ГЛАВА VIII

ГЛАВА VIII

Очерки истории янсенизма. – “Письма к провинциалу”

Еще в эпоху своего первого обращения Паскаль тесно сблизился с некоторыми янсенистами. В последние годы своей жизни он стал одним из самых выдающихся борцов янсенистского движения.

Основателем, янсенизма был голландец Карл Янсен, или Янсений, бывший в начале XVII века епископом Ипрским, человек безупречной нравственности, отъявленный враг иезуитов, всю жизнь боровшийся против их учения и против иезуитской морали. Столпами иезуитов считались тогда Лессий и Молина, и по имени этого последнего иезуитов нередко называли даже молинистами.

В то время как иезуиты утверждали, что “благодать” принадлежит всем христианам и что самые тяжкие грехи могут быть покрыты покаянием, Янсений стал доказывать, что “благодать” принадлежит лишь избранным, и требовал от своих последователей самой суровой добродетели. Его учение во многих отношениях сходно с кальвинизмом.

Янсенизм весьма быстро распространился во Франции и особенно в Париже. Множество ученых и знатных людей, как светских, так и духовных, стало селиться в Пор-Рояле, подле Латинского квартала, под именем отшельников (solitaira) занимаясь в своем уединении богословскими вопросами, ручным трудом и воспитанием детей. Арно, герцог де Лианкур и впоследствии Паскаль были наиболее выдающимися представителями секты. Иезуиты заволновались. Помимо возбуждения янсенистами догматических и нравственных вопросов, иезуиты просто боялись конкуренции в области чисто материальной. До возникновения янсенизма все школы были в руках иезуитов; теперь в Пор-Рояле появились янсенистские учебные заведения, куда шли дети из слоев высшей буржуазии и из дворян. На исповедь к янсенистам стали стекаться со всех концов Парижа; в числе их последователей было много придворных. Для иезуитских школ и исповедален это явилось страшным ударом.

Правительство было враждебно янсенизму. Ришелье не мог простить Янсению его памфлета “Гальский Марс”, в котором основатель секты резко порицал кардинала за его союз с протестантскими державами. Впоследствии Людовик XIV был еще менее расположен к янсенистам, так как иезуиты сумели убедить его, что новая секта подрывает основы монархического строя.

В Париже борьба между янсенистами и иезуитами началась еще в 1643 году, когда иезуиты объявили с проповеднических кафедр, что Янсений есть “переваренный Кальвин”, а его учеников назвали “лягушками, родившимися в тине женевского болота”. Десять лет спустя папа Иннокентий X, подчиняясь влиянию иезуитов, издал буллу, в которой учение Янсения осуждалось как еретическое. Еще позднее, как раз в то время, когда Паскаль начал в Пор-Рояле отшельническую жизнь, произошло столкновение, взволновавшее весь Париж.

В числе аристократов, имевших сношения с янсенистами, был герцог де Лианкур, постоянно посещавший пор-рояльских отшельников, но не порвавший связи с господствующей церковью. Герцог Лианкур так уважал янсенистов, что не только дал в своем доме убежище двум преследуемым янсенистам, но даже отдал свою внучку на воспитание в пор-рояльский женский монастырь, где, как известно, в числе монахинь была также сестра Паскаля. Иезуиты не могли простить герцогу подобных действий.

В январе 1655 года, когда герцог явился в церковь св. Сульпиция на исповедь, исповедовавший его иезуит сказал: “Вы мне назвали ваши грехи, но утаили главное. Во-первых, вы скрываете у себя в доме еретика; во-вторых, вы отдали вашу внучку в Пор-Рояль, да и вообще вы имеете связи с этими людьми. Вы должны покаяться, и притом не тайно, а всенародно”. Герцог промолчал, спокойно вышел из храма, но более не возвращался. Это происшествие наделало большого шуму, тем более что героем его был вельможа, пэр Франции.

Этим дело не кончилось.

Один из вождей янсенистского движения, Арно, написал “Письмо к знатной особе”, в котором весьма резко порицал иезуита, отказавшего в отпущении грехов такому достойному человеку, каков герцог де Лианкур. Тогда иезуиты в свою очередь выпустили целый ряд памфлетов против Арно, а последний ответил им новым “Письмом к пэру Франции”. Вскоре с церковной кафедры спор перешел на кафедру Сорбонны, и с 1 декабря 1655 года по 31 января 1656 года в этом храме науки состоялся ряд прений, настолько бурных, что французский писатель Сент-Бев сравнивает их с самыми шумными политическими собраниями 1815 года. Прения велись на тогдашнем варварском латинском наречии, и выражения ораторов были таковы, что синдикат Сорбонны постоянно должен был прибегать к торжественной формуле: Domine mi, importo tibi silentium (сударь, повелеваю тебе молчать). Большинство несколько раз бурно требовало заключения дебатов; слышались крики: conclude, concludatur (закончить). Несмотря на весьма сильную оппозицию меньшинства, Арно был осужден и торжественно исключен из Сорбонны.

В тогдашнем парижском обществе столько же интересовались подобными дебатами, сколько теперь интересуются важнейшими политическими вопросами. Паскаль не мог остаться равнодушным в этом споре. Находясь однажды в обществе своих новых друзей, отшельников Пор-Рояля, Паскаль живо заинтересовался мнениями некоторых собеседников. Один из них сказал, что было бы чрезвычайно полезно объяснить незнающей публике, что все эти диспуты в Сорбонне основаны не на каких-либо серьезных данных, а на пустых уловках. Все одобрили эту мысль и настаивали, чтобы Арно написал серьезную защитительную речь. “Неужели же, – говорили ему, – вы дозволите, чтобы вас осудили, как школьника, и не скажете ни слова в ваше оправдание хотя бы для того, чтобы ознакомить публику, в чем тут дело?” Арно попытался написать и прочел написанное в обществе друзей, но никто не сделал ни одного одобрительного замечания. “Я вижу, – сказал Арно, – что это вам не нравится, впрочем, я сам сознаю, что надо написать не так”. И, обратившись к Паскалю, он прибавил: “Но вы, вы молоды, вы должны были бы сделать что-нибудь”. Паскаль, еще не испытавший своих сил на этом новом поприще, сказал, что попытается написать проект ответа, но надеется, что найдутся люди, которые исправят его несовершенный труд. На следующий же день Паскаль принялся за работу и, по обыкновению, вскоре увлекся ею. Вместо очерка или программы он написал письмо (23 января 1656 года), которое прочитал в обществе своих пор-рояльских друзей. Он не прочел еще и половины, как Арно воскликнул: “Превосходно!.. Это всем понравится, надо напечатать”. Все присутствовавшие были того же мнения. Таково происхождение первого из знаменитых “Писем к провинциалу”. Постепенно увлекаясь своей темой, Паскаль рылся в библиотеках, вытаскивая покрытые пылью творения испанских, французских, немецких иезуитов и выставляя их к позорному столбу. В марте 1657 года появилось его последнее письмо. Можно ли допустить, что эти письма принадлежали помешанному?

Эти “Письма, написанные Луи де Монтальтом к своему другу провинциалу и к достопочтенным отцам иезуитам”, эти замечательные памфлеты против иезуитской догмы и морали были и остаются сильнейшим богословско-полемическим сочинением, когда-либо направленным против учеников Лойолы и Молины.

Впечатление, произведенное этими письмами, было необыкновенно. “Письма к провинциалу” печатались главным образом в тайной типографии, находившейся в одной из водяных мельниц, которыми тогда изобиловал Париж. Печатание взял на себя Пьер Лепети, знаменитый книгопродавец и королевский типограф, который употребил для этой цели какие-то особые типографские чернила, им самим изобретенные, обладавшие свойством высыхать почти мгновенно, что позволяло печатать “Письма” за час до их отправки. “Никогда еще, – пишет один историк и противник янсенизма, иезуит Даниил, – никогда еще почта не зарабатывала столько денег. Экземпляры были посланы во все города королевства, и, хотя меня очень мало знали в Пор-Рояле, я получил в одном бретонском городе, где тогда находился, большой пакет на свое имя, причем доставка была оплачена”.

Можно себе представить гнев иезуитов и их покровителей. Прежде всего начались всюду обыски и аресты с целью отыскать типографщика. По приказанию короля арестовали Шарля Савро, одного из пор-рояльских книгопродавцов. Допрос был сделан “уголовным поручиком” Тардифом, который допросил также жену и приказчиков Савро, но не добился ничего. Тардиф сделал также домашний обыск у Пьера Лепети, но имел не более успеха, потому что, когда королевские агенты явились в дом Лепети, его жена побежала в типографию, схватила тяжелые типографские формы и, спрятав их под фартуком, снесла одному соседу, у которого в ту же ночь напечатали 300 экземпляров второго письма, а потом еще 1200. Печатание обошлось весьма дорого, но было продано по одному су за письмо столько экземпляров, что расходы окупились с избытком.

Не только полиция, но и публика жаждала узнать, кто был этот таинственный Луи Монтальт – автор “Писем к провинциалу”. Никому не приходило в голову считать автором Паскаля, и “Письма” приписывались сначала Гомбервилю, потом аббату Леруа. Паскаль в то время жил подле Люксембурга, в доме против ворот Сен-Мишель. Это убежище предложил Паскалю поэт Патрике, ординарец герцога Орлеанского, но для большей безопасности Паскаль переехал в маленькую гостиницу под фирмою “Король Давид”, находившуюся за Сорбонной, как раз напротив коллегии иезуитов. “Подобно искусному генералу, – замечает Сент-Бев, – он остановился лицом к лицу с врагом”. В той же гостинице поселился муж его старшей сестры, Перье, приехавший в Париж по делам. Один иезуит, Фрета, родственник Перье, пришел в гости к этому последнему и по-родственному предупредил его насчет распространившихся наконец слухов об авторстве Паскаля. Перье притворился изумленным и сказал, что все это выдумка; а между тем в этот самый момент за полуоткрытым пологом, прикрывавшим его кровать, находилось десятка два экземпляров седьмого и восьмого “Писем”, только что напечатанных. Когда иезуит ушел, Перье побежал к Паскалю и, рассказав ему, в чем дело, советовал остерегаться еще больше прежнего. Паскалю, однако, удалось избежать Бастилии.

Труднее было избежать громов, направленных против сочинения Паскаля. В 1660 году по повелению короля “Письма” мнимого Монтальта были рассмотрены комиссией из четырех епископов и девяти докторов Сорбонны. Комиссия признала, что в “Письмах” содержатся все лжеучения Янсения, а также мнения, оскорбительные для папы, епископов, короля, богословского парижского факультета и некоторых монашеских орденов. Это заявление было сообщено государственному совету, который повелел, чтобы письма были изорваны и сожжены рукою палача. В таком же духе высказались некоторые провинциальные парламенты, но последние действовали далеко не искренне. Так, парламент в Э (Aix) повелел сжечь “Письма”, но члены этого судебного учреждения сами охотно читали “Письма”, и никто из них не решался пожертвовать своим экземпляром для публичной экзекуции. Наконец один из судей догадался и дал бывший у него альманах, велев надписать на переплете заглавие “Писем”. Этот невинный альманах и был сожжен публично.

О значении “Писем” Паскаля можно судить по следующему событию. Как только появились первые письма, один из руанских проповедников поспешил заявить с кафедры, что автор “Писем” – опасный еретик, клевещущий на достопочтенных отцов иезуитов. Тогда руанское духовенство избрало из своей среды комиссию, чтобы проверить цитаты, приведенные в “Письмах”. Цитаты оказались совершенно согласными с цитируемыми оригиналами, убедившись в этом, руанские священники написали послание к священникам Парижа, прося их собраться вместе с целью публичного осуждения мерзостей, проповедуемых иезуитами. В 1656 году действительно состоялся в Париже съезд, на котором было принято предложение руанского духовенства заявить публично, что “чтение иезуитских книг привело слушателей в ужас”. “Мы были вынуждены, – писали руанские священники, – заткнуть уши, как некогда поступили отцы Никейского собора, не желавшие слушать богохульство Ария. Каждый из нас ревностно желал покарать этих жалких писак, извращающих евангельские истины и вводящих мораль, которой постыдились бы честные язычники и добрые турки”. В глазах общественного мнения дело Паскаля было, таким образом, выиграно еще прежде, чем его книга подверглась публичному сожжению.