанный "виллис" осторожно пробирался сквозь поток грузовиков и повозок, заполнявший изрытое воронками узкое шоссе. Над головой кружили "рамы" - вражеские разведывательные самолеты. Прилетали они со стороны занятого гитлеровцами Таманского полуострова. Вслед за ними появлялись "хейнкели" и "юнкерсы", с дьявольской методичностью сбрасывали бомбы на скопления машин и подвод, на временные прифронтовые госпитали, на походные кухни, на огневые позиции нашей дальнобойной артиллерии.
Линия фронта, зыбкая и не очень надежная ввиду малочисленности наших оборонявшихся войск, пролегала совсем недалеко - в лучшем случае в трех-четырех десятках километров от морского побережья, а у Новороссийска она подходила к самому берегу.
Жора Хачатуров ловко объезжал многочисленные воронки и колдобины, временами резко тормозил. Свернуть в сторону, чтобы обогнать неторопливо двигавшиеся грузовики, часто не было возможности: слева - море, справа горы.
В штаб армии я рассчитывал попасть часам к двум дня. Но при объезде очередной воронки в машине что-то заскрежетало. Хачатуров виновато пожал плечами:
- Кажется, засели надолго, товарищ полковой комиссар.
Вскоре возле нашего "виллиса" остановилась полуторка. Хачатуров, переговорив с ее водителем, доложил:
- Машина идет в штаб армии. Как раз вам по пути, товарищ полковой комиссар.
Я пересел в кабину грузовика. Пожилой усатый шофер, не сказав ни слова, включил скорость. Несколько километров проехали молча. Усач не обращал внимания ни на обстрел, ни на бомбежку. Только неподалеку от Архипо-Осиповки, увидев целую стаю немецких самолетов, он подвел машину к стене кирпичного здания, заглушил мотор и сказал:
- Чуть переждем, товарищ полковой комиссар. Отбомбятся фрицы, двинемся дальше. Тут уж теперь совсем недалеко. Эту дорогу я хорошо знаю. До войны работал здесь, возил курортников. Теперь, конечно, не то что раньше, шоссе разбито, исковеркано. Но ничего, доберемся.
Четверть часа спустя мы снова тронулись. Водитель по-прежнему молчал, сосредоточенно глядел вперед, стискивая в больших рабочих руках баранку. Только у Геленджика он нарушил молчание:
- Вот тут я жил до войны. Свой дом имел, небольшой садик... Отсюда и на фронт пошел.
- А семья и теперь здесь? - поинтересовался я. - Может, заедем? Когда еще вот так придется вам попасть в родные места?..
- Семья? - горестно вздохнул боец. - Была семья, товарищ полковой комиссар, а теперь ничего не осталось.
- Как так?
- Все проклятая война. Прямое попадание бомбы в дом. Жену и младшую дочку Танюшку сразу насмерть. Сыновья - Сережке восьмой пошел, Витальке недавно исполнилось одиннадцать - где-то бегали, потому и уцелели. Поселковый Совет определил ребят в детский дом: их отвезли в Батуми. Так что заезжать некуда и не к кому.
До конца пути водитель больше не проронил ни слова.
...Политотдел вместе с отделами и службами штаба армии располагался у Кабардинки, в небольшой деревушке, лепившейся на заросшем лесом горном склоне в стороне от шоссе. Я попрощался с водителем и зашагал пешком. В одной из хат с многочисленными пристройками и сараюшками разыскал старшего батальонного комиссара Василия Николаевича Котенко - заместителя начальника политотдела армии. По его выправке нетрудно было догадаться, что в армии он не новичок.
Познакомились. Узнав, что я назначен начальником политотдела армии, Котенко коротко рассказал мне об обстановке.
В Новороссийске второй день идут уличные бои. Особенно упорно сражаются морские пехотинцы - батальоны майора А. А. Хлябича, капитана В. С. Богословского, капитан-лейтенанта А. И. Вострикова, старшего лейтенанта М. Д. Зайцева. При отражении многократных вражеских атак в течение последней недели много раз отличались бойцы 1331-го стрелкового полка, в котором военкомом старший политрук Швец. На их боевом счету за это время более тысячи уничтоженных гитлеровцев. Стойко дерутся и многие другие части. Например, 1-я морская стрелковая бригада в районе Неберджаевской отразила десятки атак численно превосходящих войск противника. За две недели боев не было случая, чтобы моряки отошли со своих позиций без приказа старших начальников. За это время бригада вывела из строя множество фашистских солдат и офицеров, уничтожила 3 вражеских танка, 7 артиллерийских и минометных батарей, 22 пулеметные точки, 24 грузовика с войсками и боеприпасами, 9 дзотов. 142-й батальон бригады во главе с командиром капитан-лейтенантом Кузьминым и комиссаром старшим политруком Родиным несколько дней дрался в окружении, сейчас снова прорвался к своим. За стойкость и мужество семьдесят краснофлотцев, командиров и политработников батальона представлены к правительственным наградам.
Успешно сражается 318-я горнострелковая дивизия, которой командует генерал-майор А. А. Гречкин. Важную роль сыграла во всем этом партийно-политическая работа. Ее умело организует начальник политотдела батальонный комиссар Г. И. Дысин. В дивизии лишь за последние дни вступили в партию десятки бойцов и командиров.
Рассказ об успешных действиях наших частей Котенко неожиданно закончил печальным признанием:
- И все-таки большую часть города пришлось оставить... Сейчас части армии ведут бои в районе цементных заводов "Пролетарий" и "Октябрь". Немцы продолжают атаковать. Сил и средств у них гораздо больше, чем у нас. В боях на подступах к Новороссийску наши войска недостаточно использовали преимущества горно-лесистой местности, а гитлеровцы не упускали возможности скрытно засылать в наши тылы и на фланги свои группы автоматчиков и наносить внезапные удары. Наблюдаются случаи и явной неорганизованности. 104-й стрелковый полк 77-й дивизии, например, дважды без приказа оставлял свои оборонительные позиции. Командир дивизии не принял необходимых мер, чтобы выправить положение, за что отстранен от должности...
Я сказал, что мне хотелось бы побыстрее доложить о своем прибытии командованию.
- Генерал Гречко и полковой комиссар Мальцев сейчас на командном пункте, - пояснил Котенко. - Сюда, вероятно, подъедут только поздно вечером. А пока отдохните после дороги, утомились ведь.
Действительно, я сильно устал, но для отдыха не было времени. Надо было побольше узнать о состоянии войск. Тут как раз вернулся из 216-й стрелковой дивизии начальник оргинструкторского отделения политотдела армии батальонный комиссар И. А. Скуратовский.
Привычно одернув выцветшую от многократной стирки и южного солнца хлопчатобумажную гимнастерку и бросив смущенный взгляд на свои густо покрытые пылью кирзовые сапоги, он представился. По выправке, по всему поведению Скуратовского чувствовалось, что он кадровый политработник. Обстоятельно, со знанием дела доложил он о положении в 216-й дивизии.
Во время нашей беседы в комнату быстрым легким шагом вошел еще один политработник - худощавый, широколобый, с волнистой шевелюрой, - четко доложил:
- Старший политрук Гречухин, агитатор политотдела армии. Прибыл из восемьдесят третьей морской стрелковой бригады, куда выезжал по заданию старшего батальонного комиссара Котенко...
- Ну и как обстоят дела в бригаде? - спросил я.
- Бригада обороняется в районе цементного завода "Октябрь". Сегодня успешно отразила шесть атак противника. - Чуть краснея, старший политрук добавил: - Мне тоже пришлось принять участие в боях. Иначе нельзя было...
Позже я узнал, что А. А. Гречухин не просто участвовал в отражении вражеских атак. В решающий момент он заменил раненого командира роты.
Агитатором политотдела армии Алексей Андреевич стал всего несколько дней назад. Пришел на эту должность из 547-го гаубичного артиллерийского полка, где был комиссаром батареи, показал себя умелым организатором и воспитателем, не раз отличался в боях. Человек интеллигентный, образованный, он умел говорить с людьми. Бойцы любили Гречухина и прислушивались к каждому его слову.
Из оперативного отдела штаба армии по телефону сообщили, что с КП прибыли командующий и член Военного совета и что на двадцать два часа назначено заседание Военного совета. Все складывалось как нельзя лучше: представлялась возможность познакомиться сразу со всем руководством армии.
Моя встреча с А. А. Гречко и Е. Е. Мальцевым состоялась в просторной, чисто прибранной комнате. Я кратко доложил о своем назначении и прибытии к месту службы. Андрей Антонович вышел из-за стола, крепко и энергично пожал мне руку.
- Ну что же, комиссар, будем воевать вместе. Приехали вы как раз вовремя. Для вас, политотдельцев, и сейчас работы, как говорится, через край, а будет еще больше. - Он посмотрел на часы. - Через сорок пять минут начнем заседание Военного совета. А пока присаживайтесь, знакомьтесь с обстановкой.
Евдоким Егорович Мальцев привстал со стула, молча, кивком головы, ответил на мое приветствие. Мы склонились над разложенной на столе картой. Речь пошла о практических мерах по закреплению войск в районе цементных заводов и на других участках. Андрей Антонович негромко называл номера частей, фамилии командиров и делал соответствующие пометки на карте. Евдоким Егорович, устало хмуря густые черные брови и непроизвольно поглаживая бритую голову, время от времени бросал короткие реплики:
- Нет, четырнадцатый не надо, по-моему, трогать, пусть остается на месте. Я был у них. Они там крепко обосновались... А Кулакову следовало бы дать немного пополнения. У него в полках совсем мало людей.
Так я познакомился со своими новыми начальниками.
Андрей Антонович Гречко уже тогда был хорошо известен на нашем фронте. Близко знавшие Гречко командиры и политработники называли его человеком твердым, обладающим недюжинными способностями.
Меня поражала его неиссякаемая энергия. Выглядел он бодро. Глядя на него, невозможно было представить, что последние двое суток, после вступления в командование 47-й армией и Новороссийским оборонительным районом, ему и часа не довелось отдохнуть.
Все мы тогда были относительно молоды, успели привыкнуть к трудностям и испытаниям войны. Но далеко не каждый мог вот так по нескольку суток работать без сна. После я часто бывал с А. А. Гречко в сражающихся войсках. Как бы трудно ни складывалась обстановка, он оставался спокойным, собранным, быстрым и точным в принятии решений. Только лицо становилось более строгим, а взгляд сосредоточенным и властным. Он никогда никому не устраивал разносов, отдавал распоряжения ровным негромким голосом. И эта его постоянная выдержка, спокойная распорядительность оказывали благотворное влияние на подчиненных, укрепляли в них веру в свои силы.
Есть люди, которые по самому складу характера как бы рождены быть военными. Их трудно, почти невозможно представить на другой работе. Таким именно человеком, в полном смысле военным по призванию, запомнился мне с первой встречи Андрей Антонович Гречко.
Я уже многое знал о боевом пути командарма. Знал, что в Красную Армию он вступил добровольно шестнадцатилетним подростком. Участвовал в гражданской войне, вырос до командира, в двадцать пять лет вступил в партию. Блестяще окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, через пять лет, в 1941 году, столь же блестяще окончил Академию Генерального штаба. В начале войны командовал дивизией, затем корпусом, а в апреле сорок второго принял под свое начало армию.
Я пишу об этом не потому, чтобы сказать еще одно доброе слово о выдающемся советском полководце, - его боевые заслуги перед Родиной и без того хорошо известны. Пишу для того, чтобы напомнить молодым, как закономерен был в годы войны взлет многих и многих наших талантливых военачальников, верных сынов Коммунистической партии и народа.
Член Военного совета Евдоким Егорович Мальцев поначалу показался мне суровым и замкнутым. Я даже подумал: "Наверное, любит побушевать, когда что не по нем. Такому лучше не попадаться под горячую руку". Но это первое впечатление оказалось ошибочным. Позже я убедился, что, несмотря на внешнюю суровость, Евдоким Егорович - прекрасный товарищ, добрый и общительный, хотя до щепетильности требовательный к себе и подчиненным. А тогда, поздним вечером 10 сентября 1942 года, после того как наши войска оставили большую часть Новороссийска, естественно, было не до проявления добрых чувств. Утомленное лицо члена Военного совета выражало досаду и горечь.
В комнату вошел стройный тщательно выбритый генерал-майор в мундире без единой складки. Отдал честь, снял фуражку, повесил ее на гвоздь, провел два-три раза расческой по волнистым рыжеватым волосам. Это был начальник штаба армии А. Г. Ермолаев.
- Знакомьтесь, Александр Григорьевич, - сказал ему Гречко, кивнув в мою сторону. - Наш новый начальник политотдела Михаил Харитонович Калашник.
- Значит, нашего полку прибыло, - протянул мне руку начальник штаба и улыбнулся. - Все идет по плану... Откуда к нам?
- Из восемнадцатой армии. Последнее время был комиссаром дивизии.
- Неплохо. Выходит, и дивизионной ухи хлебнули...
Вслед за Ермолаевым один за другим появились начальники родов войск, отделов и служб штаба. Последним пришел второй член Военного совета старший батальонный комиссар Николай Зосимович Тележкин. Негромко поздоровался, сел неподалеку от стола командующего, устало расправил плечи. Вероятно, он только что вернулся из далекой поездки - не успел стряхнуть с одежды дорожную пыль.
Когда все расселись по местам, на минуту воцарилась тишина. Отчетливее стали слышны артиллерийские выстрелы, взрывы мин и снарядов.
Заседание Военного совета началось точно в назначенное время и продолжалось часа полтора. Командующий предоставил слово начальнику штаба, который кратко доложил обстановку.
Войска армии и части моряков Черноморского флота остановили противника на рубеже юго-восточная часть Новороссийска, цементные заводы, Адамовича Балка. Далее линия обороны проходит по горному хребту южнее станиц Абинская и Ахтырская. Гитлеровцы по-прежнему имеют значительное превосходство в силах и средствах, хотя в результате последних боев понесли тяжелые потери. В районе Новороссийска против наших войск действуют соединения 5-го немецкого армейского корпуса в составе 9-й пехотной дивизии генерал-майора Шлейница, 73-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта фон Бюнау и румынский кавалерийский корпус из трех дивизий. Они стремятся полностью овладеть Новороссийском и далее наступать вдоль Черноморского побережья. Войска противника имеют надежное прикрытие с воздуха и все еще значительное количество танков...
Задача войск армии - закрепиться на занимаемых рубежах, постоянно сковывать действия врага контратаками. Необходимо полнее использовать возможности горно-лесистой местности для проникновения боевых групп в тылы и на фланги вражеских войск, чтобы наносить по ним внезапные удары. Особенно важно пресечь непрекращающиеся попытки гитлеровцев прорвать нашу оборону северо-восточнее Новороссийска и развить наступление вдоль побережья для соединения со своим 57-м танковым и 44-м армейским корпусами, которые рвутся к Туапсе с севера...
Командующий дал возможность высказать свои соображения начальникам разведывательного и оперативного отделов штаба, члену Военного совета по тылу. О политическом обеспечении боевых действий войск рассказал полковой комиссар Мальцев.
Подведя итог обмену мнениями, генерал Гречко объявил решение. Суть его сводилась к тому, чтобы на всех рубежах стоять насмерть, держаться до последней возможности, принять все меры к укреплению обороны.
- А теперь, товарищи, за работу, - добавил он. - Дорога каждая минута.
После заседания Военного совета я собрал офицеров политотдела, вернувшихся к тому времени из войск. Сообща обсудили, как усилить политическую работу в частях. Договорились, что на рассвете все снова отправятся в соединения.
Ночь, помнится, прошла относительно спокойно - велась обычная, "сторожевая" перестрелка. А под утро снова загремела канонада. Фашисты двинулись - на позиции 77-й стрелковой дивизии полковника Е. Е. Кабанова и 16-й отдельной стрелковой бригады полковника П. И. Левина. Начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Усейн Ага-Бала оглы Джавадов вскоре сообщил по телефону, что гитлеровцы атакуют крупными силами пехоты при поддержке танков, что части и подразделения дивизии дерутся храбро, но держаться очень трудно. В течение дня он еще несколько раз связывался с ПОармом по телефону, докладывал, что бой не стихает. Гора Колдун не раз переходила из рук в руки. Все же к вечеру немцы овладели ею.
Утром я заехал в армейский госпиталь, чтобы повидаться со своим предшественником - полковым комиссаром М. М. Гаком. Но разговора не получилось: раненый плохо себя чувствовал. Вскоре его эвакуировали в тыловой госпиталь.
* * *
Вместе со Скуратовским поехали в 216-ю стрелковую дивизию, оборонявшуюся на рубеже поселок Эриванский, станица Шапсугская. Ее задача заключалась в том, чтобы не допустить прорыва противника к Геленджику.
Знакомство с войсками армии я начал с этой дивизии не случайно. Неделю назад в одном из ее полков случилось чрезвычайное происшествие: несколько бойцов в разгар боя самовольно оставили позицию.
- Поезжайте в двести шестнадцатую, - посоветовал мне Е. Е. Мальцев. Разберитесь на месте в причине чепе. Кстати, с людьми познакомитесь. Комиссаром там Володарский, начальником политотдела Бурдасов. Политработники способные, но чего-то им недостает, не все у них ладится.
В дивизии уже работала группа офицеров политотдела армии. Мы решили всесторонне изучить состояние партийно-политической работы в полках и подразделениях, чтобы практически помочь товарищам наладить дело. Изучение практики партполитработы предполагало прежде всего встречи и беседы с людьми - красноармейцами, командирами, политработниками. Я побывал на позициях, разговаривал со многими воинами. Настроение у людей было боевое. Стало ясно, что инцидент с несколькими молодыми бойцами - явление случайное, не дающее повода к серьезному обвинению командования дивизии. О комдиве, комиссаре и начальнике политотдела все, с кем мне довелось тогда беседовать, отзывались с большим уважением и похвалой. Эти отзывы, как впоследствии я не раз убеждался, были вполне заслуженными. А между тем мой первый разговор с ними был не из легких, поскольку речь шла о чрезвычайном происшествии.
После знакомства с состоянием дел в частях мы провели разбор результатов проверки в присутствии комдива генерал-майора А. М. Пламеневского, комиссара Л. Г. Володарского, начальника политотдела И. В. Бурдасова, командиров и комиссаров полков.
Недостатки в партийно-политической работе имелись. Слабо работали некоторые ротные партийные и комсомольские организации, многие из них в результате последних трудных боев и значительных потерь фактически распались. Разбор заявлений бойцов и командиров о приеме в партию и комсомол порой без каких-либо серьезных причин затягивался. Далеко не всегда целеустремленно велась воспитательная работа с воинами нерусской национальности.
Слушая мои замечания, генерал Пламеневский согласно кивал головой: дескать, все правильно. Массивный, несколько полноватый, спокойно-сдержанный, в больших очках в черной оправе, он чем-то напоминал школьного учителя, хотя мне уже было известно, что всю сознательную жизнь Александр Михайлович провел в армии. В дивизии он тоже не новичок командует ею уже около года.
Надо сказать, что в то время на нашем участке фронта было немного старших командиров со столь продолжительным стажем командования одним соединением. Малейшая неудача - а летом сорок второго года на южном театре боевых действий их было немало - вела к перестановке командного состава. И если комдиву А. М. Пламеневскому, комиссару дивизии Л. Г. Володарскому удалось избежать подобных неприятностей, то это уже само по себе являлось положительной характеристикой.
Разговор велся, как говорится, начистоту. После моего непродолжительного обзорного доклада первым выступает комдив. Ни одного возражения против моих критических замечаний! Более того, генерал во многом дополняет меня, откровенно рассказывает о своих собственных промахах, о недостатках в работе командиров и комиссаров полков, о пробелах в деятельности политотдела дивизии.
- О том, что у нас не все гладко, мы знаем, - говорит он в заключение. - Стараемся по мере сил исправлять недостатки. Но главная беда не в отдельных промахах, а в том, что дивизия до предела измотана, люди устали. К тому же еще перебои с подвозом боеприпасов и продовольствия...
- В штабе армии считают двести шестнадцатую дивизию одной из наиболее обеспеченных и боеприпасами, и продовольствием, и личным составом, - не очень уверенно возражаю я комдиву, хотя во многом и соглашаюсь с ним.
- Как там у вас думают, не знаю, - недовольно говорит Пламеневский, - а у меня в каждом стрелковом полку по полторы-две сотни активных штыков и артиллерия располагает всего половиной боекомплекта.
- Людей мало, пополнения не получаем, - дополняет комдива комиссар Володарский. - Всех, кого можно, послали из тыловых подразделений на передовую. Оголили тылы до предела, больше брать некого.
- Ну а те, что струсили, тоже из тыловиков?
- Нет, те из пополнения, - хмуро поясняет комиссар. - Пришли к нам недели две назад.
- Не такие уж новички. Все-таки две с лишним недели воевали.
- Я не говорю, что новички, но молодые, по-настоящему не обстрелянные ребята. А тут, понимаете, танки, бомбежка, артиллерия бьет, фашисты прут напролом. Одним словом, ад кромешный. Ну и не выдержали... Это у нас первый случай. А вообще-то молодежь дерется что надо, особенно комсомольцы.
О нехватке людей, боеприпасов, о перебоях в доставке продовольствия говорили в своих выступлениях также командиры и комиссары частей. Тем не менее общий тон выступлений был оптимистическим. Положение на фронте оставалось еще тяжелым, было трудно, драться приходилось изо всех сил, противник часто бросал в бой свежие резервы, но уже чувствовалось - его нажим ослабевает. Еще немного, и враг будет остановлен. Но чтобы приблизить этот момент, необходимо сражаться еще упорнее.
Кое в чем нам пришлось поправить политработников дивизии. Слишком уж они порой полагались на силу приказов и распоряжений: мол, достаточно приказать - и все будет сделано. Мы потребовали, чтобы каждый приказ, каждое распоряжение дополнялись разъяснительной работой, чтобы люди более отчетливо видели главную цель и были полны решимости во что бы то ни стало добиться ее осуществления.
Так завершилось мое первое посещение 216-й стрелковой дивизии. Позже я бывал в ней неоднократно в дни успехов и в дни неудач. Всякий раз, как бы ни складывалась обстановка, меня радовали смелость и твердость комдива в принятии решений, умение политработников дивизии быстро и оперативно реагировать на все изменения боевой действительности.
В послевоенные годы бывший комдив преподавал в Академии Генерального штаба. Был он уже далеко не молод, но по-прежнему бодр, внимателен к людям. Его лекции, основанные на богатом боевом опыте минувшей войны и на достижениях современной военной науки, пользовались у слушателей большой популярностью. После увольнения из армии Лев Григорьевич Володарский долгие годы вел посильную общественную военно-патриотическую работу среди трудящихся Свердловска, где поселился будучи уже в отставке.
В первые дни после назначения на должность начальника политотдела 47-й армии побывал я и в ряде других соединений. Встречался и беседовал с командирами и политработниками, с сотнями бойцов и сержантов. Много полезного дали мне эти беседы. В частности, я еще и еще раз убеждался, как важно вовремя поддержать ценную инициативу, почин самых смелых и отважных.
В ту пору в нашей армейской газете "Фронтовик" было напечатано обращение, подписанное группой бойцов и командиров 383-й стрелковой дивизии Героя Советского Союза генерал-майора К. И. Провалова и 81-й морской стрелковой бригады полковника П. К. Богдановича. Авторы обращения писали, что создали у себя из молодых бойцов ударные истребительные группы и отряды, которые успешно действуют в условиях горной местности, наносят войскам противника большой урон. Отряды истребителей создаются из добровольцев. Они выслеживают противника, совершают внезапные налеты на вражеские тылы, устраивают засады в ущельях. Результаты их действий налицо - уничтожены сотни вражеских солдат и офицеров, добыты ценные "языки". Авторы обращения призывали создать такие отряды во всех частях фронта.
Мы обсудили обращение у себя в политотделе. По нашему представлению Военный совет дал практические указания войскам немедленно приступить к созданию ударных истребительных комсомольско-молодежных групп и отрядов. При содействии и поддержке командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций эта ценная инициатива быстро нашла широкое распространение.
Вступая в ударные истребительные отряды, молодые снайперы, разведчики, подрывники, стрелки из противотанковых ружей, гранатометчики, артиллеристы давали клятву - настойчиво выслеживать и беспощадно уничтожать немецко-фашистских захватчиков, громить боевую технику врага, изо дня в день увеличивать свой боевой счет.
Многие такие отряды возглавлялись офицерами. Пробираясь горными тропами на фланги и в тылы вражеских войск, молодые бойцы не давали гитлеровцам покоя ни днем, Аи ночью. Особенно смело и решительно действовали группы, созданные из краснофлотцев - морских пехотинцев.
По счастливой случайности, у меня сохранилась тетрадь, в которой я вел тогда лаконичные записи об увиденном и услышанном. Вот несколько выдержек из нее.
"Ударная комсомольско-молодежная группа истребителей в составе семи краснофлотцев под командованием заместителя политрука В. Тертычного нанесла из засады неожиданный удар по колонне фашистской пехоты. Уничтожено более двадцати немецких солдат и офицеров".
"Бойцы младшего лейтенанта В. Щетинина, действуя в тылу врага, за сутки уничтожили немецкий обоз с продовольствием и боеприпасами, истребили 18 гитлеровцев. Комсомольцы подожгли также большой склад с горючим".
"За два дня "охоты" снайпер-краснофлотец П. Сажаев уничтожил 15 оккупантов..."
Сообщения о действиях ударных отрядов регулярно публиковались в армейской и дивизионных газетах. Узнавали мы о них и из политдонесений, поступавших в политотдел армии из корпусов, дивизий и бригад.
Во второй половине сентября успешный рейд совершил отряд под командованием младшего политрука А. Лукашева. Смельчаки получили задание пробраться в район занятой врагом железнодорожной станции, чтобы оттуда ударить в тыл немецким подразделениям, атаковавшим позиции наших войск на подступах к одному из цехов цементного завода "Октябрь". Продвигаясь вдоль железнодорожного полотна, бойцы увидели на путях разбитые, но все еще державшиеся на колесах платформы - площадки нашего бронепоезда. Младший политрук решил проверить, не осталось ли там раненых, чтобы оказать им помощь. Ни души. Обходя орудийные площадки, Лукашев нашел две уцелевшие пушки и рядом с ними ящики со снарядами. Но орудия оказались без замков.
Из-за кустов появился незнакомый боец. Назвал себя красноармеец Коваль, замковый с бронепоезда.
- А почему вы здесь?
Оказалось, когда гитлеровцы подбили паровоз, командир батареи приказал Ковалю снять и зарыть орудийные затворы. Пока боец выполнял задание, команда покинула разбитый бронепоезд и отошла. Найти своих Ковалю не удалось.
- А где затворы?
- Сейчас принесу.
Лукашев приказал своему заместителю с большей частью отряда продолжать движение к станции, а сам с двумя бойцами привел одну из пушек в боевое состояние. Панорама ее оказалась поврежденной, стали наводить на глазок. Лукашев развернул орудие в сторону кирпичного здания, где, по имеющимся сведениям, размещался какой-то немецкий штаб. Одиннадцати выстрелов хватило, чтобы разрушить здание. После этого огонь был перенесен на баню, где в тот субботний вечер мылись гитлеровцы. А последние двадцать снарядов достались двигавшемуся неподалеку немецкому обозу. Фашисты не сразу поняли, откуда по ним стреляют. Когда опомнились и обрушили по разбитому бронепоезду огонь минометов, смельчаки уже присоединились к отряду.
Поступало много донесений о том, что ударные комсомольско-молодежные отряды успешно действуют из засад.
Десять краснофлотцев-разведчиков под командованием младшего политрука Николая Воронцова укрылись у горной тропы. На рассвете из-за поворота появился мотоцикл, в коляске которого сидел немецкий обер-лейтенант. Из кустов прогремели выстрелы. Мотоциклист был убит, офицер пытался бежать, но был схвачен и доставлен в штаб соединения. На допросе он дал ценные показания. На следующий день отряд Воронцова напал на целое вражеское подразделение, отдыхавшее в лесу. Только в одной этой схватке комсомольцы уничтожили два десятка гитлеровцев.
Смелые, дерзкие рейды ударных комсомольско-молодежных отрядов явились деловым откликом на приказ Народного комиссара обороны о самоотверженной защите каждого метра советской земли.
Широко популяризируя опыт лучших комсомольско-молодежных ударных истребительных отрядов, командиры, политработники, партийные и комсомольские организации неустанно разъясняли, что успех в любом бою приносят железная дисциплина, неукоснительное выполнение приказов, стойкость и выдержка. Об этом же изо дня в день писала наша военная печать. Армейская и дивизионные газеты были заполнены корреспонденциями, заметками, стихами, призывающими равняться на героев боев и беспощадно истреблять фашистских оккупантов.
Помню стихотворение поэта Семена Кирсанова, опубликованное в нашей армейской газете:
Победу
не приносят на блюде.
Нас согнут,
если мы не согнем!
Добудьте победу,
советские люди,
кровью, железом, жизнью, огнем!..
Лозунг наш
довольно отступленья!
Побежавшему - позор и стыд!
Родина такого преступленья
никому вовеки не простит!
Смерть тому,
кто убежал, кто сдался!
Дезертиру
порцию свинца!
Если даже
ты один остался,
все равно
сражайся до конца!
Летчики,
громите с поднебесья!
В лоб фашисту,
снайпер, попади!
Хочешь жить
до самой смерти
бейся.
Задержи врага
и победи!
Возможно, с точки зрения поэтического мастерства это не самое лучшее стихотворение известного поэта. Но по своему содержанию, по своей страстности оно, бесспорно, било точно в цель, до глубины души волновало воинов, вдохновляло их на подвиги во имя победы, во имя жизни.
"В каждом бою, в каждой операции беспощадно бить фашистов, изматывать и обессиливать их войска!" - этот боевой приказ не сходил со страниц газет.
Я был в одной из дивизий, когда пришли газеты с открытым письмом воинов 30-й армии генерала Д. Д. Лелюшенко, действовавшей в те дни в районе Ржева. Свое письмо бойцы и командиры Западного фронта адресовали нашим комсомольцам: