1943

1943

27 января 1943 года

1 января я был назначен ответственным за тренировочные курсы для сержантского состава, которые организуются каждую зиму во 2-й истребительной дивизии. Я уже вел эти курсы в прошлом году, поэтому меня прозвали Последний Пруссак. Я должен считаться с этим прозвищем, даже если оно ничего для меня не значит. Мы, летчики, не занимаемся муштрой, зато занимаемся физической подготовкой, воспитанием стойкости и боевой выучкой солдат.

Стойкость и боевая выучка — это важнейшие элементы воспитания немецкого солдата. Война обрекает нас на невероятные трудности. Кампания в России стоит нам величайших усилий и огромных жертв. Несколько дней назад мы потеряли Сталинград. Величайшая битва в истории этой войны закончена.

Я коротко рассказал моим курсантам, наблюдая их мрачные лица, о широкомасштабной операции, которая закончилась окружением и уничтожением 6-й армии.

Я прошел к взлетной полосе. Полк, набранный в моем родном городе, входил в состав армии Паулюса. В этом полку служили многие мои одноклассники и друзья детства из Хаммельна. Они отняты у своих матерей новым Крысоловом.

Глядя на снежные просторы за окном, я представлял себе могилы — тысячи и тысячи могил, на каждой деревянный крест со стальным шлемом на верхушке в бесконечно тянущейся русской зиме.

В полдень американские бомбардировщики нанесли первый удар но германскому побережью Северного моря. Мы ожидали этого уже несколько недель. Налеты совершали четырехмоторные тяжелые бомбардировщики «Консолидэйтед либерейтор» и «Боинг-Б17с». «Боинги» нам известны, их по праву называют «летающая крепость». Это не натяжка — у них исключительно тяжелое вооружение, создающее большие трудности для нашего командования.

Наша разведка несколько месяцев доносила сведения об этих огромных самолетах. Понемногу мы осваивали каждую техническую деталь их конструкции. Как истребители, мы интересовались их вооружением. Шестнадцать супертяжелых пулеметов расставлены так, что поле обстрела с самолета лишено мертвых зон.

Я провел много часов, обсуждая с пилотами наилучшую тактику боя с этим самолетом. Мы быстро сделали модели и используем их для демонстрации разнообразных тактических маневров. Каждая минута свободного времени посвящена вычислению оптимальной скорости для разных атакующих маневров. Составлены таблицы дальней стрельбы, нарисованы чертежи и планы, сделаны новые модели.

С момента, когда наша истребительная эскадрилья, расположенная у Ла-Манша, первый раз встретилась с «летающей крепостью» и вступила в бой, постоянно посылаются донесения нашим лучшим летчикам-истребителям для анализа, до самых мельчайших деталей.

Во время налета на цели во Франции были сбиты первая «летающая крепость» и «либерейтор». Так был развеян миф о том, что эти монстры неуязвимы.

Продолжается интенсивный инструктаж летчиков-истребителей, направленных на защиту рейха, их подготовка к грядущим ожесточенным воздушным боям.

Создание сложной сети радиолокационных завес и дополнительных наземных станций, оснащенных системой «», а также новейших приемно-передающих радиоустановок очень облегчило обнаружение и перехват самолетов на большой территории.

Мне совершенно ясно, что сегодняшняя первая дневная атака американцев означает новую фазу войны в воздухе.

Вечером я позвонил в свою часть в Джевер. Дитер Герхард и лейтенант Фрей, назначенный командиром, сбили свои первые тяжелые бомбардировщики. Они возбуждены до крайности. Сержант Мюллер был сбит, но спасся, выпрыгнув с парашютом.

Затем я отослал телефонограмму командующему дивизией с прошением о моем немедленном возвращении в эскадрилью. В такое время мое место там, с моими товарищами. Ночью я улетел в Джевер.

4 февраля 1943 года

С раннего утра мы были готовы взлететь но тревоге. Служба обнаружения сообщила о большой концентрации вражеских самолетов над Ярмутом.

Мне не терпелось встретиться с ними. Настроение у летчиков прекрасное. Каждый из моих товарищей будет биться с полной отдачей, когда представление начнется.

11.13 — взлет. Через минуту я в воздухе над полем. Одиннадцать моих товарищей летят рядом.

Сообщение с базы: «Малышки в секторе Дора-Нордпол. Двигайтесь к Ханни-восемь-ноль».

Это значит, что бомбардировщики находятся на востоке от Лейвардена и я должен подняться на высоту 8000 метров.

Вдруг на высоте 5000 метров двигатель зашипел. Самолет не может подняться выше, Я связался с Дитером, передал ему командование и в бешенстве вернулся на базу. Механики столпились вокруг моего самолета. Что могло случиться с проклятой колымагой?

Оказалось, закупорка насоса мешала доступу топлива в двигатель на большой высоте. Механики работали как бешеные над устранением неполадки.

Через 13 минут я снова в воздухе.

«Вражеские самолеты в зоне Фридрих-Паула».

Это далеко на юге. Я увеличил скорость. Теперь двигатель работает прекрасно. На высоте 7000 метров вошел в зону облаков. Я должен найти моих товарищей.

8000 метров.

«Малышки в зоне Густав-Паула».

Мерзавцы направляются на юг, они в 40 метрах от меня.

«Следуйте курсом два-ноль».

Что за черт?! Почему я должен поворачивать назад? Сомневаясь, я полетел в обратном направлении. На мой запрос с базы пришло приказание на посадку.

Я сел в 12.58. Через две минуты появились мои товарищи, они тоже зашли на посадку.

Позвонил лейтенант Крамер, дежурный. Он сообщил, что, достигнув южного побережья, американцы развернулись и полетели обратно. Сообщений о бомбардировке не поступало.

У меня не было времени даже на то, чтобы выругаться. В 13.08 я должен лететь на очередное сопровождение конвоя. Эту монотонную работу я ненавижу.

26 февраля 1943 года

Что за день!

Я чувствую неистовое желание схватиться со стаей американцев. Погода прекрасная, небо чистое и безоблачное.

Над Ярмутом полное спокойствие.

Летчики, закутавшись в одеяла, греются под лучами весеннего солнца. А я, прищурившись, лениво рассматриваю небо.

Из двух огромных колонок доносится танцевальная музыка. Мы наслаждаемся музыкальной программой Би-би-си для немецких солдат. Когда диктор начал пропаганду, раздались иронический смех и аплодисменты.

— Заткни пасть, парень, давай музыку!

Неожиданно музыка стихла.

— Внимание! Всем внимание! Лейтенант Кноке к телефону!

Это вызов из штаба дивизии: вражеские самолеты замечены в секторе Дора-Дора. Значит, янки готовятся к атаке на Ярмут.

В 10.50 нам приказано находиться в готовности. Янки направляются к Вильгельмсхафену.

10.55. Тревога!

Люки закрыты. Механики заводят стартер. Мой двигатель завелся сразу. Я посмотрел, как обстоят дела у других.

Все прекрасно! 12 самолетов взлетели одновременно в правильном строю.

Я включил радио и вызвал базу: «Ельба-один вызывает Бодо. Ельба-один вызывает Бодо. Прием. Прием».

«Бодо — Ельбе-один, Бодо — Ельбе-один. Прием».

Связь с землей хорошая. Мы быстро поднимаемся на высоту 8000 метров.

«Малышки в зоне Литон-Квелле-восемь».

Я повернул налево. Наши самолеты оставляют полосу дыма на голубом небе. Вдруг я заметил вражеские самолеты.

Это было впечатляющее зрелище. Около 300 бомбардировщиков, собранных в одном строю, напоминали гроздь винограда.

Я проверил оружие и прицелился.

Враги в нескольких километрах от нас, направляются на юг. Я сообщил о своих наблюдениях на базу. Сейчас их строй превратится в растревоженный пчелиный улей, я не могу удержаться от улыбки, вообразив эту суматоху.

Мы подобрались к ним ближе. Я невольно прибавил скорость. Теперь могу рассмотреть каждый самолет. Большинство из них «либерейторы». Кажется, их толстое брюхо набито бомбами. Я наметил свою жертву.

— Сейчас ты у меня попляшешь, дружок, — пробормотал я.

Хочу зайти на лобовую атаку. Янки виден в моих прицелах. Он растет прямо на глазах. Я протянул руку к гашеткам. За моей головой прошла очередь. Они открыли огонь по мне!

Огонь! Я нажал обе гашетки, но янки удалось улизнуть. Я вижу только несколько царапин на правом крыле.

Я почти догнал этого толстопузого, ринувшись вслед, но попал в аэродинамический мешок, меня сильно закачало, и в какой-то момент даже показалось, что мне отстрелили хвостовой стабилизатор. Я круто поднялся вверх и повернул влево. Трассирующая очередь прошла слишком близко от меня.

Проклятая куча металлолома!

300 тяжелых бомбардировщиков в общей сложности вооружены почти 5 тысячами тяжелых пулеметов. Даже если один из каждых десяти имеет возможность стрелять, это значит, что нас накроет шквал огня.

Я зашел на вторую лобовую атаку, спустившись чуть ниже, и стрелял беспрерывно, пока не был вынужден свернуть, чтобы избежать столкновения. На этот раз я попал.

Я нырнул вниз и оглянулся. Нижняя часть фюзеляжа «либерейтора» охвачена огнем. Он далеко отстал от основной группы.

Я атаковал еще дважды, на этот раз зайдя сзади. Меня встретила стена огня. Мой самолет трясет от отдачи двух пушек и 13-миллиметровых пулеметов. Вижу, что попал в верхнюю часть фюзеляжа и правое крыло, но не могу оторвать рук от гашеток.

Правое крыло у него загорелось, а через некоторое время отвалилось совсем. Тело раненого монстра, закрутившись, понеслось вниз. Длинный черный хвост протянулся за ним. Один из членов экипажа попытался выпрыгнуть с парашютом, но парашют загорелся. Черт возьми! Тело камнем упало на землю.

Чудовищный взрыв, разрушивший фюзеляж бомбардировщика, произошел на высоте 1000 метров. Часть пылающих обломков упала на ферму в 200–300 метрах от аэродрома Цвишенан. От взорвавшихся баков ферма загорелась. На огромной скорости я последовал за своей жертвой и, приземлившись на аэродроме, побежал к месту падения самолета. Там уже собрались люди, спешившие потушить пожар на ферме. Я присоединился к ним, помогал спасать мебель, животных и технику из горящих построек. Дым слепил, сдавливал горло, комбинезон опалило, когда я пытался вытащить из свинарника, охваченного огнем, жирную свинью, которая визжала как бешеная. Наконец дом и коровники спасены.

Обломки «либерейтора» раскиданы по лугу, а в груде дымящихся обломков лежат изуродованные тела летчиков.

На расстоянии 1000 метров я обнаружил кресло командира и переднее колесо. Маленькая фигурка, очевидно талисман, невредимая лежала в кабине.

Через час я приземлился в Джевере. Парни несли меня на руках. Это моя четвертая победа в 164-м боевом вылете, а вообще я поднялся в воздух 1004-й раз с начала учебы у сержанта Ван Дикена.

Дитер сбил свой седьмой самолет и второй тяжелый бомбардировщик. Кроме того, Раддац, Веннекерс и Добрик сбили по «летающей крепости». Значит, всего пять сбитых самолетов без каких-либо потерь.

Я не мог перестать думать об американских летчиках. Когда придет наша очередь? Эти люди такие же романтики неба, как и мы. Сейчас мы разделены барьером войны, но после смерти в воздухе мы пожмем друг другу руки.

28 февраля 1943 года

Всю ночь лейтенант Герхард и я сидели в моей комнате. Американцы доставляют нам много беспокойства. Мы размышляли о том, что же с ними делать.

Дитер предложил прекрасную идею. Почему бы не разбомбить плотный американский строй, используя наши самолеты как бомбардировщики.

Всю ночь мы рассчитывали скорость и траектории и пришли к одинаковому выводу: желаемый результат может быть достигнут путем одновременного сброса бомб всем звеном на плотный строй американских бомбардировщиков. За этим может последовать традиционная атака с использованием наших обычных возможностей.

«Мессершмитт-109G» способен нести груз весом 500 (250 кг) фунтов. Таким образом, каждый самолет может взять пять[17] бомб по 100 (50 кг) фунтов или одну бомбу весом 500 фунтов, либо кучу маленьких осколочных бомб, таких, какие я сбрасывал на головы Иванов в России.

Нам нужен 15-секундиый взрыватель. Высота для эффективной бомбардировки — 1000 метров. Утром я доложил командующему[18] о нашем плане. Он подумал, что это шутка, и расхохотался. Но наши серьезные доводы убедили его, и он согласился поддержать наш план в штабе дивизии.

Вечером, предварительно предупредив командующего, я полетел в штаб дивизии в Штаде (Stade). Генерал Швабедиссен[19] и полковник Хеншель (командующий истребительной авиацией дивизии) выслушали мой рапорт и согласились помочь.

Затем я представил на одобрение прошение о выделении нам 100 стофунтовых учебных бомб, бомбометательных механизмов для всех типов бомб, средств для загрузки бомб в самолет. Кроме того, я попросил предоставить нам на один час в день самолет для буксировки мишени, желательно «Ю-88». Этот самолет, двигающийся со скоростью, равной скорости «боинга», будет нести мишень, к которой мы станем пристреливаться.

Мои просьбы были немедленно удовлетворены. Полковник Хеншель не отходил от телефона, пока нам не было предоставлено все необходимое.

Мы будем пользоваться каждой возможностью для того, чтобы в ближайшие дни отработать все до мелочей.

8 марта 1943 года

Через 48 часов после моего визита в штаб дивизии прибыли три тяжелых грузовика с учебными бомбами. Все остальное нам доставили этим утром.

Тем временем звено проводит учения каждый день. Все мои летчики очень талантливы и опытны, поэтому вскоре мы уже освоили необходимые маневры. Теперь можем лететь крылом к крылу, устойчиво, как единая конструкция. Каждый маневр выполняется четко и аккуратно, включая синхронное приземление группы самолетов.

Для боевых целей мое звено выделено из эскадрильи как отдельная тактическая единица для борьбы с большими группами вражеских самолетов. Мне даже выделили мою собственную систему.

Вечером я и Дитер сбросили первые учебные бомбы на мишень, буксируемую «Ю-88». Результаты далеки от идеальных.

10 марта 1943 года

Сегодня мы целый день упражнялись в бомбометании в Цвишенане. Результаты отличные.

12 марта 1943 года

Прибыла первая партия боевых бомб. Теперь звено готово к выполнению новых задач.

16 марта 1943 года

Наши механики работают как черти, загружая бомбы в самолет как можно быстрее. Они очень стараются, и я доволен их энтузиазмом. Они действительно хорошие парни.

18 марта 1943 года

Утром Дитер и я сбросили по четыре учебные 100-фунтовые бомбы на мишень. Моя третья бомба попала точно в яблочко.

Без какого-либо предупреждения в 14.12 поступил приказ на боевой вылет. Нам следует атаковать и перехватить тяжелые бомбардировщики, приближающиеся к побережью. У нас нет времени загрузить бомбы.

Перед тем как закрыть люк, Дитер сказал мне, что хочет сегодня сбить ведущего в строю бомбардировщиков. Я, смеясь, спросил, рисуют ли янки на крыльях своих самолетов знаки отличия.

На высоте 8000 метров в районе Хелиголанда мы встретили врагов. Я вел звено плотным строем во фронтальную атаку.

Я открыл огонь по «либерейтору», находящемуся чуть ниже меня. Он немедленно загорелся и отклонился вправо от строя, рухнув вниз. Я снова зашел на атаку с хвоста, затем провел еще одну лобовую атаку, расстреливая падающий «либерейтор» спереди и снизу. Никогда у меня еще не было такой удобной цели. Вдруг он взорвался и пылающие обломки посыпались мне на голову. На несколько минут я оказался в опасности столкновения с падающим двигателем или с крутящимися, пылающими крыльями. Это означало бы катастрофу для меня. Надо было действовать как можно быстрее, и я стал пикировать вниз. Фюзеляж «либерейтора» прошел всего в нескольких сантиметрах от меня. Самолет упал в море в 30 километрах к юго-востоку от Хелиголанда.

Это мой пятый.

Я поднялся на высоту 8000 метров для следующей атаки. Вдруг мое сердце чуть не остановилось.

Дитер находится прямо посередине строя янки, следуя тем же курсом. Первый сбитый им «либерейтор» рухнул вниз несколько минут назад. Сейчас он собирается отправить в Северное море ведущего американцев. Кажется, парень сошел с ума. Он держится прямо у хвоста «боинга»,[20] беспрерывно стреляя. Трассирующие очереди попадают в него.

Он совсем обезумел.

Я нырнул вниз, пробираясь к Дитеру сквозь строй американцев, беспорядочно стреляя по всем ближайшим самолетам.

Вдруг самолет Дитера стал резко падать. За ним потянулся хвост дыма. Он открыл люк и выпрыгнул. Его парашют раскрылся. Я летел рядом с ним. Лицо Дитера перекошено от боли, он обхватил себя руками. Похоже, Дитер ранен.

Через 15 минут он упал в море в секторе, обозначенном на карте как У-Р-9. Ему удалось освободиться от парашюта, его резиновая лодка надулась, и он забрался в нее. Я пролетел прямо над ним и помахал ему рукой. Он не ответил. Кажется, он ранен серьезно, видимо в живот.

Я немедленно сообщил по радио о месте падения нашего сбитого товарища и попросил для него помощи, потом вернулся на базу. Механики потрясены новостями. Мой собственный успех не принес мне никакой радости.

Только бы Дитера успели спасти…

Я один направился к морю. Остальные пока не вернулись. Не могу найти Дитера. Надеюсь, что какой-нибудь из патрульных кораблей заметил падающего парашютиста и поспешил на помощь.

Наступила ночь. Пока никаких новостей о лейтенанте Герхарде.

В его шкафчике я нашел бутылку коньяка. Такая же бутылка стоит в моем шкафчике. Когда-то мы с ним договорились, что, если кто-нибудь из нас не вернется с задания, эти бутылки достанет другой и вместе с ребятами помянет погибшего. Что же случилось с Дитером?

В полночь в моей квартире зазвонил телефон.

— Лейтенант Дитер Герхард найден экипажем корабля «Фальке». Он мертв.

Я медленно положил трубку. Дитер мертв. Он был самым близким моим другом.

Я взял бутылку из шкафа и пошел к лейтенанту Фрею. Он вместе со своей женой, Лило зашла к ним в гости. Они тоже с большой тревогой ждали новостей о Дитере. Когда я вошел, они обо всем догадались без слов.

Я протянул бутылку Фрею:

— Мы должны помянуть его.

Мы все чувствуем одно и то же, но раз мы так договорились с Дитером, значит, должны сдержать обещание.

19 марта 1943 года

Тело Дитера привезли в Куксхафен и положили в морг тамошнего госпиталя. Я сделал огромный венок. Мои ребята положили его в «Физелер Шторх», на котором я собираюсь полететь к Дитеру.

Я лечу над Ядебузеном, над широким устьем Везера. Вода блестит как зеркало, гладкая и спокойная, отражая лучи восходящего солнца. На севере раскинулось море, оттуда доставили тело моего погибшего друга.

Приземлился на маленьком поле недалеко от госпиталя и понес венок в маленькую церковь. Там, в центре белой маленькой холодной комнаты, лежит Дитер, накрытый белым покрывалом.

Кто-то откинул покрывало. Прекрасный стройный парень лежит холодный и умиротворенный. Он как будто спит, расслабившись после ожесточенной схватки и падения. Его глаза закрыты, в чертах лица сохранился вызов.

Спи спокойно, Дитер. Ты заслужил покой, сражаясь и умерев за наше любимое отечество. Ты был моим лучшим другом, я никогда тебя не забуду. Я остался один, но буду продолжать сражаться за Германию в этой великой битве, которую мы начинали вместе, ты и я, верные клятве, которую дали.

22 марта 1943 года

14.24. Завыла сирена.

Проклятие! Снова у нас нет времени, чтобы загрузить бомбы. Американцы приближаются с севера, летят над морем. Они собрались, как обычно, в том же секторе Дора-Дора, над Ярмутом.

Через несколько минут мы получили приказ возвращаться. Вражеские самолеты повернули назад и уходят на запад. Вернутся ли они?

После посадки самолеты немедленно заправлены, летчики пребывают в ожидании новой тревоги. Намерения врага не ясны, поскольку он постоянно меняет курс.

Я пытаюсь как можно быстрее загрузить 500-фунтовую бомбу в мой самолет. В это время поступает приказ на взлет, но я еще не готов.

— Сержант Веннекерс, принимайте команду, — передал я приказ.

Веннекерс помахал рукой. Он понял меня и начал разбег по взлетной полосе. Остальные последовали за ним. В тесном строю звено поднимается в воздух.

Потные механики лихорадочно работают под брюхом моего «Густава». Я, пристегнувшись, сижу в кабине и нетерпеливо курю.

— Давайте, давайте, быстрее, быстрее!

Мои товарищи исчезли из виду, направляясь в сторону моря. Янки пересекли побережье Голландии.

Готово!

Мой перегруженный самолет, грохоча, покатил к дальнему концу взлетной полосы. С бомбой я не могу стартовать по ветру. Во время разворота мой самолет неожиданно стал крениться влево — лопнула шина.

Я выстрелил красную сигнальную ракету. Мои люди поняли, в чем дело. Двадцать или тридцать человек забрались в грузовик, который помчался ко мне. Левое крыло подперли сильные спины, колесо заменили в течение нескольких секунд, я даже не заглушил двигатель.

Все в порядке! Они разбежались, я начал разбег, но самолет снова накренился влево. Несмотря на это, я попытался подняться, через 200 метров взлетел, пройдя в нескольких сантиметрах над крышей второго ангара.

Я на полной скорости поднимаюсь в безоблачное небо, направляясь к морю. Над моей головой видны следы выхлопа наших и американских самолетов. Здесь уже разгорелся бой.

7000 метров. Мой самолет еле двигается с невероятно тяжелым грузом. Я с трудом поднялся до 10 000 метров, затратив 25 минут.

Янки бомбили Вильгельмсхафен, насколько я могу понять по дыму и пожарам внизу. Они возвращаются через Хелиголанд.

Я медленно шел вперед, пока не оказался над передней машиной вражеского строя, состоящего исключительно из «боингов». На несколько минут я оказался под огнем снизу, в то время как с большим трудом пытался прицелиться, наклоняя то одно, то другое крыло, чтобы видеть вражеские самолеты внизу. На моем левом крыле появились две или три пробоины. Я поджег фитиль, прицелился окончательно и сбросил бомбу. Она пошла вниз. Отвернув в сторону, я наблюдал за ее падением. Она взорвалась, в самом центре строя бомбардировщиков. У одной машины оторвалось крыло, еще две отбросило в стороны.

В 50 километрах к западу от Хелиголанда мой третий тяжелый бомбардировщик упал в море. Нет никаких признаков пожара. За ним последовало его оторванное крыло, падающее, качаясь, как осенний лист. Бомба попала в цель. Это попадание произвело фурор и среди высшего командования.

Сразу после приземления меня потребовали на рапорт к командиру нашего авиакрыла. Он сам был в воздухе одновременно со мной и наблюдал падение «боинга».

— Бог мой, Кноке, вы должны повторить это вместе со всем вашим звеном!

— Я намереваюсь так поступить, господин командующий.

— Вы думаете, это сработает?

Откровенно говоря, я был не очень уверен в успехе. Возможно, сегодня мне просто повезло, но, может быть, мы сумеем сбить больше этих «малышек» таким образом.

Позже позвонил полковник Хеншель:

— Я в восторге, мой дорогой Кноке. Это было восхитительно. Хочу вас поздравить.

Он довольно блеял и казался взволнованным. Надеюсь, его монокль от волнения не упал в чашку с какао.

Авиация немецкого побережья Северного моря получила свою сенсацию.

Последние восторги ждали меня на нашем аэродроме. Мне этот ажиотаж но поводу одного сбитого бомбардировщика кажется довольно абсурдным. Во-первых, эту бомбу мог сбросить кто угодно. Во-вторых, идея была не моя, а Дитера. В-третьих, у меня восемь пробоин в самолете.

Ночью меня разбудил телефонный звонок. Это был коммутатор.

— Вам звонят из командования военно-воздушными силами.

— Что? Мне?

Я назвал свое имя.

На другом конце провода был майор из штаба рейхсмаршала Геринга:

— Вы сбили сегодня вражеский самолет, сбросив на него бомбу?

— Да, господин майор.

Он стал расспрашивать меня в деталях: какого типа бомба? какой взрыватель? насколько точно была рассчитана атака? какой был результат?

— Кто отдал приказ на бомбардировку?

— Никто, господин майор. Я действовал по собственной инициативе.

На другом конце провода наступила тишина. Первый раз я подумал о том, что не получал приказа снести такое большое яйцо на головы несчастных янки и это может рассматриваться как в высшей степени непозволительное самоуправство.

В это время на линию вернулся майор:

— Я соединяю вас с рейхсмаршалом.

Я пережил самый большой шок в жизни. Я окаменел, лежа на кровати, и отрапортовал:

— Лейтенант Кноке, командир пятого звена первой авиагруппы.

— Я очень впечатлен вашими действиями. Хочу лично выразить вам мою высокую оценку.

Так-то вот!

Таким образом, мы получили только что оперившегося прусского лейтенанта германских военно-воздушных сил, разговаривающего со своим главнокомандующим лежа на кровати, одетым только в пижамную куртку. Невероятно!

Если бы старик видел! На мне не было даже трусов, теснота раздражает меня. Я не мог удержаться от смеха при этой мысли.

23 марта 1943 года

Мне сказали, что прошлой ночью звонили с экспериментальной станции в Рехлине. Они просят прислать им полный отчет немедленно.

Боже правый! Лучше бы я не сбивал этот бомбардировщик!

В 10.00 позвонил генерал Камхубер.[21] Этот отвратительный маленький хам, известный как Гном, является командующим 12-м воздушным корпусом.

Я получил разнос за вчерашнее своеволие. Он вне себя от бешенства. Я был вынужден держать трубку телефона на расстоянии вытянутой руки.

— Где, вы думаете, мы окажемся, если каждый лейтенант будет делать то, что ему вздумается, черт побери? — доносился его разгневанный голос. — Что за чертовщиной вы занимаетесь?

Я знал, что этот вопрос возникнет. Он возникает в наших службах каждый раз, если у вышестоящего офицера иссякает запас красноречия, когда он делает выговор. Он ждет от меня признания, что я не мог удержаться и не поиграть с бомбами, поскольку мне нравится наблюдать, как они взрываются.

— Вы можете сказать что-нибудь в свое оправдание?

— Конечно могу! Да, господин генерал. Прошлой ночью мне звонил рейхсмаршал и лично выразил высокую оценку моей инициативы.

Попал! Это насторожило Гнома. Я слышал, как он шумно выдохнул. Что для одного мед — для другого яд, как говорится в старой немецкой пословице.

Полковник Лютцов, инспектор командования военно-воздушных сил, прибыл на самолете вечером.

Высокий молодой полковник — один из наших самых прославленных летчиков-истребителей, среди его наград — Рыцарский крест с мечами. Он пользуется большой популярностью, которую заслужил своей доброжелательностью. Просто и открыто он обсуждал со мной возможности, связанные с бомбардировкой летящих самолетов.

В качестве эксперимента было решено, что одно из звеньев 26-й истребительной авиагруппы, базирующееся на побережье у Ла-Манша, проведет бомбардировку американских бомбардировщиков.[22] Мы оба убеждены, что в любом случае эта тактика не может применяться долго: американцы будут посылать бомбардировщики в сопровождении истребителей.

— Что за суета вокруг такого пустяка, господин полковник! Я уже жалею, что сбил этот самолет!

Лютцов засмеялся:

— Я тоже!

17 апреля 1943 года

Сегодня американцы атаковали Бремен. Мы поднялись на перехват, загрузив бомбы, которые сбросили, когда звено в плотном строю летело над центром Бремена. Ни одна бомба не попала в цель.

Мы немедленно пошли в атаку, используя пулеметы. Я три раза атаковал «боинг», и в конце концов он загорелся. К юго-западу от Бремена, в поле, находящемся недалеко от Бассума, он разбился. Пять членов экипажа выпрыгнули с парашютами.

Мои товарищи сбили еще три самолета.

14 мая 1943 года

Враг бомбит Киль. Мы спешим к нему, погрузив бомбы. Несколько раз мы предпринимали коллективную атаку на высоте 10 000 метров над Хольштайном. Каждый раз вражеские самолеты ускользали от нас. Очевидно, они знали о наших намерениях.

Над Килем мы попали в шквальный огонь наших зениток. К несчастью, моряки стреляют так хорошо, что мы полностью дезорганизованы.

Я наблюдал, как бомбят янки. Они сбросили бомбы точно на верфи «Германия». Я впечатлен точностью, с которой работают эти мерзавцы, фантастика!

У меня появился шанс осуществить мой план, поэтому я собрал всех, чтобы довершить нашу работу.

Моя бомба не взорвалась. Но сержанты Фюрманн,[23] Фест[24] и Бирман[25] сумели попасть. Три «6оинга» уничтожены в воздухе.

Положившись на мои пулеметы и пушки, я пошел в лобовую атаку на отдельную группу из 30 «боингов».

Почти сразу я почувствовал попадание в мой фюзеляж и вынужден был отказаться от атаки. Мой двигатель работает ровно, приборы показывают, что все в норме.

Я предпринял другую атаку. Мой первый залп попал в кабину «боинга». Он заметался, как смертельно раненный зверь, и резко ушел вправо. На высоте около 10 000 метров у него оторвалось крыло. Он разбился недалеко от Гузума в 12.17.

Я вернулся с несколькими пробоинами в фюзеляже и хвосте.

Сегодня мое звено сбило 5 бомбардировщиков. Общее число сбитых нами бомбардировщиков достигло 50, и 50-й сбил сержант Веннекерс. Таким образом, мое 5-е звено сбило больше бомбардировщиков, чем офицеры штаба, 4-е и 6-е звенья, вместе взятые.

Во время инспекции эскадрильи сегодня вечером генерал Холланд, командующий истребительной авиацией, оставил запись в Книге почетных гостей, выразив наилучшие пожелания и поздравления с нашей 50-й «малышкой».

15 мая 1943 года

Американцы сегодня повторили атаку на Киль.

Я могу поднять в воздух только пять самолетов, поскольку почти все наши самолеты имеют значительные повреждения. Мы встретили вражеские самолеты у Сент-Петер-Пенинсула, до того как они достигли материка.

Только одна из наших бомб, сброшенная сержантом Леннарцем,[26] попала в цель. Один из «боингов» рухнул вниз.

Я дважды безуспешно пытался атаковать одну из групп вражеских самолетов. Американцы применили тактику «волнообразного полета». Это делает лобовую атаку очень сложной, поскольку цель оказывается в прицеле на три-четыре секунды. Расчет времени очень важен из-за бешеной заключительной скорости. Наша скорость прибавляется к скорости противника на высоте 8000 метров и составляет в сумме более 1000 километров в час.

Наконец мне удалось выйти на «боинг», летевший на внешней стороне строя. Я увидел, что попал в правый внутренний двигатель. Но «боинг» просто переместился вглубь, в хорошо защищенный центр строя. Следующая лобовая атака не принесла результата. Я едва успел избежать столкновения с огромным хвостом одного из американцев. Только его руль был равен по размерам всему размаху крыла моего «Me-109».

Это был один из тех дней, когда все катится к черту. Я потерял из виду «боинг», который подбил. Ждать больше нельзя. Я круто спикировал в хвост другому «боингу». Наконец мои атаки возымели эффект. Загорелись два левых двигателя. Янки стремительно теряет скорость. Он уже отстал от своих, это конец. Я опять зашел с хвоста, стреляя из всего оружия. Языки пламени появились в нижней части фюзеляжа. Все десять членов экипажа выпрыгнули с парашютами. Парашюты казались в небе бельем, повешенным на невидимой веревке. А гигантский самолет тем временем падал вниз, оставляя длинный след дыма, бесконтрольно вращаясь, и в конце концов развалился в воздухе.

Он разбился в 10.56, в секторе, обозначенном на карте как Тони-Зигфрид-четыре.

18 мая 1943 года

Кроме боев с американскими бомбардировщиками, мы продолжаем сопровождение морских конвоев. Таким образом, я совершил мой 200-й боевой вылет.

19 мая 1943 года

В 13.40 я сбил мой 7-й тяжелый бомбардировщик.

Вечером замечен вражеский разведчик, летящий на большой высоте, над Хелиголандом он улизнул от меня. Я не мог точно определить: кажется, это «лайтнинг».

1 июня 1943 года

Американцы снова приближаются над морем. При первой атаке над Хелиголандом двигатель моего самолета серьезно поврежден, как и насос для подачи топлива. Мы только что заняли позицию, удобную для бомбометания. Я был вынужден отделаться от моего «яйца», после чего чудом дотянул до базы.

Сержант Крамер также подбит над Вангерооге. Его машина с полностью оторванным хвостом, потеряв управление, столкнулась в воздухе с машиной лейтенанта Бирмана. Два самолета сцепились на несколько секунд и ста ли падать почти отвесно. Затем Бирман каким-то образом выровнял свой изуродованный самолет и смог спланировать на аэродром. Он пошел на жесткую посадку, но скорость оказалась слишком велика, и он перевернулся. Самолет полностью разрушен, а Бирман остался невредим.

Крамер выпрыгнул с парашютом. Он потерял хладнокровие и попытался раскрыть парашют на скорости более 900 километров в час. Две стропы на парашюте порвались, и он раскрылся наполовину. Крамер упал в море, его достали и отправили в госпиталь — он харкал кровью.

11 июня 1943 года

Американцы не появлялись до сегодняшнего вечера.

Мы два раза поднимались на перехват. Только на второй раз, когда бомбардировщики летели над морем, возвращаясь домой, я получил шанс выйти на удобную позицию. Один «боинг» в конце концов рухнул вниз после моей пятой атаки.

13 июня 1943 года

Сегодня 13-е число.

Наше звено атакует группу из 120 бомбардировщиков. Я вижу в прицеле спокойно двигающийся «боинг». Жму обе гашетки и… ничего не происходит. Я проверяю магазин, предохранитель, жму гашетки снова — и опять молчание. Вне себя от бешенства, я ныряю в облака.

Сегодня — 13-е!

25 июня 1943 года

Я чувствую себя разбитым после того, как, вместе с другими пилотами, сидел в баре до рассвета. Там раскидана куча пустых бутылок.

На небе сплошная облачность. Мы надеемся, что в такой день янки оставят нас в покое. Не замечено ни одного вражеского самолета. Я лег в надежде хоть немного поспать в комнате отдыха, рядом с помещением для персонала.

Звонок телефона разбудил меня в 7.00 — вражеские самолеты в районе Дора-Дора.

Как будто они не могли выбрать другой день!

Летчики еще спали. Я не стал их будить, а сам пошел к самолету. Главный механик доложил, что все машины проверены и готовы к полету. Зайдя в столовую, я заказал омлет, масло, хлеб и попытался поесть. Еда показалась мне безвкусной. Первый раз я не испытал удовольствия при мысли о том, что скоро лететь на задание. Какая-то неожиданная слабость появилась в животе. Страх?

Нет, думаю, это не страх, а равнодушие. Даже визит в туалет не приносит облегчения. Я в течение пятнадцати минут бегаю по взлетной полосе, пытаясь собраться. Турит, мой пес, бежит рядом. Снова и снова он бросается вперед, лая на чаек.

Из штаба пришло распоряжение быть готовым к взлету. Летчики, зевая, выходят один за другим. После того как немного перекусили, они надели меховые ботинки, комбинезоны и спасательные жилеты. Некоторые переговариваются. Я положил аварийный паек и аптечку во вместительный наколенный карман. Мы медленно направились к нашим самолетам. Объявления тревоги ждали в любой момент. Механики уже у самолетов. Мой главный механик болтает ногой, развалившись на крыле и жуя травинку. Какая иллюстрация бдительности!

Арндт[27] застегнул ремень безопасности, я надел шлем. Он протянул мне трубку телефона. На связи командующий. Спросил, готовы ли мы. Командиры звеньев ответили по очереди: лейтенант Зоммер,[28] я и капитан Фалькензамер.[29] Враг приближается к побережью: по всей видимости, сегодня они опять направляются в Вильгельмсхафен. 8.11. Взлет.

Звенья взлетают по очереди, всего 44 самолета. Пелена туч на высоте 2000 метров. Мы поднялись выше, приблизившись к побережью. Время от времени мы успевали мельком увидеть землю сквозь разрывы в облаках.

5000 метров. Мы преодолели еще одну пелену туч.

6000 метров. Никаких разговоров по радио. Сообщается только о расположении самолетов противника.

7000 метров. Мы ожидаем появления противника в любой момент.

Я проверил оружие. Кислородная маска мне тесна. Я пристроил ее поудобнее.

Мы летим сквозь скопления кучевых облаков. Сверху нависает третья пелена тяжелых туч. Мы летим сквозь долины, пещеры, горы в облаках. Наши самолеты кажутся невероятно маленькими, подавленными этим великолепием.

Вот и они!

«Боинги» на расстоянии около 1000 метров под нами.

Сегодня они летят не в плотном строю, а по одному или по три-четыре, сквозь сказочную пелерину облаков. Мы по одному стали пикировать вниз.

Вперед! Погоня началась.

Наша атака привела американцев в полное замешательство. Они беспорядочно мечутся, пытаясь скрыться в облаках, сбежать от нас. Невозможно оценить, сколько их. Они напоминают растревоженное пчелиное гнездо. Мы сообщаем друг другу выгодные позиции по радио.

Наши пилоты парами атакуют группы «боингов». Сегодня мой ведомый молодой сержант, он первый раз летит со мной. Это его первый воздушный бой. У него прекрасная возможность одержать первую победу, если он не потеряет самообладания.

Я выбрал два бомбардировщика, летящие отдельно, крыло к крылу, мы спустились ниже, чтобы атаковать их с тыла.

— Деллинг[30] (Dolling), возьми того, что слева.

Вызываю сержанта, но он отдаляется от меня и двигается вправо, не обращая внимания на мои вызовы.

— Держись ближе ко мне, парень! В другую сторону, влево! Иди влево и атакуй!

Я открыл огонь с близкого расстояния. Снаряды из моей пушки легли точно в центре фюзеляжа бомбардировщика. Задний стрелок упорно стреляет по мне. Я медленно приблизился, беспрерывно паля. В моем правом крыле появились пробоины. Этот мерзавец у хвостового пулемета не хочет оставить меня в покое, и, по всей видимости, нервы у него железные.

Расстреливаю с близкого расстояния «боинг», концентрируясь на хвостовом пулемете. После моих очередей он замолчал. Раздался взрыв, после которого замолчал и верхний пулемет.

Мы летим точно в глубоком каньоне, с отвесными стенами облаков с обеих сторон. Потрясающее зрелище! Деллинг упорно летит справа, не ввязываясь в бой. Почему он не атакует второго?

Потеряв терпение, я закричал:

— Стреляй, осел несчастный, стреляй!

Он совсем не реагирует.

Я услышал разрывы снарядов.

С правой стороны меня обстреливает пулемет со второго бомбардировщика. Он совсем близко от меня. Другой стрелок тоже начал стрелять по мне из спаренного пулемета. Очереди проходят прямо над моей головой.

Я почувствовал еще одно попадание по моему самолету. Мы попали в скопление облаков. У моего «боинга» уже пылает хвост и левый внутренний двигатель. Но два пулеметчика со второго бомбардировщика продолжают обстреливать меня. Они всего в 30 метрах от меня.

Стараюсь добить мою жертву. Этот негодяй будет сбит, даже если за это придется заплатить головой. Я держусь в 70 метрах от его хвоста. Огонь перекинулся на его правое крыло.

На мгновение я отпустил штурвал, чтобы привлечь внимание Деллинга и указать ему на второй бомбардировщик. Вдруг перед глазами у меня полыхнуло, и рука, которой я махал, отлетела к стенке. Я судорожно схватился за штурвал, но тут же бросил его. Моя правая перчатка, разорванная в клочья, набухла от крови. Боли я не чувствую.

Я снова схватил штурвал раненой рукой, прицелился и длинной очередью разрядил магазин в противника. «Боинг» стал падать, пылая как факел.[31] Я последовал за ним и проводил до самого моря. Горящее масляное пятно — все, что осталось от тяжелого бомбардировщика.

Я почувствовал боль в руке. Левой рукой взялся за штурвал, он скользкий от крови. Из правой руки течет кровь.

Некоторое время назад я перестал понимать, где нахожусь. Взял курс на север в надежде достичь земли. Мой двигатель чудом уцелел. Мне повезло, что стрелки на этом «боинге» оказались никудышные.

Боль в руке усиливается. Я теряю много крови. Мой комбинезон выглядит так, словно я лежал в луже крови.

Как далеко от берега я нахожусь? Минуты тянутся бесконечно, но я не вижу никаких признаков этого проклятого берега. У меня появился какой-то странный жар, болезненное ощущение, кажется, я теряю сознание.

Боль в руке мучительная. Впереди замаячил остров — Нордерней. Через семь-восемь минут я смогу приземлиться. Время тянется бесконечно. Наконец я над Джевером. Несмотря на пульсирующую боль в руке, стал медленно спускаться, покачав крыльями в знак победы.

Механики махали руками и кепками, радуясь, как дети. Сейчас мне нужны обе руки, чтобы приземлиться. Я сжал зубы. Правая рука совсем онемела.

Мой механик пришел в ужас, увидев мою руку и кровь, растекшуюся по комбинезону. Другие механики столпились вокруг моего самолета. Командир ранен!

В пункте оказания первой медицинской помощи дежурный врач снял перчатку с моей руки и наложил повязку, потом сделал мне профилактическую инъекцию.

Сейчас только 9.00. Остальные самолеты не возвращались до полудня. Мы записали на свой счет еще две победы.

В поддень меня забрали в госпиталь, похоже, собираются оперировать. Мне ампутировали сустав пальца. С рукой все будет в порядке, если не начнется гангрена. Медсестра взяла меня под опеку. Я должен оставаться здесь до дальнейших распоряжений. Я выглянул в окно: моя машина стоит во внутреннем дворе. Юнгмайер, мой водитель, ждет меня.

Я осторожно осмотрел длинный коридор. На берегу тоже никого нет. Терпеть не могу запаха больницы. Через полчаса я уже вернулся на свой аэродром.

Не могу удержаться от смеха: они там, наверное, ищут меня.

2 июля 1943 года

Я хотел остаться со своими товарищами, но командир эскадрильи, капитан Шпехт (он принял командование эскадрильей два месяца назад), приказал мне отправляться в отпуск на несколько дней, поэтому я вместе с Лило и маленькой Ингрид поехал в Хамельн.

Три с половиной года прошло с тех пор, как я покинул родной город. Тогда я только что поступил в институт и хотел стать солдатом, сейчас вернулся старшим лейтенантом — мне присвоили это звание месяц назад и утвердили в должности командира звена. Я награжден Железным крестом первой и второй степени, у меня черная нашивка за ранение, значок пилота. За несколько последних месяцев я вдобавок получил бронзовый, серебряный и золотой значки-крылья за 200 боевых вылетов.

В те дни я был по-юношески влюблен в Аннелиз, а сейчас я женатый человек, отец семейства.

В моем дорогом старом городке ничего не изменилось.

Каждый день мне меняют повязку. Я хожу с правой рукой на перевязи. Почему-то горжусь моим первым ранением, не могу удержаться.

4 июля 1943 года

У меня еще почти неделя отпуска. Но я понял, что скучаю по аэродрому, по моим товарищам, по самолетам, и решил вернуться.

Кроме того, не могу представить мое звено без меня!

25 июля 1943 года

Я получил что-то вроде кожаного чехла, предохраняющего мою перевязанную руку, и теперь снова могу летать при помощи ремешка, привязанного к штурвалу.

За последние несколько дней я совершил множество полетов на красивом четырехместном самолете «Мессершмитте Тайфуне».

Сейчас я лечу над Гамбургом. Англичане ночью, а американцы днем проводят массированные бомбардировки и практически разрушили этот огромный город. Целые районы лежат в руинах, вследствие ночных бомбардировок зажигательными бомбами, проводимыми англичанами. Около 100 000 человек погибло. Американцы днем атакуют военные объекты.

Я вижу пожары, пылающие на развалинах. Клубы дыма поднимаются на высоту 1000 метров. Дым распространяется на площади 20 километров, медленно дрейфуя к Балтийскому морю, расположенному в 140 километрах отсюда.

На небе ни облачка. Огромные столбы дыма поднимаются в лазурное небо. Ужас происходящего потряс меня. Это ужасная картина человеческих страданий.

Я немедленно хочу вернуться в бой, несмотря на раненую руку.

27 июля 1943 года

Во время пробного полета я понял, что смогу летать на моем «Густаве», привязав руку к штурвалу.

Вечером поднялся в воздух вместе со всем звеном на учебный полет. Пока рука не заживет, я должен избегать столкновений с вражескими истребителями, но атаковать бомбардировщик смогу.

К несчастью, во время этого полета сержант Крамер, всего через несколько дней после того, как его выписали из госпиталя, упал в море — у него были неполадки в двигателе. Мы видели, как он падает, но помочь ничем не могли. Самолет навсегда исчез в глубинах Северного моря.

28 июля 1943 года

Скопление вражеских самолетов в секторе Дора-Дора. Это значит боевой вылет. Я привязал руку к штурвалу и взлетел.

В 8.35 мы поднялись в воздух. Бомбы прикреплены под фюзеляжем.

Над Хелиголандом мы поднялись над приближающимися бомбардировщиками и сбросили бомбы. Под нами возникла потрясающая картина огромного взрыва.

Строй плотно летящих самолетов полностью дезорганизован. Несколько «боингов» стали резко падать, остальные отброшены в стороны. Они едва избежали столкновения. Бомба, сброшенная сержантом Фестом, взорвалась в самом центре группы из трех бомбардировщиков. Все они одновременно рухнули и разбились. В небе раскрылось более 20 парашютов.

В наших наушниках гремели возгласы триумфа. Это что-то невообразимое! Мы носились над разбитым врагом в полном восторге, потребовалось несколько минут, чтобы мы успокоились. Подумать только, Джонни Фест смог сбить трех монстров одной бомбой! Несколько других самолетов повреждены.

Я прокричал моим ребятам:

— А теперь дадим им жару!

Мы строем ринулись на янки. Мои парни рвутся в бой. В наушниках раздается: «Вперед! Вперед!» Подобрались на расстояние, удобное для атаки. У меня новый самолет, с 30-миллиметровой пушкой. В фюзеляже моей жертвы появились огромные пробоины.

Летчик в панике пытается уйти вниз, надеясь спастись. Пять или шесть бомбардировщиков, некоторые из них горят, отклонились в сторону. Сейчас мы можем перебить их по одному! Один за другим они падают в море, горя как факелы. Только пылающие масляные пятна остаются на поверхности.

Какая охота!

Добив одного противника, я вернулся, чтобы наметить себе другого. Вместе с сержантом Раддацем я вел огонь по «боингу», пока он не загорелся. Раддац добил его, когда он пытался скрыться, повернув на восток.

Вдруг я увидел, что один из моих товарищей горит. Подобравшись ближе, я увидел, что это сержант Хефиг.

— Спокойно, Хефиг! Только не паникуй!

Длинные языки пламени вырываются из-под фюзеляжа.

— Прыгай, Хефиг, если не хочешь поджариться!

Я приказал остальным успокоиться. Крамер не разбился бы вчера, не потеряй он хладнокровия.

Сержант Хефиг прыгнул с парашютом. Потоки воздуха бросали его в разные стороны. Сначала он падал как камень, потом его парашют раскрылся.

Я проводил его, кружа над ним. Хефиг помахал рукой, потом показал вниз. Там его ждало море.

Я вызвал базу:

— Младший брат сбит в районе Ульрих-Квелле-шесть. Он падает в море. Прошу помощи.

База подтвердила прием. Они найдут Хефига. Он медленно дрейфовал в воздухе, пока не упал в воду.

Десять самолетов вернулись на базу в 9.50 без повреждений. Механики несли нас на руках от самолетов до казарм. Они были в восторге.

Арндт, мой механик, поздравил меня и в шестой раз подарил мне ритуальный цветочный горшок со словами:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.