1944

1944

1 января 1944 года

Мои парни, появившись на летном поле, не могут разомкнуть глаз, страдают от похмелья. Ночью я слышал, как они возвращались из города. У меня тоже голова раскалывается. Мы надеемся, что в этот день янки не появятся.

1944 год плавно стартовал.

4 января 1944 года

Почти неделю янки не было видно. Сегодня они замечены в секторе Дора-Дора.

В 10.02 эскадрилья поднялась на свой первый в этом году боевой вылет. Над Мюнстером мы попали под огонь наших собственных зенитчиков, когда атаковали большую группу «боингов».

Заходя на атаку одной из отдельных групп бомбардировщиков, я почувствовал прямое попадание в мой самолет. Машина стала крениться в сторону хвоста. Двигатель пронзительно завыл, потом заскрежетал и в конце концов смолк. Зенитный снаряд сбил мой пропеллер, капот и переднюю часть двигателя. Я не могу вернуть управление самолетом.

Через секунду на меня спикировал «тандерболт», прострелил мне крыло, и оно запылало. У него не было повторной возможности атаковать меня, поскольку Веннекерс положил конец его карьере очередью из пулемета.

Только напряжением всех сил я сохраняю контроль над самолетом. Надо прыгать, пока огонь не охватил весь самолет. Открыть люк, отстегнуть ремень безопасности! Я уже автоматически выполняю эти действия.

Я был еще не совсем готов, но прыгнул. И остался висеть. Мой парашют застрял в багажном отделении, которое каким-то образом открылось. Моя правая нога уже с внешней стороны самолета, а левая еще в кабине.

Самолет, разваливаясь, все быстрее несется к земле. Я не могу пошевелиться. Огромная сила воздушного потока прижимает меня к фюзеляжу. Моя левая нога упирается в стенку, едва не отламываясь. Я кричу от боли. Ветер хлещет по щекам и зажимает ноздри. Он настолько силен, что я с трудом могу дышать. Языки пламени подбираются ко мне.

Самолет начал дрожать, затем вошел в штопор, практически вертикальный. Я даже руками пошевелить не могу, их прижало к самолету. Если я не сумею каким-то образом освободиться от самолета, мне конец!

Я должен отцепиться… отцепиться… отцепиться…

Земля приближается. Последним, геркулесовым усилием, после которого у меня пошла кровь носом, я дотянулся правой ногой до штурвала и толкнул его. Самолет задрожал и на мгновение завис в воздухе, потеряв скорость, — я свободен! На короткое мгновение я летел рядом с самолетом. Что-то со страшной силой ударило меня в спину, показалось, что я переломился пополам. После второго удара — по голове — я потерял сознание.

Я не знаю, что случилось потом.

Когда пришел в себя, я висел в облаках под куполом парашюта. Вытяжной трос был в своем гнезде, вероятно, парашют раскрылся сам. Я хотел вдохнуть, но ничего не получилось. Я попытался крикнуть, но получился лишь агонизирующий стон.

Неожиданно показалась земля. Тучи находятся на высоте всего 200 метров. Мой парашют качается из стороны в сторону. Я пролетел чуть выше крыши дома и тяжело приземлился на твердую, замерзшую землю.

Затем я снова потерял сознание. Пришел в себя в госпитале. Меня обследовали, сделали несколько рентгеновских снимков. Диагноз: перелом черепа, перелом поясничного позвонка, травмы плеч и поясницы, ранение на правом бедре, сотрясение мозга, временный паралич правой стороны, вызванный повреждением позвоночника.

Меня все время тошнит. Санитары отвезли меня в палату с огромным окном и положили на новенькую кровать у стены. Боль мучительная, я хочу спать.

Сегодня должен был быть мой последний день отпуска с Лило и маленькой Ингрид.

Только вечером я стал способен к связному мышлению.

В кровати напротив меня лежит старший лейтенант из бомбардировочной авиации. Мы познакомились. Он потерял правую ногу и левую ступню. Его самолет был сбит прямым попаданием зенитного снаряда в России.

30 января 1944 года

Прошло двадцать шесть дней с тех пор, как мой самолет потерпел катастрофу. Я не мог выдержать заточения в большом госпитале с его бесконечным запахом дезинфицирующих средств и попросил перевести меня в медсанчасть в Вунсдорфе. Здесь я, по крайней мере, могу быть со своими товарищами.

Каждый день меня переносили в подсобные помещения, где я мог целый день проводить в кресле, завернутый в тяжелые одеяла.

За эти дни, видимо, поседели волосы у нашего врача. Несмотря на его строгие предписания, я упорно вставал и пытался идти. Вначале мои парализованные ноги доставляли мне много страданий. Потом дела стали улучшаться день ото дня. К этому времени я уже привык к непрекращающейся головной боли.

Сегодня утром пришло распоряжение о перебазировке в Голландию. Мы должны прибыть на базу в Арнеме для противодействия тяжелым бомбардировщикам. Я на костылях доковылял до моего «Густава» и присоединился к остальным. Шпехт был удивлен, но не раздосадован, увидев меня, когда я докладывал ему после приземления.

В 13.05 мы поднялись в воздух снова.

Нас сразу же атаковали «спитфайры», неожиданно появившиеся из облаков. Они застали нас врасплох, поэтому мы не смогли организовать эффективного сопротивления. Они охотились за нами как безумные. Это был один из тех случаев, когда каждый за себя. У меня не было ни одного шанса открыть огонь. Мы понесли тяжелые потери.

Недалеко от Хильверсума в мой двигатель попал снаряд, и двигатель остановился. Мне повезло, что я сумел совершить аварийную посадку в двух километрах от аэродрома.

Шпехт — единственный, кому удалось сбить «спитфайр». 4-е звено потеряло пять человек убитыми, 6-е звено потеряло троих, штаб — одного. Я потерял в моем звене сержанта Новотны, который прибыл всего несколько недель назад.

Сержант Раддац тоже сбит над Хильверсумом, где приземлился после того, как у его самолета отстрелили хвост. В Вунсдорф мы с ним полетели вместе, на «KL-35».

10 февраля 1944 года

«Вражеские самолеты в секторе Дора-Дора», — докладывает станция слежения.

В 10.38 мы взлетаем.

— Поднимайтесь на восемь тысяч метров над Рейном, — поступил приказ.

Шпехт болен, и я временно осуществляю командование.

На высоте 8000 метров над озером Дюммерзее мы увидели врага.

Картина, представшая перед нами, без преувеличения внушала благоговейный трепет. Мы увидели около 1000 тяжелых бомбардировщиков, направляющихся на восток в сопровождении мощного эскорта истребителей. До сих пор я никогда не видел такой могучей воздушной армады: они явно шли на Берлин. Вместе с истребителями я насчитал 1200 американских самолетов.

У нас 40 самолетов. Но даже если бы нас было двое, мы должны были бы вступить в бой.

Я выбрал группу «боингов», летящих на левом фланге общего строя, и сблизился для лобовой атаки. Американцы явно разгадали мое намерение. В решающий момент они плавно сменили курс, поэтому мой маневр оказался напрасным.

Поворот направо, и широкий разворот. Дождался, пока мы оказались впереди американцев, развернулся и пошел на вторую лобовую атаку. С моими 40 «мессершмиттами» я собирался схлестнуться с вражеским строем.

По радио я приказал летчикам сохранять спокойствие и экономить патроны. Мы сомкнули строй. Я заметил «тандерболты» сзади. Они не успеют нам помешать.

Раддац летит рядом со мной крыло к крылу. Он помахал мне за секунду до того, как мы открыли огонь по янки. В то время как я искал себе цель и прицеливался, на соседнем самолете что-то сверкнуло. Раддац стал немедленно падать. Я не мог последовать за ним, поскольку стрелял по своей цели.

Я продолжал сближаться с моим «боингом», стреляя но кабине, пока не взмыл вверх, чтобы избежать столкновения.

Мой залп попал в цель. «Боинг» закачало. В панике бомбардировщики метнулись в стороны. Затем крыло у моей жертвы отвалилось, и огромный самолет рухнул вниз. Потеряв управление, он вошел в свое последнее пике, чтобы развалиться на высоте 1500–3000 метров. Сбито еще более 10 бомбардировщиков. Оказавшись один, я обнаружил, что на меня наседают восемь «мустангов». Пилоты явно неопытны. После нескольких резких поворотов и петель я увернулся от них и вскоре оказался на хвосте одного из них. Но как только я собрался открыть огонь, меня окружили несколько «тандерболтов». Я вынужден уворачиваться и подняться в вертикальном штопоре. Этот маневр всегда меня спасал. Ни одному противнику не удавалось последовать за мной. Около получаса я пытался выйти на удобную позицию, чтобы открыть огонь но «мустангу» или «лайтнингу», но безуспешно.

В конце концов я вышел в хвост группы «боингов» и открыл огонь. Но прежде чем я смог увидеть результаты своего залпа, меня атаковали два «тандерболта». На капотах у обоих самолетов нарисованы черно-белые квадраты в виде шахматной доски. Войдя в крутое пике, я скрылся в облаках.

В 11.41 я снова приземлился в Вунсдорфе. Там я узнал, что Раддац погиб. Это очень тяжелый удар для нашего звена. Раддац был с нами с момента формирования эскадрильи. Я не встречал более талантливого пилота. Он был самым лучшим из нас. Не могу поверить, что его больше нет.

11 февраля 1944 года

Сегодня мы вступили в ожесточенную схватку с американскими истребителями, сопровождавшими «летающие крепости». В перерывах между боями мы приземлились в Висбадене.

20 февраля 1944 года

Сегодня эскадрилья два раза поднималась на перехват «боингов» в небе над Северной Германией и над Северным морем.

Шпехт совершил вынужденную посадку на датском острове Арое.

Моя неудачная стрельба помешала мне увеличить личный счет, хотя я имел прекрасный шанс.

21 февраля 1944 года

Сегодня еще два боевых вылета. Мы получили задание отвлечь истребители сопровождения на побережье и завязать с ними бой. Другая эскадрилья в это время атаковала бомбардировщики. В моей эскадрилье двое погибших.

22 февраля 1944 года

12.54 — взлет на задание. Американцы бомбят в Центральной Германии. Я могу поднять в воздух только 5 самолетов, так как потери, которые понесла эскадрилья за последние недели, очень тяжелы.

Приближается более 1000 вражеских самолетов. Американцы теперь не летают большими группами, они разделяются по 30–40 машин. Направление, в котором они двигаются, мы называем «аллеей бомбардировщиков». Эти аллеи находятся под неусыпным контролем истребителей.

Сегодня такая аллея прошла прямо над моим родным городом, Хамельном. По странному стечению обстоятельств, я встретил вражеские самолеты прямо над знакомыми с детства холмами к западу от города. Вместе с капралом Кройгером, прибывшим в наше звено только два дня назад, я атаковал «боинги» в составе группы из 30 самолетов.

К моим пулеметам уже две недели прикреплена автоматическая камера. Отснятая пленка будет использоваться в учебных целях в школах для летчиков-истребителей. В лобовой атаке на бомбардировщик моя первая очередь попала прямо в кабину. Я повторил атаку, спикировав на мою жертву с тыла, одновременно пытаясь избежать столкновения. «Боинг» попытался уйти с линии огня и резко свернул налево. Моя очередь прошила его левое крыло и фюзеляж.

Я не мог отвлечься от камеры. Съемки этого боя, если их продолжить, могут многому научить. Языки пламени вырвались из хвоста бомбардировщика. Я держался поблизости от него и расстрелял все содержимое магазинов в этого монстра.

А юный капрал тем временем гонялся за «боингом» слева. Парню мужества не занимать, несмотря на некоторые свои повреждения, он приблизился к противнику до расстояния в несколько метров, не боясь столкновения.

Экипаж моего «боинга» прыгнул с парашютами. Их самолет горит как факел. Его немного занесло влево, и он начал падать, оставляя за собой хвост черного дыма.

Хамельн прямо подо мной.

Горящий «боинг» падает все быстрее, вскоре он вошел в штопор и разбился на лугу поблизости от реки на южной окраине моего родного города. В небо взметнулся столб огня. С этого луга около реки я первый раз поднялся в воздух во время демонстрационных полетов. Это было так давно.

В этот момент еще один самолет рухнул вниз. Он упал на склад лесоматериалов на юге Хамельна, около здания механического завода Это мой ведомый, юный капрал. Это был его первый бой.

Я спустился к пылающим обломкам, но он погиб мгновенно. Я сделал широкий низкий круг над крышами моего городка. На улицах — ни души. Все добропорядочные жители Хамельна забились в подвалы и убежища.

На последней капле горючего, после 90 минут полета, я приземлился в Вунсдорфе.

Второй раз я поднялся в воздух, преследуя бомбардировщики, которые уже возвращались домой. Я не получил ни одного шанса открыть огонь по бомбардировщикам, более того, я полчаса бился с тучей «тандерболтов». Думаю, они слишком сильно хотят захватить меня врасплох.

24 февраля 1944 года

Утром я получил сообщение, что во время последних ночных боев убит Гайгер. Всего несколько недель назад его наградили Дубовыми листьями для Рыцарского креста и произвели в капитаны. Я остался единственным представителем группы курсантов Ван Дикена из Военной академии. Хайн и Менапасе убиты в России несколько недель назад.

Сегодня в полдень в схватке с «тандерболтами», «лайтнингами» и «мустангами» эскадрилья потеряла еще шесть человек, прикрывая группу тяжелых бомбардировщиков.

Наша и без того небольшая группа становится все меньше и меньше. Каждому из нас остается только гадать, когда придет его очередь.

25 февраля 1944 года

Американцы и англичане проводят свои крупномасштабные воздушные операции, не давая нам ни малейшей передышки. Они сбрасывают сотни тысяч тонн взрывчатки и зажигательных бомб на наши города и промышленные центры. Ночь за ночью вой сирен возвещает об очередном налете. Сколько еще это будет продолжаться?

Снова служба слежения дивизии сообщила о проклятых янки в секторе Дора-Дора.

Постоянное, ежедневное ожидание боя, неослабевающее нервное напряжение, в котором мы живем, не дает нам расслабиться. Теперь после каждого боя все новые портреты появляются на стене.

Снова враги в секторе Дора-Дора! Это сообщение имеет сейчас для нас и другое значение — это напоминание о том, что мы пока живы. Изможденные лица моих товарищей помрачнели.

Сектор Дора-Дора! Сегодня будет то же самое. Мы молча готовимся к взлету. Один за другим заходим в туалет. Это часть ритуала. Не нужно никакого слабительного, чтобы помочь вызвать то чувство, которое вызывает Дора-Дора.

Взлет в 16.00.

Самолеты сделали круг над аэродромом, перед тем как построиться.

«Поднимайтесь на восемь тысяч метров и двигайтесь на север, — сообщает база. — Малышки приближаются с моря».

На высоте 5000 метров над Люнебергом мы соединились со звеньями 3-й эскадрильи. Холодно. Я включил подачу кислорода.

6000 метров. Мы сохраняем тишину в эфире. С базы периодически приходят сообщения о месте расположения бомбардировщиков. Они в секторе Зигфрид-Паула.

7000 метров. Мы летим открытым строем, нервы напряжены. Монотонное жужжание кодовых знаков в наших наушниках. Короткий… длинный…

8000 метров. За нами тянется длинный след выхлопов наших двигателей.

10 000 метров. Мой компрессор работает нормально. Двигатель, электрооборудование, масло, температура в радиаторе — приборы показывают, что все в норме. Компас показывает курс три-шесть-ноль.

«Слева… они слева от вас».

Мы не видим их. Нервы напряжены. Вдруг я насторожился и внимательно осмотрел небо. Широкий покров облаков скрывает от нас землю, облака тянутся насколько может охватить глаз. Сейчас мы на высоте 11 000 метров: здесь можно подловить несколько вражеских бомбардировщиков или истреби гелей.

Белые полосы. Вот они!

— Я вижу их, — сообщил Шпехт с характерным скрипом в голосе.

«Виктор, Виктор», — подтвердила база.

Бомбардировщики шли в 2000 метрах под нами — 600 или 800 самолетов направляются на восток. Их сопровождают истребители.

В этот момент я целиком отдался азарту охоты. Шпехт заложил вираж, наклонив левое крыло, и мы выстроились для атаки. «Мессершмитт» за «мессершмиттом» пикировали вслед за ним.

Вперед! В эфире смешение звуков, все кричат одновременно.

Я проверил оружие, выбрал цель и прицелился. Затем я нащупал гашетки большим и указательным пальцами и обернулся. «Тандерболты» приближаются к нам.

Мы быстрее, и мы доберемся до «боингов» раньше, чем они успеют нам помешать. Наши истребители прошли сквозь построение бомбардировщиков в лобовой атаке. Я нажал гашетки, и мой самолет затрясло от отдачи.

Вперед!

Снаряды моей пушки пробили крыло «боинга».

Проклятие! Я целился в кабину.

Я ушел в тыл строя бомбардировщиков, за мной мое звено. На нас набросились «тандерболты». Завязалась жестокая схватка. Вновь и вновь я пытался выйти на огневую позицию и каждый раз был вынужден скрываться, поскольку на моем хвосте появлялись два, четыре, пять или даже десять «тандерболтов».

Самолеты носятся как бешеные, и свои, и враги. Но американцы превосходят нас численно в 4–5 раз. Появилось несколько «лайтнингов», они присоединились к остальным. Я поймал одного в прицел. Огонь!

Трассирующая очередь прошла прямо над моей головой, я инстинктивно пригнулся.

Раздались взрывы. Хорошая стрельба!

Я был вынужден уйти с моей позиции в вертикальный штопор, используя старый надежный прием. На некоторое мгновение я получил передышку и бросил взгляд на приборы. Кажется, все в порядке. Веннекерс появился рядом и показал на четыре «лайтнинга» слева.

За ними!

Заложив крутой вираж, мы спикировали на них. Они блестят на солнце. Я открыл огонь. Слишком рано, очередь прошла выше. Не знаю, что делать с моей слишком высокой скоростью.

А сейчас «лайтнинг» у меня на хвосте. Я мгновенно бросил машину влево, заложив крутое пике. Двигатель ревет. Я сбросил скорость. Мой самолет дрожит от сильной перегрузки. Слетели заклепки с рамы крыла. У меня заложило уши. Медленно и осторожно начал выравнивать самолет. Меня вдавило в сиденье. В глазах потемнело, подбородок прижало к груди.

Мимо прошел «лайтнинг», объятый пламенем. На его хвосте висит «мессершмитт».

Есть!

Это Веннекерс.

Через несколько секунд он появился рядом со мной. Я помахал ему обеими руками: «Поздравляю!» «Он охотился за вами», — ответил он.

Через мгновение Веннекерс сбил янки с моего хвоста.

После приземления я подошел к нему, чтобы пожать руку, поздравить с успехом… но, прежде чем я успел открыть рот, он сказал:

— Не нужно благодарить меня, господин старший лейтенант. Я просто не хотел, чтобы эти мерзавцы сделали вашу жену вдовой. Кроме того, представьте, как неприятно было бы летчикам нашего звена возиться с вашими останками!

Механики, стоявшие рядом, встретили это замечание взрывом хохота. Я похлопал этого долговязого парня по плечу. Мы вместе пошли в комнату для летчиков. За это время приземлились остальные. Сегодня вернулись все.

3 марта 1944 года

Американцы бомбят Гамбург. Шпехт не может лететь, и на меня временно возложено командование эскадрильей. У нас было 40 самолетов, а сейчас осталось 18. Их я и поднял в воздух.

Над Гамбургом я наметил цель — небольшую группу «боингов». Мои 18 самолетов на 1500 метров выше их. Я приготовился было пикировать, но заметил, приблизительно на 1000 метров ниже слева, группу из 60 «мустангов». Они не могут видеть нас, поскольку мы находимся между ними и слепящим солнцем.

Это настоящая удача!

Я сбросил скорость, чтобы дать янки немного продвинуться вперед. Веннекерс идет рядом, размахивая руками и показывая большой палец. Он в полном восторге. Первый раз мы оказались в такой позиции, что сможем преподать им настоящий урок, но надо быть осторожными, чтобы не атаковать раньше времени. Они все еще не заметили нас. Вперед!

В практически отвесном пике мы врезались в самую середину янки и почти одновременно открыли огонь. Мы застали их врасплох. Закладывая широкие виражи, «мустанги» попытались скрыться. Некоторые из них загорелись, еще не достигнув облаков. Один буквально развалился под огнем моих пулеметов.

Возгласы триумфа раздаются в эфире.

Вечером я получил сообщение из штаба дивизии, что обломки не менее 12 «мустангов» найдены в секторе Цезарь-Антон-четыре и Цезарь-Антон-семь.

Но была и доля печали, омрачающая нашу безмерную радость. Барран не вернулся. Несколько нилотов видели «Мессершмитт-109» без крыльев, падающий вниз. Что же с ним случилось?

4 марта 1944 года

Новости о Барране! Он в госпитале недалеко от Гамбурга.

«Мустанг» отстрелил ему оба крыла, затем его самолет взорвался. Он был ранен, но смог выпрыгнуть с парашютом.

Из всех «ветеранов» со мной остались только Веннекерс и Фест. Все остальные пилоты молоды и неопытны, они с нами только с января.

6 марта 1944 года

Сегодня у нас был бой с «тандерболтами» южнее Бремена.

После полудня я поднял в воздух на тестовый полет летчика, прибывшего в наше звено вчера. Во время полета на низкой высоте он рухнул на землю и погиб.

8 марта 1944 года

Прошлой ночью я слышал рев множества двигателей над головой. Англичане бросили на бомбардировку Берлина более 1000 самолетов.

В полдень мы поднялись на перехват американцев, направляющихся к той же цели. Я снова командую эскадрильей.

После первой лобовой атаки я сбил один «боинг» и поджег второй. Не смог увидеть, как он упал, поскольку несколько «тандерболтов» попытались сесть мне на хвост.

Мое звено потеряло сержанта Байта. Его тело было найдено в кукурузном поле к северу от аэродрома, где он и был сбит.

Во время второго перехвата я сбил еще один «боинг». Он рухнул на землю после первой лобовой атаки, получив очередь в кабину. По всей видимости, оба пилота погибли, и самолет потерял управление, поскольку на нем не было никаких признаков огня.

Во время следующего боя с «тандерболтами» мой самолет получил множество пробоин, серьезно повреждены двигатель и левое крыло. Я едва добрался до аэродрома. Заходя на посадку, обнаружил, что у меня нет левого шасси, правое шасси не убиралось. Я был вынужден приземляться на одно шасси. Когда я коснулся посадочной полосы, врачи и пожарные уже ждали там, готовые принять меня, но их помощь не потребовалась. Мне удалось приземлиться.

Я немедленно приказал подготовить мне запасной самолет, чтобы подняться в воздух в третий раз. Но он был поврежден во время налета. Два механика тяжело ранены.

Четвертое звено предоставило мне самолет по приказу командира эскадрильи. Шпехт и я взлетели вместе, с нами сержанты Хауптманн и сержант Цамбелли, наши ведомые.

Когда мы попытались атаковать группу «либерейторов» над Люнеберг-Хиз, нас неожиданно атаковало около 40 «тандерболтов». В разгоревшемся бою оба наших ведомых были сбиты. Командир и я с огромным трудом спаслись.

После приземления я получил сообщение из Дипхольца о том, что сержант Веннекерс находится в госпитале, его сбили, и он тяжело ранен.

Ночью, в телефонном разговоре со штабом дивизии, командир попросил временно освободить эскадрилью от боевых действий. Мы не можем продолжать.

Просьба отклонена. Мы должны выполнять задания до последнего самолета и последнего пилота. Берлин, столица рейха, весь в огне.

В комнате для летчиков повисла мертвая тишина. Джонни Фест и я сидели там в креслах до поздней ночи. Мы говорили немногословно. Гора окурков в пепельнице постепенно росла, поскольку мы курили одну сигарету за другой.

Джонни рассеянно смотрел на портреты на стене. Мне казалось, что сейчас лица оживут, и мы услышим голоса наших старых товарищей, такие близкие…

Волни… мы возвращались с его похорон в машине командира, когда на дорогу неожиданно выбежала девушка с венком из сосновых веток. Это была его невеста. Она постеснялась встать рядом с нами у могилы, поскольку боялась, что не сможет совладать с горем, обрушившимся на нее, когда она узнала о его смерти три дня назад…

Штайгер… был очень похож на своего брата-близнеца. Я встретил его в Тюбингене год назад и сначала подумал, что это Герд. Сходство было поразительное: только мать умела их различать…

Кольбе… его тело нашли среди обломков, без обеих рук. Его жена попросила обручальное кольцо. Как мы могли сказать ей правду?

Крамер… почему, ну почему этот мальчик потерял голову, когда его самолет падал в море?

Герхард… его мать часто пишет мне, и я должен рассказывать ей все о ее отважном сыне. Она надеется, что его смерть ради свободы нашего народа и благосостояния рейха не окажется напрасной…

Фюрманн… на месте, где его самолет упал в болото, мы поставили дубовый крест. На нем прикрепили две монеты но пять франков…

Деллинг… не вернулся со своего второго полета. Его тело поглотило море.

Киллиан… его бесконечные интриги с женщинами приносили мне массу неприятностей…

Доленга… что стало с его очаровательной женой? Я был шафером на их свадьбе в Джевере…

Новотны… его отец в Брюнне, он написал мне, что два его других сына тоже погибли в бою…

Раддац… его дорогая Мира-Лидия пролила тогда много слез, но вскоре нашла утешение в другом месте. Она была не единственной женщиной, находившей его чары неотразимыми…

Арндт… не вернулся со своего первого боевого вылета…

Рейнхард… мой старый добрый дружище однажды показал мне фотографию: он вместе со своими шестью братьями, все в форме, у всех Железные кресты первой степени…

Замбелли… играл на аккордеоне. Последняя тревога застала его, когда он азартно распевал веселую песенку. Его аккордеон все еще лежал на столе, когда оставшиеся в живых вернулись с задания, во время которого он был убит…

Вайсгербер…

Хетцель…

Кройгер…

Вайт…

Хефиг…

Трокельс…

Трендле…

Остались только мы с Джонни…

15 марта 1944 года

9.55. Снова в бой.

Взлетели шесть самолетов, вернулись четыре. Это конец.

Несколько сотен «тандерболтов» и «лайтнингов» сопровождали более 1000 тяжелых бомбардировщиков. Джонни и я приземлились, обливаясь потом. Мы оба были подбиты.

Мы снова плюхнулись в наши кресла. Вошел Шпехт.

— Эскадрилья снимается с боевых действий на шесть недель, — объявил он. — Думаю, мы заслужили этот отдых.

Джонни и я смогли только кивнуть в ответ.

Как только командир докурил сигарету и вышел из комнаты, я достал бутылку бренди из моего шкафчика.

Через два часа я достал вторую бутылку. Первая уже пуста. Мы с Джонни одни.

Джонни рассказывал мне о своей девушке, она живет у него дома, в Везеле. Я рассказал ему о Лило: через месяц она ждет нашего второго ребенка.

Джонни решил, что у него будет четверо детей, после того как он женится на своей девушке.

— Конечно, если… — пробормотал он себе под нос, — мы останемся живы.

Когда стемнело, мы пошли в город. Алкоголь снял напряжение последних недель и помог нам забыться.

— Давайте отметим этот день как следует, — предложил Джонни.

Мне понравилась эта идея — я чувствовал то же самое и был готов на все. Сейчас не нужно сдерживать себя.

Я сердечно похлопал Джонни по плечу: — Джонни, старина, ты совершенно прав. Сегодня мы устроим грандиозный праздник!

Мы нетвердой походкой шли по улице, горланя песни. К счастью, было темно. Никто не мог нас видеть.

Джонни знал одну молодую вдову в этом городе. Мы пошли к ней. Она была с подругой. Мы пили и танцевали, пока ноги держали нас.

Ничего не имеет значения, только бы закрыться от всего, забыть на мгновение.

Я провел ночь в какой-то странной постели.

24 марта 1944 года

Когда утром я вернулся на аэродром, меня встретили громкими криками:

— С днем рождения!

Все летчики звена выстроились в шеренгу во главе со старшим инженером. Я прошел вдоль строя и пожал руки всем моим парням.

Я знаю их всех несколько лет: каждое лицо мне близко. Я знаю, что они любят меня, и в душе горжусь ими. Я всегда стремился создать в звене чувство особого товарищества и единения. И мне это удалось. Мы все объединены одним общим идеалом — «пятеркой».

28 апреля 1944 года

К нам поступает поток новых летчиков, назначенных в последние недели. За исключением сержанта, прибывшего с Восточного фронта, где он был награжден Железным крестом, все они — молодые неопытные сержанты, направленные к нам сразу после окончания летных школ, и совершенно не готовы действовать в боевых условиях.

Но они обладают высоким моральным духом и прекрасно подготовлены физически. Я сам провел с ними около 120 тренировочных полетов. Два наших ветерана проинструктировали их по слепому полету. Кроме того, новички прошли тщательную подготовку по бомбометанию и стрельбе.

В середине апреля наш старый добрый Барран присоединился к нам после того, как его выписали из госпиталя.

К нам прибыли совершенно новые самолеты прямо с завода. Они оснащены сверхмощными двигателями и метановым устройством. Последний я тестировал сам. Он позволяет нам в экстренном случае получать от двигателя повышенную мощность на несколько минут. Такая мощность получается путем впрыскивания в цилиндры смеси метилового спирта и воды.

На мой самолет снова прикреплена камера. Несколько отрывков из моих последних съемок появились в «Еженедельном обозрении Германии», в хроникальных фильмах, демонстрируемых в кинотеатрах но всей стране.

«Пятерка» снова в строю!

С 15-го по 20 апреля я был командирован на экспериментальный аэродром в Лехфельде, где я первый раз полетел на реактивном самолете, «Ме-262». На обычной модели при горизонтальном полете я достиг скорости 1500 километров в час. Тысяча таких самолетов должны быть поставлены в войска до конца года. Боже, спаси томми и янки!

Несколько недель назад в Цвишенане я видел майора Шпехта на «Ме-163». За три минуты он поднялся на высоту 8000 метров. Говорят, что этот самолет может достигать скорости 1700 километров в час. Еще в 1941 году он уже развивал скорость 1500 километров в час.

Конструирование других новых моделей продвигается стремительно. Авиационная промышленность Германии работает очень эффективно.

Однако американцы каждый день бомбят наши заводы. Смогут ли они остановить производство самолетов до того, как новые машины будут поставлены в достаточном количестве? В зависимости от ответа на этот вопрос решится исход войны в небе — получается смертельная гонка со временем. Перспектива темная. День ото дня ухудшается положение на восточном фронте. Операция в Африке провалилась в марте: 120 000 немецких солдат заключены в тюрьмы, все они — прекрасно обученные и опытные бойцы. Ситуация в Италии стала критической. Как союзники итальянцы совершенно бесполезны и ненадежны, так было всегда.

С запада мы ожидаем высадки американцев на континент. За несколько месяцев эскадрилья завершила последние приготовления к операции «Доктор Густав Вильгельм». Каждый пилот прошел всестороннюю теоретическую подготовку для операций против десанта.

Достаточно нажать кнопку тревоги, чтобы привести в действие огромные силы на западе.

Этим утром майор Шпехт назначен командиром 11-й авиагруппы. Несколько дней назад он был награжден Рыцарским крестом.

Я назначен его преемником в должности командира второй эскадрильи 11-й авиагруппы. Я также рекомендован к досрочному присвоению звания капитана за «Бесстрашие перед лицом врага». По всей видимости, в мои 23 года я самый молодой командир эскадрильи в Военно-воздушных силах Германии на данный момент.

Маленький Шпехт, улыбаясь, пожал мне руку три раза и поздравил меня: во-первых, с присвоением мне звания капитана; во-вторых, с моим назначением на новую должность; в-третьих, с тем, что Лило подарила мне вторую дочь.

Сегодня прекрасный день: светит солнце, а тучи где-то далеко на горизонте.

29 апреля 1944 года

Скопление вражеских самолетов в секторе Дора-Дора! Мы снова в воздухе! Обновленная эскадрилья готова к бою.

Три дивизии бомбардировщиков приближаются со стороны Ярмута. С наших баз в Голландии сообщают о сильном эскорте истребителей. Мне приказано встретить истребители, завязать бой, отвлечь. Эскадрильи «фокке-вульфов» тем временем смогут беспрепятственно атаковать бомбардировщики.

10.00. По эскадрилье объявлена боевая готовность.

К моему самолету проведена телефонная линия от дивизионной службы наблюдения. Сообщения о местонахождении врага поступают непрерывно. Они прошли Амстердам… южную оконечность Иссель-Бэя… идут севернее Девентера… пересекли границу рейха… к западу от Рейна.

11.00. «Эскадрилья на взлет! Эскадрилья на взлет!» — громыхал громкоговоритель. В воздух взметнулись сигнальные ракеты. Взревели двигатели. Мы в воздухе! Одно звено за другим поднимается в воздух и поворачивает налево, выстраиваясь в единый плотный строй.

Я включил радио и связался с базой.

«Малышки в секторе Густав-Квелле. Двигайтесь к Ханни-восемь-ноль».

Я подтвердил прием.

Продолжаю набирать нужную высоту, уходя влево… 6000… 7000… 8000 метров.

Рядом с нами идут другие эскадрильи. Это преимущественно «фокке-вульфы».

«Они сейчас в секторе Густав-Зигфрид и Ханни-восемь-ноль».

Я подтвердил прием.

Высота 10 000 метров. Новые компрессоры превосходны.

11.30. На более низкой высоте к западу от нас я заметил следы выхлопов. Это «лайтнинги». Через несколько минут они уже прямо под нами, за ними идут бомбардировщики. Они летят строем, растянувшись до самого горизонта. «Тандерболты» и «мустанги» летят, окружая их.

Наши «фокке-вульфы» двинулись к ним. Одновременно я спикировал на «лайтнинги» подо мной. Они заметили нас и развернулись в нашу сторону, встречая атаку. Группа «тандерболтов», около 30 самолетов, тоже направилась в нашу сторону. Это именно то, что мне нужно.

Теперь дорога «фокке-вульфам» открыта. Один из «боингов» уже горит. Майор Мориц вступил в бой вместе со своей эскадрильей штурмовиков.

Ожесточенная схватка завязалась и у нас. Наше дело мы сделали, теперь каждый за себя. Я висел на хвосте «лайтнинга» несколько минут. Он уворачивался как дьявол — разворачивался, пикировал, взмывал вверх почти как ракета. Я смог выстрелить только несколько раз. Звено «мустангов» атакует с тыла. Трассирующие очереди проходят прямо над моей головой. Я резко ушел вверх. Мой ведомый, сержант Дрюе, идет прямо за мной.

Я снова получил возможность стрелять по «лайтнингу». И наконец, попал. Из его правого двигателя пошел дым. Но я был вынужден уйти с этой позиции. Оглянувшись, я увидел восемь «тандерболтов», висящих у меня на хвосте. Очереди снова свистят над моей головой.

Мои противники явно очень опытны. Я совершал всевозможные маневры, включал ускоритель, пытался уйти при помощи моего любимого вертикального штопора. Но через несколько секунд эти мерзавцы снова оказались у меня на хвосте. Они стреляют все время. Я не понимаю, как они упустили меня, но произошло именно так.

Мой ведомый шел за мной как приклеенный, рядом или чуть позади. Я приказал ему оставаться там же, он тихим голосом подтвердил команду.

Наконец мне улыбнулась удача — я поймал в прицел янки. Открыл огонь из всех пулеметов и пушки. Американец резко пошел вверх. А все его товарищи сели мне на хвост.

Несмотря на пронизывающий холод, пот градом катится но моему лицу. Это настоящий ад. На мгновение меня вдавило в кресло на крутом вираже, через несколько секунд я уже устремился вниз, повиснув на ремне безопасности и практически касаясь головой крышки капота, мой желудок поднялся к горлу.

Кажется, время остановилось.

За это время «фокке-вульфы» прекрасно поработали. Я видел около 30 пылающих «боингов», падающих вниз. Но осталось еще несколько сотен, упрямо продолжающих движение на восток. Берлин ждет еще один горячий денек.

Стрелка на приборе показывает, что топливо закончилось. Мигает красный свет. Не более чем через десять минут мой бак будет пуст. Пикируя, я заложил вираж. «Тандерболты» исчезли.

Спустившись до облаков, на высоте 1000 метров я постепенно выровнял самолет. Определил, что, но всей вероятности, нахожусь недалеко от Брунсвика или Хильдесхайма.

Посмотрел на часы. Возможно, через 45 минут я снова поднимусь к бомбардировщикам. Может, мне удастся добраться до толстопузого янки…

Небо все еще перечеркнуто полосами следов выхлопа, свидетельствующими об ожесточенной схватке. Неожиданно мой ведомый свернул в сторону и исчез в облаках. Что за черт?..

Я мгновенно обернулся и инстинктивно пригнул голову. «Тандерболт» висел на моем хвосте, за ним еще семь. Они одновременно открыли огонь, изрешетив мою машину. Мое правое крыло загорелось.

Я нырнул в облака. Впереди мелькнула тень — это «тандерболт». Я пустил очередь. Его хвост вспыхнул.

Я уже вижу землю. Открыв люк, я приготовился прыгать. Очередь прошла прямо над моим ухом и отозвалась несколькими тяжелыми ударами по моему пылающему самолету. Снова «тандерболт», в 30 метрах позади меня.

Проклятие! Я попаду под его пропеллер, если прыгну сейчас. Я пригнулся в кресле как можно ниже, стараясь не высовываться за броневой лист за моей спиной. Крылья и фюзеляж изрешечены очередями. У моей правой ноги зияет большая дыра. Пламя подбирается все ближе: я чувствую жар.

Удар! Приборная доска разбилась вдребезги перед моим лицом. Что-то попало мне в голову. Мой двигатель замолчал — кончилось топливо.

Что же делать?

Скорость, конечно, быстро падает. Это помешало моему противнику попасть в меня, и он оказался передо мной. Всего на несколько секунд он показался в моем прицеле — это шанс забрать его вместе со мной! Я нажал на гашетки. Меня колотило от напряжения. Только бы попасть!

Мой залп попал прямо в цель, в центр его фюзеляжа. Самолет метнулся вверх, оставляя за собой полосу дыма, его охватило пламя. Открылся люк, и летчик прыгнул.

Земля несется мне навстречу. Прыгать уже поздно. Я над каким-то полем. Пламя обжигает мне лицо. С глухим ударом я врезался в землю. В воздух взметнулись комья земли и тучи пыли. Машину занесло, она оказалась глубоко в земле, как в могиле. Я прикрыл лицо рукой и уперся ногами. Все произошло стремительно. Страшный удар в голову. «Это конец!» — такой была моя последняя мысль перед тем, как потерял сознание.

Не помню, как выполз из-под горящих обломков. Я не мог связно мыслить, меня полностью сковала эта ужасная боль в голове. Помнил, как рядом со мной свистели пули, когда взорвались боеприпасы. Я пошатнулся и упал, но снова поднялся. Единственной мыслью было успеть уйти подальше, пока самолет не взорвался. Его поглотил огонь — яркое пламя на фоне черного дыма.

В нескольких сотнях метров горят обломки другого самолета. Сквозь туман в голове я понял, что это мой янки. Только бы боль в голове утихла! Я обхватил голову руками и опустился на колени. Все кружилось у меня перед глазами. Меня безостановочно тошнило, пока не вывернуло зеленой жидкостью.

В конце концов я скатился в неглубокую канаву и снова потерял сознание. Кажется, я уже…

Когда я снова пришел в сознание, заметил человека, стоящего неподвижно и смотрящего на меня. Это был молодой, стройный мужчина. Американец!

Я попытался сесть на край ямы. Долговязый янки сел рядом со мной. Вначале мы молчали. Все, что я мог сделать, — упереться локтями в колени и обхватить голову, разламывающуюся от боли. Он предложил мне сигарету. Я поблагодарил его, отказался и в свою очередь предложил ему свои сигареты. Он тоже отказался, мы закурили каждый свою сигарету.

— Вы летели на «мессершмитте»?

Я подтвердил на своем ужасном английском.

— Вы ранены?

— Кажется, да.

— На вашем затылке кровь.

Я чувствовал это и сам. Янки продолжал:

— Как же вы сбили меня?

Я посмотрел на него искоса.

— Не понимаю, как вы смогли! Ваш самолет пылал точно факел!

— Я не знаю.

Высокий американец рассказал, как он заметил меня над облаками и погнался за мной вместе с товарищами.

— Мы считали, что нам очень повезло, — добавил он.

Я в свою очередь спросил:

— Почему вы оказались впереди, когда мой двигатель остановился?

— У меня была слишком большая скорость. Кроме того, я не мог предположить, что вы сможете стрелять.

— Это было вашей ошибкой.

Он усмехнулся:

— Думаю, я не первый, кого вы сбили?

— Нет, вы — мой двадцать шестой.

Американец рассказал, что он сбил 17 немцев. Через несколько дней он собирался домой. Он заметил кольцо на моем пальце и спросил, женат ли я.

— Да, у меня двое маленьких детей. — Я показал ему фотографию Лило и Ингрид.

— Очень милые, — заметил он, кивнув, — правда, очень милые.

Я был рад, что мои девочки ему понравились.

Он тоже женат. Теперь его жена будет напрасно ждать его. Он нервно спросил, что будет с ним.

Я сказал, что его направят в специальный лагерь для пленных американских летчиков.

— Вы офицер?

— Да, капитан.

— В таком случае вас отправят в лагерь для офицеров. С вами будут обходиться хорошо. Мы обходимся с нашими пленными так же хорошо, как и вы со своими.

Мы дружески поболтали около получаса. Кажется, он славный парень. Между нами не было никакой вражды, даже намека на это. У нас слишком много общего. Мы оба — летчики, и мы оба только что едва спаслись от смерти.

Внезапно нас окружили солдаты с автоматами.

— Уберите ваши пушки, болваны! — прикрикнул я на них.

На дороге нас ждал грузовик. Шестеро американцев уже сидели там. Лица их были мрачны. Мой капитан и я сели рядом с ними. Несмотря на мучительную боль, я попытался подбодрить их, рассказал несколько анекдотов.

На дороге мы подобрали еще нескольких американцев, которые были сбиты. Один из них серьезно ранен в ногу. Я видел, как солдаты бережно положили его в машину.

Мы приехали на аэродром Брунсвик в Бройтцуме. Там я попрощался со своими попутчиками, и мы пожали друг другу руки.

— Удачи!

— Всего наилучшего! — говорил каждый на своем языке.

Через час прилетел Барран и забрал меня в Арадо. В эскадрилье потерь не было. Я — единственный, которого сбили.

Позднее, в штабе, я снова потерял сознание. Меня отнесли в мою квартиру, у меня сильно поднялась температура. Ночью меня отвезли в госпиталь.

10 июня 1944 года

Прошло несколько страшных недель. Врачи определили перелом основания черепа. Я перенес кровоизлияние в череп и получил некоторые нервные расстройства. Несколько дней я не мог произнести ни слова. Даже сейчас моя речь не восстановилась полностью. Пострадала память, я до сих пор очень легко возбуждаюсь. Меня даже хотели отправить в психиатрическую лечебницу. Я отказался — это могло действительно свести меня с ума.

Несколько дней назад союзники высадились в Нормандии. Моя эскадрилья направлена туда под командованием моего старого товарища, капитана Крупински.

Я позвонил во 2-ю истребительную дивизию и попросил разрешения вернуться в эскадрилью немедленно. Генерал отказал.

— Кноке, сейчас ваша первейшая задача — привести себя в порядок. Вы пока не можете быть направлены в бой. Я не позволю вам совершить самоубийство, отправив вас в зону боевых действий. Вы должны подумать о своей семье, — резко парировал он.

Вчера я прошел полное медицинское обследование в госпитале военно-воздушных сил. Результат потряс меня: я совершенно непригоден для полетов.

Русские неудержимо наступают на восточные границы Германии. Наши войска в России обескровлены. Наши дивизии воюют там без передышки с 1941 года. Подкрепления, которые были направлены туда, переведены на Западный фронт.

20 июля 1944 года

Совершено покушение на фюрера! Народ Германии возмущен до предела. Какие цели были у заговорщиков? Простые немецкие солдаты рассматривают эту безуспешную попытку восстания как самое постыдное предательство.

Мы слишком хорошо видели последствия нацистского режима с его глупостью и произволом. Мы понимали, что положение в рейхе оставляет желать много лучшего. Исправление этого неудовлетворительного положения дел первая задача немецких солдат после окончания войны.

Но сейчас нас ждут другие дела. Самая насущная проблема сейчас Германия, само существование рейха поставлено на карту.

6 августа 1944 года

Последние два месяца я провел в горах недалеко от Тегернзее. Мои раны зажили, и я прекрасно восстановился.

Постоянно думаю о моих товарищах, переживающих сейчас трудности, опасности. Почти стыжусь того, что живу здесь как лорд в своем замке.

Сегодня я узнал, что Джонни Фест погиб в бою, его сбили «тандерболты». Это страшное известие.

10 августа 1944 года

Двухдневное медицинское освидетельствование закончилось еще одним разочарованием. Я не годен к полетам.

Мои медицинские документы, включая заключение комиссии, были вручены мне с поручением передать их врачу новой части, куда я буду назначен.

Я забуду сделать это. Потеря памяти имеет и свою положительную сторону.

11 августа 1944 года

Моя бывшая эскадрилья вернулась в Вунсдорф для короткого отдыха. Я отправился туда навестить моего старого друга Крупински.

Потом я рапортовал в штаб дивизии о том, что выписан из госпиталя и готов к дальнейшей службе. Я получил приказ отправиться во Францию с моей бывшей эскадрильей, чтобы принять командование 3-й эскадрильей 1-й авиагруппы.

12 августа 1944 года

Вечером мы переведены в Висбаден с 74 самолетами. Крупински был вынужден прыгнуть с парашютом но дороге, когда его самолет загорелся. Он ранен и направлен в госпиталь, поэтому я временно принял командование эскадрильей, следующей в Висбаден.

13 августа 1944 года

Приказ отправляться на передовую поступил очень поздно. Было почти темно, когда мы садились на пшеничное поле, которое использовали как аэродром.

Старший лейтенант Кирхнер погиб, врезавшись в столб в темноте. Удивительно, что остальные приземлились благополучно. Поднималось большое облако ныли, когда садился каждый самолет.

Ночью я приехал в 3-ю эскадрилью 1-й авиагруппы, чтобы принять командование моей новой «когортой».

К моему изумлению, я обнаружил, что сменяю капитана Войтке, моего первого боевого командира. Мы пожали друг другу руки, казалось, годы побежали вспять, и я снова молодой и неопытный летчик, рапортующий ему о своем первом боевом назначении во 2-ю эскадрилью 52-й истребительной авиагруппы.

Он засмеялся, увидев мое удивленное лицо. Я был уверен, что этот старый солдат, с его огромным опытом, имеет сейчас звание по крайней мере полковника.

Несколько дней назад его сбили, он был ранен. Впечатление от внушительного вида этого гиганта усиливалось тем, что у него были перевязаны левая рука и грудь. По всей видимости, его давняя склонность к чрезмерному употреблению алкоголя не нашла поддержки в высшем командовании Военно-воздушных сил.

Ночью он передал мне командование эскадрильей.

14 августа 1944 года

Рано утром я поднялся в воздух вместе с моим ведомым.

Над Репном мы натолкнулись на шесть «тандерболтов». Поднимаясь из облаков, мне удалось сбить одного. Он взорвался в воздухе. Я немедленно нырнул в облака и направился к базе. Внизу на дороге я увидел колонну джипов с маленькими прицепами. Мы снизились и атаковали их с бреющего полета. Один из джинов загорелся и свалился в кювет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.