Глава 9. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ В НИЖНЕМ
Глава 9.
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ В НИЖНЕМ
Секретарь Нижегородского крайкома стоял на хорошем счету не только как эффективный руководитель, обеспечивающий впечатляющий рост экономики. И сугубо в бытовом плане он мог считаться — и считался! — образцовым партийным руководителем и коммунистом. Несмотря на строгую партийную мораль, отнюдь не все руководители СССР отличались личным аскетизмом. Но Жданов и здесь был идеален — все эти годы руководитель огромного восьмимиллионного края жил в коммунальной квартире.
Юрий Жданов позднее вспоминал об отце: «В Нижнем Новгороде у нас были две комнаты в общем коридоре. У члена ЦК и ЦИК, первого секретаря крайкома одна комната — их с матерью спальня и его кабинет, а вторая — это была столовая и моя кровать стояла…»{156}
Из всех начальственных излишеств в нижегородский период товарищ Жданов был замечен только в пристрастии к игре с коллегами в бильярд и городки. Так, благодаря документам Нижегородского архива нам доподлинно известно, что в ночь на 5 марта 1929 года наш герой в партийном клубе имени Лядова увлечённо и долго играл в бильярд вместе с товарищами Пахомовым и Ломинадзе. 36-летний Николай Пахомов возглавлял тогда исполнительную власть, губернский исполком, а 32-летний Виссарион Ломинадзе заведовал агитпропотделом Нижегородского губкома партии. У обоих за плечами были дореволюционное участие в подпольных социал-демократических кружках и бурные биографии в годы революции и Гражданской войны — Ломинадзе успел даже побывать главой компартии Грузии. В 1930-е годы оба партнёра Жданова по бильярду погибнут насильственной смертью — участник антисталинской оппозиции Ломинадзе застрелится в 1935 году, а Пахомов будет арестован и казнён в 1938-м. Итак, 5 марта 1929 года будущий первый соратник Сталина и будущие жертвы политической борьбы до часу ночи играли в бильярд в подвале партийного клуба. Эти почти бытовые подробности сохранились только потому, что в ту ночь после ухода Жданова в клубе случилась большая пьянка, виновникам которой наш герой вскоре раздал партийные выговоры. Материалы парткомиссий, разбиравшейся по поручению Жданова с инцидентом, сохранились до наших дней{157}.
В самом начале 90-х годов XX века на волне издания первой постсоветской мемуарной литературы в Нижнем Новгороде, только что переставшем быть Горьким, вышли воспоминания Марка Борисовича Ашкенази. Родившийся в 1887 году в Бобруйске, в «черте оседлости», Марк Борисович (Мордехай Беров) в бурной дореволюционной молодости успел поработать и резчиком камня, и журналистом в Одессе и Нижнем Новгороде. В начале 1920-х годов работал в нижегородских профсоюзах, а с 1925 года, после вступления в партию, — в центральной нижегородской газете «Нижегородская коммуна». С 1931 года он становится редактором газеты «Марийская правда», ещё через три года — ответственным редактором областной газеты «Горьковский рабочий». В разгар политических репрессий в 1938 году он будет арестован и через два года полностью оправдан Военной коллегией Верховного суда СССР.
На старости лет Ашкенази оставил весьма язвительные, но тонкие психологические наблюдения. «С А.А. Ждановым, — пишет он, — мы были довольно хорошо знакомы на протяжении двенадцати лет, хотя близкими, короткими наши отношения, конечно, назвать было нельзя… Мы жили летом рядом на даче — в Александровке, что на Мызе{158}. Там подобралась дружная компания: Жданов, Столяр — тогда секретарь Канавинского райкома партии, Зашибаев — секретарь заводской партячейки, Муралов — председатель губисполкома.
По вечерам, по выходным здесь происходили жаркие городошные поединки. Страстный игрок, Жданов близко к сердцу принимал промахи партнёров, горячо реагировал на похвалы и насмешки, бывал по-детски счастлив, когда ему удавалось разом вышибить две-три рюши…
Жданов поигрывал на баяне, пианино и считал себя знатоком музыки. Не терпел, когда ему в чём-то возражали. В таких случаях он горячился, краснел, как будто его лично обижают… Глядя в сторону, как бы жалуясь кому-то третьему, он упрекал:
— Он любит спорить… Всегда не соглашается. Какая-то претенциозность.
…Жданов вместе со всеми от души смеется, по обыкновению хватаясь за живот. Иногда тут же мрачнеет, прикладывает руку к груди. Сердце. Становится досадно на себя, зарекаюсь больше с ним спорить, в конце концов он больной человек. Всем нам хорошо известны и его семейные неурядицы, трогает его одиночество.
…На областных конференциях, пленумах Жданов выступает самозабвенно, горячится, говорит с пафосом, порой кажется, что он не слышит, что говорит. После своей речи, вытирая обильный пот, он налетает в кулуарах с вопросом:
— Ну как?
Подкупает его мальчишеский задор, нескрываемый интерес, с каким он ожидает ответа.
Ему платят искренностью за искренность. Осторожные замечания о некоторой нестройности, непоследовательности в отдельных местах его доклада, недостаточной аргументации некоторых выдвинутых положений он слушает с пристыженным видом, не спорит, иногда даже благодарит. Больших трудов стоило приводить в божеский вид стенограммы его выступлений. Он выражает признательность за это, конфузливо удивляясь:
— Неужели я так говорил? Уж эти стенографистки!
К его чести следует сказать, что иногда он предпочитал своё выступление не помещать в газете»{159}.
Действительно, стенограммы устной речи нашего героя не редко грешат явной торопливостью — кажется, что на волне ораторского вдохновения Жданов старается втиснуть в единицу времени максимум смысла, порой сбиваясь или «растекаясь мыслию по древу». Здесь он похож на многих известных ораторов, чьи страстные речи воздействуют на непосредственных слушателей, но бледнеют при прочтении дословной стенограммы.
Оставил Ашкенази и воспоминания о работе первого секретаря крайкома с местной прессой:
«…Часа в два ночи звонок в редакцию:
— Как у вас насчёт льна, что идёт в завтрашнем номере?
Я занят в это время передовицей, для которой оставлено в полосе "окно", она должна венчать специальный номер газеты, я не сразу понимаю, что от меня хотят.
— Льна нет…
В телефонной трубке перекатывается возбуждённый голос Жданова:
— Я знаю без вас, что льна нет, льнозаготовки за пятидневку подвинулись позорно незначительно! В пух и прах надо разделать главного льнозаготовителя — Удмуртию (она тогда входила в наш край), особенно секретаря Удмуртии! Не гляди те, что он старый большевик! Он ведь нахально прикрывается "партийной бородой"…
Он говорит горячо, по обыкновению воспламеняясь от собственной речи, и я его не прерываю. По всей видимости, на него только что нажали из ЦК, а он нажимает на меня. Но я ничего не могу поделать: во-первых, три полосы уже "спущены" в стереотипную и отлиты, во-вторых, завтра…
Придерживая плечом трубку, продолжаю писать. Когда он кончил, я взмолился:
— Андрей Александрович!..
— Нет, вы мне ответьте, что у вас завтра идёт о льне?
— Андрей Александрович! Позвольте вам напомнить: завтра в Горький возвращается колонна автозаводских машин из пробега Горький — Москва — Кара-Кум… Мы же договорились, специальный номер…
Возмущению Жданова нет предела:
— В Кара-Кумах прорыва нет, а в льнозаготовках!.. Вы меня слышите?! В льнозаготовках!.. Я ничего не хочу знать!..
Чем кончился этот ночной запальчивый диалог? Номер вышел "каракумский". Со схемой пробега, снимками, статьями участников о том, как вели себя "задние мосты", "коробки скоростей".
Алён? Поднятый с постели завсельхозотделом разделал Удмуртский обком и секретаря обкома под орех. Для этой "бани" был отведён на первой полосе уголок слева строчек на пятьдесят. Стараниями выпускающего "каракумский" фасад не пострадал.
Что же Жданов? Он сиял, как жених под венцом…
Не всегда, конечно, секретари обкома и их помощники по ночам сами не спят и другим не дают. Бывают дни, когда к полуночи всё как будто встало на свои места, "увязано и утрясено". Можно позволить себе и отдохнуть. Надо "проветрить мозги". Разумеется, в подвале за бильярдом.
Большой меткостью… Жданов не отличался, но играл с азартом. После сосредоточенного хождения с кием, взятым наподобие винтовки на плечо, он примеривается, мажет, свой промах сопровождает досадливым покрякиванием и чертыханием. При удаче же добивается, чтобы все признали, какой он шар положил:
— Не хотел, шельмец, лезть, а пришлось…
Кий он держит в левой руке и вместе со всеми смеётся, когда ему советуют покончить с "левацким уклоном". (Одно время его обвиняли всерьёз в правом уклоне, якобы он поддерживал идею хуторов в Городецком районе.)»{160}.
Отметим, что автор этих воспоминаний, Марк Ашкенази был обижен на Жданова — тот не принял старого знакомого в Смольном в 1938 году и тем самым, как посчитал Ашкенази, не спас его от ареста. Мы ещё расскажем об этом, а пока снова вернёмся в Нижегородский край на рубеж 1920—1930-х годов.
Тогда на территории края располагалась 17-я Нижегородская стрелковая дивизия, наступавшая в 1920 году на Варшаву. Жданов как партийный начальник края занимался и делами расквартированных здесь воинских частей. Участвовал он и в военных учениях. Так, в самом конце 1920-х годов 17-я дивизия по планам высшего командования РККА проводила учения, отрабатывающие «наступление стрелкового батальона на оборону противника с одновременной стрельбой из артиллерии и станковых пулемётов через голову наступающей пехоты».
На наблюдательном пункте учений вместе с Андреем Ждановым находились командующий дивизией Георгий Софронов и командир одного из полков дивизии Иван Степанович Конев, который станет Маршалом Советского Союза и одним из главных полководцев-победителей Великой Отечественной войны. Тогда в ходе учений один из снарядов разорвался в тылу наступающей пехоты, неподалёку от командного пункта, засыпав кусками земли Жданова, Софронова и Конева.
Георгий Павлович Софронов, в будущем генерал-лейтенант и руководитель обороны Одессы в 1941 году, оставил свои воспоминания о встречах с нашим героем в те годы:
«Невольно думаю о А.А. Жданове, вспоминаю нижегородский период его работы. Андрей Александрович ряд лет был секретарём губкома партии, а с 1928 года — крайкома… Близко общаясь с ним как член бюро губкома (крайкома) партии и член президиума губ(край)исполкома, я поражался энергии, которой обладал он, интеллигентный, уравновешенный и зоркий человек.
Иногда по вечерам я заходил к Жданову на квартиру. Там встречал и других членов бюро крайкома. Андрей Александрович успевал за чашкой чаю переговорить с нами о многом, что его беспокоило. Беседуя с кем-либо, он вдруг обращался ко мне и спрашивал:
— А что говорят приезжающие бойцы о том, как помогают в деревнях семьям безлошадников?
Или:
— Сколько людей за последний год дивизия научила гра моте? Учите ли самих руководителей кружков политграмоты? Хватает ли в полках сочинений Ленина?
Диапазон интересов такого партийного руководителя, как Жданов, поражал широтой и актуальностью. Чувствовалось, что он хорошо знает революционное прошлое Нижнего Новгорода, партийных деятелей, писателей, учёных, по-горьковски вышедших отсюда в большой мир.
Андрей Александрович интересно рассказывал о перспективах хозяйства края, о том, как идёт строительство новых заводов, электростанций на Волге, какие государства участвуют в Нижегородской ярмарке, как трудятся кустари-умельцы.
В Семёновском районе местные жители особенно искусно выполняли изделия из дерева, а в Павловском — из металла. Павловцы делали известные в стране ножи с инкрустированными ручками, замысловатые замки и многое другое, вплоть до точных медицинских инструментов.
— А знаете, что павловские умельцы прославились тем, что лимоны в комнатах выращивают? — спросил у нас однажды Жданов. — Хочу сам своими глазами посмотреть на них. И ведь бываю в районе, а до лимона так и не дотянулся…
Так обо всём — и хорошем и наболевшем — мы беседовали на квартире у секретаря крайкома. Жил он тогда без семьи: жена работала где-то в другом городе. Обычно встреча завершалась сражением в шашки или шахматы.
И ещё деталь, запомнившаяся мне, — это манера Жданова руководить заседаниями бюро крайкома. Я не знал случая, когда бы он изменил своей привычке выслушать мнение всех присутствующих по обсуждаемому вопросу.
— А что думают на сей счёт военные? Как расценивают ука зание крайкома?
Если молчишь, Андрей Александрович иной раз добродушно заметит:
— Значит, никак не расценивают. А мы-то рассчитывали на ваши соображения.
Иногда эти домогательства вдруг показывали, что сам Жданов остаётся при голосовании в меньшинстве. Но это его не обескураживало. Принималось решение большинства.
Как правило, до начала обсуждения вопросов повестки дня Жданов зачитывал нам важные сведения из протоколов Политбюро и Оргбюро ЦК ВКП(б), делился новостями политической жизни страны»{161}.
Надо заметить, что в процитированных выше мемуарах есть неафишируемые детали ждановского быта той поры. «Жил он тогда без семьи: жена работала где-то в другом городе…» (Г.П. Софронов). «Всем нам хорошо известны и его семейные неурядицы, трогает его одиночество» (М.Б. Ашкенази).
Действительно, от тридцатилетнего Андрея Александровича жена тогда ушла к другому человеку. Жданов, без сомнения, очень любил супругу. Ещё в 1926 году они были вместе, втроём с маленьким сыном ездили отдыхать в Кисловодск — Андрей все эти годы ощущал последствия давшей осложнение на сердце скарлатины четырёхлетней давности, а у Зинаиды были проблемы с почками.
Зинаида Александровна явно была женщиной решительной и самостоятельной, высокое начальственное положение мужа её не остановило. Мы не знаем и, видимо, уже никогда не узнаем, что послужило причиной развода, — но в 1927 году Зинаида Жданова, забрав с собой маленького сына Юрия, ушла к Григорию Никифоровичу Амосову.
Бывший рабочий Амосов в 1925—1926 годах был председателем Нижегородского горсовета, то есть фактически подчинённым Андрея Жданова. Сложно сказать, насколько это было связано с личной драмой этого «любовного треугольника», но Амосов покинул Нижний и перебрался на работу в Астрахань. Зинаида последовала за ним, так они жили несколько лет семьёй — Зинаида Жданова с сыном Юрием и Амосов со своим сыном Константином.
Этой семье за пять лет пришлось сменить ряд городов — Астрахань, Саратов, Ростов-на-Дону, Москву. После отъезда из Нижнего Григорий Амосов всю жизнь работал в сфере рыболовного хозяйства и его как специалиста в духе тех бурных лет постоянно отправляли налаживать работу на новое место, пока в первой половине 1930-х годов не перевели на работу в Москву, где он добросовестно и благополучно проработает всю оставшуюся жизнь. В начале 1950-х годов он станет одним из руководителей Министерства рыболовной промышленности, получит Сталинскую премию. Был он человеком, несомненно, хорошим, раз горячо любивший и уважавший отца Юрий Жданов и спустя многие десятилетия напишет о своём временном отчиме, как об «отличном, умном и добром человеке, который воевал в империалистическую, на фронтах Гражданской войны, а затем был на хозяйственных должностях»{162}.
Зинаида Жданова, проживая с новой семьёй в Астрахани и Саратове, работала журналистом в местных газетах. Её работа в одной из саратовских районных сельских газет пришлась на самые тяжёлые годы коллективизации — тогда должность журналиста не была безответственным «творчеством» в офисе, скорее это была деятельность рядового партийного агитатора, со всеми сложностями и отнюдь не мифическими опасностями тех лет, исходившими как со стороны убеждённых врагов советской власти, так и со стороны не в меру бдительных товарищей.
После ухода любимой женщины к другому человеку ни с какими другими представительницами прекрасного пола тогда одинокий Жданов замечен не был — жил он на виду у множества людей, да и времени на личную жизнь у него в те годы просто не оставалось. Похоже, горечь расставания с любимой женщиной и маленьким сыном наш герой успешно топил в работе. Внешне он оставался всё так же деловит, доброжелателен и жизнерадостен. Бесконечные его разъезды и совещания после рабочего дня заканчивались поздно вечером в двух комнатах уже холостяцкой квартиры посиделками с товарищами по крайкому — по сути, всё теми же совещаниями за чашкой чаю. Хотя наверняка там бывало и что-то покрепче чая…
Даже в те времена, когда в бешеном темпе индустриализации и коллективизации всем руководящим работникам приходилось выкладываться по полной, не считаясь с личным временем, постоянная, почти круглосуточная работа Жданова без выходных и отпусков на протяжении ряда лет вызывала некоторое беспокойство у его товарищей — бюро Нижегородского крайкома как минимум дважды (31 мая 1931 года и 22 июня 1932 года) официально обязывало Жданова «пользоваться выходными днями» и отпусками для лечения и отдыха{163}.
Примерно в 1933 году Зинаида Жданова из Москвы вместе с сыном возвращается к мужу. Вновь мы не можем рассказать ничего внятного о том, в чём была причина возвращения и как прошла встреча. Одно доподлинно известно: жену наш герой любил — сильно, всю жизнь. Заметим, что к тому времени в двух комнатах этого высокопоставленного государственного мужа из признаков роскоши присутствовали пианино и собранная Ждановым солидная личная библиотека.
Юрий Андреевич Жданов спустя 70 лет вспоминал, что, как и отец, имел абсолютный музыкальный слух и с ранних лет увлекался музыкой, но возможности учиться музыке в Астрахани, Саратове, Ростове или Москве не было: «Возвращение в Горький к отцу блеснуло лучом надежды — у него было пианино. Несмотря на занятость, он занялся ликвидацией моей музыкальной безграмотности. Вскоре я играл небольшие пьесы, народные песни. Потом наступила очередь "Афинских развалин" Бетховена, "Музыкального момента" Шуберта, простеньких вальсов Шопена. Под руководством отца освоил я и "Марсельезу".
Однажды произошёл вот такой случай. Отец случайно обнаружил, что я не знаю текста "Интернационала". Он так на меня посмотрел, что с тех пор я могу петь гимн трудящихся, будучи разбуженным посреди ночи.
Копируя отца, разучил я "В бананово-лимонном Сингапуре" Вертинского, "Дивлюсь я на небо", "Не брани, родимый" Глинки из "Ивана Сусанина", "Гуде витер". Любил и освоил мелодии Кавказа: "Алаверды, готовься к бою", "Не спи, казак", "Лезгинка". А потом само пошло до беспредела. Начал осваивать нотную грамоту. Разобрал вальс Грибоедова, "Лунную сонату" Бетховена…»{164}
Обращает на себя внимание разнообразие репертуара и вкусов Жданова-старшего — среди русской и иностранной классики, среди украинских и грузинских народных песен нашлось место и откровенному декадансу, совсем недавно появившейся эмигрантской песенке «Танго Магнолия». Впрочем, тут всё будет понятнее, если вспомнить эти строки и аккорды Вертинского:
В бананово-лимонном Сингапуре, в буре,
Когда у вас на сердце тишина,
Вы, брови тёмно-синие нахмурив,
Тоскуете одна.
И нежно вспоминая
Иное небо мая,
Слова мои, и ласки, и меня,
Вы плачете, Иветта,
Что наша песня спета,
А сердце не согрето
Без любви огня…
Нетрудно догадаться, что «Иветту» Андрея звали Зинаидой. И можно попробовать представить, как товарищ Жданов в самом начале 1930-х годов в минуты одиночества садился за пианино, вспоминая свою любовь…
Другое увлечение Жданова — книги. Именно в Нижнем Новгороде Жданов стал собирать библиотеку, формирование которой продолжит уже на новом месте работы, в Москве. «Отец систематически и последовательно собирал обширную библиотеку, — вспоминает Юрий Жданов, — в которой большое место было уделено книгам по биологии, которые в предвоенное десятилетие публиковались с невиданной интенсивностью. В 1936 году Биомедгиз (был такой!) приступил к изданию многотомного собрания сочинений Ч. Дарвина. Одновременно публикуется "Философия зоологии" Ламарка, принципиально важная работа Ж. Кювье "О переворотах на поверхности земного шара" (1937 год); выходит работа Ю. Либиха "Химия в приложении к земледелию и физиологии" (1936 год). Становится доступным читателю труд основателя клеточной теории Теодора Шванна "Микроскопические исследования о соответствии в структуре и росте животных и растений" (1939 год); издаются труды Гиппократа, работы Клода Бернара (1937 год), Эрнста Геккеля, Бербанка, Каммерера.
Буквально грохочет залп книг в области генетики: В. Иогансон "О наследовании в популяциях и чистых линиях" (1936 год), Т.Г. Морган "Экспериментальные основы генетики" (1936 год), Г. Меллер "Избранные работы по генетике" (1937 год). Н.К. Кольцов издаёт свой основополагающий труд "Организация клетки" (1936 год); под редакцией Н.И. Вавилова выходят "Теоретические основы селекции растений" (1935 год); И.И. Шмальгаузен публикует "Пути к закономерности эволюционного процесса" (1939 год); В.И. Вернадский дарит миру "Биогеохимические очерки" (1940 год).
Названные труды — лишь часть книг, сохранившаяся в домашней библиотеке отца и свидетельствующая о его интересе к биологии…»{165}
Удивительный перечень изданий для любого, кто слышал о Жданове как о сталинском партийном функционере, специализировавшемся на «гонениях интеллигенции».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.