Глава 2. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
Глава 2.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
Самый младший из семьи Ждановых рос на руках страстно любившей его матери и достаточно пожилой (1849 года рождения) няни Александры Михайловны Беловой, в окружении трёх старших сестёр. По свидетельству одной из них, он был «всеобщим любимцем в семье и все его лелеяли…»{18}, отличался впечатлительностью, был живым и весёлым. Наверняка в доме царил культ самого младшенького, единственного мальчика, окружённого любящими женщинами и постоянно занятым, но тоже любящим, мудрым отцом.
Как пишут исследователи биографии нашего героя историки В.И. Демидов и В.А. Кутузов: «Такая обстановка, несомненно, сказывается на личности, формирует в характере — часто и на всю жизнь — определённые черты. Нам как исследователям показалось, что желание быть в центре внимания окружающих, чувствовать себя всеобщим любимцем и спустя многие годы сопровождало Андрея Жданова. И следует заметить — он имел в этом успех»{19}.
Мальчик рано, с четырёх лет, научился читать и пристрастился к книгам. «Отец, — вспоминала Татьяна Жданова, — критически относился к существовавшей тогда системе народного образования и обучения в средней и высшей школе, поэтому никто из нас, детей, не был им отпущен в среднюю школу для учёбы. Он сам занимался с нами, читал нам лекции по… философии, психологии и логике, преподавал нам русский язык, арифметику, немецкий язык. Мама вела с нами занятия по истории, географии, французскому языку. Отец много внимания уделял физическому воспитанию детей. Мы под его руководством занимались гимнастикой, греблей, возделыванием огорода. Делали с отцом дальние прогулки и экскурсии с образовательной целью. Во время прогулок… отец показывал нам лесных птиц, зверей, а затем эти наблюдения закреплялись изучением книг по естествознанию… Отец хорошо рисовал красками, карандашом, пером и углём и прививал нам вкус к живописи и рисованию»{20}.
Как покажет дальнейшая гимназическая жизнь, у младшего из Ждановых не обнаружилось способностей к рисованию, зато в юношеские годы его почерк был «прямо-таки художественно каллиграфический».
«Мать, — продолжала Татьяна Александровна Жданова, — хорошо играла на рояле. Она хотела передать и нам своё умение. Основной причиной, почему мы, дети, не прошли под её руководством курс музыкального обучения, являлась любовь к отцу: усталому отцу приходилось ежедневно выслушивать гаммы и экзерсисы, которые мама играла в продолжение 7—8 часов. Когда же ещё и мы должны были садиться за рояль и повторять то же самое, создавалась совершенно невыносимая обстановка для работы отца, и мы добровольно отказались от систематического изучения музыки. Музыкальные способности матери и любовь к музыке и пению отца (он хорошо пел) передались брату Андрюше и сестрам Анне и Елене. У Андрюши оказался абсолютный музыкальный слух и блестящая музыкальная память. Отказавшись от прохождения специального курса музыки, под руководством матери он подбирал по слуху и исполнял на рояле различные музыкальные произведения. Например, такие сложные вещи, как увертюра к опере "Вильгельм Телль" Россини»{21}.
Дочь профессора богословия Екатерина Павловна Жданова, урождённая Горская, получила блестящее музыкальное образование. «Моя бабушка со стороны отца, — вспоминал позднее сын Андрея Жданова Юрий, — была замечательной пианисткой. Ещё звучит в памяти её исполнение произведений Листа, Шопена, Шумана, Чайковского, Грига. На них и был воспитан музыкальный вкус моего отца»{22}.
Пройдёт 30 лет, и вдова статского советника Жданова уже в семье секретаря ЦК ВКП(б) в знаменитом московском Доме на набережной будет учить музицированию своего внука. «Её маленькие, старческие сморщенные пальцы, — напишет уже в XXI веке Юрий Андреевич Жданов, — прикасаясь к клавишам, исторгали море сильных, сочных, прелестных звуков. Она играла Бетховена, Листа, Шумана, Шопена, Грига, играла изумительно, хотя не касалась инструмента с дореволюционных времён, добрых два десятка лет»{23}.
Семейное, но при этом весьма основательное музыкальное образование останется с Андреем Ждановым на всю жизнь. Даже в далёкие от комфорта 1920-е годы в двух комнатках коммунальной квартиры, в которых будет проживать уже большой партийный начальник, найдётся место для «непролетарского» пианино. И в 1930—1940-е годы рояль на даче Сталина будет предназначаться именно для нашего героя.
В самом же начале XX века маленький мальчик учился классической музыке у матери и русским народным песням у отца — помимо европейской и русской классики у него будет вкус и к народному творчеству, от «плачей» до частушек, а кроме солидного рояля в будущем Андрей Александрович сможет залихватски растянуть и рабочую гармошку.
Православный богослов и русский социалист-народник Александр Жданов стал первым учителем своего сына, благо знаний и педагогического опыта хватало. Жданов-отец, владея древнееврейским, древнегреческим, немецким, французским и английским языками, зная европейскую культуру, увлекаясь идеями марксизма и социализма, тем не менее — выражаясь более поздним языком его сына — не «низкопоклонствовал перед Западом» и был далёк от всяческого новомодного в начале XX века «декаданса».
Благодаря отцу мальчик не только получил начальное образование, любовь к русской классической литературе и народным песням, но и познакомился с обеими идеологическими доктринами — с православием (не как религии, а в качестве культурной традиции) и революционными идеями. Заложенное отцом наследие будет проявляться в деятельности сына всю жизнь, даже когда он станет вторым человеком в иерархии сверхдержавы Сталина.
Вспоминая о первом десятилетии XX века, сестра Татьяна рассказывала: «Андрюша в этот период много занимался метеорологией и под руководством отца делал метеорологические наблюдения на огороде, где был дождемер, а затем в течение ряда лет делал записи о состоянии погоды, температуре, осадках и ветре»{24}. Даже это привитое отцом детское увлечение изучением природы останется на всю жизнь — не случайно Андрей Жданов будет поступать в сельскохозяйственный институт, а уже в последующие годы у него в доме будет солидная библиотека по биологии. «Но интересы его при обучении, — напишет позднее сын Юрий, — склонялись не к биологии, а к метеорологии и климатологии. К этим наукам он питал склонность всю жизнь, интересовался проблемой долгосрочных прогнозов (погоды. — А. В.)». Через три десятка лет уже член ЦК и прочая-прочая будет удивлять советских лётчиков-полярников совершенно неожиданными для кремлёвского небожителя познаниями в области метеорологии.
Первые годы страшного XX века были счастливым временем для маленького Андрея Жданова, проведённым в любви и достатке на природе сонной и патриархальной русской провинции. Даже события 1905—1907 годов откликнулись в Корчевском уезде лишь отдельными забастовками, а местные «террористы» из эсеров ограничивались так и не осуществлёнными прожектами взрыва железнодорожного моста через речку Шошу, чтобы помешать переброске гвардейских войск из Петербурга во время декабрьских баррикадных боёв 1905 года в Москве.
В 1920-е годы в партийной автобиографии Андрей Жданов, пусть и казённым стилем, попытается изложить, как он впервые приобщился к политике:
«Детство моё прошло под влиянием революционных взглядов отца (к партии не принадлежал, но водил дружбу с социалистами и толстовцами), который дал основной толчок к созданию революционного мировоззрения. Так как отец симпатизировал более всего с.-д. (социал-демократам. — А. В.), то основное направление его воспитательной работы было марксистским. Как только я стал жить сознательной жизнью, а у меня она началась в 1904—1905 годах — я симпатизировал с.-д. и следил за всеми перипетиями их работы в промежуток 1906—1912 годов по тем источникам, которые имел (буржуазная пресса, брошюры издательств первой революции 1905— 1906 годов)»{25}.
При всей суконности официального изложения, несомненно, что в те годы десятилетний мальчик пусть ещё смутно, но интересовался большими событиями окружающего мира, тем более что дети очень чутко реагируют и улавливают, а часто и копируют интересы и симпатии родителей. Впрочем, этот первый интерес к политике у младшего поколения Ждановых был ещё абсолютно детским. Татьяна вспоминала: «Иногда мы, дети, собирались в бане на огороде и во всё горло пели там без стеснения революционные песни и кричали: "Царь дурак, чёрт!", "Долой самодержавие!"…»{26} Жили Ждановы на самой окраине городка Корчевы, и неблагонадёжно дурачиться можно было без страха. Однако когда дети размалёвывали портреты царей и цариц в старых учебниках, их «творчество», по указанию матери, сжигалось от греха подальше.
Инспектор народных училищ Александр Алексеевич Жданов, обременённый большим семейством, ограничивался пассивным сочувствием революционным идеям, воздерживаясь от активного участия в какой-либо организованной нелегальной деятельности. Впрочем, в захолустной Корчеве и уезде было совсем немного возможностей для активности такого рода. События первой русской революции вторглись в семью Александра и Екатерины Ждановых известием о гибели брата — Павла Жданова. Они же оставили для младших членов семьи ещё смутную, не оформившуюся, но устойчивую симпатию к народническим, социалистическим и революционным идеям.
Все эти годы для маленького Андрея Жданова продолжалась радостная мальчишеская жизнь. Беспечное счастье впервые оборвалось в начале весны 1909 года. Вернувшийся 12 марта из очередной служебной поездки по уездам 48-летний отец пожаловался на сильное утомление. На следующий день он слёг, а 16 марта Александра Алексеевича не стало…
Семья лишилась не только любимого человека, воспитателя, но и кормильца. «После его смерти, — писала Екатерина Павловна начальству покойного мужа, — я осталась без всяких средств к существованию с четверыми детьми, находящимися у меня на руках, в возрасте от 13 до 17 лет, причём младшим ребёнком является сын. Ввиду крайне тяжёлого материального положения, в которое я со своими несовершеннолетними детьми поставлена внезапной кончиной мужа, покорнейше прошу Ваше Превосходительство исходатайствовать мне пособие в пределах, установленных законом»{27}.
В Российской империи пенсионное обеспечение чиновников и их семей регулировалось довольно запутанной системой и во многом зависело от воли начальства, при этом учитывались срок службы, возраст и количество членов семьи. Для Ждановых вопрос с пенсией решился через полгода: «По положению Совета Министров, в 6 день октября 1909 года, Всемилостивейше соизволил на назначение вдове бывшего инспектора народных училищ Тверской губернии статского советника Жданова Екатерине Ждановой с четырьмя несовершеннолетними детьми — сыном Андреем, рождения 14 февраля 1896 года и дочерьми: Татьяной, рождения 23 апреля 1891 года, Анной, рождения 28 сентября 1892 года и Еленой, рождения 18 декабря 1894 года за свыше 23-летнюю службу Жданова, в том числе 2 года без пенсионных прав, усиленной пенсии по девятисот рублей в год, в одной половине вдове, а в другой — детям, с производством таковой пенсии со дня смерти Жданова — 16 марта 1909 года»{28}.
Формально, по закону, «Всемилостивейше соизволил» назначить пенсию сам император всероссийский. Не догадывался он тогда, что определяет пенсию матери мальчика, который всего через восемь лет будет лично знаком по крайней мере с одним из тех, кто оборвёт жизнь царской семьи в подвале дома Ипатьева… Но вернёмся в затерявшийся между революциями мирный 1909 год.
С учётом, что самая крупная пенсионная выплата для обычного чиновника составляла 1143 рубля 60 копеек в год, вдове и сиротам Александра Жданова причиталась достаточно большая по тем временам пенсия. Но 75 рублей в месяц было в три раза ниже прежнего оклада покойного Александра Алексеевича. Столько получал не обременённый семьёй подпоручик — самый младший офицерский чин в армии.
Что же касается единовременного пособия от Министерства народного просвещения в 150 рублей, то львиная доля из них (87 рублей 58 копеек) вернулась в то же министерство в погашение каких-то ведомственных долгов покойного, остальные — «на восстановление кредитов», ушедших в печальный ритуал похорон. Екатерина Павловна снова робко взывала к губернскому директору народных училищ: «Не могу ли я ходатайствовать перед Вашим Превосходительством об увеличении суммы пособия, тем более что покойный муж мой оставил меня без всяких денежных средств»{29}. Это прошение осталось без ответа.
Семья Ждановых столкнулась с бедностью. Конечно, это не была бедность большинства населения империи, регулярно голодавшего русского крестьянства. То была бедность «среднего класса», опрятная и неголодная, но оттого не менее обидная для образованных, интеллигентных людей. Надо было думать, как жить дальше. Старшие девочки, после отцовского воспитания не боявшиеся народной жизни, решили было податься в работницы Кузнецовской фарфорово-фаянсовой фабрики, располагавшейся в том же уезде, недалеко от Корчевы. Это было одно из известнейших производств художественного фарфора, принадлежавших купцам-старообрядцам, «фарфоровым королям» Кузнецовым. Но для работы на нём требовались отдельные виды на жительство, выдававшиеся полицией (в современной терминологии — фактически прописка, регистрация). Как несовершеннолетним сестрам Ждановым в их получении отказали.
Помогли родственники: старшую из дочерей взял к себе в семью брат покойного Иван Алексеевич, учитель женской гимназии города Переславль-Залесского Владимирской губернии; Анну и Елену на льготных по оплате условиях определили в Тверскую женскую гимназию. Вдове Александра Жданова с тремя детьми пришлось перебраться в Тверь.
Кончина Александра Алексеевича не прошла незамеченной среди его коллег и единомышленников. В журнале «Русский народный начальный учитель» (№ 8—9 за 1909 год) появился некролог на смерть Александра Жданова:
«Обладая выдающимся умом, значительной эрудицией, покойный был крупной и яркой личностью вообще и тем более редким явлением на горизонте незначительного города Корчевы и его уезда… Обладая сильным критическим талантом, он никогда не оставался глух ко всем несправедливостям и неправдам и в должных случаях не стеснялся указывать на недостатки в постановке дела в учебных заведениях. Его критика порождала часто недоброжелательное отношение к нему заинтересованных лиц, про Александра Алексеевича говорили, что он не может "ладить"… и в результате было нисходящее движение по иерархической лестнице»{30}.
Достаточно горькие, хотя и лестные строки.
Без сомнения, самым страшным ударом смерть любимого отца стала для тринадцатилетнего мальчика. «Андрюша, — вспоминала старшая из сестёр, — был глубоко потрясён смертью отца. Он долго не мог прийти в себя. Мы опасались за его здоровье. Он был совершенно неутешен, и никакие убеждения не могли на него повлиять. Андрюша стал как-то взрослее, и на весь его характер лёг отпечаток скорби»{31}.
В этом тяжёлом состоянии он встретил пришедшийся на лето 1909 года переезд семьи в Тверь. Здесь, как только поступила назначенная семье пенсия, для мальчика наняли преподавателя, чтобы подготовить его к поступлению в реальное училище.
Тверское реальное казённое училище — именно так оно именовалось официально — располагалось на Миллионной улице, главной в городе, пересекавшей его исторический и административный центр от берега впадавшей в Волгу речки Тьмаки. Обучение в реальном училище стоило дешевле, чем в гимназии, — 60 рублей в год. Рассчитанная на шесть лет учебная программа отличалась от гимназической меньшим количеством «классических» предметов, вроде греческого языка, и большим упором на точные науки. Здесь обучались около трёх сотен подростков. В училище были кабинеты физики и естественных наук, а также чертёжный и рисовальный классы, имелась довольно обширная библиотека.
Андрей Жданов, переживавший смерть отца, осенью заболел и в училище пошёл уже в разгар учебного года. Мальчик маленького роста, ранее окружённый лишь семейной любовью, он попал в уже сложившийся детский коллектив со всеми понятными последствиями для новичков. Спустя 40 лет его бывший одноклассник и приятель Е.Д. Покровский оставил воспоминания о первом появлении Андрея Жданова в стенах реального училища:
«…В середине 1-й четверти к нам в III класс Тверского правительственного реального училища, выдержав экзамен экстерном на всё "отлично", поступил один ученик. Это был мальчик бедно, но опрятно одетый в дешёвенький чёрного цвета суконный костюмчик с галстуком. По училищным традициям того времени вновь отдельно поступающий ученик должен быть "окрещён", т. е. побит, и потому как он реагировал на такую "встречу", зависело дальнейшее к нему отношение.
…Вновь поступивший мальчик Андрюша Жданов был физически слабым — как раз таким, на которых нападают безнаказанно… Я почувствовал симпатию к этому мальчику и сразу же решил взять его под свою защиту, и так как по кулачной части я был не из последних, то разогнал нападавших и предупредил, что если они ещё раз вздумают побить его, то я с ними разделаюсь как следует. Угроза помогла — новичок был оставлен в покое, а я приобрёл в нём своего первого постоянного и искреннего друга. Моему сближению с Андрюшей Ждановым способствовало ещё и то обстоятельство, что он жил недалеко от меня, на Смоленской улице, продолжавшей ту, на которой жил я. Мы ходили друг к другу, вместе проводили время… У моих родителей был граммофон с большим количеством разных пластинок, и мы часто подолгу просиживали, слушая произведения лучших композиторов»{32}.
Остальные «реалисты» быстро привыкли к новичку, оценив и его успехи в учёбе, и проявившуюся вскоре школьную дерзость. Отметим, что Андрей Жданов сумел удачно пройти нелёгкий для каждого новичка период и вписаться в чужой и непривычный ему коллектив. Эти «дипломатические» способности нашего героя ещё неоднократно проявятся в течение его жизни.
Пока же «реалист» Жданов погрузился в учёбу. Как вспоминал всё тот же Е.Д. Покровский, «Андрей обратил на себя внимание всех преподавателей своими недюжинными способностями с первой же четверти. Какое-то время его, как и всех учеников, вызывали к доске для опроса по заданным урокам. Но уже во второй четверти, убедившись в его исключительном прилежании и знаниях, перестали проверять устно. Проверяли его письменные классные и домашние работы. Однажды вместо нашего заболевшего учителя математики с нами стал заниматься другой. Он решил лично убедиться в том, что слышал от коллег о способностях нашего товарища и, вызвав к доске, задал ему самую трудную — по нашим тогдашним представлениям — задачу (что-то с перемножением 3- и 4-знач-ных чисел). Внимательно выслушав условия задачи, мой друг будто бы задумался, чем вызвал явное разочарование учителя. Но Андрей, знаком остановив его вопрос о причинах затруднения, взял кусок мела и записал на доске длинный ряд цифр, а на вопрос, что сие означает, ответил: "Это произведение тех чисел, с умножения которых начинается решение задачи". Пораженный учитель сам, на доске, проверил результат и, не дожидаясь решения всей задачи, сказал: "Садитесь, Жданов, вы поразили меня!" После этого товарища нашего к доске не вызывали до самого окончания училища. Он стал примером не только для одноклассников, но и для учеников старших классов…»{33}
Как покажет будущее — у Андрея Жданова действительно были явные математические способности. Уже на высоких постах в 1920—1940-е годы он не раз удивлял и приводил в смущение разных чиновников, на ходу вылавливая в поступавших к нему справках и отчётах противоречивые цифры или элементарные арифметические ошибки.
В школьные же годы авторитет среди одноклассников Жданов завоевал не только блестящими способностями, но и, скажем так, активной общественной позицией и даже дерзостью в отстаивании своих интересов перед педагогами. Так, однажды у его класса возник конфликт со священником-преподавателем Закона Божия, который в отместку задал «реалистам» для подготовки к сочинению ещё десять глав «Деяний апостольских» в дополнение к уже ранее заданным. Ученики возмутились и направили делегацию к директору училища, а главой делегации выступал Андрей Жданов. Однако конфликт был разрешён не в пользу учащихся и вскоре в классах появилась карикатура на преподавателя Закона Божия со стихотворной эпиграммой:
Уж нас батюшка обставил —
Лишних десять глав прибавил.
Ещё гневаться изволит —
Реалист к начальству ходит.
Что ж — оно не мудрено —
Пузо больно велико.
А святительские брюхи
К интересам правды глухи{34}.
Автором эпиграммы был конечно же герой нашей книги. Пожалуй, это первое из дошедших до нас свидетельств присущего ему сарказма — в дальнейшем объектами иногда безобидного, а часто весьма язвительного юмора товарища Жданова станут партийные начальники и советские министры, многие из которых будут бояться таких шуток не меньше прямого начальственного гнева.
Пока же отметим, что столкновение «реалиста» Жданова с преподавателем основ православия случилось одновременно с публикацией в «Богословском вестнике» цикла лекций его покойного отца по Ветхому Завету. Посмертное издание лекций Александра Алексеевича Жданова было весьма высоко оценено православными богословами. При этом фраза из школьной эпиграммы — «А святительские брюхи / К интересам правды глухи» — ведь тоже не только плод самостоятельных умозаключений подростка Андрея, но в том числе и следствие влияния отцовского мировоззрения…
Вспомним и фразу из некролога о «сильном критическом таланте» покойного статского советника Жданова, и слова из воспоминаний старшей сестры об отце — «его языка боялись». Несомненно, герой нашей книги унаследовал эти качества.
Но Андрей Жданов не стал бы тем, кем стал на самой заоблачной вершине власти в СССР, если бы помимо юмора и сарказма не обладал быстрым умом, замечательными способностями и недюжинным дипломатическим талантом: даже в школьные годы конфликты с учителями не помешали ему ни отлично учиться, ни даже числиться на хорошем счету у начальства училища.
Учился он и в самом деле очень добросовестно и результативно. Не случайно по постановлению педагогического совета его неизменно награждали: Полным собранием сочинений писателя Д.В. Григоровича, юбилейным (к трёхсотлетию династии в 1913 году) изданием «Бояре Романовы и воцарение Михаила Фёдоровича» и т. д.
Мальчик рано проявил и такие черты, как честолюбие и желание быть первым — самые незначительные неудачи в учёбе его серьёзно беспокоили. В ноябре 1914 года он, например, писал родственникам: «В прошлую четверть нежданно-негаданно из первого ученика переехал во 2-го. Причина — 3 по рисованию. Вся суть дела в том, что для 1-го ученика нельзя иметь тройки ни по одному предмету. У меня 11 пятёрок и 3 по рисованию, т. е. все пятёрки и одна тройка. У первого ученика 8 пятёрок и четыре четвёрки, т. е. баллы хуже моих. Я, понятно, лаялся с учителем рисования на чём свет стоит. Потом решил оставить его в покое, тем более что это мстительная и выжившая из ума руина (ему 92 года) может тройкой лишить меня готовальни…»{35}
Серебряная готовальня — набор инструментов для чертёжных работ и рисования — по традиции дарилась лучшему выпускнику училища. И одинокая «тройка» грозила оставить честолюбивого подростка без такого отличия. Адресатом письма об этих учебных переживаниях было семейство младшего брата отца — «дядя Ваня и тётя Лида», как называл дядю с женой Андрей Жданов. В семье Ивана Алексеевича воспитывалась старшая сестра Татьяна, и сам Андрей не раз проводил школьные каникулы в доме дяди в Переславле-Залесском, в Горицкой слободе на самом берегу прекрасного Плещеева озера.
Коллежский асессор Иван Алексеевич Жданов также окончил Московскую духовную академию и преподавал греческий и русский языки в Переславском духовном училище, ас 1914 года заведовал и созданной по его инициативе местной земской библиотекой. Дядя принадлежал к той же разночинной, народнической интеллигенции, что и покойный его брат. Не случайно в архивах переславской полиции была заведена отдельная папка с надписью «Дело Жданова И. А.».
Свою педагогическую деятельность дядя начинал в Харькове и вынес оттуда любовь к украинской, «малороссийской» песне. В Переславле-Залесском он местными силами ставил музыкальные пьесы «Запорожец за Дунаем» и «Наталка-Полтавка».
Вообще родственное сходство у Ждановых проявлялось очень сильно, круг симпатий и интересов у Ивана Алексеевича и покойного Александра Алексеевича был общим. По отзывам очевидцев, Иван «считал себя социалистом и в своей семье в этом духе воспитывал детей»{36}.
Андрею любящий дядя отчасти заменил отца. В 1930 — 1940-е годы Андрей Жданов, уже один из первых властителей СССР, будет не раз приезжать в Переславль-Залесский к двоюродным братьям и сестрам, помогая родственникам ремонтировать крышу дома, в котором он был когда-то, в детстве, счастлив…
После революции 1917 года И.А. Жданов станет начальником УОНО (Уездного отдела народного образования) и активистом общества «Пезанпроб» (Переславль-Залесского научно-просветительного общества). В 1920-е годы он будет с энтузиазмом изучать Переславский уезд, организовывать краеведческий музей и «естественно-научную» лабораторию при нём, оставит немало тетрадей по местным растениям и местному народному фольклору. Злые языки будут обвинять дядю в неуживчивости (вспомним характер его старшего брата) и злоупотреблении лишней рюмкой. Последнее, кстати, не раз будет звучать и в адрес главного героя нашей книги уже от его недоброжелателей. Не будем ханжами — похоже, мужчины в семье Ждановых действительно были не прочь хлопнуть рюмку, и Андрей Жданов впоследствии тоже мог залихватски гульнуть с песнями под гармошку. Но настоящие алкоголики и пьяницы не делают ни грандиозных государственных карьер, ни тем более не оставляют столь обширное, просто необъятное рабочее наследство. Чрезвычайная работоспособность, которая в 1920—1940-е годы отличала товарища Жданова, просто не совместима с подточенной алкоголем личностью. Так что эти слухи пусть останутся на совести злых языков.
Рассказывая о родственниках Ждановых в Переславле-Залесском, нельзя не упомянуть один весьма колоритный исторический казус. В 1923 году замечательная художница Ольга Людвиговна Делла-Воскардовская углём и мелом напишет портрет провинциального интеллигента, своего хорошего знакомого Ивана Алексеевича Жданова. Но куда больше она известна дореволюционными портретами Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. А ведь политическая история России и история русской литературы в дальнейшем по-своему, но очень тесно свяжут имена поэтессы А.А. Ахматовой и политика А.А. Жданова.
К 11 августа 1914 года все великие державы Европы уже объявили друг другу войну. Бельгия уже трещит под натиском германского наступления, русская императорская армия только-только переходит границы Восточной Пруссии и австрийской части Галиции. Но в центральных губерниях России о войне пока напоминают только бодрые и насквозь пропитанные казённым патриотизмом строки газет. В этот день наслаждавшийся летними каникулами реалист Жданов из дома дяди пишет своей бабушке вполне милое и такое нарочито детское письмецо:
«Милая и дорогая бабушка!
Крепко вас целую. Спасибо вам, дорогая бабушка, за память обо мне. Я перешёл теперь в последний VII класс Тверского реального училища, так что осталось учиться в Твери только год. Учусь я первым учеником; каждый год перехожу с наградой первой степени.
В нынешнем году экзамены пришлось держать с 28 апреля по 4 июня, и я сильно утомился. Летом ездил в Крым с экскурсией, а после неё дней через 9—10 поехал к дяде Ване на лето. У дяди я встретил самый радушный родственный приём и время провёл чудесно.
Жаль только, что скоро придётся покинуть Переславль: 16 августа — начало занятий. Живя в Твери, совсем не имел о вас известий. Напишите мне, дорогая бабушка, о себе. Желаю вам здоровья и всего хорошего. Кланяюсь всем родным.
Любящий вас внук Андрей Жданов.
11 августа 1914 года, Переславль»{37}.
Через несколько дней наш герой вернётся в Тверь, в седьмой, последний класс училища, который в реальных училищах был дополнительным, и в нём обучались только те ученики, которые готовились к поступлению в высшие учебные заведения.
Интересный факт: в реальном училище музыку и пение преподавал начинающий композитор и регент местного церковного хора Александр Васильевич Александров. Тогда будущий автор музыки гимна СССР и будущий создатель знаменитого военного ансамбля песни и пляски учил музыкальным премудростям способного «реалиста» Андрюшу Жданова. Через 25 лет могущественный член политбюро А.А. Жданов поспособствует принятию в члены ВКП(б) вернувшегося с гастролей в Нью-Йорке народного артиста СССР дирижёра А.В. Александрова…
Но вернёмся в Тверь. Параллельно с учёбой «реалист-семиклассник Андрей Жданов в силу ограниченности в средствах был вынужден подрабатывать репетиторством. В сентябре 1914 года он напишет дяде Ивану: «Сейчас испытываем хроническую болезнь — катар финансов. В этом сентябре приступы его начались уже с 10-го сентября. Мне, однако, удалось на днях получить с ученика 10 карбованцев, что было очень кстати…»{38} Отметим характерное малороссийское слово «карбованец» (рубль), явно подхваченное подростком у когда-то жившего в Харькове дяди.
На последнем году обучения Андрея в училище семью Ждановых, да и всё российское общество, затронет война, превратившаяся к концу 1914 года в затяжную, никем не ожиданную многомилионную бойню. Сестры Елена и Анна благородно и мужественно поступят в духе народнической русской интеллигенции, готовой быть с народом в трудные минуты, — девушки пойдут на шофёрские курсы и после их окончания добровольцами отправятся на фронт, будут перевозить на грузовиках раненых.
Не останется в стороне от помощи раненым и Андрей. В одном из писем дяде он сообщит: «У меня теперь пропасть дел. Я заведую волшебным фонарём во многих госпиталях Твери, так что редко вечер выдаётся свободный…»{39} Упомянутый «волшебный фонарь» — это распространённый в начале XX века диаскоп для световой проекции изображений, рисунков и фотографий — активный «реалист» Жданов занимался обеспечением досуга раненых в тверских госпиталях.
За этими хлопотами с репетиторством и посильной помощью жертвам войны Андрей не забудет и учёбу. Волнения по поводу единственной «тройки» за рисование закончатся благополучно. 30 апреля 1915 года, получив на выпускных экзаменах тринадцать «пятёрок» и одну «четвёрку» (всё по тому же рисованию), «сын чиновника Андрей Александрович Жданов, исповедания православного», стал обладателем свидетельства об окончании седьмого класса Тверского реального казённого училища. «По сему он, Андрей Александрович Жданов, — написано в свидетельстве, — может поступить в высшее учебное заведение с соблюдением правил, изложенных в уставах оных, по принадлежности»{40}.
Законы Российской империи не позволяли выпускникам реальных училищ, в отличие от гимназистов, поступать в университеты. Да у семьи Ждановых и не было средств для оплаты университетского образования. В итоге Андрей выбрал учебное заведение с минимальной оплатой и соответствовавшее его интересам по изучению природы — он решил поступать на сельскохозяйственный факультет Московского сельскохозяйственного института.
Этот вуз возник вскоре после отмены крепостного права, как Петровская земледельческая и лесная академия, расположившаяся в выкупленном имении графов Разумовских. С тех пор этот посёлок, тогда расположенный на окраине Москвы, получил имя Петровско-Разумовское, а Петровская академия со временем стала именоваться Московским сельскохозяйственным институтом. Ныне это известная Тимирязевка — Московская сельскохозяйственная академия им. К.А. Тимирязева.
Как писал в начале XX века Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Московский сельскохозяйственный институт «имеет целью доставлять высшее образование по сельскому хозяйству и по сельскохозяйственному инженерному искусству». Обучались в институте четыре года, плата за обучение и пансион в студенческом общежитии составляла 400 рублей в год.
Летом 1915 года в институт поступило прошение директору Московского сельскохозяйственного института от сына статского советника Андрея Александровича Жданова:
«Желая для продолжения образования поступить в Московский сельскохозяйственный институт на сельскохозяйственное отделение, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о допущении меня к состязательному экзамену. На основании Высочайше утверждённого Положения обязуюсь, во время пребывания меня в нём, подчиняться правилам и постановлениям института»{41}.
К прошению прилагались: аттестат об окончании полного (шестилетнего) курса реального училища, свидетельство об окончании курса дополнительного (7-го) класса, метрика (свидетельство о рождении), документ о приписке к призывному участку (новое веяние мировой войны) и три фото с собственноручной подписью просителя.
Состязательные, то есть вступительные экзамены Жданов сдал успешно. В дополнение к учёбе на сельскохозяйственном отделении, 15 сентября 1915 года он записался ещё и вольнослушателем экономического отделения Московского коммерческого института. Его «предметную книжку» — сейчас мы называем такой документ «зачёткой» — из этого института в декабре 1948 года, вскоре после смерти члена Полютбюро и секретаря ЦК ВКП(б), перешлёт на имя «товарища Сталина» бывшая квартирная хозяйка Жданова в Твери А.П. Патрикеева (с её сыном Колей Андрей Жданов дружил в юности).
Начавшаяся с таким энтузиазмом учёба в Москве продолжалась недолго — фактически один первый семестр. Причиной тому стали, во-первых, банальная нехватка средств на оплату учёбы и проживания в «старой столице»; во-вторых, молодого человека всё больше увлекали дела сугубо политические…
Сохранилось его заявление директору института от 15 февраля 1916 года: «Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство отсрочить мне взнос платы за 2-е полугодие ввиду отсутствия материальных средств, до 15 марта сего года»{42}. Судя по всему, взнос за второй семестр так и не был уплачен первокурсником Ждановым. Однако его официальные отношения с Московским сельскохозяйственным институтом в том году прекратились не сразу. Весной 1916 года он ещё выполнял учебные задания по сбору каких-то статистических данных о сельском хозяйстве Корчевского уезда Тверской губернии, пытаясь сочетать учёбу с работой мелким земским чиновником.
В начале лета 1916 года он уже сообщал в письме дяде Ивану: «Моя внешняя жизнь сложилась так: служил в Твери в городском комитете по борьбе с дороговизною, получал по 45 р. в месяц. Недавно службу прикончил по собственному желанию. Причина: полное отсутствие работы, ту же работу, которая была, я считаю совершенно неподходящей к себе. Нечто машинное. Предложили мне место на фронте помощником заведующего лавкой, жалование 60 р., содержание, чин прапора, обмундирование, подъёмные. Решил не брать…»{43}
Вот так — ни учёба в институте, ни спокойная, но нудная карьера мелкого чиновника в губернии или армейском тылу девятнадцатилетнего Андрея Жданова не привлекали. Неудивительно — ещё в 1915 году он начал достаточно тесно общаться с тверскими социал-демократами.
В начале 1920-х годов уже начинающий партийную карьеру товарищ Жданов в одной из анкет оставит подробное описание этого отрезка своей биографии. Очень серьёзным «партийным» языком, старательно и подробно опишет он свои первые шаги в политике:
«….В 1912 году, 16 лет, в бытность в 5 классе вместе с Афанасьевым, ныне председателем союза кожевников, организовали кружок учащейся молодёжи для изучения социал-демократических идей. Вместе с т. Афанасьевым держались направления "Правды", которую в это время получали. Кружок, организованный из пятиклассников, не получил оформленного политического направления, так как состоял из публики незрелой, неуравновешенной, неподготовленной, какими были и его руководители.
В таких же кружках, не имевших связи с партией, но уже более определённого направления, работал и в 1913 году, когда, между прочим, кружок пытался развернуть социал-демократическую пропаганду среди учащихся женской гимназии и реального училища, издавши письменное воззвание к учащимся о необходимости борьбы за передовые идеи передового класса.
В 1914 году вновь организовался кружок, уже более обширный, с включением гимназистов и семинаристов двух семинарий, учениц коммерческого] училища и шк[олы] Максимовича, человек до 20, в кружке были и народники, эсеры. Кружок имел связь через отд. членов и с партией РСДРП большевиков… В кружке господствовало большевистское направление и члены его большей частью вступили в партию РСДРП большевиков — часть в подполье, частью вскоре после февральской революции, и являлись, как и являются теперь, ответственными партработниками…
В 1915 году почти все члены кружка кончили среднюю школу и поступили в высшую школу, причём я в Московский с/х институт. В то время я… в сентябре месяце участвовал в редактировании и выпуске листовок Пресненского районного комитета РСДРП большевиков. В то же время уже будучи студентом я посещал занятия легального студенческого кружка в Петровке, в котором велась и марксистская и народническая работа.
Принимал участие в Тверском землячестве и был его казначеем. В землячестве сидели народники. Большевиков было 4—5, большей частью из нашего тверского кружка, которые после борьбы вынесли декларацию об уходе. В это время я решил вступить в партию и начать работу в рабочих кружках. Бросил студенчество и уехал в Тверь, решив связаться с партийной организацией и влиться в её ряды… Ноябрь 1915 года я считаю своим вступлением в ряды партии большевиков. С начала 1916 года работал в качестве пропагандиста, а в марте 1916 года на собрании активных работников организации кооптирован в ТК (Тверской комитет. — А. В.) РСДРП большевиков. Работал под кличкой "Юрий". В комитете было трое: кроме нас — Вилькс из латыш.[ской] организации, кличка "Мексиканец". Весна и лето 1916 года прошли в горячей работе. Нами было выпущено 3 листовки, проводилась кампания Военно-пром.[ышленных] комитетов и т. д.»{44}.
Конечно, изложенные столь серьёзным языком истории о школьных кружках «для изучения социал-демократических идей» в прозаической реальности были обычным интересом подростков к радикальным и романтическим идеям. Но несомненно, что Андрей Жданов стал активно интересоваться нелегальной политикой ещё во время учёбы в реальном училище. Равно не приходится сомневаться и в том, что он сразу, без заметных колебаний и поисков, примкнул именно к социал-демократам. Куда более популярные в те годы эсеры или анархисты его не привлекали. Это свидетельствует об определённом багаже политических знаний и интересе к марксизму. Менее очевидны его фракционные симпатии. Впрочем, в провинции Российской империи деление на большевиков, меньшевиков и прочие течения внутри РСДРП было куда менее выраженным, чем у вождей в эмиграции.
Указанный в автобиографии срок вступления в ряды партии достаточно условен — в подпольной организации формальности не соблюдались. При всей этой условности 1916 год Андрей Жданов встретил уже как участник нелегальной социал-демократической деятельности. Об этом свидетельствует самый авторитетный и компетентный орган в данном вопросе — Тверское губернское жандармское управление. В недрах его секретных архивов остался документ за номером 509 от 16 сентября 1916 года с отчётом филёров наружного наблюдения:
«… 8 мая сего года квартиру проходившего наблюдение в Твери по партии с.-д. крестьянина Лифляндской губернии Рижского уезда Адатовской волости Роберта Викмана по кличке "Рыжий", по постановлению Министра Внутренних дел подчинён частному надзору полиции на два года, за принадлежность к Рижской РСДРП… посетил неизвестный наружному наблюдению в форме Московского сельскохозяйственного института студент, который пробыл 1 ч. 20 мин., вышел с находившимся в означенной квартире, проходившим также по наружному наблюдению, по той же с.-д. партии, и подчинённый тому же гласному надзору полиции, за принадлежность к той же Рижской с.-д. рабочей партии… Германом Вилькс, по кличке "Ночной", с которым был проведён в квартиру названного Вилькса, откуда через несколько времени вышел и был проведён в д.[ом] Андреева, по Рыбацкой улице, где, по установке, оказался почётным гражданином гор. Мариуполя, студентом Московского сельскохозяйственного института Андреем Александровичем Ждановым.
Кроме сего были получены 15 мая с. года агентурные сведения, что бывший реалист Тверского реального училища Жданов… 7 мая сего года вращался среди рабочих, собравшихся в саду против Городской управы, где в то время проходили выборы в Военно-промышленные комиссии»{45}.
Заметим, что жандармский документ, так и оставшийся неизвестным Жданову, во многом подтверждает данные его автобиофафии начала 1920-х годов, даже причастность к антивоенной агитации во время выборов в губернском военно-промышленном комитете. Подтверждается знакомство с рижским социал-демократом Германом Вильксом, носившим подпольную кличку Мексиканец и известным полиции по кличке агентурного наблюдения Ночной. Кстати, в годы Гражданской войны товарищ Вилькс (Вилке) будет комиссаром 17-й кавалерийской дивизии Червонного казачества и погибнет в бою. А упомянутый Роберт (Пётр) Викман, высланный из Риги в Тверь под гласный надзор полиции, в 1919 году станет председателем Тверской губчека.
Всё же история любит поразительные шутки. Их превосходительство начальник Тверского губернского жандармского управления генерал-майор Василий Антонович Шлихтинг (из русских немцев) и в страшном сне не мог заподозрить, что всего через три-четыре года поднадзорный латыш займёт фактически его кресло, а неблагонадёжный студент сельскохозяйственного института станет, по сути, тверским губернатором.
Пока же тверской социал-демократ Андрей Жданов, даже проштудировав Маркса, тоже не мог предположить близкую революцию и с тайной гордостью носил подпольную кличку Юрий. Не случайно именно этим именем он назовёт своего первого и единственного сына.
В августе—сентябре 1915 года при попытке подпольно напечатать в Москве большой тираж листовок для Тверского комитета РСДРП полиция арестовала почти весь актив тверских социал-демократов. Среди арестованных был, например, 27-летний латыш Мартин Лацис, организатор Тверской социал-демократической латышской группы, а в близком будущем — второй человек в ВЧК. Для замены арестованных товарищей подпольщики Твери в конце осени 1915 года провели собрание партийного комитета и актива, на котором и решили привлечь к нелегальной работе сочувствующую молодёжь. На том собрании присутствовал и девятнадцатилетний Андрей Жданов.
Как вспоминала Е.И. Троицкая, одна из участниц тверского нелегального кружка, «из учащейся молодёжи, примыкавшей к Тверскому комитету РСДРП были организованы коллегии пропагандистов и техников. В коллегию пропагандистов вошли Андрей Жданов, Николай Патрикеев, Пётр Поспелов, Михаил Константинов (Михеев), Александр Горкин»{46}.
Как видим, наш герой с самого начала «специализировался» именно на пропаганде. Примечателен этот список имён его сверстников и товарищей по тверской «нелегальщине». Тогда двадцатилетний Николай Нилович Патрикеев, мать которого и сохранит ждановскую зачётку, после революции станет одним из руководителей Наркомата внешней торговли СССР (он единственный из этой компании молодых людей, кто не переживёт 1937 год). Семнадцатилетний Пётр Николаевич Поспелов в будущем возглавит редакцию «Правды», главной газеты страны, а 25-летний Михаил Михайлович Константинов станет редактором «Тверской правды». Восемнадцатилетний Александр Фёдорович Горкин через полвека займёт должность главного судьи в государстве — председателя Верховного суда СССР. Становится даже немного жаль тверских жандармов — они были уверены, что надзирают за экстремистами, отбросами общества, врагами царя и отечества, а получилось, что следили за элитой будущего великого государства…
Главной задачей Андрея Жданова в Тверском комитете РСДРП была организация распространения и «подписки» на нелегальную прессу — в 1915—1916 годах местные марксисты получали газету «Социал-демократ», бывшую тогда центральным органом большевистской фракции, редактировавшимся самим Лениным в Швейцарии, и газету «Пролетарский голос», издание Петербургского комитета РСДРП. Это было небольшое количество экземпляров, нерегулярно поступавших в Тверь из Москвы или Петербурга.
Через шесть лет, которые вместят революцию и Гражданскую войну, в 1922 году, заполняя анкету всероссийской переписи членов РКП(б), Андрей Жданов, уже председатель Тверского губисполкома (то есть фактически губернатор), тщательно суммирует свой подпольно-революционный путь. В графе «революционный опыт» он напишет: «Участие в студенческих движениях — 1, в подпольных кружках — 2, в нелегальных массовках и митингах — раз 10, в маёвках — до революции — I»{47}.
Неопределённый студенческий статус и начавшуюся подпольную деятельность нашего героя в июле 1916 года прекратит мировая война. В те июльские дни она достигла своего апогея: на фронте во Франции громыхала позиционная битва на Сомме, в которой обе стороны потеряют убитыми и ранеными свыше миллиона человек; одновременно на Украине русская армия начала наступательную операцию против австрийцев, известную позднее как Брусиловский прорыв, здесь потери обеих сторон убитыми, ранеными и пленными достигнут двух миллионов. Война требует всё новых и новых пополнений, мобилизация становится всеобщей и перманентной.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.