ЧАСТЬ 11. “ПУШКИ, ЖЕНЩИНЫ, ЭГО” Глава 1. Томми «Безумная история, повествующая о вилке и посудомоечной машине»

ЧАСТЬ 11. “ПУШКИ, ЖЕНЩИНЫ, ЭГО”

Глава 1. Томми

«Безумная история, повествующая о вилке и посудомоечной машине»

Я думал, что она самая весёлая девушка на планете. Ей нужно было стать комиком. Она постоянно была в движении и говорила быстрее, чем любая другая девчонка из тех, кого я знал. По существу, она была маньяком, и я, чёрт побери, тащился от неё .

Первая ночь, которую мы провели вместе, случилась во время перерыва в туре с Кораби. Она жила в Ресида со своей дочерью, Тэйлэр, от её брака с вокалистом «Warrant» Джени Лэйном. Помню, я смотрел клип на песню “Cherry Pie” и думал, что она самая горячая тёлка из всех. У неё были идеально белые волосы, огромные глаза самочки, большие лоснящиеся губы и громадные титьки — кому какое дело, были они настоящие или нет. Её звали Бобби Браун, и она украла моё сердце. Второе, что она сделала, открыла свой рот.

Я спал в её кровати после нашего первого свидания примерно в четыре утра, когда внезапно здание начало раскачиваться. Я понятия не имел, что происходит: сначала я подумал, что это какой-то безумный сон, затем я подумал, что какой-то чувак пытается проникнуть внутрь. Когда я медленно вернулся в сознание, я вдруг понял, что весь дом ходит ходуном. Мы лежали голые в её кровати, не зная, что делать, как вдруг её большой платяной шкаф рухнул на пол, разбив при этом экран телевизора на тысячу мелких кусочков.

“Тэйлэр!” закричала вдруг Бобби. Её дочь находилась одна в другом крыле дома, и никто не знал, что там происходит. Мы соскользнули с кровати и упали на пол, практически наложив в штаны. Мы распахнули дверь и выскочили в коридор. Всё валилось на пол, а дом так жутко раскачивался, что нас постоянно кидало от стены к стене, когда мы пытались ползти. Чем ближе мы подбирались к двери Тэйлэр, тем сильнее грохотал дом, и нам казалось, что сейчас он просто рухнет, мать его. Пока мы ползли до её комнаты, я оглянулся назад и увидел, что весь дом разваливается на части. Кухня и гостиная просто полностью откололись и исчезли, оставив после себя зияющую дыру темноты. Я был уверен, что мы погибнем.

Тэйлэр лежала на полу и плакала, в то время как землетрясение бросало её по всей комнате. Я схватил её и закричал, “Чёрт, давайте выбираться отсюда”. Затем Бобби и я выскочили из комнаты в направлении передней, осторожно, чтобы нас не выбросило в оторванную часть дома, где нас, в любом случае, внизу поджидала пропасть. Входной двери не было, так что мы выбежали в тот проём, где она обычно находилась, и оказались на улице. Снаружи земля дрожала не так интенсивно, и мы присоединились к её соседям, которые оплакивали то, что осталось от их домов.

После такого первого свидания, пути назад не было. Бобби и Тэйлэр переехали в мою халупку на берегу, и после шести месяцев совместного веселья, я положил обручальное кольцо за пятнадцать тысяч долларов на верхушку шоколадно-орехового пирожного, которое она заказала во время обеда, затем встал на колени и попросил её стать моей женой. Она сказала “да”, и это был момент, когда всё покатилось под откос. Но покатилось медленно, так медленно, что я едва ли мог это заметить.

Скотт Хамфри однажды прослушивал музыку, которую я написал, а Бобби в это время набросилась на меня за то, что после бритья я не смыл волосы с раковины или что-то типа этого. “Эй, чувак”, сказал Скотт. “И ты позволяешь ей высказывать тебе подобные вещи?”

“Ты о чём?” спросил я его.

“Она обходится с тобой так, будто ты вовсе не человек. Она всегда такая?”

“Ну, да”, сказал я. И вдруг эти любовные шоры упали с моих глаз, и я начал замечать вещи, которых никогда раньше не замечал. Вещи, связанные с ней, которые казались из ряда вон: она крадучись передвигалась по дому, прятала от меня вещи, пропадала в странных командировках, получала телефонные звонки от парней, которых я не знал, а когда я просыпался по утрам, её обычно не было в кровати. Можно было подумать, что у неё другой парень, с которым она обманывает меня. Но я был уверен, что Бобби выше всего этого.

После того, как розовые очки были сняты, я также заметил, что она худеет и постоянно испытывает раздражение, мать её. Иногда я приезжал домой из тура или из студии, а она сидела на полу со всеми этими художествами и поделками, раскиданными вокруг неё. Она склеивала термоклеем фрукты и цветы или покрывала вазу с композицией золотой краской из болончика.

В следующий раз, когда я оказался наедине с одной из её подруг, я спросил её, “Чувак, Бобби принимает грёбанный кокс?”

“Я не собираюсь отвечать на этот вопрос”, сказала она. “Но почему бы тебе самому не заглянуть в её сумочку? Или проверить её косметичку. И помни — мы ни о чём таком с тобой не разговаривали”.

Конечно же, я схватил её сумку и нашел там грёбаный кокс. Сразу же стало понятно, что всё в наших отношениях было полной ерундой, и это объяснило безумные неожиданные перепады настроения, жертвой которых я всегда оказывался. Когда я поставил её перед фактом, сначала она всё отрицала, затем набросилась на меня из-за выпивки, а потом возложила всю ответственность за это на меня. Конечным результатом явилась чудовищная долбаная драка, которая закончилась тем, что я вынужден был спать на полу, как собака.

После этого всё затаённое негодование, которое росло в Бобби, начало выплёскиваться наружу ежедневно. Всё, что я начал думать о ней, она одновременно думала обо мне. Она почувствовала, что я один из тех, кто подвержен перепадам настроения; потому что, живя с ней, я стал скрытным, подозрительным и несчастным; и поэтому я обманывал её за её спиной — но не с наркотиками, а с другими женщинами. Её особенно бесило то, что я попросил её бросить её актёрскую и модельную карьеру, потому что я был настолько травмирован моим браком с Хизер и хотел иметь детей и полноценную жену. Через какое-то время всякий раз, когда звонила Хизер (т. к. мы остались друзьями), Бобби могла изойти на говно; а всякий раз, когда ей звонил какой-нибудь парень, у меня ехала крыша. За несколько дней до Рождества, когда я хотел пойти на праздничную вечеринку, наша взаимная ревность и недоверие вылились в неожиданную безобразную драку прямо на глазах у Тэйлэр.

К тому времени мы дрались каждый день, и это не могло не сказываться отрицательно на развитии Тэйлэр, не говоря уже о моём развитии. Я пытался найти хотя бы единственную причину, по которой она должна была оставаться в моей жизни, и не мог придумать ни одной. Даже её чувство юмора, которое мне поначалу так нравилось в ней, исчезло, и наши отношения стали носить характер постоянного негатива и взаимных обвинений.

Когда я попросил её съехать, она пришла в ярость и сказала, что она никуда не поедет без своей одежды, мебели и прочего дерьма. “Знаешь что”, сказал я ей. “Ты получишь весь свой хлам, когда вернёшь мне моё обручальное кольцо. Потому что,сука. свадьбы не будет, и это — факт, чёрт тебя побери!”.

“Чтоб ты сдох”, - со злостью проговорила она, добавив примерно сто скорострельных проклятий поверх этого.

“Ну, тогда ты не получишь своё дерьмо”. И с этими словами я схватил её и препроводил к двери. Странно, мне не пришлось принуждать её к этому. Казалось, она шла даже слишком охотно. Я был удивлен, что она снова не устроила драку, потому что она была грёбаной скандалисткой.

Час спустя в мою парадную дверь раздался громкий стук. Я посмотрел на охранный монитор, и там стояла она в сопровождение долбаных полицейских. Я подумал, что полицейские восстановят справедливость, так как дом принадлежал мне, и я имел право потребовать у неё убраться с территории моей собственности. Но я ошибался. Очень ошибался. Она приложила все свои силы, чтобы изобразить самую душещипательную трагедию, которую полицейские когда-либо слышали. Она подставила меня.

“Мистер Ли”, сказал офицер по селектору. “Вы должны впустить её, чтобы она могла забрать свои вещи”.

“Чувак”, возразил я. “У неё мое кольцо”.

“Меня это не касается”, сказал он. “Она должна войти и забрать своё имущество”.

Я всплеснул руками и открыл грёбаную дверь. Полицейский ввалился в сопровождение Бобби. Она направилась прямиком в спальню. Я хотел последовать за ней, но полицейский остановил меня.

“Не входите туда!”

Я был обескуражен. “Что вы хотите сказать этим “не входите туда”? Это моя, бля, спальня. И там мои личные вещи”.

“Я хочу, чтобы вы ждали снаружи и сохраняли спокойствие”.

“Это чушь какая-то! Я ничего ей не сделаю”.

“Вы слышали, что я сказал, мистер Ли?”

“Я слышал, мать вашу! Я только хочу удостовериться, что она не возьмёт ничего из моих вещей! Я имею на это право, не так ли?”

Полагаю, что я не имел на этого права. Т. к. прежде, чем я узнал об этом, меня бросили на пол, надели наручники и затолкали на заднее сидение их полицейской машины.

“За что вы забираете меня в тюрьму?” вопил я, когда они отъeхали.

“Нападение”.

“Что?”

“Леди говорит, что вы пытались задушить её”.

Так как это была ночь пятницы, они продержали меня там всю оставшуюся часть уик-энда, что только дало Бобби достаточно времени, чтобы вычистить всю мою хату. Когда я пришёл домой в понедельник утром, то обнаружил комнаты пустыми — стулья, столы, кровать, всё — я даже не был удивлён. Мне просто было любопытно, где она нашла перевозочную компанию, согласившуюся работать в выходные. Надеюсь, что ей пришлось заплатить им достаточно серьезное вознаграждение за сверхурочную работу, т. к. уверен, что ребята хорошо потрудились. Всё, что они оставили мне, была единственная вилка в посудомоечной машине.

Ну что за больная штука — эта любовь?! Я, чёрт возьми, тосковал по ней. И она, безусловно, скучала по мне тоже. Поэтому спустя всего несколько дней после того, как я был освобождён из тюрьмы, я оказались в квартире, которую она сняла после отъезда из моего дома — трахая её на своей бывшей кровати, чувак. На самом деле, мы больше не испытывали влечения друг к другу, но в то же самое время мы не могли окончательно разбежаться в разные стороны. Это превратилось в одни из тех отношений, когда нужно было просто застрелиться и положить конец всем этим долбаным страданиям. Мы удерживали друг друга в стороне от жизни, от встреч с другими людьми, но в то же самое время мы не могли получить достаточно друг от друга.

Во второй или в третий раз, когда мы встретились после тюрьмы, она начала наезжать на меня, потому что думала, что я интересуюсь одной из её горячих подружек. Она топала ногами и орала на весь дом в течение нескольких часов без перерыва. Я пытался обратить всё это в шутку, но это только ещё больше рассердило её. Я пробовал не обращать на неё внимания, но это только сделало её ещё более безумной. Я пытался урезонить её, но она только становилась всё более раздражённой. Наконец, я больше не мог этого вынести. Я не знал, как прекратить этот ор. Я схватил грёбаную вазу со стола, разбил её об пол, сказал, “Ты — дура ёбаная”, и уехал. Я был так расстроен. Я не мог избавиться от этой сумасшедшей бабы и от моих безумных, бля, чувств к ней, не было никакой возможности сделать это. Мне нужно было убежать из этого дерьма, выбросить всё это из головы, остановить весь этот крик. Почему я по-прежнему тратил своё время на эту сучку, которая подставила меня?

Так что я отправился навестить друга по имени Сэдж, который был таким же конченым героинщиком, как, бля,  Никки Сикс. Когда я вошёл, он сидел на диване, готовя раствор. “Эй, братишка, шырни меня”, попросил я. “Я хочу обо всём забыть прямо сейчас”.

“Нет проблем”, сказал он, пытаясь щёлкнуть пальцами, но он был слишком обдолбан, чтобы вызвать для этого достаточное трение.

Я закатал свой рукав, на столе перевязал руку куском медицинской резиновой трубки и ждал, пока он приготовит шприц. Я увидел, как он опустил его в ложку и втянул два кубика.

“Брат, я — не ты”, сказал я ему. “Я не занимаюсь этим постоянно. Это может быть слишком много для меня”.

“Не. Не волнуйся”, он оборвал меня на середине фразы. “Всё в порядке. Доверься мне, чувак. Я — героинщик. Я знаю, что я делаю”.

“А, похер всё! Будь что будет!”. Эти слова — “Доверься мне, я — героинщик” — должны были послужить путеводной нитью прямо туда. Я имею ввиду то, что он был грёбаным наркоманом, чувак, и, конечно же, его переносимость была сильнее моей.

Он уколол мою руку, запустил два кубика в мою кровеносную систему, вытащил иглу и развязал трубку. Я оказался в грёбаном раю. Я, чёрт возьми, был таким счастливым. Я не чувствовал ничего. Мое тело расслабилось, слова, “Бобби” и “Браун” исчезли из моего сознания, и поток удовольствия струился из моего сердца и заполнял всё моё тело. Я откинулся на диван и закрыл глаза.