ГЛАВА 11. ПОЧЕМУ ТУХАЧЕВСКОГО СЧИТАЛИ ШПИОНОМ?

ГЛАВА 11. ПОЧЕМУ ТУХАЧЕВСКОГО СЧИТАЛИ ШПИОНОМ?

Повсюду надо содействовать возвышению лучших, обеспечивать развитие элит и искать руководителей.

Теодор Обер

В петлю никто не тянул, сам влез.

Пословица

Этот щекотливый пункт в биографии маршала обстоятельно рассматривался на предварительном следствии. Но лицемерно-восхваляющие борзописцы всегда его трусливо обходили. На вопрос наложено самое настоящее «табу». А почему, собственно говоря?! Надо его рассмотреть, собрать необходимые данные и доказательства, опубликовать их для всеобщего сведения и поставить на обсуждение.

В настоящее время известно, что вполне определенные подозрения, а потом и уверенность возникли у следователей НКВД и политического руководства страны на основе двоякого рода данных. К наиболее существенным относились данные, связанные с передачей немецкой разведке оперативного плана будущих военных действий и, естественно, плана мобилизации, который всегда тесно связан с первым. Менее существенными, по сравнению с предыдущим, выглядели подозрения относительно давности шпионских связей. Источником этих подозрений являлся тот факт, что в Первую мировую войну будущий маршал, оказывается, находился в немецком плену!

Казенные биографы очень не любят этого момента в жизни маршала и стараются его всячески загримировать, отделываясь беглой скороговоркой. Напрасно! Надо выяснить, наконец, что же за подобным эпизодом скрывается! Известные нам факты таковы. Тухачевский отбыл с полком на фронт в сентябре 1914 г. За 6 месяцев пребывания на фронте получил орден. И уже через 6 месяцев оказался в плену (19.02.1915). Таким образом, его доблестные военные подвиги на фронте длились всего шесть месяцев, а все остальное время Первой мировой войны (по август 1917 г.), то есть почти три года, он находился в безопасном удалении от войны.

Не станем здесь разбирать, как он попал в плен (этот вопрос мы разбираем в другом месте). Посмотрим лучше, что Тухачевский делал в плену и как он из него освободился.

Попав в плен, Тухачевский, как утверждают, несколько раз делал попытки бежать. Но, видимо, не очень настойчивые и хорошо продуманные: ибо что была за охота снова лезть в окопы, подставлять голову под снаряды и пули, кормить своею кровью проклятых вшей?! Важно было лишь создать о себе определенную легенду на будущее — о своей непримиримой патриотичности и верности присяге. А потом позволить себя поймать и вернуть на прежнее, вполне безопасное место!

Никаким наказаниям за эти побеги Тухачевский не подвергался: его не избивали, не заковывали в кандалы, не сажали в карцер, не морили голодом. Об этом никто не говорит. Правда, после нескольких попыток «побега» немцы, которым это, видимо, надоело, отправили его в форт № 9 крепости Ингольштадт, где часовых имелось не меньше, чем пленных, где содержались особо беспокойные элементы. Но не следует думать, что там существовал какой-то уж зверский режим! Ничего подобного! Режим в крепости отличался неслыханным либерализмом и не походил на тот, что существовал в российских тюрьмах и лагерях! Во-первых, пленных не гоняли на принудительные работы, во-вторых, существовала регулярная связь с волей, систематически передавались посылки (часто даже роскошные!), которые немцы не отбирали, в-третьих, пленным не запрещалось собираться и устраивать праздники! Генерал-лейтенант А.В. Благодатов, который во времена молодости тоже находился с Тухачевским в плену, вспоминает: «В день взятия Бастилии мы собрались в каземате французских военнопленных. На столе появились бутылки с вином и пивом, полученные к празднику нашими французскими друзьями. Каждый стремился произнести какой-нибудь ободряющий тост. Михаил Николаевич поднял бокал за то, чтобы на земле не было тюрем, крепостей, лагерей». (Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей. М., 1965, с. 23.)

Естественно, в таких условиях пленные чувствовали себя достаточно вольготно. И вели себя соответственно. Тот же Благодатов вспоминает: «Всех нас объединяло стремление к побегу. Никто не утратил чувства человеческого достоинства. При стычках с администрацией мы выступали дружно, сплоченно, сообща отстаивая свои интересы. Тем не менее, как и в каждом коллективе, у нас были люди наиболее деятельные и люди, отличавшиеся наименьшей активностью. К первым неизменно относился Михаил Николаевич Тухачевский. Он буквально покорял своих товарищей по несчастью жизнелюбивостью и дружелюбием. Военнопленные всегда были готовы пойти за ним на любое самое рискованное дело.

Вспоминается наша демонстрация против нового коменданта форта. Он отменил проверку по казематам и приказал нам для этой цели выстраиваться на площадке. Мы не выполнили его приказ. Комендант вызвал караул, дал команду — зарядить винтовки. В ответ раздались свист, улюлюканье, выкрики. Французы запели «Марсельезу». Побоявшись, как видно, что пленные набросятся на караул и произойдет драка, комендант махнул на все рукой и ушел. М.Н. Тухачевский был одним из зачинщиков этой демонстрации». (Там же, с. 22-23.)

Все это, понятно, очень интересно и говорит явственно о склонности самого Тухачевского ко всяким авантюрам и господствовавшем либерализме, который такие авантюры поощрял (видите ли, комендант даже не решился дать парочку выстрелов в воздух, не то что по «бунтовщикам»!).

Следует, однако, отметить, что почтенный генерал рассказывает не обо всем. Он, разумеется, «забывает» добавить об одном важном моменте: что немецкая разведка вела свою работу среди военнопленных. Она тщательно изучала их биографии, характеры, степень умственного развития, определяла перспективы будущей военной карьеры. За отобранным контингентом устанавливалось секретное наблюдение, в том числе с помощью тайных агентов. Окончательно отобранных кандидатов отделяли от прочих, их вызывали для доверительных бесед, их всячески обрабатывали и в конечном итоге старались завербовать. Разговоры велись такого рода:

— Господин поручик (штабс-капитан)! Вы сами убедились: находиться в плену плохо. Разве не хотелось бы вам вернуться домой? Обнять любимую матушку, которая горюет о вас, своих близких? Этому можно помочь. Ничего особенного от вас не требуется. Лишь дайте согласие работать на великую Германию, подпишите согласие о секретном сотрудничестве! Наши две страны не будут больше воевать, прискорбная ошибка будет исправлена. Следовательно, вы не совершите ничего недостойного! Подпишите — и мы вас тотчас отпустим. И так все устроим, что никто и подозревать вас не сможет! Устроим побег! Сделаем вам героическую биографию! Вы получите большую славу — за свое мужество и патриотизм! И мы же способствуем вашей карьере, когда вы вернетесь на родину. Немцы в России всегда были сильны, занимали влиятельные позиции в государственном аппарате, в полиции, в армии, в военном министерстве. Вспомните, императрица Екатерина Великая — немка! Ваша государыня Александра Федоровна, супруга Николая II, тоже из немок! Ваш военный министр Сухомлинов работал на Германию! И многие лица из вашей разведки! О Распутине вам не надо говорить, вы сами знаете! Словом, мы сумеем обеспечить вашу карьеру, сделаем ее самой блестящей! Для этого необходимо лишь одно: тайно стать на сторону Германии и выполнять наши поручения!

Противостоять змеям-искусителям из немецкой разведки было трудно: кому же может понравиться долго сидеть в лагере?! Особенно когда аргументы казались убедительными (все факты соответствовали действительности!), когда мучительная война кончилась и уже не предстояло снова лезть в окопы?!

Обращалась ли немецкая разведка к Тухачевскому с таким предложением в период его плена? В том можно не сомневаться! Честолюбивый молодой дворянин (он заявлял: «Если не стану генералом в 30 лет — застрелюсь!»), представитель известной военной фамилии, обладавший широким кругозором, несомненными военными способностями, получивший за шесть месяцев войны будто бы 6 орденов, конечно же, должен был казаться перспективным — при подготовке его к определенного рода деятельности.

Не к одному Тухачевскому, понятно, обращались с таким предложением: немецкая разведка всегда работала с размахом. И многих людей вербовала, из самых различных армий. По разным причинам: одним надоедало сидеть в лагере, другие жаждали денег, карьеры и отличий, третьи ненавидели Россию

Как встретил указанное предложение Тухачевский? Сторонники маршала ответят с возмущением:

— Конечно отказал! Маршал являлся горячим патриотом!

Мы не станем утверждать этого столь решительно, ибо человек слаб (а слабость Тухачевского, сдавшегося врагу в плен, доказана!). Заметим, что и Ежов со своими сотрудниками, обладавшие громадной информацией о Тухачевском, держались явно иного мнения. И это мнение, в связи с известными нам фактами, выглядит более убедительно. Свой собственный «демон-искуситель» тоже нашептывал по ночам.

Ясно что:

— Да дай им, Миша, сучью бумажку с обязательством! Подпиши! Все равно она ничего не будет стоить! Самое главное сейчас — освободиться! Не сидеть же здесь еще пять лет! А там видно будет! Россия велика, можно затеряться в ее гарнизонах. Само время и обстоятельства превратят «обязательство» в ничто! А если все-таки станет известно?! Ну и что?! Всегда можно объяснить так: «Я пустился на хитрость! Чтобы вырваться из плена! Зов революции! Зов родины!»

Вот и возникает в этой связи вопрос: действительно ли Тухачевский, проведший почти три года в плену, воевавший на фронте Первой мировой войны лишь полгода, не давал секретного обязательства работать на немецкую разведку еще в 1917 г., когда он был ничто, когда о будущей блестящей карьере не мог и предполагать?!

Возникает и другой вопрос: на какой основе сложились у него сугубо доверительные отношения с лейтенантом Ферваком, сидевшим вместе с ним в лагере и работавшим позже на французскую разведку? Близкие отношения с ним Тухачевский сохранял до самой своей гибели.

Вот на какие вопросы надо ясно и недвусмысленно ответить, приведя документы и воспоминания.

Само собой понятно, что если истинная подоплека освобождения из плена была именно такова, как сказано, то воспоминания на эту тему Тухачевскому доставить удовольствия не могли. Этот очень важный факт явственно виден в воспоминаниях сестер маршала, которых, конечно, не заподозришь в плохом отношении к брату:

«И вот однажды, когда мы все собрались за обеденным столом, неожиданно распахнулась дверь и на пороге появился худой, измученный человек. Лишь по улыбке мы узнали нашего Мишу.

Дни, проведенные им с семьей, были для нас днями беспредельного счастья и бесконечных расспросов. Мы дознавались, как он бежал, как скрывался, чем питался в пути, каким образом шел ночами по незнакомым местам. Михаил не очень охотно вспоминал обо всем этом — слишком много перенес. На привезенных им из Швейцарии фотографиях (туда он перебрался из Германии. — В.Л.) он походил на мумию и был страшно оборван». (Там же, с. 14-15.)

Тот же Благодатов пикантную сцену побега, о которой будущему маршалу почему-то не очень хотелось рассказывать, излагает так: «Тут как раз подвернулся удобный случай: на основании международного соглашения военнопленным разрешили прогулки вне лагеря, хотя каждый должен был дать письменное обязательство не предпринимать при этом побега. Тухачевский и его товарищ капитан Генерального штаба Чернявский сумели как-то устроить, что на их документах расписались другие. И в один из дней они оба бежали.

Шестеро суток скитались беглецы по лесам и полям, скрываясь от погони. А на седьмые наткнулись на жандармов. Однако выносливый и физически крепкий Тухачевский удрал от преследователей. Через некоторое время ему удалось перейти швейцарскую границу и таким образом вернуться на родину. А капитан Чернявский был водворен обратно в лагерь». (Там же, с. 25.)

Вот такие арабские сказки рассказываются без всякого смущения! Расчет ясен: и так сойдет.

Нет, напрасно стенает А. Чехлов в своем рассказе «Расстрелянные звезды» («Даугава», 1988, № 1, с. 48): «Все было против маршала и его товарищей. Любой эпизод их жизни, даже самый, казалось бы, незначительный, оборачивался в руках следователей и его помощников неожиданной стороной».

Да уж, понятно: следователи-то не смотрели на Тухачевского сквозь розовые очки, басни за чистую монету принимать не желали!

В заключение следует поставить еще один вопрос: если Тухачевский уже в 1917 г. давал обязательство работать на немцев, то кому именно? Ответ кажется очевидным: этим офицером был тот самый Нидермайер, который позже стал военным атташе Германии в Советской России, к которому имя Тухачевского во время событий 1937 г. намертво «припаяно». Не пора ли по документам прояснить, что же было в действительности?!

В биографиях таких лиц, как Тухачевский, не должно быть подозрительных моментов!

Следует обратить внимание еще на один момент, чрезвычайно интересный. Известно, сколь скупо и просто невразумительно излагается в разных книгах биография Б. Фельдмана, виднейшего соратника Тухачевского и его друга. Случайно ли это? Не стараются ли таким образом «замаскировать» некие детали биографии, как это делали и с биографией героя Гражданской войны Котовского? В интересной документальной книге «Августовские пушки», посвященной событиям августа 1914 г., Барбара Такман вспоминает (М., 1972, с. 137) «некоего лейтенанта Фельдмана», командира роты 69-го немецкого полка, который по приказу начальства начал Первую мировую войну нападением на Бельгию и захватом ее пограничного городка. К сожалению, этот Фельдман дальше не упоминается и о нем не дается никаких биографических деталей. Это обстоятельство и порождает подозрение: не есть ли названный Фельдман и русский Фельдман, «соратник Тухачевского», одно лицо?

Для такого подозрения много оснований. Известно, что в Гражданскую войну и позже в Красной Армии воевало и служило много немцев, чехов, венгров и сербов. Они продолжали службу и после Гражданской войны, занимая крупные должности. Между Красной Армией и немецкой до 1933 г. имелись почти союзные отношения, скрепленные общими военными интересами (военная техника, организация, стратегия, обучение кадров и прочее). Тухачевский почти всю Первую мировую войну провел в немецком плену. Немецкая разведка тщательно «работала» с ним, считая его «перспективным». Она старалась завербовать его и обещала помочь сделать блестящую карьеру, которую тот в Красной Армии и сделал.

Было бы вполне логично при таких обстоятельствах приставить к нему «для присмотра» и связи с немецкой стороной одного из офицеров немецкой разведки, чтобы они делали карьеру в РККА вместе. Фельдман, «соратник Тухачевского», при нем и играл всегда роль его «правой руки», занимая пост начальника штаба. К концу карьеры он добрался до высокого поста в Наркомате обороны и ведал здесь перемещениями всех высших командных кадров!

Не мешало бы с документами в руках разъяснить спорные моменты начального этапа в биографии Фельдмана! Вполне понятно, что если

Фельдман был на деле немецким евреем, офицером немецкой армии в Первую мировую войну, а потом еще и работал в немецкой разведке, то обвинение Тухачевского в шпионской деятельности в пользу Германии получит новое и очень серьезное основание.

* * *

Во всех этих закулисных событиях большую роль играла немецкая разведка — абвер. Ее возглавлял 50-летний адмирал Фридрих Вильгельм Канарис (1887-09.04.1945). Адмиралом сделал его Гитлер, хотя по происхождению своему и связям он мог бы отлично обойтись и без него. Ибо отец Канариса — преуспевающий промышленник, акционер и директор металлургического завода. Снедаемый честолюбием (в императорской армии отец имел чин обер-лейтенанта резерва), он пытался всем доказать, что немецкие Канарисы — потомки героя греко-турецких войн, видного политического деятеля Греции Константина Канариса (копию его греческого памятника он даже поставил в своем родном городе Дуйсбурге). Он был вполне человеком своего времени: непримиримым противником социал-демократии, рабочего движения и профсоюзов. Сын пошел еще дальше отца. В 1938 г. один из приспешников адмирала издал труд, в котором доказывалось, что его генеалогическое дерево восходит к итальянскому аристократическому роду XVI в. Канаризи, а родоначальник того имеет корни даже в XIV в.! Коллеги по итальянской разведке тоже польстили адмиралу и прислали ему труд по генеалогии, где устанавливалось его родство по матери с Наполеоном! Неизвестно, не установил ли честолюбивый Тухачевский, что сам находится в родстве с Канарисом?! Для его дел такое «родство» было бы очень выгодно!

Как бы там ни было, молодой Канарис начинал свою жизнь в обстановке полного благоденствия: отец его имел шикарный особняк с садом, теннисные корты, его возили (!) в школу в экипаже, с 15 лет он владел собственной лошадью. И, конечно, он имел доступ к отцовской библиотеке, музыке, спорту, к интересным и влиятельным собеседникам, посещавшим дом его отца.

Как и многие из буржуазной среды, Канарис-младший бредил военной карьерой. Ибо Германия Гогенцоллернов была создана силой оружия и дипломатией. И престиж военщины, сумевшей воплотить в жизнь многовековые мечты немцев о едином и сильном государстве, находился на исключительно высоком уровне. Казарма и офицерское казино представлялись рядовому бюргеру раем на земле!

В 17 лет Канарис-младший потерял отца. Это печальное обстоятельство упростило для него вопрос о карьере. Окончив гимназию, он поступил в кадетскую школу в Киле (1905). Морскую службу практичный Канарис рассматривал, как трамплин к будущей блестящей карьере (армия была учреждением аристократическим, и это очень мешало продвижению тех, кто не принадлежал к немецкой знати). Через два года будущий адмирал закончил кадетскую школу. Стажировался он на крейсере «Бремен», вместе с ним защищал «немецкие интересы» у берегов Латинской Америки, получил чин лейтенанта и за «особые заслуги» — иностранный орден (к величайшему удивлению сослуживцев!).

Затем он участник плаванья у берегов Балканских государств (в 1912 г. они воевали с Турцией), совершал разведывательные вояжи по Стамбулу — городу международного шпионажа. Потом участвовал во втором плавании к берегам Латинской Америки. Получил чин обер-лейтенанта. На крейсере «Дрезден» участвовал в успешной битве немецких кораблей против английских при Коронеле. Успех, однако, сопутствовал недолго, эскадра адмирала Шпее была уничтожена англичанами. Крейсер Канариса с трудом спасся. Но чилийские власти не дали спасительного убежища. Корабль после боя пришлось затопить, команда отправилась в лагерь.

С трудом Канарис выбрался оттуда и вернулся на родину с чилийским паспортом на имя чилийца Розаса. (На этом фоне биография Тухачевского до 1917 г. выглядит просто жалко!)

Маленький, тщедушный Канарис (внешне чем-то похожий на Ежова) показал очень устойчивые черты своего характера: любезность, скрытность, храбрость, решительность, железную выдержку, трудолюбие, склонность к закулисным комбинациям, широкий кругозор, умение вызывать на откровенность, умение вести переговоры. Он больше предпочитал слушать, а не говорить.

Канарис кончил Первую мировую войну, пройдя курс в военно-морских школах, выступая также и преподавателем, был командиром подводных лодок и потопил три вражеских транспорта. Имел за боевые заслуги два железных креста (1 и 2 классов). Он получил чин капитана. Начальство отправило его для работы в Испанию в качестве военного атташе. И он хорошо работал, хотя имел на счету одно крайне сомнительное дело. Тогда провалился один из способнейших агентов — знаменитая танцовщица, исполнительница восточных и эротических танцев Мата Хари. Недоброжелатели говорили: «Случайно или намеренно, но он выдал ее французам» (казнена ими 15 октября 1917). Канарис сумел, однако, оправдаться.

Следующие этапы бурной карьеры: офицер связи между морскими частями Добровольческого корпуса и военным министром Носке, участие в военно-полевом суде над убийцами Розы Люксембург и Карла Либкнехта, старший офицер адмиралтейства в Киле, один из организаторов тайного вооружения ВМФ и обучения немецких летчиков в Марокко (!), референт при начальнике штаба ВМФ, старший помощник командира корабля «Силезия» (1926), а затем (с 1932) и его командир, комендант крепости Свенемюнде, видный сотрудник военного министерства, где он возглавляет отдел военно-морского транспорта. Благочестивое название прикрывало совсем иную сферу деятельности. На самом деле Канарис занимался реорганизацией морской разведки, поскольку считалось общепринятым, что немецкая разведка не оправдала себя во время войны, и во всяком случае оказалась хуже английской. Размах работ требовал больших денег. Их давали магнаты немецкой промышленности, и Канарис ведал связью с ними, получая от последних значительные суммы в секретные фонды. Часть этих денег он использовал тайно в собственных интересах, участвуя в биржевой игре и всяких сомнительных махинациях, приносивших ему, однако, неплохой «навар», так как он всегда располагал всякой важной секретной информацией.

На этой почве он однажды попал в скандал. Когда прогорела киностудия «Фебус», выяснилось, что он там имел миллионные капиталы, да еще вкладывал миллионы в не очень респектабельные зарубежные предприятия. Пришлось уволить его в отставку. Но так как ходатаев оказалось достаточно (видимо, тайные компаньоны), то он не «утонул» и при этих неприятных обстоятельствах. Предприимчивый разведчик продолжал усердно трудиться, составляя план будущей работы всей военной разведки, имея значительное состояние.

После прихода Гитлера к власти (1933) Канарис получил видный пост в министерстве иностранных дел. Здесь им был организован «Отдел кадров Б», занимавшийся шпионажем. Сюда с отчетами приезжала высокопоставленная агентура: Абец (Франция), Генлейн (Чехословакия), Типпельскирх (Балканы) и т.д. Главной задачей отдела Канарис считал подкуп влиятельных людей за рубежом, пригодных для работы на Германию. С этой целью на всех интересных людей составлялись обширные картотеки данных, где учитывалось решительно все: родословная, карьера, покровительства, браки, любовные и гомосексуальные связи, финансовые дела, соперничество, неудовлетворенное честолюбие. Отдел сумел провести ряд очень значительных тайных операций, подкупив множество самых разных людей. Наиболее известными являлись: генерал Сыровы (Чехословакия), Квислинг (Норвегия), Бек и сенатор Бисера, руководитель немецкого национального меньшинства (Польша), бывший социалист Анри де Ман, имевший влияние на короля Леопольда и его семью (Бельгия), лейтенант Домбре, сотрудник бельгийского генерального штаба, бывший премьер Цанков (Болгария), генерал Косич, начальник югославского генерального штаба, промышленник Делонкль и Лаваль (Франция). Нацистское руководство очень считалось с данными Канариса. Решения его отдела утверждались всегда тройкой, самим Канарисом и двумя нацистскими лидерами — Гессом и Риббентропом. (Рисе К. Тотальный шпионаж. М., 1945, с. 91-93, 96.)

В январе 1935 г. Канарис стал главой немецкой военной разведки — абвера. Он в корне реорганизовал ее, по задолго до того момента разработанным планам, и создал целую армию шпионов для работы во всех странах, представлявших интерес для немецкой военщины. К нему стекались также сведения от зарубежных нацистов, объединенных местными нацистскими организациями. Эта пятая колонна являлась очень значительной, если с ней не вели настоящей борьбы. В Австрии, например, она составляла почти 20 тысяч человек накануне аншлюса. Австрийские власти засадили нацистов в тюрьму, но затем под давлением Гитлера выпустили по «амнистии». Остался в тюрьме всего 151 человек, — особенно замаранных уголовными преступлениями. Разумеется, расплата за «доброе деяние» последовала очень быстро, — и Австрия была стерта с географической карты! А выпущенные из тюрьмы нацисты помогли своему фюреру «провернуть» всю операцию в кратчайший срок. (В.М. Турок. Очерки истории Австрии 1929-1938. М., 1962, с. 387.)

К этому надо добавить, что Канарис был личным другом диктатора Испании Франсиско Франко (1892-1975). В 1937 г. будущему диктатору исполнилось 45 лет. До испанской революции Франко являлся генералом и главнокомандующим на Канарских островах, до того — начальником пехотной школы в Сарагосе, командующим марокканскими войсками во время колониальной войны (1924-1926). При невысокой фигуре он отличался яростным честолюбием, решительностью и напором. Взгляды имел крайне реакционные. Свел знакомство с немецкими коммерсантами в Испании, на деле занимавшимися политической разведкой. Стал выполнять их задания и во время Первой мировой войны был завербован лично Канарисом — для деятельности против Англии и Франции.

Доверительные связи с Канарисом, обеспечившим поддержку второго лица Германии — Геринга, вывели Франко на роль «вождя нации»! Нацистская партия Германии послала в Испанию большое количество пропагандистов и консультантов, обеспечила помощь немецкими воинскими частями, самолетами и оружием. Большую помощь оказала и фашистская Италия. В результате Франко победил в Гражданской войне, захватил власть и сумел надолго укрепить ее.

Полковник Ганс Ремер, бывший немецкий военный атташе в Испанском Марокко, о Канарисе в 1946 г. заявил так: «Мне известно, что из всей германской верхушки только Канарис поддерживал контакт с Испанией при любой возможности. В ходе гражданской войны в Испании он делал все, чтобы действиями абвера поддерживать Франко. С другой стороны, создание в Испании во время Второй мировой войны, по его инициативе, учреждений абвера следует отнести за счет хороших отношений, связывавших его и с начальником испанской секретной службы. По моим подсчетам, Канарис посещал Испанию минимум четыре раза в год, но оставался там всего на 2-3 дня, каждый раз бывая у начальника испанской секретной службы». (Мадер Ю. Империализм: шпионаж в Европе вчера и сегодня. М., 1985, с. 132.)

Надо сказать, что сотрудничество Франко и Гитлера было очень выгодно для обеих сторон. Вермахт в Испании испытывал новое оружие, тактические приемы, давал офицерам военный опыт. Здесь же обучались диверсанты всех видов. Стратегия «пятой колонны» была прекрасно отработана именно здесь (а сам термин пустил в оборот фашистский генерал Мола, заявивший, что «пятая колонна» обеспечит падение Мадрида изнутри).

Обрисовав таким образом вкратце фигуру адмирала, вполне естественно поставить вопрос: в каких же отношениях находились Тухачевский и этот глава немецкой военной разведки? Ведь они знали друг друга (каждый имел на другого досье!), встречались при поездках Тухачевского в Германию, беседовали. О чем? Уж, конечно, не о погоде!

И поэтому отнюдь не случайны поездки Канариса с секретными дипломатическими миссиями в первой половине 1937 г.: в Рим к Муссолини (главная тема обсуждения — германо-итальянские военные действия в Испании), в Вену — к начальнику разведывательного отдела австрийского федерального министерства обороны, переговоры с вождями «Организации украинских националистов» (ОУН), наконец, поездка в буржуазную Эстонию — в целях активизации и координации антисоветского шпионажа. (Мадер Ю. Империализм: шпионаж в Европе вчера и сегодня. М., 1985, с. 178.)

Столь же трусливо обходится тема взаимоотношений советского маршала и Гемппа, главы немецкой контрразведки, обязанной вылавливать русских разведчиков! А ведь и он тоже знал Тухачевского, не раз беседовал с ним!

Так о чем представители военной верхушки Германии могли с ним говорить? Ясно о чем: о состоянии вооруженных сил, своих и чужих, о возможных планах войны с Польшей и Францией (очень злободневные вопросы!), об отношениях военных и политиков, о работе промышленности, сельского хозяйства, действиях Коминтерна и т.п. Общие точки зрения легко нащупывались. Канарис и все кадровые разведчики, отражая взгляды аристократического прусского генералитета, презрительно относились к своему «ефрейтору», который навязался им в вожди! В разговорах между собой они насмехались над ним и думали о его свержении при удобных обстоятельствах: когда «этот безголовый зарвется»! Тухачевский намеками отвечал, что и в России подобное возможно. А новая Россия получит следующие основы:

1. Будет она «единой и неделимой».

2. Советская власть уничтожается, компартия распускается.

3. Белая эмиграция возвращается в страну, ее потери компенсируются.

4. Восстанавливается частная собственность и сословия.

5. Нерушимый союз с Германией против общих врагов.

Такая программа вполне устраивала немецкий генералитет и делала Тухачевского и оппозицию, связанную с ним, желанным и естественным союзником. При таких обстоятельствах был вполне понятен обмен «информацией», среди «своих», естественно.

Однако в немецкой военной верхушке 1937 г., хотя она и имела «русскую ориентацию», только двое могли выступать как надежные союзники:

1. Уволенный Гитлером в отставку генерал Хаммерштейн (1878— 1943), настроенный к фюреру очень оппозиционно. Он находился в связи с участниками заговора против Гитлера. Прежде занимал пост командующего сухопутными войсками Германии (1930-1934). В 1939 г. был вновь призван на службу в армию. Умер в Берлине.

2. Начальник Генштаба 57-летний генерал-полковник Людвиг Бек (1880-1944). Этот пост он занимал в 1933-1938 гг. Вполне разделял взгляды Хаммерштейна, военная оппозиция рассматривала его как преемника Гитлера. Позже покончил с собой.

Два других высших военачальника не очень внушали доверие Тухачевскому, так как активно поддерживали Гитлера:

1. Военный министр генерал-фельдмаршал 59-летний Бломберг (1878-1946).

2. Командующий сухопутными войсками генерал-полковник 57-летний Фрич (1880-1939). Он поддерживал во всем Бломберга, как и тот, вступил с Гитлером в ссору, опасаясь войны, и был смещен с поста. Погиб в бою под Варшавой, в польскую кампанию.

Итак, главную ставку Тухачевский мог делать лишь на начальника Генштаба Людвига Бека, поддерживая с ним письменно тайный контакт через Канариса и своих посланцев, привозивших шифрованные письма.

Неудивительно: когда Гейдрих, соперник Канариса, начал фабриковать свою папку компромата на советского маршала, то Канарис, по сообщению Шелленберга, отказал ему в помощи. Хотя как будто он ему и не противился, пустив дело на самотек.

Во всяком случае, Канарис был в курсе очень многих тайных дел Тухачевского. И.К. Абжаген в биографии адмирала пишет (с. 160-161):

«По иронии судьбы Канарису было известно, что Тухачевский отнюдь не совсем безвинно был расстрелян. У него были достоверные сведения о том, что советский маршал во время своего пребывания в Лондоне в качестве представителя Советского правительства во время похорон короля Георга вел переговоры с посланцами стоящего во главе русской эмиграции в Париже генерала Миллера. Вполне возможно, что ОГПУ также было осведомлено об этом и завело судебное дело против Тухачевского, так как из судебных расследований, которые последовали одновременно с исчезновением в Париже генерала Миллера, явствовало, что в самом центре русской эмиграции во Франции имелись шпионы, которых оплачивали Советы, в том числе по крайней мере один в чине генерала». (Ныне известно, что им был начальник белогвардейской разведки генерал Скоблин.)

Подобного рода продажность различных армейских чинов очень существенно облегчала деятельность разведки в любой стране. Немецкий полковник Эрвин Штольце (1891-1950?), ветеран немецкой разведки, чей разведывательный стаж в 1945 г. составлял 22 года, трудился на шпионском поприще под начальством группенфюрера СС (равняется чину генерал-лейтенанта) В. Шелленберга в большом количестве стран: Швеции, Венгрии, Румынии, Болгарии, Чехословакии, Польше, Греции, Югославии, захватил он своей деятельностью также Прибалтику, Белоруссию, Украину. В 1944 г. он занимал пост начальника «Берлинского района сбора донесений» — особо секретного подразделения в Главном управлении имперской безопасности.

Непосредственным начальником полковника Штольце длительное время являлся австриец из Вены генерал Лахузен, шеф диверсионной службы вермахта. В вермахт сам Лахузен перешел из австрийской армии после аншлюса Австрии. Лахузен являлся высшим офицером австрийской секретной службы. В вермахте он получил за свою деятельность редкую награду — «Золотой германский крест». (Интересно отметить, что Гитлер сам себе такую награду не присвоил!) В январе 1945 г. Лахузен от своего фюрера получил чин генерал-майора. С ним-то в дружном согласии и работал Штольце.

Он повидал тысячи людей! Одних агентов он сам завербовал, других ему «передали» коллеги. Среди них находился бывший царский генерал Достовалов (Берлин), бывший царский полковник Дурново; (Белград), майор румынского Генерального штаба Урлуциано (Бухарест), капитан в отставке Кляйн (Каунас) и многие другие. Попав в советский плен, Штольце вспоминал: «Агента абвера в Бухаресте, румынского майора в отставке, Урлуциана, я тоже „получил“ от майора Юста. Связь с ним шла через германское посольство в Бухаресте, с ответственным сотрудником которого он тайно встречался. Однажды в 1936 г. я посетил его в Бухаресте. Несмотря на отставку, он продолжал служить в румынском военном министерстве и был, таким образом, в состоянии передавать нам данные об организации румынской армии и ее запланированном выступлении против Венгрии в случае войны между ней и Румынией. Кроме того, он снабжал нас сведениями румынского военного министерства о Советском Союзе.

«…» От майора Юста я «заполучил» полковника Дурново, бывшего врангелевского офицера, жившего в Белграде. Он был представителем германских фирм в Югославии, в частности, металлургического завода Штольберга (в Рейнланде). Сообщал сведения о Югославии, а иногда передавал краткие сообщения о Советском Союзе.

«…» Осуществляя диверсии и действуя в целях разложения вооруженных сил противника, Абвер-II вербовал в агенты лиц из числа национальных меньшинств. Ими были прежде всего немцы иностранного подданства, так называемые «фольксдойче», например в Чехии (судетские немцы) и в Польше «…», а также бретонцы во Франции. В принципе главарям национальных меньшинств никаких политических заверений не давалось. Однако в случае их активности, сулившей успех, с ними заключались соглашения, содержавшие взаимные обязательства. Наиболее ценных агентов, например полковника Коновальца, принимал лично начальник управления.

Абвер— II весьма дифференцированно относился к белоэмигрантам, украинским националистам, разделяя их на группы.

Поэтому в 1937 г. был возобновлен контакт с группой Коновальца, установленный Абвером-I еще в 1925 г.». (Мадер Ю. Империализм: шпионаж в Европе вчера и сегодня. М., 1985, с. 88-89.)

Интересно также и следующее место из показаний Эрвина Штольца: «Особенно пригодны в качестве агентов были те военнослужащие иностранных вооруженных сил или те работающие в военной промышленности лица, у которых имелся какой-нибудь моральный изъян — склонность к алкоголизму или легким связям, или те, кто по различным причинам (например, иные взгляды на внутреннюю политику, враждебность к государству или недовольство из-за задержек в повышении по должности) бывали сильно раздражены. С людьми такого сорта, обычно находившимися в затруднительном финансовом положении, действовали через посредников, которые сначала одалживали им деньги на вполне приемлемых условиях. Если к установленному сроку долг не возвращался, то срок продлевался только в обмен на военные сведения». (Там же, с. 86-87.)

Последний решающий шаг относительно своих немецких «друзей» Тухачевский сделал, по-видимому, в начале марта 1937 г. (точная дата пока неизвестна). Именно тогда он, как нередко делал, через своих людей дипломатической почтой отправил негативные пленки в Берлин — на этот раз с операционным планом будущей войны, в руки Ханфштенгля, доверенного лица Гитлера, с просьбой немедленно передать их фюреру. Маршал настоятельно просил, ибо возможности Людендорфа были исчерпаны, а сил все равно не хватало, выделить для намеченной им операции на границе 20 немецких кадровых дивизий.

Он хорошо понимал риск такого шага. В самом деле, что сделает Гитлер? Удовлетворит просьбу? Или по соображениям ненависти и эгоизма выдаст его Сталину с головой? Но какой смысл выдавать, если он подносит немцам «на блюдечке» самый важный в мире документ — советский оперативный план будущей войны?! За такую заслугу у порядочных людей и умных политиков полагается ответная важная услуга!

Но Гитлер не проявил никакого «благородства»! Считая Тухачевского опасным и неприятным противником, имея в виду его непомерно раздутую репутацию «великого стратега», он решил раз и навсегда покончить с ним, а заодно создать в русской армии погромную атмосферу, в результате которой, если повезет, половина высшего генералитета будет постыдно перебита, чем армия окажется катастрофически ослаблена.

Поэтому, ничуть не колеблясь, с полного согласия Бломберга и Фрича, которые панически боялись конфликта и войны с Россией и всеми силами хотели от них уклониться, он тут же отправил полученные негативы (естественно, оставив себе отпечатки), вместе со своим сопроводительным письмом, назад в Москву. Письма Тухачевского к фюреру, понятно, не было (оно не писалось по соображениям безопасности), просьба маршала излагалась его посланцем Гитлеру устно.

Обстоятельства передачи русского мобилизационного плана немцам достаточно быстро «просочились» в западную печать. Особенно удивляться не приходится. Все крупные западные газеты имели тайные связи с собственными разведками, а также министерствами внутренних дел, и оттуда черпали «приватно» много важной и секретной информации. Часть ее появлялась затем в виде «информационных бомб» в наиболее выгодный момент на страницах влиятельных газет. Характерный пример составляет парижская буржуазная газета «Эко де Пари». На основе именно такой информации в своей статье от 30 августа 1937 г. она писала:

«История его (Тухачевского. — В.Л.) измены — потому что это был изменник — может быть сейчас раскрыта. Доверенным лицом у него был доктор Эрнст Ханфштенгль, которому больше всего доверял канцлер Гитлер. Именно Ханфштенглю Тухачевский передал русский мобилизационный план. Ханфштенгль — молодой, чрезвычайно богатый, болтливый человек, открыто похвастался тем, что купил Тухачевского. Поверив этому заявлению, русское правительство арестовало Тухачевского. С другой стороны, Ханфштенгль вызвал неистовый гнев Гитлера. Для того, чтобы избежать ареста, он вынужден был поспешно покинуть Германию. В то время, как Тухачевский был расстрелян, Ханфштенгль — приговорен заочно к смерти, а его имущество конфисковано».

В той же статье газета еще пишет:

«Пусть не удивляет его (Тухачевского) упорное молчание перед Верховным военным судом Москвы. Он ни единым словом не ответил на тяжелые обвинения обвинительной речи. Каким образом смог бы он их опровергнуть?»

Но не только зарубежные газеты обличали Тухачевского. В июне 1937 г., уже после расстрела маршала и его коллег, Вальтер Кривицкий, работник советской внешней разведки, встретился в Париже с помощником начальника контрразведки ОГПУ Сергеем Михайловичем Шпигельглассом (1893-1938). И разговор после деловых вопросов неизбежно перешел на Тухачевского, минувший процесс и причины его. Кривицкий был другом Тухачевского и его соратником и в силу этого никак не мог поверить в заговор Тухачевского и его товарищей. Он в осторожной форме начал высказывать сомнения в виновности Тухачевского и его коллег, а также в правомерности приговора. При этом вспомнил изречение капитана Фрица Видеманна, личного секретаря Гитлера по политическим вопросам (о чем сообщил Кривицкому его агент):

«У нас не восемь шпионов в Красной Армии, а гораздо больше. ОГПУ еще не напало на след всех наших людей в России». Кривицкий воспринимал данное заявление с большим недоверием, рассматривая его как дезинформацию. Шпигельгласс согласился с ним только наполовину.

— Уверяю вас, — сказал он, — за этим ничего не стоит. Мы все выяснили еще до разбора дела Тухачевского и Гамарника. У нас тоже есть информация из Германии. Из внутренних источников. Они не питаются салонными беседами, а исходят из самого гестапо. — И он вытащил бумагу из кармана, чтобы показать мне. Это было сообщение одного из наших агентов, которое убедительно подтверждало его аргументы.

— И вы считаете такую чепуху доказательством? — парировал я.

— Это всего лишь пустячок, — продолжал Шпигельгласс, — на самом деле мы получили материал из Германии на Тухачевского, Гамарника и всех участников клики уже давным-давно.

— Давным-давно? — намеренно повторил я, думая о «внезапном» раскрытии заговора в Красной Армии Сталиным.

— Да, за последние семь лет (с 1930. — В.Л.), — продолжал он. — У нас имеется обширная информация на многих других, даже на Крестинского. (Крестинский был советским послом в Германии на протяжении десяти лет, а позже заместителем наркома иностранных дел)». (Кривицкий В. Я был агентом Сталина. М., 1991, с. 244-245.)

Передав этот диалог со своим коллегой, Кривицкий замечает:

«Для меня не было новостью, что в функцию ОГПУ входило наблюдение и сообщение о каждом шаге должностных лиц и военных, независимо от ранга, и в особенности когда эти лица находились в составе миссий за границей. Каждый советский посол, министр, консул, или торговый представитель, был объектом такого наблюдения. Когда такой человек, как Тухачевский, выезжал из России в составе правительственной комиссии для участия в похоронах короля Георга V, когда человек масштаба генерала Егорова направлялся с визитом доброй воли в страны Балтики, когда офицер типа генерала Путны получал назначение на пост военного атташе в Лондоне, — все их приходы и уходы, все их политические разговоры становились предметом донесений, в избытке направляемых в Москву агентами ОГПУ». (Там же, с. 245.)

По поводу этого высказывания возникает естественный вопрос: «Где же эти „избыточные донесения“, которые направлялись в Москву по поводу Тухачевского, Крестинского, Путны и других?! Почему они утаиваются?! Разве это не мошенничество, не доказательство подлых махинаций?!

Дальше тот же Кривицкий пишет:

«Когда Шпигельгласс сказал мне, что сведения против Тухачевского получены от агентов ОГПУ в гестапо и попали в руки Ежова и Сталина через кружок Гучкова, я едва удержался, чтобы не ахнуть.

Кружок Гучкова представлял собой активную группу белых, имеющую тесные связи, с одной стороны, в Германии, а с другой стороны, самые тесные связи с федерацией ветеранов царской армии в Париже, возглавляемой генералом Миллером.

Основателем кружка был Александр Гучков, известный член Думы, возглавлявший Военно-промышленный комитет при царском правительстве во время Первой мировой войны. В юности Гучков возглавлял добровольческую русскую бригаду во время Англо-бурской войны. После свержения самодержавия был военным министром. После Октябрьской революции организовал за границей группу русских военных экспертов и поддерживал связи с теми элементами в Германии, которые были прежде всего заинтересованы в экспансии Германии на Востоке.

Кружок Гучкова долгое время работал на генерала Бредова, генерала контрразведки германской армии. Когда Бредов был казнен в ходе гитлеровской чистки, 30 июня 1934 г., его отдел и вся его заграничная сеть были переданы под контроль гестапо. Кружок продолжал служить гестапо даже после смерти самого Гучкова в 1936 г.

По данным Шпигельгласса, связь ОГПУ с кружком Гучкова была по-прежнему такой же тесной. Дочь самого Гучкова была агентом ОГПУ и шпионила в пользу Советского Союза. Однако у ОГПУ был человек в самом центре кружка. Было очевидно, что клика Миллер-Гучков, состоящая из белых, имела в своих руках оригиналы главного «доказательства» измены Тухачевского, использованного Сталиным против высшего командного состава Красной Армии». (Там же, с. 246-247.)

К этому Кривицкий еще добавляет:

«Итак, генерал Скоблин — центральная фигура заговора ОГПУ против Тухачевского и других генералов Красной Армии. Скоблин играл тройную роль в этой трагедии макиавеллиевского масштаба и был главным действующим лицом, работавшим по всем трем направлениям. В качестве секретаря кружка Гучкова он был агентом гестапо. В качестве советника генерала Миллера он был лидером монархического движения за рубежом. Эти две роли выполнялись им с ведома третьего, главного хозяина — ОГПУ».

«Скоблин был главным источником „доказательств“, собранных Сталиным против командного состава Красной Армии. Это были „доказательства“, родившиеся в гестапо и проходившие через „питательную среду“ кружка Гучкова в качестве допинга для организации Миллера, откуда они попадали в сверхсекретное досье Сталина». (Там же, с. 248-259.)

Вот как излагает предысторию осуждения Тухачевского и его товарищей В. Кривицкий. Как видим, в ней очень много интересного. Но мы также видим, что он очень сильно ошибается, полагая, что данные, которые исходили от кружка Гучкова, генерала Скоблина и гестапо, были главным материалом для осуждения Тухачевского и его коллег. На самом деле это было совершенно не так. Главным звеном в разоблачении Тухачевского явилось получение тех микропленок, которые Тухачевский пересылал в Берлин Ханфштенглю для Гитлера и которые тот «любезно» вернул Сталину назад.