Пятница, 9 марта 1906 года

Пятница, 9 марта 1906 года

Мистер Клеменс рассказывает о своих однокашниках и школе мистера Доусона в Ганнибале. – Джордж Робардс и Мэри Мосс. – Джон Робардс, который путешествовал в далекие края. – Джон Гарт и Хелен Керчевал. – Рабыня и подмастерье мистера Керчевала спасают мистера Клеменса от утопления в Медвежьем ручье. – Мередит, который стал партизанским вождем во время Гражданской войны. – Уилл и Сэм Боуэны, лоцманы на Миссисипи. – Умерли от желтой лихорадки

Я рассказываю о временах шестидесятилетней и более давности. Я помню имена некоторых однокашников и судорожными стараниями даже выхватываю из тумана их лица; они предстают на какое-то мгновение – достаточное лишь для того, чтобы их узнать, затем растворяются. Я мельком вижу Джорджа Робардса, изучавшего латынь, – стройного, бледного, прилежного, склонившегося над книгой и поглощенного ею, при этом его длинные прямые черные волосы свисают по бокам лица, ниже подбородка, как пара занавесок. Я вижу, как он вскидывает голову и взмахом закидывает одну занавеску назад – как бы для того, чтобы не мешала, а на самом деле, чтобы порисоваться. В те времена среди мальчишек ценилось иметь волосы такого мягкого типа, чтобы их можно было вот так отбросить назад. Джордж Робардс был предметом всеобщей зависти, ибо не было ни у кого из нас волос, пригодных для такой демонстрации, кроме, пожалуй, золотистых локонов Уилла Боуэна и Джона Робардса. Мои волосы являли собой густую массу коротких кудрей, и такие же были у моего брата Генри. Мы пускались на всякие ухищрения, чтобы заставить эти стружки распрямиться, так чтобы их можно было бы взмахом отбросить назад, но нам это никогда не удавалось. Иногда, намочив головы, а затем расчесав волосы вниз, плотно прижимая их и распластав по черепу, нам удавалось распрямить на некоторое время свои шевелюры, и это доставляло нам моменты радости, но как только мы пытались ими взмахнуть, все это опять завивалось в кудри, и наше счастье улетало.

Джордж был прекрасным молодым парнем во всех отношениях. Он и Мэри Мосс были возлюбленными и поклялись в вечной верности еще в те времена, когда были детьми. Но вдруг в городишко приехал и поселился мистер Лейкенан, который сразу занял важное положение в маленьком городке и сохранил его. У него была достойная репутация адвоката. Он был образован, воспитан, серьезен до аскетизма, полон достоинства в разговоре и манерах. Он был довольно старый холостяк – а староватость холостяков ценилась в то время. Он был человек перспективный и рассматривался общиной с изрядным благоговением, а в качестве добычи котировался по самому высокому курсу. Мэри Мосс, цветущее и прекрасное существо, привлекла его благосклонное внимание. Он осадил эту крепость и победил. Все говорили, что она приняла его предложение, чтобы угодить родителям. Они поженились. И все опять же говорили, что он самостоятельно продолжает ее школьное обучение, намереваясь образовать ее в соответствии с принятым стандартом и сделать для себя подобающим компаньоном. Возможно, так оно и было. Возможно, нет. Но это было интересно, что является главным необходимым условием в такой деревне. Джордж уехал вскоре в какой-то отдаленный регион и там умер – от разбитого сердца, как все говорили. Возможно, так оно и было на самом деле, потому что у него имелось достаточное основание. Ему было бы нелегко найти другую такую Мэри Мосс.

Как давно произошла эта маленькая трагедия! Никто, кроме седоголовых старцев, сейчас уже о ней не знает. Лейкенан много лет как умер, но Мэри до сих пор жива и по-прежнему красива, хотя и имеет внуков. Я видел ее и одну из ее замужних дочерей, когда выезжал в Миссури четыре года назад, чтобы принять звание почетного доктора права от Миссурийского университета.

Джон Робардс – младший брат Джорджа. Это был крошечный паренек с шелковистыми золотыми занавесями по сторонам лица, которые свисали до плеч и ниже и тоже могли восхитительно откидываться назад. Когда ему было двенадцать лет, он вместе с отцом пересек американские равнины во время «золотой лихорадки» 1849 года, и я помню отъезд этой кавалькады, когда она спешила на запад. Мы все были там, смотрели и завидовали. И я до сих пор вижу перед собой того гордого маленького паренька с развевающимися длинными локонами, важно уносившегося на огромной лошади. Когда он вернулся два года спустя в невообразимой славе, мы все были там, глазея и завидуя, потому что он путешествовал! Никто из нас никогда не бывал хотя бы за сорок миль от дома. Он же пересек континент. Он был на золотых приисках, в той сказочной стране нашего воображения. И он совершил нечто более чудесное. Он плавал на кораблях – на кораблях по настоящему океану, на кораблях по трем настоящим океанам. Ибо он проплыл по Тихому океану, прошел вокруг мыса Горн, среди айсбергов, метелей и неистовых ледяных штормов, и, обогнув мыс, поплыл дальше, на север, через разъяренные экваториальные воды – и на его коричневом от загара лице были доказательства пережитых им приключений. Мы бы продали наши души дьяволу за право поменяться с ним местами.

Я видел его, когда выезжал в Миссури четыре года назад. Он был уже стар – хотя и не так стар, как я, – и треволнения жизни наложили на него свою печать. Он сказал, что его двенадцатилетняя внучка читала мои книги и хотела бы меня увидеть. Это был трогательный момент, ибо она была прикована к своей комнате, приговоренная к смерти. И Джон знал, что она быстро угасает. Двенадцать лет – как раз возраст ее деда, когда он, с золотыми, развевающимися волосами уезжал в то великое путешествие. В ней я как будто вновь разглядел того мальчика. Было так, словно он вернулся из отдаленного прошлого и находился передо мной в пору своей золотой юности. Ее недугом было заболевание сердца, и короткая жизнь девочки подошла к концу через несколько дней.

Еще одним однокашником был Джон Гарт. А одной из самых хорошеньких школьниц была Хелен Керчевал. Они выросли и поженились. Он стал процветающим банкиром, видным и уважаемым гражданином, а несколько лет назад умер в богатстве и почете. «Он умер» – вот что я хочу сказать о столь многих из тех ребят. Вдова его до сих пор жива, и есть внуки. Когда она ходила в детских панталончиках, а я бегал босиком, она была моей однокашницей. Будучи в Миссури, я посетил могилу Джона.

У отца Хелен, мистера Керчевала, в те давние дни, когда мне было девять лет, имелся подмастерье, а еще рабыня, обладавшая многими достоинствами. Но я не могу испытывать приятных и великодушных чувств ни к тому доброму подмастерью, ни к той доброй рабыне, ибо они спасли мою жизнь. Однажды, когда я играл на бревне, которое, как я думал, было прикреплено к плоту, а на самом деле – нет, оно перевернулось и скинуло меня в Медвежий ручей. И когда меня накрыло водой уже дважды и я выныривал, чтобы неминуемо погрузиться в третий и последний раз, мои пальцы появились над водой, и та рабыня ухватилась за них и меня вытащила. Не прошло и недели, как я снова оказался на том же месте, и надо же было тому подмастерью проходить мимо в неподходящее время! Он прыгнул в воду, пошарил на дне, нащупал меня, вытащил, вылил из меня воду, и я опять был спасен. Я тонул после этого семь раз, прежде чем научился плавать, – раз на Медвежьем ручье и шесть раз на Миссисипи. Я не знаю, кто были эти люди, которые вмешивались, выступая в роли Провидения, более мудрого, чем они сами, но до сих пор держу на них зуб. Когда я рассказывал байку об этих примечательных происшествиях преподобному доктору Бертону из Хартфорда, он сказал, что ей не верит. Сам он на следующий год поскользнулся на льду и вывихнул лодыжку.

Еще одним моим школьным товарищем был Джон Мередит, мальчик совершенно необычайного, ласкового и кроткого нрава. Он вырос, и когда разразилась Гражданская война, сделался чем-то вроде партизанского вожака на стороне конфедератов, и мне говорили, что в своих набегах на семьи Союза в регионах округа Монро – прежних друзей и знакомых его отца – он был безжалостен в своих опустошениях и пролитии крови. Кажется почти невероятным, что это был тот кроткий товарищ моих школьных дней, тем не менее это правда, ибо Робеспьер в молодости был таким же. Джон уже много-много лет в могиле.

Еще одним моим однокашником был Уилл Боуэн, так же как и его брат Сэм, который был на пару лет моложе. До того как началась Гражданская война, оба были лоцманами на реке у Сент-Луиса и Нового Орлеана. Когда Сэм был еще очень молод, он пережил любопытное приключение. Он влюбился в девушку шестнадцати лет, единственную дочь очень богатого немецкого пивовара. Он хотел на ней жениться, но они оба думали, что папа не только не согласится, но и захлопнет перед Сэмом двери своего дома. Старик ни о чем таком и не помышлял, но они об этом не знали. Он приглядывал за ними, но безо всякой враждебности. Эта неосмотрительная молодая пара стала тайно жить вместе. В скором времени старик умер. Когда подняли его завещание, выяснилось, что он оставил все свое богатство миссис Сэмюэл А. Боуэн. Тогда бедняги совершили еще одну ошибку: бросились в немецкое предместье Каронделет и добились, чтобы немецкий магистрат поженил их и датировал это бракосочетание задним числом, с разницей в несколько месяцев. У старого пивовара были какие-то племянницы и племянники, кузены и прочие подобные родственники, они выследили и доказали подлог и забрали себе все имущество. Сэм остался с юной женой на руках и необходимостью содержать ее ремеслом лоцмана. Через несколько лет Сэм вместе с другим лоцманом переводил судно из Нового Орлеана, когда среди пассажиров и команды вдруг вспыхнула желтая лихорадка. Оба лоцмана слегли, и некому было их заменить. Судно пристало в верхней части Острова-82 и стало ждать помощи. Смерть стремительно унесла обоих лоцманов – там они и лежат, похороненные, если только река не разрушила их могилы и не смыла кости в поток, что, весьма вероятно, давным-давно могло случиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.