Прорыв

Прорыв

Все мы, начиная от рядового бойца до генерала, жили наступлением. Только вперед! Не снижая темпов. Обходить врага с флангов, решительными ударами сшибать его прикрытия и крушить, крушить немецкую оборону подобно тому, как крушит ледяной панцирь взбухшая, набравшаяся вешних сил река.

Призывая себе в союзники капризы природы, Гитлер выступил с очередным откровением. «Весенняя распутица, — уверял он, — позволит стабилизировать фронт и создать условия для достижения новых побед на полях России». Но из берлинских окон плохо было видно все происходящее на полях России, полевые же генералы вермахта приняли «прогноз» довольно уныло. О победах они уже и не мечтали, а вот использовать период распутицы для организации надежной обороны надеялись. Серьезно рассчитывал укрепить занимаемые позиции и командующий 6-й армией генерал Холлидт, державший оборону на правом берегу Днепра. Сам Гитлер ревностно следил, чтобы «армия мстителей» жила и действовала. В одной упряжке с ней шла и 3-я румынская армия.

Еще до форсирования нам стало известно, что конно-механизированная группа генерала Плиева вошла в прорыв южнее Кривого Рога, ринулась к городу Новый Буг, где находился штаб 6-й немецкой армии. Несмотря на отчаянное сопротивление гитлеровцев, плиевцы в глубокой темноте, по непролазной грязи пробивались к городу. Лошадям было проще, а вот танки застревали в гибельном болоте. Приходилось класть под гусеницы бревна, доски, хворост — все, что можно, вплоть до шинелей и телогреек. Но шли...

Наши части то расчленялись, обтекая узлы сопротивления, то вновь смыкались, делали рывок вперед. Словом, «мстители» теперь думали уже не о мщении - им было не до жиру, быть бы живу.

Но чем ближе к Новому Бугу, тем упорнее было сопротивление врага, упорнее бои. Генерал Плиев атаковал город ночью с трех сторон. Атака была столь внезапной, что начальник гарнизона, поначалу не поняв, в чем дело, выругал коменданта за недопустимый шум в городе в то время, когда «господа генералы» должны отдыхать. Генерал-полковник Холлидт едва успел унести ноги от казачьих эскадронов...

Овладев городом Новый Буг, подвижные соединения перерезали железную дорогу Долинская — Николаев, расчленили на две группировки 6-ю армию, лишив ее оперативной маневренности. Конники и танкисты генерала Плиева резко повернули на юг, острым клином врезались во вражеские тылы и резервы, вышли на запад к Ингульцу южнее Снигиревки. Пути отхода «мстителей» оказались перекрытыми.

Потеряв надежду спасти нижнеднепровскую группировку, генерал Холлидт предпринял попытку организовать защиту Буга и обеспечить охрану предмостных плацдармов — Николаева, Трихат и Вознесенского.

...Перед тем как покинуть Берислав, командир бригады полковник Рослов провел совещание с офицерами. Все сосредоточенно смотрели на карту с голубой жилкой реки, черными линиями вражеских позиций, которые змеей извивались параллельно водной преграде. Из всего сказанного поняли — Ингулец не подарок. Это коварное дитя природы при паводке достигало в ширину сотни метров, а глубина реки доходила до шести метров.

Берега заболочены, дно топкое и илистое. Было о чем задуматься...

К вечеру 12 марта корпусные части подошли к Ингульцу и сразу же натолкнулись на жестокое сопротивление. Гитлеровцы встретили наступающих с правого берега таким плотным огнем, что пришлось залечь, затаиться в редких лесопосадках. 4-я и 5-я мехбригады остановились на рубеже восточнее Федоровки, а главные силы нашей, шестой, двигавшейся батальонными колоннами, достигли села Тягинка. Не привела к успеху и попытка захватить мост через Ингулец в районе Дарьевки: немцы взорвали переправу.

В штабе корпуса, расположенном в селе Орлово, генерал Свиридов ломал голову над вопросом: где взять переправочные средства? Можно «одолжить» у гитлеровцев, но для этого нужно нанести чувствительные удары с тыла, посеять панику среди тех, кто обороняется у переправ. И комкор принимает решение незамедлительно подготовить несколько разведывательных групп. Одну из них возглавил капитан Бабанин.

Под покровом ночи разведчики скрытно пробрались через линию обороны противника и вышли на восточный берег южнее Никольского. Здесь немцы на лодках и полупонтонах перебрасывали отходящие подразделения, снабжали боеприпасами и продовольствием свое прикрытие. Переправу обеспечивали саперы 370-й пехотной дивизии.

Капитан Бабанин, выждав, когда на левом берегу соберется побольше плавсредств, внезапно обрушился на охрану. Секли фашистов из автоматов, забрасывали ручными гранатами, кололи армейскими ножами... В панике немцы разбежались. Воспользовавшись выгодным моментом, разведчики захватывали лодки и паромы, перегоняли их на противоположный берег к своим.

Не менее успешно действовали и разведчики капитана Субботина.

Капитан Иголкин, командир 1-й роты, доложил комбату:

— Южнее Дарьевки полупонтоны. Сам видел.

— Немцев много? — спросил Субботин.

— До роты. Но чувствуется, еще подойдут.

— Значит, надо спешить. Как только стемнеет, переправишь взвод на лодках.

— А где их взять, Семен Михайлович?

— Нашли в камышах четыре, сейчас ремонтируют...

— Да чтоб без выстрелов. Понял?

— Уж постараемся!

Взвод бесшумно высадился на берег, разведчики подкрались к полупонтонам, сняли охрану. Правда, без выстрелов не обошлось. Взвод разделился: одни стали перегонять переправочные средства, остальные залегли, отражая подоспевших к реке гитлеровцев.

Выходил к Ингульцу и передовой батальон старшего лейтенанта Вениамина Гридина. Для них это была вторая переправа за последние три дня. Опять проклятый вопрос — где взять плавсредства? Нужно рубить деревья, вязать плоты, одновременно зорко следить за противоположным берегом, чтобы немец не преподнес какой-либо сюрприз...

Наконец, все готово — штурмовые группы на плотах. Командира беспокоило главное — как скорее преодолеть реку. Ведь на плотах, как на ладошке: отовсюду тебя видно, словно мишень на учебных стрельбах.

И случилось то, чего комбат так опасался: их обнаружили. Прямо на середине Ингульца! Десантники налегли на весла, одновременно с плотов открыли огонь. До суши — считанные метры. Не ждать! Все бросились в студеную воду — и с ходу в атаку... И пошла жаркая косовица. Сзади подходило подкрепление...

В перерыве между боями молодой комбат писал матери: «В последние дни много было работы. Полным ходом наступаем. Села разрушенные, пустые: немцы выгнали, уничтожили, людей.

У меня все хорошо. После тех двух ранений — в августе и декабре прошлого года — пули больше не трогали. Так что ты, мама, не беспокойся. Самое тяжкое — бои на Воронежском и Южном фронтах — осталось позади. Сейчас фашист напуган, и мы его успешно бьем. Уверен, что скоро добьем».

Не написал тогда Вениамин о том, что представили его к высокой награде. Думал — пока не стоит. Вот когда все решится, тогда и...

Обстановка для нас складывалась благоприятная — внезапные действия разведгрупп внесли сумятицу на том берегу.

Поздно ночью к Ингульцу спустилась еще одна группа бойцов. В руках они несли большую лодку. Поставили на воду, стараясь не бряцать оружием, отчалили.

Цель — противоположный берег у Змиевки, хмурый и притихший. Как он встретит?..

Разведчики младшего лейтенанта Сергея Максименко высадились быстро — спешили, чтобы к рассвету вернуться «домой». В одном месте заметили артиллерийские позиции, в другом — хорошо замаскированный дзот, затем чуть не натолкнулись на блиндажи, в которых слышался чужой говор. Пришлось ползком выбираться из опасной зоны, петлять, заметать следы.

Нужен контрольный пленный. До рассвета оставалось мало времени.

Младшему лейтенанту донесли — справа от них минометная позиция. Здесь и решили брать «языка». Сержант Троянов с напарником растворились в темноте. Остальные присели, ожидая возвращения товарищей.

— Хальт! — неожиданно раздалось неподалеку, и тут же последовала автоматная очередь, взлетело несколько ракет. «Напоролись! — молниеносно промелькнула мысль у Максименко.— Теперь главное — не дать фрицам разобраться в обстановке».

Он крепко сжал в руках автомат, негромко скомандовал:

— За мной, братки!

Немцы, выскочившие из блиндажа, так и не успели добежать до своих минометов. Взвод занял круговую оборону, пустил в ход гранаты. А гитлеровцы наседали, лезли с диким остервенением, пытались отбить огневую позицию. И тут командира осенило: ведь рядом стоят четыре исправных миномета, возле них гора ящиков с боеприпасами.

Уже рассветало. Немного времени понадобилось бронебойщикам Троянову, Лысакову и Романченко, чтобы разобраться в минометах, прицельных панорамах. И вскоре раздались залпы «трофейной» батареи. Сначала по окопам, а потом и по колонне машин, повозок и пехоты, направлявшейся в сторону Николаева.

Взрывы. Крики. Паника. Гитлеровцы не могли сообразить, в чем дело, почему свои же громят колонну. А Максименко продолжал командовать:

— Еще копошатся, гады! Бей их, круши, братки.

Днем к переправе подошла бригада. Максименко разыскал комбата, доложил:

— «Языка» не взяли, но ваше приказание выполнено!

Об этом бою командир 5-й гвардейской механизированной бригады полковник Сафонов написал в донесении: «Колонна рассеяна, на поле боя осталось 115 вражеских трупов. Благодаря смелым действиям гвардии младшего лейтенанта Максименко Сергея Ефимовича вражеская оборона была прорвана, противник в беспорядке отступил. В результате батальон получил возможность дальнейшего продвижения....»

Эта бригада первой форсировала Ингулец в районе Дарьевки, вслед за ней преодолела реку и 6-я мехбригада. Дарьевка стала основным пунктом переправы в полосе наступления корпуса.

Осуществляя замысел вышестоящего командования, генерал Свиридов приказал выслать от 4-й и 5-й бригад по одному передовому отряду в сторону Херсона, где немцы отходили, так и не успев перегруппироваться. Наши подвижные части закрыли горловину огромного «мешка», в который попали тысячи оккупантов.

Главные силы корпуса, тесня части 370-й немецкой пехотной дивизии, продолжали наступление в западном направлении. Но задача эта оказалась не из легких: не было танков, артиллерии и минометов — их не могли перебросить через Ингулец из-за отсутствия тяжелых переправочных средств.

Вскоре, однако, корпусные саперы майора Фомина доставили в район Дарьевки четыре парома различной грузоподъемности, баркас и рыбацкие лодки. Несколько позже через Ингулец построили пешеходный мост.

А корпус продолжал наступать. Гитлеровцев выбили из Мирошниковки и Музыковки, а к исходу 14 марта завязались бои на рубеже Шкуриново-Загоряновка, Крутой Яр. Здесь мы встретили конные разъезды генерала Плиева.

В эти дни всех облетела радостная весть: воинам, участвовавшим в форсировании Днепра и освобождении Берислава и Херсона, Верховный Главнокомандующий объявил благодарность. Каждому вручалась пахнущая типографской краской выписка из приказа. У меня она хранится до сих пор, уже пожелтевшая от времени, но бесконечно дорогая. Неизгладимая память о пережитом!

Потеряв Днепр, гитлеровцы теперь рвались к Южному Бугу. Планомерный отход у них не получился. Промежуточные линии-обороны стали промежуточными могилами на пути к общей могиле.

Водные преграды не остановили нашего наступления.

Грязь и разлив не задержали...

Память и поныне хранит ту раннюю весну на юге Украины с набрякшими, будто отлитыми из свинца, облаками, частыми и нудными дождями, порывистыми ветрами, метавшими снежные вихри по набухшим влагой полям...

К середине марта дороги в междуречье Днепра и Южного Буга были буквально забиты техникой. И брошенной немцами, и застрявшей нашей. Облепленные «по уши» грязью, нескончаемыми вереницами стояли тягачи, орудия, бронетранспортеры... Некоторые машины, буксуя в широких и глубоких колеях, пытались вырваться из ужасающей хляби. Тщетно! Людям приходилось взваливать на плечи поклажу транспортных машин и повозок — снаряды, мины, патронные ящики — и, стиснув зубы, обливаясь потом, часами брести под нудящим дождем, с килограммами вязкой грязи на обуви. Связисты волокли на себе шесты для линий связи...

Нередко встречалось и такое: крестьяне, уже начавшие раннюю пахоту, выпрягали волов из плуга и вызволяли трехосную машину со всем ее грузом. Махнув рукой на синоптиков, командиры пускались в поиски стариков, тех, кто умел по еле уловимым признакам предсказать изменение погоды. Но и старожилы здешних мест, всем сердцем желавшие оказать помощь мудрым советом, лишь разводили руками.

Между тем время работало на гитлеровцев, которые, отсиживаясь в опорных пунктах, совершенствовали оборону, копили резервы. Нужно было лишить их надежд на «климатическую паузу», наступать, наступать любой ценой.

Утром 15 марта в части поступил приказ генерала Гречкина, в котором говорилось, что ближайшей задачей соединений 28-й армии является освобождение Николаева. Справа должны были наступать конно-механизированная группа генерала Плиева и 5-я ударная армия генерала Цветаева. 2-му гвардейскому механизированному корпусу ставилась задача к исходу дня овладеть юго-западной окраиной Николаева и выйти к Южному Бугу.

С первых часов боев стало ясно, что разведка — и наземная, и воздушная — не смогла в достаточной мере раскрыть оборону гитлеровцев, определить соотношение противоборствующих сил.

Из всех рубежей, пройденных нами, николаевский был наиболее совершенным. Это объяснялось не только тем, что Николаев являлся одним из крупнейших черноморских портов, центром судостроительной промышленности и железнодорожным узлом, но и тем, что николаевский рубеж прикрывал Крымский полуостров и Одессу.

Что же в действительности стояло на нашем пути, какие «сюрпризы» приготовил противник на подступах к городу?

Их было четыре.

Сам город был охвачен как бы стальным обручем. Первый обвод проходил несколько восточнее Гороховки и продолжался дальше на юг. Состоял из систем прерывистых траншей со стрелковыми и пулеметными ячейками, блиндажами, перекрытыми толстыми листами котельного железа, взятыми на судостроительном заводе, железобетонными плитами, двутавровыми швеллерами. Второй обвод тянулся юго-восточнее станции Грроховка и поселка Водопой. Третья линия прикрывала западную окраину Мешково-Погорелово. А вот четвертый рубеж — городское кладбище на берегу Бугского лимана — чего только не таил! Рвы, надолбы высотой до двух метров, металлические ежи, дзоты, окопы, минные поля... Здесь же немцы применили новую противотанковую гранату «бленд-кернер», что означает ослепляюще-удушающая...

Таким образом, нам предстояло прогрызать прочную оборону, плотность которой вследствие отступления противника постоянно увеличивалась. Имело большое значение и то обстоятельство, что враг постоянно наносил чувствительные уколы контратаками, сопровождая их массированным артогнем.

Нам ставилась задача не давать противнику опомниться, сбивать с новых рубежей, где он пытался укрепиться, стремительными ударами заставлять его превращать отступление в бегство, вынуждая бросать все и вся, отрезать ему пути отхода.

К 16 марта корпусу удалось разгромить гитлеровцев на первом оборонительном рубеже и потеснить их к Зеленому Гаю.

В моем блиндаже зазуммерил телефон.

— Где младший лейтенант Каневский?

— Спит. Недавно вернулся. Был в «гостях».

— Разбудите,— приказали после короткой паузы.— Передайте, срочно вызывает «десятый».

«Десятый» — это комбриг Рослов. Я натянул сапоги, накинул кожанку...

В штабной землянке потрескивала печурка. Тепла, однако, не было. Бригадное начальство сидело в шинелях, ватниках. Начальник разведки корпуса майор Неведомский даже натянул порыжевший полушубок.

Я доложил.

По суровости лиц, по разговору чувствовалось, что положение очень серьезное: сроки наступления ломаются, множество всяких непредвиденных обстоятельств тормозит продвижение вперед.

Пригласили к карте. Полковник Рослов поднялся из-за стола, прошелся по землянке. Во рту — потухшая «казбечина».

— Извини, разведчик, что не дал отдохнуть. Время не терпит. Думаю, что лучше всего задачу объяснит Денис Федорович.

Неведомский расстегнул полушубок, вытянул из планшета карту.

— Вот Зеленый Гай. Тут немец крепко обосновался. Всякие шанцы-манцы соорудил, гарнизон, по предварительным данным, человек до двухсот. Об остальном можем только догадываться... Времени у тебя, Александр, на подготовку в обрез. Я тут в уме прикинул — нужен отряд человек в сорок, не меньше. Обязательно пэтээрщики — два-три расчета со станковыми пулеметами. Уразумел?

Я бегло окинул взглядом карту: вот линия обороны немцев, лесополосы, пятна кустарников, какие-то незначительные высотки...

— Меня, товарищ майор, нужно проводить с шумом и треском. Вот здесь,— показал на сплошную линию,— желательно сымитировать контратаку — отвлечь на какое-то время внимание немца. А вот тут постараюсь незаметно просочиться к ним в тыл. Ну, а дальше — по обстоятельствам...

— Контратаку обеспечим. Итак, сверим часы... Передовым отрядам бригады выступить завтра в шесть утра.

Мы проводили майора Неведомского в штаб корпуса в Мирошниковку и сразу же занялись подготовкой группы. Комбриг дал указание, кто из выделенных бойцов должен прибыть к месту сбора.

Мне впервые пришлось вести столько людей в тыл противника — обычно брал в разведку шесть-семь человек.

Когда группа собралась, капитан Козлов коротко изложил суть задания, подчеркнул его сложность: предстояло, как он выразился, пройти по лезвию ножа...

Вышли в сумерках. По всем признакам, дождь зарядил надолго. Миновали лесопосадку. Впереди — заросли кустарника, по сторонам — воронки. В воронках — не вода блестит, а асфальтная жижа. Под ноги то и дело попадались острые пеньки, кучи какой-то трухи, выбоины от танковых траков. Я легонько толкнул радиста. Он понял, сразу же запросил: «Буг, Буг — дайте свет...».

И вдруг с правой стороны заплясали огненные мячи, громыхнуло, засвистело, заскрежетало...

Я приказал ускорить шаг. Только бы проскочить, избежать встречи с противником, не натолкнуться на засаду!

В дозоре — Ситников и Багаев. Стали подниматься на горку, и здесь прибежал запыхавшийся Багаев.

— Командир! Впереди немцы!

Сразу же приказал рассыпаться по полю, залечь.

— Сам видел? — насел на Николая.

Не видел, но определил по вторичным признакам.

Возвратился и Ситников. Подтвердил: в ложбине действительно гитлеровцы. На земле — свежие следы шипов. В руках у Семена «вещественные доказательства».

— Вот эти сигареты «Нил» курили офицеры, а эти вонючки — рядовые. Поднял еще теплыми.

Ситников прихватил с собой пустую консервную банку, обертку от сыра «шмельцкезе», круглую коробочку с надписью «Шокакола». Вот и думай теперь, куда немцы направились.— в Барвинок или в Зеленый Гай? Эх, была не была: решил идти по их следу.

Интуиция не подвела — гитлеровская колонна взяла направление на Зеленый Гай. Сзади шел наш отряд, ориентируясь на голоса: за таким «прикрытием» меньше шансов наскочить на засаду или патрулей.

Дорога — одно название. Ребята здорово умаялись, да еще эти бандуры тащили на себе — станковые пулеметы, ПТРы...

Залегли в бурьянах, чтобы перевести дух. А дождь сек и сек землю тонкими ледяными прутьями.

Немцы втягивались в село: донеслись собачий лай, одиночные выстрелы, крики... В небе, прочертив дуги, зарделось несколько ракет, осветив постройки, прилепившиеся на косогоре. Этим салютом «местные» немцы, по-видимому, приветствовали гостей.

Постепенно шум в селе затих.

Мы переползли в посадку, примыкающую к огородам. Немного обождали, наблюдая за ближними хатами.

В селе кладбищенская тишина. Ни звука, ни искорки!..

Я расположил два «станкача» с таким расчетом, чтобы они «пристреляли» бугор, когда начнем потрошить фашистов. Противотанковое ружье поставил между пулеметами. Рассредоточил по посадке автоматчиков.

Лежали тихо, не шевелясь. Дождь пошел на убыль. Из-за туч пробился платиновый свет, выхватил сгорбленную фигуру человека у торца хаты — он что-то рубил. Затем распрямился, подошел к огороду, постоял, снова взял топор в руки...

Алешин, лежавший рядом, тронул мое плечо, поднял палец и показал на маячившую фигуру. Я коротко кивнул.

Лунный свет поблек, словно его прикрыли покрывалом. Алешин уполз, растаял в темноте.

Вернулся довольно скоро. Задышал прямо в ухо:

— Везет же мне, командир, на дедов. Тот под Волновахой был глуховат, этот — на деревяшке. Говорит, в польскую кампанию укоротили. В хате у него офицер обосновался, все мерзнет, за дровами посылает... В пристройке еще несколько фрицев. А в клуне они держат пленного. Связывают на ночь. Он у них за тягловую силу служит. Так вот, этот пленный как-то деду шепнул: жди, батя, скоро наших, сообщи им, где и что здесь у немца имеется — пушки, пулеметы... Прижал деда к стенке: не дай бог проговоришься, найду под землей, будешь в аду ходить на двух деревяшках. Погорячился малость. Тот обиделся...

— Найдешь старика — извинишься. Понял?

Хочешь не хочешь, придется утюжить слякотную землю локтями-коленями. Я проверил пулеметные расчеты, подполз к автоматчикам. От них — опять к своим. Троих — Багаева, Петрова, Иващенкова — отправил на кромку посадки. Там старый окоп с хорошим обзором.

А вот и «гости» пожаловали. От огорода шли два патруля, о чем-то переговаривались. Покрутились, постояли. Один остался, другой подошел к дереву, помочился, посветил фонариком в нашу сторону. У меня заныло под ложечкой — только бы не набрел на окоп. Ребята-то вмиг его сгребут, но он нам нужен как прошлогодний снег. Еще шум поднимет.

Немец выплюнул окурок, повернулся, пошел к напарнику...

На часах — половина шестого, а ночь, кажется, и не думает отступать... Еще одна пара патрулей прошла вдоль посадки, направилась в сторону правого пулеметного расчета. Хоть бы у хлопцев не сорвались нервы с боевого взвода!

И, словно в ответ на мою мысль, прозвучала длинная очередь. Здесь уж медлить нельзя! Я выхватил из сумки ракетницу — красная дуга прочертила небо. Теперь — вперед!

Разведчики и автоматчики бросились огородами к хатам. Во дворы полетели шестисотграммовые «феньки». Разлет осколков у них — двести метров.

Все вокруг вздыбилось от ураганного огня. Автоматные очереди крошили оконные стекла, буравили двери. Гитлеровцы, те, кто успел выскочить из своих лежбищ, то сбивались в кучу, то рассыпались по улочкам, петляли вдоль заборов, прятались в канавах... Кое-кто пытался отстреливаться, но на рожон не лез.

В одном дворе полыхнуло — видимо, зажигательная пуля угодила в бочку с бензином. Огонь перебросился на рядом стоявшую бортовую машину. Горела она с треском — пламя гудело, как в печи. Эта подсветка нам только на руку: очереди стали прицельней.

Как я и предполагал, гитлеровцы сломя голову бросились на спасительный бугор — его очертания уже хорошо просматривались на фоне рассветных сумерек. Но густые очереди «станкачей» так и не позволили ни одному фашисту перевалить за бугор...

Пора было выходить на связь. Радист, прикрывшись плащом, колдовал над рацией, затем, словно почувствовав мой взгляд, съежился, растерянно произнес:

— Товарищ младший лейтенант, молчит, окаянная...

Я лишь махнул рукой... Хмыкнул и Алешин, нажал на защелку, выбросил пустой рожок из трофейного автомата.

— Связь ушла в грязь...

За лесопосадкой с интервалами взвились зеленые ракеты — одна, вторая, третья. Я прикинул расстояние — километров пять. «Это же наши!» — чуть не задохнулся от нахлынувшего восторга.

А бойцы отряда продолжали «выкуривать» гитлеровцев из сараев, ям, погребов. Привели первых пленных. Вид у них был довольно жалкий. Кто в чем: в мундирах, подштанниках, без сапог...

Нашли и пленного красноармейца. Он выглядел не лучше — в армейских галифе, ботинках на босу ногу, немецком френче... Смотрел-смотрел на меня, да как бросится вдруг в ноги...

— Товарищ младший лейтенант... это же я, Меркулов... Из взвода Григорьева.

Я поставил на ноги бедолагу, а он размазывает кулаком слезы.

— Успокойся, объясни все толком.

— Когда переправлялись через Днепр, меня контузило, прибило к берегу. Немцы и подобрали. Лучше бы сразу убили, гады! Офицер поиграл пистолетом, что-то рявкнул своим... Те стали хохотать. А потом заставили

таскать минометную плиту. Били, пищу бросали на землю, как собаке...

Автоматчики привели еще троих солдат и обер-лейтенанта. Высокий, костистый, оборванный погон болтается на нитке, на ногах — солдатские сапоги. Весь в грязи — как черт.

— Это он — он, паразит! — бросился к офицеру наш «пленный» и схватил его за грудки. Еле оторвали...

Я отошел в сторону, где лежали на плащ-палатках наши раненые. Старшина из автоматчиков неумело рвал индивидуальные пакеты...

И вдруг за спиной — длиннющая очередь. Пленные офицер и три солдата упали, распластавшись на утоптанном болоте... Кто стрелял?!

Алешин стоял над убитыми, держа за ствол автомат. Его всего сотрясала частая дрожь, в уголках рта запеклась пена.

— Дурак! Брось автомат...

Он швырнул «шмайсер» на трупы, пошел какой-то деревянной походкой, понурив голову.

Тут приковылял дед, стал обнимать своих «ослобонителей».

— Алешин! — крикнул я вслед разведчику.— За самоуправство понесешь наказание, а перед стариком все-таки извинись...

Вскоре прикатил на помятом «виллисе» капитан Козлов. Я приложил руку к кубанке, доложил:

— Товарищ капитан, «гарнизон» по случаю вашего прибытия построен. Кое-кто, правда, отсутствует по уважительным причинам...— И кивнул в сторону пленных. Борис Михайлович сгреб меня в охапку:

— Спасибо, Саша!

И после паузы:

— Вот еще что хотел сказать по секрету... В корпусе высокие реляции готовят. В том списке и ты значишься...

Этому сообщению я как-то не придал значения.

А капитан Козлов поговорил с людьми, сел в свой «виллис», забрав с собой одного пленного и Меркулова, и уехал. Больше этого солдата я так и не увидел в бригаде...

...Отойдя на второй оборонительный рубеж, противник предпринял ряд сильных контратак. Особенно туго пришлось нашей бригаде, против которой враг бросил десять танков и бронетранспортеров с пехотой. Правда, ни первая, ни вторая атаки не принесли гитлеровцам успеха. Огонь наших орудий явно пришелся им не по вкусу, чадящие заляпанные сундуки отползли назад, двух «тигров» пушкари расстреляли, как мишени на полигоне.

...Всю ночь моросило. А утром сырой, тяжелый туман придавил стылую землю. Он был так густ, что смутно различались предметы в двух шагах.

«Языка» мы в поиске не взяли и теперь отсиживались в редкой лесополосе вместе с минометчиками майора Турищева. Тут же расположилась рота автоматчиков. Двигаться дальше опасались — в таком туманище можно запросто наскочить на засаду. Ждали возвращения другой группы разведчиков.

Истек час, другой... Разведчики неожиданно появились... у нас в тылу. Младший лейтенант Григорьев направо и налево костил погоду, признался, что плутанул. Ко всему прочему принес тревожную весть: со стороны Копани идут танки, до двух рот мотопехоты. Офицеры из минбата лейтенанты Корпусенко, Литвиненко и младший лейтенант Ктоян бросились в подразделения. Там уже распрягали и отводили в тыл коней, раненых уносили в укрытия. У кого-то хватило смекалки выкатить санитарную повозку вперед, дышлом развернуть в сторону предполагаемого движения танков.

Мотострелки окапывались...

О наблюдении по-прежнему не могло быть и речи, хотя волны густого тумана чуть поредели. Полагались только на слух. Пока все было спокойно.

Вдруг Багаев насторожился, припал ухом к земле. Мы вопросительно на него посмотрели.

— Кажется, идут тевтоны.

— Кажется или идут?

Николай снова прислушался, помедлил.

— Точно — идут.

Я тоже стал улавливать далекий гул. Он медленно нарастал.

— К бою! — раздалось у минометчиков на позициях.

Разведчики сняли автоматы с предохранителей, достали гранаты. Кинжалы — за голенища. На всякий пожарный случай...

Шум вражеских машин то нарастал, то угасал. Показалось было, что они пошли стороной. Но вот из молочной пелены выполз один «тигр», второй... Пройдут с десяток метров вдоль посадки и остановятся. Орудие переднего танка сверкнуло выстрелом, и снаряд выбросил землю рядом с санитарной повозкой. Пошли лупить остальные. Все-таки немцы приняли телегу за настоящую пушку! Угомонились лишь, когда разнесли ее в щепу...

За танками, прикрываясь броней, ускоренным шагом шли автоматчики.

И тогда грянул залповый огонь минометов. Тускло вспыхнули разрывы. В душе я иногда посмеивался над «самоварниками», но такое зрелище приходилось наблюдать не часто. Мины с крутой навесной траектории, как из рога изобилия, сыпались на головы гитлеровцев, накрывали огнем целые площади. Автоматчиков сразу отсекло от танков. Поредевший их строй стал ломаться. Одни, словно по инерции, продолжали еще бежать вперед, другие стали поворачивать назад.

Еще большее замешательство внес огонь мотострелков. Не отставали от них и разведчики. Ситников, налегая грудью на «дегтяря», приговаривал:

— Знает лиса, в чей курятник прогуливалась.

Уцелевшие немцы откатились назад, растворились в тумане. Стали сдавать назад и танки.

Разбирая позже «по косточкам» перипетии боя, мы даже удивлялись: ни одного убитого среди нас, оружие цело, только трое раненых. Даже лошади минометчиков вели себя спокойно, хотя снаряды рвались совсем рядом...

Несмотря на отчаянные контратаки гитлеровцев, бригада упорно продвигалась вперед — к Николаеву.

Хребет врага трещал. По мере приближения к городу полоса наступления все больше сжималась, боевые порядки наступающих становились плотнее. Сказывалась, однако, острая нехватка боеприпасов — ограниченное их количество не позволяло подавить огневые средства противника и разрушить его инженерные сооружения. Поэтому бои стали принимать затяжной характер.

...Получив задание на поиск, мы разместились в какой-то халупе за хутором Шевченко. Было ветрено и промозгло. С полей тянуло сыростью, гниющей соломой, размокшим черноземом. Хата была пустой, продувалась сквозняком.

Я подсветил фонариком карту: от хутора вилкой расходились дороги — железная и грунтовая. Идти вдоль железной не было никакого резона, и я решил следовать вдоль грунтовки.

К полуночи ветер усилился, небо еще больше почернело, на нем, будто вывернутом наизнанку, тускло замигали звезды.

Коротко напомнил разведчикам:

— Интервал пятнадцать метров. Первым иду я, замыкающим — Багаев. Сбор — у разрыва лесопосадки.

Так и шли — то собираясь, то снова расходясь. В темноте приходилось полагаться больше на слух, чем на зрение.

И тут рядом что-то звякнуло, жидкие полоски света от фонариков скользнули по... бронированным корпусам танков. Послышались гортанные обрывки фраз.

Я рывком пригнул к земле голову Ситникова, выдохнул ему в ухо:

— Никак немцы окопались со своими коробками.

Предположение подтвердилось, когда в погасший костер кто-то плеснул «горючки», и вспышка высветила три или четыре «тигра».

Тут «языком» вряд ли можно было поживиться. Пришлось отползти назад, взять чуть левее. Невезение на этом не кончилось: только стали обходить гитлеровцев с танками, наткнулись на орудия. После узнали, что это были остатки разгромленного у хутора Шевченко 93-го противотанкового дивизиона.

Оставалось одно — забраться поглубже в тыл противника. По опыту знал — там враг более беспечен, бдительность его притуплена. Может, какого зверя и заарканим. Надо только держаться дороги.

Время шло, поворачивало к рассвету, а вокруг — ни живой души, ни машины, ни мотоциклиста... Алешин елозил на коленях, чертыхался.

— Зря, командир, мы эту волынку затеяли. Надо было тех танкистов пошерстить. Или артиллеристов по щекотать. Там видно было бы...

Затея, конечно, глупая: впятером на рожон переть нет никакого смысла. Что ж, подождем еще...

И вдруг вдалеке мелькнуло два пучка света. Мы настороженно прислушались. Машина?.. Сзади показался еще один огонек. Ветер неожиданно стих, до нашего слуха долетел треск.

— А ведь это мотоцикл? — вопросительно произнес Багаев.— Ей-богу, мотоцикл! — подтвердил он после паузы.

Мы пробежали вдоль лесополосы, залегли у обочины. Оружие — на боевом взводе. Ермолаев держал в одной руке моток прочной веревки, в другой — «кошку».

Я коротко приказал:

— Первым бросает «кошку» Ермолаев. При неудаче заваливаем водителя. Желательно первым выстрелом.

Треск мотоцикла все ближе и ближе. Определили — едут двое. Я почувствовал учащенное сердцебиение. За себя и за своих разведчиков не опасался. Одного боялся — такой шанс уже не подвернется. Малейшая промашка, и придется возвращаться с пустыми руками.

— Ну, Семен Петрович, действуй!

Ермолаев как-то из-за спины бросил «кошку». Все последующее произошло очень быстро. Мотоцикл повело вправо, луч фары лизнул верхушки лесопосадки. Мотор чихнул и заглох. Водитель катался по земле и дико визжал. Оказалось — острие «кошки» вонзилось ему в плечо.

Я скорее почувствовал, нежели увидел, как метнулись впереди две тени — Алешин и Багаев. Потом впереди послышалось тяжелое сопение... Разбираться в этих звуках было некогда. В два прыжка очутился на дороге. Там Алешин и Багаев уже вытащили из люльки стонущего офицера, который монотонно повторял:

— Унмёглих, унмёглих!..*

Может, может, господин гауптман! — процедил Ситников и, подталкивая стволом автомата пленного, приказал ему идти в лесопосадку.

* Не может быть!., (нем.)

Мотоциклист уже не шевелился. Его взяли за ноги и поволокли следом за офицером. Там привалили хворостом.

Убрали с дороги и мотоцикл. Следы замели. Все шито-крыто.

На вопросы Ситникова гауптман отвечал уклончиво, но проговорился, что в Николаеве русским приготовлен «сюрприз», о который они обломают зубы.

В штабе бригады гитлеровец стал поразговорчивей. Поняв бессмысленность запирательства, показал, что костяк обороны Николаева составляют 17 отдельных батальонов 999-го крепостного имперского полка, каждый из которых насчитывает до четырехсот человек. Некоторые из них размещены в рабочих районах города и на верфях и призваны подавлять активные действия подпольщиков. А они делали все, чтобы дезорганизовать тыл врага: уничтожали склады с военными запасами, подрывали железнодорожные пути, мосты, истребляли оккупантов.

С целью быстрейшего освобождения Николаева и захвата переправ через Южный Буг, а также плацдарма на его правом берегу в корпусе были созданы четыре передовых отряда. В один из них вошел 99-й отдельный мотоциклетный батальон капитана Субботина.

Особое значение и для нас, и для противника имела переправа в районе Варваровки. Это был единственный наплавной мост, по которому гитлеровцы могли драпануть в сторону Одессы. Не удивительно, что над переправой с рассвета и дотемна патрулировали самолеты, специальное подразделение осуществляло строжайший контроль на подходах к мосту.

Мы тщательно изучили по карте местность, оценивали каждую деталь на аэрофотоснимках. Район предстоящих действий расположился как бы на полуострове. С севера течет Ингул, извивается внизу, отсекая Николаев от равнины. С запада его охватывает излучина Буга, на юге — широкий разлив лимана. Перешеек на востоке, как горлышко бутылки. Условия для наступления невероятно трудные — бой придется вести в узкой полосе местности, которую гитлеровцы прочно прикрыли различными заграждениями.

Такого напряжения я не испытывал еще никогда. В те дни мы буквально не вылазили из разведки. Возвращались и думали: ну все, хоть малость отдохнем, приведем себя в божеский вид... Но не тут-то было! Одно задание следовало за другим. В основном разведывали с саперами и наносили на карту минные поля. А мин на подступах к Николаеву немец не пожалел. Среди них были и пятикилограммовые, способные подорвать тяжелый танк, и четырехсотграммовые, рассчитанные на уничтожение автомашин и пехоты, и двухсотграммовые, прикрывающие подступы к переднему краю обороны, мины-ловушки и мины-сюрпризы — круглые и четырехугольные, в деревянных футлярах, в металлических банках. Это была законсервированная смерть, спрятанная от взора, тайная и мгновенная.

Возвращаясь из очередной вылазки, мы ликовали: карта прямо-таки пестрела от пометок и до своих, как говорится, рукой подать. Но тут попали под такой обстрел, который и в кошмарном сне не приснится. Местность открытая, некуда приткнуться. Рядом падали и рвались снаряды и мины чудовищной силы. Помня старую и мудрую примету — снаряд или мина в одно и то же место не попадают,— приказал всем прыгать в воронки.

Мелькнула мысль: может, это и есть то «всесокрушающее оружие», о котором говорил пленный капитан, а именно — десятиствольные минометы?

А над головой ходуном ходит воздух, визжат осколки. Казалось, все нутро встряхивает до самых кишок...

Вдруг кто-то навалился сверху, да так, что кости затрещали. Вначале и не сообразил, что это. Оказалось, в мое «убежище» вскочил Алешин...

— Вот это фриц, едят его мухи, шороху наделал,— он шапкой размазал грязные потеки на лице.— Меня словно бревном огрели по хребтине.

Только теперь я заметил на его фуфайке борозду с выдранной серой ватой. К счастью, осколок лишь задел кожу на спине.

Обстрел прекратился. Мы немного подождали и начали выползать из воронок. Перемазались землей с ног до головы.

Не успели очухаться, как немецкие минометчики вновь стали дубасить своими фугасными сундуками. Троих разведчиков ранило, сапер получил осколок в живот и, не приходя в сознание, скончался.

Пришлось ждать вечерних сумерек.

Наконец-то гитлеровцы угомонились. Мы положили убитого сапера на плащ-палатку, медленно двинулись в свое расположение.

По пути натолкнулись на неразорвавшийся турбореактивный снаряд. Раньше таких не видели. Боязливо его окружили. Так вот чем нас немец угощал! Прочитали маркировку. Это 320-миллиметровое хвостатое чудовище весило сто двадцать семь килограммов!

— Вес, как у нашего Багаева, — криво усмехнулся

Алешин, но шутка не получилась.

Вернувшихся разведчиков встретил капитан Козлов с бригадным инженером капитаном Артюшенко.

— Ну и видок у вас...— сочувственно смерил нас взглядом Борис Михайлович.

Детально доложив об участках минных полей, я рассказал о том, как попали под обстрел, о новинке, примененной гитлеровцами.

— Нужно сообщить начарту бригады,— сказал капитан Артюшенко и обвел на карте местонахождение снаряда.— Ну, а теперь по чарке водки и ужинать. Леонов там уже заждался...

В 18 часов 25 марта 1944 года штаб 2-го гвардейского механизированного корпуса получил боевое распоряжение 28-й армии, в котором говорилось: «В 20.00 из Богоявленска на южную окраину Николаева по реке Южный Буг выбрасывается десант 384-го батальона морской пехоты. Командирам 2-го гвардейского механизированного корпуса, 49-й гвардейской и 295-й стрелковых дивизий принять все меры для связи с ним в период боев за Николаев»*.

* ЦАМО СССР. Ф. 382. Оп. 8465. Д. 114. Л. 228.

Мехбригаде надлежало незамедлительно наладить связь с десантниками, быть готовыми поддерживать их в бою.

Группу морских пехотинцев с саперами и проводником Андреевым возглавил старший лейтенант Ольшанский. Состав десанта формировался целиком из добровольцев, и от людей не скрывали того, что шансов уцелеть у них мало...

К полуночи в разведроту прибыл капитан Козлов, обрисовал общую задачу: корпус переходит в наступление через два дня. Действовать придется ночью совместно с 10-м гвардейским стрелковым корпусом генерала Рубанюка. Но впереди, как всегда, пойдут разведчики. Их задача — стремительно прорваться к Варваровскому мосту, любой ценой помешать противнику взорвать его и захватить плацдарм на правом берегу Южного Буга.

В дальнейшем — прикрыть переправу с запада. Для осуществления этой операции и был создан корпусной отряд — отдельный мотоциклетный батальон, усиленный артиллерией, расчетами ПТР и саперами. Общее командование возлагалось на начальника разведки корпуса майора Неведомского.

Инструктируя разведгруппу у карты-схемы Николаева, капитан Козлов несколько раз подчеркнул:

— Взрыва моста не допустить. Захватить целым и невредимым. Чего бы это не стоило!..

Вскоре Бориса Михайловича вызвали к телефону. Звонили из штаба бригады. После короткого разговора он отдал трубку связисту, на ходу крикнул мне:

— Собирайся, велено прибыть к Рослову. Ситуация, кажется, меняется.

...Вместе мы вошли в блиндаж полковника Рослова. Стол с картами, два полевых трофейных телефона, а углу кровать, застеленная байковым серым одеялом. Рядом с комбригом — начальник оперативного отдела капитан Аплачко, инженер капитан Артюшенко.

— Ну, морячок, здравствуй! — положил мне на плечо широкую ладонь Александр Петрович. И без перехода продолжил: — Дело предстоит архитрудное. Суть такова: в корпусах элеватора засели десантники, намеченные удары с суши и с реки не получились. Теперь отряд Ольшанского оказался в окружении. Нужно установить с ними связь, оказать помощь. Туда через Водопой направляются разведчики Субботина. Медлить нельзя — дорога каждая секунда. Возьми добровольцев...

— Товарищ комбриг,— обратился я к Рослову,— когда во взводе идет речь о добровольцах, люди обижаются.

— Действуй по своему усмотрению. И будь повнимательней: в такой кутерьме не мудрено и друг друга перестрелять.

А время поджимало.

С капитаном Козловым согласовали маршрут: решили идти вдоль «железки» от станции Водопой к южному порту. Наш переход через боевые порядки гитлеровцев приказано было обеспечить автоматчикам капитана Кузнецова, поддержку минометами осуществлял старший лейтенант Ктоян. Дали нам и опытного радиста, ранее окончившего спецшколу разведки,— сержанта Мосягина.

Итак — вперед. Десять теней, бесшумно миновав вражеские заслоны, по кустарникам и овражкам устремились к насыпи.

Ночь выдалась промозглая. Над головой — серое с черными полыньями небо, Сбоку влажно поблескивали нитки рельсов. От шпал тянуло мазутом, под сапогами скрипела щебенка. Все тихо...

И вдруг стало светло как днем. Инстинктивно плюхнулись на землю. Ракеты вспыхнули над головой. Стрельбы не было — значит нас не заметили. Но подниматься опасно. Ко всему прочему, заметили группу идущих гитлеровцев. Все отчетливей чавкали их сапоги, изредка доносился говор...

— Отступают к Николаеву,— как бы подтвердил мою мысль Ситников.— Подсвечивают себе путь ракетами...

— Пристроиться бы к ним, командир,— кипятился Алешин,— и в спину врезать, полетели бы похоронки в фатерляндию...

— Я-те врежу! Пускай топают. Далеко не уйдут.

Колонна, звякая своей сбруей, прошла.

Теперь надо выбрать удобный момент и проскочить на противоположный скат насыпи. Натолкнулись на канализационную трубу. Можно было пролезть по ней, но решили не терять времени — перемахнули через рельсы. И как только выползли наверх — ударили автоматные очереди.

— Дело табак, командир! — зло сплюнул Алешин. — Теперь не отстанут...

И действительно — по насыпи в нашу сторону бежали пять патрулей.

— Всем в трубу! — приказал я разведчикам.— Багаеву и Аверьянову остаться наверху, спрятаться.

Труба длинная, изогнута коленом. Свод — в мочалках паутины, на дне — вонючая жижа. Поползли вперед, работая локтями. От смрада выворачивало наизнанку... Еще метр — и уткнулись в нагромождение камней. Торец трубы разбит, с верхней части свисают на желез ных нитях обломки бетона. Посмотрели — дальше мыше не пролезть. Ловушка стопроцентная!

Немцы орали: «Раус!»*, стали стрелять в трубу, но пули нас не доставали, только уши закладывало. А те сделают паузу и опять за свое — татакают из автоматов то длинными, то короткими очередями. Мы не отвечали.

* Выходи! (нем.)

Просидели так около получаса. Прислушивались. Наконец, в трубе что-то стало хлюпать. Ага, поползли!

— Вылази, жить будете! — отчетливо услышали хрипловатый голос.— А то к утру шашлык сделаем.

— Сейчас я тебя накормлю, полицайская морда! — Ситников пополз назад, расчищая себе дорогу огнем. Нажимал спусковой крючок автомата до тех пор, пока из патронника не вылетела последняя гильза. Выложил весь магазин.

Наверху тоже шла пальба.

Еще немного подождали, прислушались. Стало тихо, только в ушах звенело. По одному поползли назад, к срезу трубы.

Ситников, прежде чем выскочить, дал очередь и рванулся вперед. За ним — Алешин.

Отдышались, оглянулись. Недалеко над убитыми немцами и полицаем стоял Багаев, держа ППШ за кожух. Рядом сидел на камне Аверьянов, перематывал портянку. Третий патрульный валялся на склоне насыпи.

— Вы только в трубу залезли — показались патрульные. Два остались на насыпи. А эти,— Багаев кивнул в сторону немцев и полицая в черной шинели с серым воротником, — стали подкрадываться, как хорьки к курятнику... Потом фрицы толкнули полицая: мол, лезь первым. А те крысы сверху наблюдают. Я думал, ваш и след простыл, а вы там сабантуй устроили. Когда эти трое, словно ошпаренные, выгреблись из трубы — мы их и уговорили. И верхних тоже...

Да, обошлось, но сколько потеряно времени!

Параллельно с нашей группой к морякам пробивались разведчики капитана Субботина. Им сразу не повезло: несколько человек наскочили на мины. То же самое случилось и с первой ротой, когда она начала рассредоточиваться. Комбат приказал артиллеристам выкатить орудия на прямую наводку. Прикрывшись их огнем, саперам все-таки удалось сделать несколько проходов, но в дальнейшем батальон успеха не имел. Погиб командир взвода лейтенант Быков, в обе ноги ранило старшего лейтенанта Вашковца...

И снова Субботин поднял людей в атаку. На этот раз прикрытие, оставленное гитлеровцами, раскрошилось, как льдина, пропитанная водой.

Пробиваться к десантникам становилось все трудней...

Не ввязываясь в перестрелку, обходя скверики, дома, мы шаг за шагом приближались к элеватору.

А город полыхал. Горели дома, магазины, склады... Гитлеровцы взорвали причалы порта, электростанцию, цеха судостроительного завода.

Ольшанцы так и не получили долгожданной помощи, но горстка оставшихся в живых морских пехотинцев держалась стойко.