Глава третья Покорение стадионов. Эра «поворота». Шекспир и Фагот

Глава третья

Покорение стадионов. Эра «поворота». Шекспир и Фагот

Глумливое вырубание из розетки вороновского синтезатора, неокрепший «Маленький принц», гулина скука, кавина раздраженность, макаровская растерянность, ванечкина ушлость – так завершалась десятилетняя бурная фаза «машиновского» любительства. Шел 1979-й год. На Западе AC/DC записывает сверхуспешный альбом «Highway to Hell», Pink Floyd выстраивает свою эпохальную «Стену», Фрэнсис Форд Коппола снимает «Апокалипсис сегодня» с мощным, компилированным саундтреком, где и «Дорз», и «роллинги», и Вагнер, а Советский Союз вводит войска в Афганистан и слушает «Машину Времени». Более популярной группы в «совке» тогда не существовало (свидетельствую, как московский школьник той поры). Тем не менее, «Машина» развалилась. А через несколько месяцев после стремительного возрождения (если не сказать – перерождения), заложила лихой вираж. «МВ», в новом составе Макаревич-Кутиков-Ефремов-Подгородецкий, выстрелила очередью всесоюзных хитов («Поворот», «Скачки», «Синяя птица»…) до сих пор составляющих «бисовую» часть ее концертной программы, навсегда рассталась с андеграундом и транзитом через скитальчески-непутевый, гастрольный Театр Комедии прибыла к месту длительной службы – в Росконцерт. Хипповые поклонники «Машины» первого призыва, усомнившиеся в правильности и бескомпромиссности шага, сделанного Макаром и компанией, задались тогда риторическим вопросом – на, что, все-таки, «каждый, право, имеет право» в этой жизни? И варианты ответа на него, по-моему, подбирают, по сей день.

Уход «машинистов» в профессионалы, безусловно, поворотный этап в их судьбе. Александр Кутиков, например, говорит предельно конкретно: «Для меня история „Машины“ делится по принципу: до Росконцерта и после».

Александр «Фагот» Бутузов

Я был у Мелика-Пашаева в тот вечер, когда Макар сказал: «Ребята, я ухожу из группы. Все, кто хочет присоединиться ко мне – милости прошу. Это не касается только Сергея Кавагоэ». А получилось, что с Кавой ушел и Маргулис. Почему? Это загадка. Но, в общем-то, Гуля есть Гуля… С Макаревичем же остались Ваник Мелик-Пашаев, я, ну и Наиль Короткин с Заборовским. В тот момент я, наверное, был самым близким другом Макара.

Андрей Макаревич

Когда я разругался с Кавагоэ, то был уверен, что Маргулис останется со мной, и мы будем искать нового барабанщика. Но Маргулис свалил. Я оказался фактически один. Однако, очень скоро повстречал на улице Кутикова, которого не видел довольно давно. Как-то мало времени для общения у нас находилось, пока он играл в «Високосном лете». А тут встретились на Тверской. «Привет! – Привет! Чего такой грустный? – спросил меня Саша. – Да вот такая хуйня произошла – отвечаю – группа разбежалась. И тут он говорит: „Да все нормально. Давай, возьмем Валерку Ефремова и еще одного парня, Петю Подгородецкого, он на пианино играет, и восстановим „Машину“. Я поинтересовался, что значит – возьмем, если они все при деле, все в группе играют? Кутиков объяснил: „У нас, в „Високосном лете“ тоже развал. Народ уходить собирается, возможно, команда перестанет существовать“. А мы с «Високосным летом“, как Майк с БГ, по одним и тем же сейшенам катались, друг друга хорошо знали. В общем, предложение Саши я принял. И как только мы стали репетировать в новом составе, из меня поперли песни, что вполне объяснимо. До этого я играл с людьми, которых знал много лет, и наперед представлял каждую следующую ноту, которую они сыграют. А тут все исполнялось чуть-чуть по-другому, и это страшно подстегивало, в частности, к написанию песен. Это как новую гитару купишь, она звучит немножко по-другому, чем предыдущая, и ты вдруг лучше играть начинаешь.

Скоро у нас в репертуаре появились «Право», «Свеча», «Кого ты хотел удивить?», «Будет день». Я понял, что ничего не погибло, а наоборот начинается подъем «Машины» и надо делать новую программу.

Александр «Фагот» Бутузов

В кризисный период Макар звонил Вове Кузьмину и предлагал ему вместе воссоздавать «Машину Времени». Кузьмин в этот момент играл в «Доме Туриста» в охуенном составе, с Саней Барыкиным, Женей Казанцевым и Юрой Болдыревым. Я туда ходил, садился за их столик и слушал. Когда они стали выступать с концертами на больших площадках, это смотрелось говено, а вот там, в кабаке, была чума! Кузьмин, в то время, когда Макар о нем подумал, вероятно, уже написал какие-то новые песни и задумал группу «Динамик». Поэтому Андрею он отказал.

Андрей Макаревич

Меня никогда не интересовал Кузьмин в качестве участника «Машины». Он мне изначально нравился как инструменталист, но я ужасно обламывался в те годы от текстов его песен и от того, как Володя их пел. То есть, вот эта его исполнительская манера, которую я сейчас воспринимаю совершенно спокойно, тогда просто поперек горла вставала. Поэтому желания позвать Кузьмина в группу у меня не было. Я же всегда подчеркиваю, что в «Машину» никто не приглашался только за то, что, скажем, офигенно играет. Человек должен вписаться в группу по своим личностным качествам. Все наши попытки ориентироваться исключительно на высокий исполнительский уровень музыканта, как с Колей Ширяевым, например, с Игорем Дегтярюком, с Юркой Фокиным, быстро заканчивались, поскольку люди они по складу своему совсем другие, нежели мы. «Машина» никогда не была просто командой исполнителей, это – единый организм. Вот мне казалось, например, что Леха Романов очень к нам впишется, а он, к моему изумлению, совершенно не вписался. Лешка хорош сам по себе и в группе «Воскресение», и мы хороши сами по себе, а вместе у нас не соединилось. Эти вещи очень тонкие и их предугадать невозможно.

Свою версию первого пришествия в «МВ», Петр Подгородецкий, которому суждено было стать самым заметным клавишником в истории группы, подробно изложил в книге «Машина» с евреями». Тогда, в 79-м, Петя, недавно отдавший воинский долг родине в ансамбле ВВ МВД СССР, вроде как был у старших своих коллег по рок-н-роллу нарасхват. Так что он мог и разминуться со своим счастьем, если бы «машинисты» не проявили настойчивость.

«Все уговоры происходили так – пишет Подгородецкий – меня брали под ручку и нашептывали, как будет здорово, если мы с Ефремовым перейдем в „Машину“. В основном, конечно, Кутиков, который рассказывал, какой Макаревич талантливый, как ему сейчас одному плохо, как он переживает. Говорилось о том, что надо поддержать товарища в трудную минуту. Мы поддерживали его, собутыльничали. Кутиков ходил и говорил, говорил. Скорее всего, это сыграло свою роль. Знаете, как женщины в таких случаях говорят: „Такому легче дать, чем объяснить, почему ты не хочешь этого делать“. Вот так вот Кутиков и совратил нас на „Машину времени“. Договорились для начала записать вместе альбом. Первая репетиция прошла в той же студии ГИТИСа. Мне поставили клавишные, как сейчас помню, Crumair Multiman, и мы как заиграли! Было это в мае 1979 года. Альбом нужно было записать за месяц, поскольку Макар собирался летом в Польскую Народную Республику.

Валерий Ефремов

С 1976 года я работал с Саней Кутиковым в «Високосном лете». Мне нравилось с ним играть, и мы дружили. Помимо нас в «Лете» были Крис Кельми и Александр Ситковецкий. Когда Кутиков сообщил мне, что собирается уходить к Макару, он добавил: «Если у тебя есть желание, присоединяйся. Тогда мы и дальше сможем играть вместе». Я обещал подумать, но заметил, что, когда группа формируется, наверное, нужно всем ее участникам вместе собраться, поговорить. Вскоре мы встретились втроем, я, Макар, Кутиков и пошли в Парк Культуры. Выпили пива, пообщались, потом еще выпили пива… С Макаром я в тот день фактически и познакомился поближе. До этого особого контакта у меня с Андреем не было.

После того, как предложение перейти в «Машину» поступило уже не только от Сани, но и от Макара, я задумался более основательно. Неделю решал, как поступить.

Ты должен был расстаться с Кельми, Ситковецким, и вообще, с группой, игравшей другую, более сложную, арт-роковую музыку?

Да, процесс выбора был достаточно болезненным. Причем, в том разговоре в парке, Макаревич какими-то особыми аргументами свое приглашение не подкреплял. Просто поинтересовался моим желанием играть в «Машине» на уровне: хочешь – не хочешь. Сказал, конечно, что ушли Женя и Кава. Но меня эта ситуация не настораживала. Поскольку я давно знал Саню и, возможно, он даже был для меня тогда неким авторитетом. Я видел, что он уверен в своем решении о переходе, и это как-то рассеивало мои сомнения. Я лишь спросил Андрея насколько все это серьезно и надолго? Он сказал, что достаточно серьезно и видимо надолго. Как оказалось, он был прав.

Потом мы с Сашкой встретились с Кельми и Ситковецким и сообщили им, что вдвоем уходим из «Високосного лета». Они отреагировали, разумеется, без восторга, хотя, насколько я помню, никаких особенных разборок у нас не было.

«Машинисты» и «високосники» пересекались часто. И сейшена совместные были, и в гитисовской студии, где Кутиков записывал обе группы, мы периодически виделись. Какие-то песни «Машины» мне нравились, какие-то нет. Из того, что они пели до моего прихода, наиболее запомнились «Марионетки» и те вещи, которые мы до сих пор играем.

Что касается разницы стилей «Машины» и «Високосного лета», то для меня в этом не было большой проблемы. До «Лета» я играл в группе «Авангард» на танцах в Мытищах, и на свадьбах. Там мы исполняли фактически все, любой репертуар.

Как только, вслед за мной и Кутиковым, в «Машину» пришел Петя Подгородецкий, мы начали репетировать новую программу, там же – на студии в ГИТИСе. Система работы над песнями была такая же, как и сейчас в «Машине». Никому не говорилось: играй вот так и так, и точка. Все придумывалось коллективно и воплощалось очень быстро, с какой-то даже эйфорией. Мы были молоды и любые перемены в жизни казались прикольными.

Потом у нас получилось что-то, вроде, отпуска, перед первым совместным сезоном. Андрей, насколько я помню, уехал в Польшу, а мы с Саней отдыхать куда-то на юг, на машине.

Александр «Фагот» Бутузов

Летом 79-го мы втроем, Кутиков, Ефремов и я, поехали в Коктебель. Валерка только-только, за две недели до этого, купил себе тачку, красную «копейку». Прежде на всю группу была одна машина – у Мелик-Пашаева – оранжевая «копейка» или «трешка», сейчас уже точно не скажу. А Макар в это время со своей первой женой Ленкой Фесуненко и еще одной супружеской парой (девушка, которая сейчас на телевидении программу «Театр+ТВ» ведет и ее муж, поляк, который тогда влюбился в Ленку) отправились в Польшу. Это, кстати, был первый выезд Макаревича за границу.

В Коктебеле Кутиков пел всем на костровых посиделках «Поворот». А ему говорили: «Ну, тебя с твоим „Поворотом“, отдай гитару вот тому парню, он нам „Отель „Калифорния“ споет. „Машину Времени“ никто из крымских отдыхающих особо не знал. В Москве, в Питере, в университетских городах – знали, а в стране в целом – нет. По-настоящему, популярной в Союзе „МВ“ стала где-то через полгода-год после той нашей поездки, когда, уже числясь в Росконцерте, поехала в большой тур по стране, во время московской Олимпиады. По-моему, «Машина“ тогда оказалась на пике славы.

Андрей Макаревич

Да, события у нас, после формирования нового состава развивались стремительно. Счастливый год продолжался с 79-го до середины 80-го. Сделали новую программу, попали в театр, а вскоре стали самостоятельно работать в Росконцерте. Каким-то чудом нам тогда сразу утвердили сольный концерт в одном отделении. Министр культуры РСФСР Флярковский все наши песни залитовал. Правда, «Поворота» среди них не было.

Знаешь, какой впечатляющий эффект произвел на нас первый наш профессиональный сольник в Ростове! После стольких лет любительской маеты по неофициальным сейшенам, мы вдруг самостоятельно выступаем во Дворце спорта! Переход из одного статуса в другой был радостным. Подполье заебало страшно. Когда сейчас кто-то говорит, что круто было находиться в подполье, и этим гордится – я такого не понимаю. Совсем не круто. Очень этот «совок» давил, а хотелось полноценно реализовывать то, что пишешь. Другое дело, что при этом категорически не хотелось ни чем поступаться, иди на компромиссы с государством. Как-то непонятно было, почему нас надо запрещать? Что такого страшного в наших песнях? Мы же не поем – долой советскую власть, хотя, может, так и думаем…

Вот последние пару лет перед Росконцертом у нас вышли жуткими в плане цензурного прессинга. К нам приставили куратора Лазарева из горкома партии, у которого погоны, что называется, из под пиджака просвечивали. И он строго-настрого сказал нам докладывать ему о всех наших предстоящих сейшенах. Я сразу понял, что эти сейшена будут закрывать, до того, как мы туда приедем.

Мы с ним иногда сидели, вели долгие беседы. Он предлагал нам как-то определиться со своей позицией, поскольку, мол, врагов мы тоже уважаем. Вот есть Александр Галич. Он – враг. Мы его, как врага уважаем, но и боремся с ним, как с врагом. Так, а вы кто – «наши или не наши?». Вы нам друзья или враги? Если – враги, то уезжайте, давайте, пока вас не посадили. А если друзья, тогда, должны понять, чего от вас ждут, как вы должны выглядеть и петь?

То есть, вам все-таки предлагали покинуть страну?

Намеки такие были. Не впрямую говорили, но давали понять…

Дали бы уехать, как считаешь?

Дали. Мне бы дали, думаю. Но я не мог этого сделать из-за родителей. У них бы тогда здесь все полетело, и жизнь, и работа. А этого Лазарева я, кстати, недавно встретил. Пообщались. Он нас не хотел тогда угробить. Начитанный такой, эрудированный был товарищ, занимался в горкоме культмассовым сектором. Ему, в общем-то, нужно было просто скинуть нас со своих плеч, передать другому отделу. А я уже вынашивал в тот момент идею устроиться с группой в какой-нибудь театр, по примеру «Аракса» в «Ленкоме». Лазарев меня поддержал: «Правильно. В театре можно больше, чем на эстраде. Мысль ваша верная. Найдете подходящий театр, я дам вам рекомендацию». Кто-то нам тогда сказал, что Юрий Любимов ищет группу для театра на Таганке. Мы проверили эту информацию, но она не подтвердилась.

И вдруг нашелся некий гастрольный Театр Комедии при Росконцерте. К нам в студию в ГИТИСе пришел режиссер Мочалов с безумными, горящими глазами и рассказал, что хочет поставить современный вариант шекспировских «Виндзорских насмешниц». Вы, говорит, напишите музыку и песни для спектакля? Мы ответили – да, и спросили у него, позволят ли нам в свободное от спектаклей время заниматься собственным творчеством и концертами? Он тоже ответил утвердительно. И мы вошли в штат мочаловского театра.

Собственно, главное о чем он мечтал, увидеть на афише своего спектакля надпись «группа „Машина Времени“. Мы уже были знамениты, а театр его находился в жопе полной. Как только Мочалов достиг желаемого, то есть крупными буквами на афишах значилась „Машина Времени“ и меленько было подписано „в спектакле театра Комедии“ – народ ломанулся. Но, правда, испытывал скорое разочарование. „Машина Времени“ действительно сидела на сцене, но при этом играла какую-то лабуду, а вовсе не то, что люди от нас хотели услышать. А актеры несли, что-то несусветное, потому что спектакль в постановке режиссера Мочалова, да еще с исполнителями данного театра – это был паноптикум.

Но мы, все равно, были счастливы и такой профессиональной практике (из «Гипротеатра» я тогда быстро уволился), и Лазарев был счастлив, что сбагрил нас со своих плеч. Он действительно, как и обещал, дал нам рекомендацию в театр. И это была не просто бумажка, а подписанная сотрудником горкома партии!

Александр «Фагот» Бутузов

Позже я предлагал Макару написать сценарий музыкального фильма «Театр Комедии», потому что это было такое смешное время, такой забавный театр, столько в нем присутствовало юмористического «совка», что можно из той истории сделать шикарный музыкальный фильм. Помнится, по поводу Мочалова вскоре появилась статья в «Литературке» под названием «Как стать соавтором Шекспира».

Валерий Ефремов

Театр, конечно, веселый момент в нашей биографии. Ничего общего с тем, чем мы на самом деле занимались, в нем не было. Как я понимаю, он был прикрытием, дабы за нас компетентные органы не взялись серьезно.

Андрей Макаревич

А какая вообще перед куратором Лазаревым ставилась задача касательно «Машины»?

Пресечь нашу неконтролируемую деятельность. Не было же закона, запрещающего людям собираться вместе, и играть на гитарах, но нельзя же нам на этом основании предоставить безграничную свободу. Власти не знали, что мы выкинем завтра, то «Голос Америки» про нас что-то скажет, то какой-нибудь ажиотажный сейшен в Московской области устроим, и это их страшно раздражало.

По линии ОБХСС у нас все проходило четко. Представителям это организации мы всегда сообщали, что выступаем бесплатно. А вот цензуру и для любительских групп никто не отменял. Наш репертуар утверждался в Доме народного творчества на Бронной. Поэтому человек, который организовывал концерт «Машины», желательно член комитета комсомола какого-нибудь института или общаги, с бумагой ехал на туда, к товарищу Эстеркесу. Тот вздыхал: «Ой, опять „Машина Времени“…Хорошо, утверждаю этот концерт под вашу ответственность». Песню «Марионетки» он почему-то всегда вычеркивал. Чуть позже я насобачился на ксеркосе копировать этот утвержденный репертуар. И мы без заезда к Эстеркесу переезжали с одного сейшена на другой. Если у кого-то из ответственных работников на местах возникали вопросы, относительно того, что на бумаге не оригинальная подпись цензора, а копия, мы отвечали: «Какая разница? Программу-то ту же самую играем. Все песни утверждены. Вот печать стоит».

Потом, уже в росконцертовский период, стало хуже. Появилось постановление, что профессиональные ансамбли могут исполнять в программе не более 20 процентов собственных произведений, остальное – советских композиторов. Я тогда спрашивал: «А почему я не могу считаться советским композитором? Я американский что ли? Мне отвечали: „Вы – не композитор, вы – автор-исполнитель“.

После особо памятного выступления «Машины» с Театром Комедии в Воскресенском Дворце спорта, где драматические актеры окончательно «поплыли», а «МВ» пришлось раскачивать многотысячную толпу (требовавшую не халтурного спектакля, а «Марионеток» и «Поворот») с помощью аппаратуры, пригодной для дискотеки в школьном актовом зале, союз «машинистов» с Мельпоменой руководство Росконцерта расторгло. И решило самостоятельно обустраивать гастрольную жизнь сверхрентабельного коллектива. «Машине» от этого стало только лучше.

Борис Гребенщиков

«Машинисты» молодцы, что перешли в Росконцерт. А, что им, в принципе, оставалось делать? Как выступать? Если ты музыкант, у тебя есть группа и появляется выбор – играть на сцене или не играть, что ты выберешь?

Но можно было вести более неформальное существование, как тот же «Аквариум», «Зоопарк»?

«Зоопарк» провел херовую жизнь. Чахнул все дорогу, и из собственной ямы так и не вылез… Группа просидела все годы своего существования в коммунальной квартире, давая редкие концерты. Какое-то движение у них началось после того, как Саша Донских там появился. Если бы они постоянно выступали, судьба группы сложилась бы иначе.

Я совершенно не считаю, что Майк был честнее Андрюшки. Макар просто, по всем канонам, сочинял песни лучше, и жил лучше. У «Машины» никогда не было прямой антисоветчины. Они не такие дураки. Антисоветчиной занимались только люди, которым не оставалось ничего другого, чтобы привлечь к себе внимание. А, что касается «Аквариума», то нас в Росконцерт никто бы и не взял.

Алексей Романов

Думаю, для «Машины» переход на профессиональную сцену был вполне разумным ходом. Валерка Ефремов играл на барабанах лучше, чем Кавагоэ. Он играл, как профессиональный барабанщик, с арт-роковыми исполнительскими амбициями, а Сережка, как любой музыкант, севший за этот инструмент. Кутиков уже был к тому моменту фактически профессиональным музыкантом. Ну и Петя Подгородецкий, только вернувшийся из армии, просто фонтанировал энергией, его перло, ему все нравилось. Как образовался Мелик-Пашаев в этой компании, я не знаю, но он старался быть за главного. Какое-то музыкальное прошлое у Ованеса имелось. Кажется, он давил на клавиши в некой университетской команде. Но в «Машине» он разглядел для себя очень интересный проект. А Андрюшка и не стремился тогда к управлению «Машиной», хотя, вообще, руководитель он не плохой. Короче, у них сформировалась крепкая команда, с которой логично было двинуть в Росконцерт.

Андрей Макаревич

Прежде, я днем ходил на работу, вечером – в институт, в промежутках между этими занятиями – репетировал. А, попав в Росконцерт, понял, что могу заниматься только любимым делом и больше ничем. Ты не представляешь, какое это счастье. Я долго к этому шел и не верил, что такое когда-нибудь произойдет.

Мы начали давать по 20 концертов в месяц, и это всегда были огромные площадки – стадионы, или Дворцы спорта. При этом мы очень много репетировали, чего-то сочиняли, выпивали и трахались. В общем, жили невероятно яркой, насыщенной жизнью.

И группис, столь привычные западным звездным рок-командам у «Машины», полагаю, тоже были?

Да, самые разные. Была, например, девушка по кличке Кормилица, не красивая, но очень добрая. Это еще до Росконцерта. Она всегда приезжала к нам на сейшен с каким-то винегретиком в банке, с бутылочкой, что было для нас очень ценно и приятно. Мы, молодые, голодные, худые, вечно хотели жрать и выпить.

Верным мужем тебя вряд ли можно назвать?

Ну, почему? В периоды, когда я был женат, а это всего лишь трижды, всегда оставался верным мужем. Но периодически я разводился, и оказывался на свободе. Иногда, в эти моменты возникали дружбы какие-то, не становившиеся, впрочем, прелюдиями к браку.

Самые угарные гастроли были у нас в начале 80-х. «Машина» стала чудовищно популярной. В Питере, помнится, автобус с нами подняли на руки. Большой автобус, «Икарус». Мы были красивые и готовые на все, сильно пьющие, с большой сексуальной потенцией. Поэтому жизнь, конечно, вели совершенно безумную.

Что должно было произойти, чтобы вы тогда, после концерта, могли просто запереться в номере, без женщин…

Не бывало такого, насколько я помню. По крайней мере, с 80-го год по 83-й год. Я тогда, как раз, развелся. Наверное, одной из причин развода стала именно наша гастрольная «активность». Я не умею вести двойную жизнь.

Александр Кутиков

Если у «Машины» и существовали, так называемые, группис, то меня это, как правило, не касалось. Я считал и считаю, что среди девушек, которые окружают группу, перспективных нет.

В смысле жену среди них не найти?

В частности, и это тоже. Но, вообще, я говорю о перспективности в плане интеллекта. Он для меня всегда важен. Красота в сочетании с интеллектом – страшное оружие. Противостоять ему могут только очень сильные люди. Мне удается.

Друзья по группе выставляют тебя ловеласом, а ты, выходит, был главным пуританином во время гастролей?

С того момента, как женился на Кате, в 83-м, пожалуй, я стал самым большим пуританином. Говорю, это искренне. А до этого я был человеком, который с удовольствием принимал внимание красивых и умных девушек.

Евгений Маргулис

Волосатый юноша с гитарой всегда обращал на себя внимание большее, нежели человек, исправно ходящий на работу в костюме, с портфелем, даже если он занимал престижную должность. Поэтому, в то время, все девки были наши, как и все, что с этим связанно. Поклонниц возле нас крутилось полно. Проявляли они себя также, как те самые западные группис. Щелкнул пальцами и девушка твоя, а если еще все это сдобрено хорошей порцией алкоголя…То есть, дамы менялись к перчатки. Так как мы находились в состоянии легкого хиппизма (на Западе он давно отошел, а к нам только пришел), то свободная любовь возникала на каждом шагу, а моральных терзаний не возникало никаких. Все в нашей среде были нормально дурно воспитаны.

У «машинистов», наверное, существовали свои, друзья-врачи?

Это, естественно, поскольку девушки предместий не очень соблюдали гигиену, а мы, находясь в состоянии веселья, не очень за этим следили. Приходилось обращаться к знакомым докторам. Поскольку мы отстали от Европы на много лет, мне все происходящее с нами в конце 70-х, до перехода «МВ» в Росконцерт, напоминало Ливерпуль года этак 61-го. Повторю, мы были молоды. Появись у нас тогда возможность дневать и ночевать всем вместе, мы, конечно бы, засели сообща в какую-нибудь точку и жили там на подобие коммуны, сочиняли бы песенки и играли…

Александр «Фагот» Бутузов

В Росконцерт я перешел вместе с «Машиной» и на гастроли ездил вместе с группой. В трудовой книжке мне написали «артист разговорного жанра». Когда пришли Кутиков, Подгородецкий и Ефремов, у «МВ» возник новый репертуар. По-моему, тогда была сделана программа без антракта. Не на 40 минут, грубо говоря, а на час десять. И первая ее часть резко отличалась от второй. Появилась, касавшаяся меня, эпиграфная связь между песнями. Подбирались стихи разных поэтов, доступных нам тогда. Никакого Галича, Бродского в ней, конечно, упоминать было нежелательно. Стихи для концерта подбирал я, помогал мне Боря Баркас, царство ему Небесное.

Тогда же «машинисты» решили возродить «Маленького принца» для официальной сцены. Заказали костюмы «под программу» у Вячеслава Зайцева, обувь – в мастерских Большого театра. За все платил, естественно, Росконцерт, так что могли себе позволить.

А что ты делал во втором отделении концертов «Машины», когда заканчивался «Маленький принц» и начинались просто песни?

Ничего не делал. Выходил в зал и снимал телок. Я же только что на сцене торганул ебальником. Ты, что! Я рыцарь печального образа, Пьеро! К слову, признаюсь, на сцене всегда чувствовал жуткий дискомфорт. Каждый выход к публике был для меня пыткой. Пробовал поддерживать свой дух разными допингами: киром, дурью и прочим. Бывало, что отключался, конечно. Поэтому решил, что лучше всего остановится на кире. Причем это и принцип «Машины» тоже. Я не помню ни одного концерта, подчеркиваю, ни одного в то время, чтобы музыканты «МВ» вышли на сцену трезвыми.

Андрей Макаревич

Мы не играли бухими никогда. Это даже как-то не обсуждалось. Пьяным будешь просто плохо играть. Мы выпивали 50 граммов коньяка перед первым концертом и столько же перед вторым, просто для связок. Один раз произошла страшная история в городе, по-моему, Краснодаре, где-то в середине 80-х, когда мы уже ездили по гастролям с театром пантомимы Жеромского. У Кутикова был концертный комбинезон, без карманов. А буфетик артистический во всех залах располагался, как правило, прямо возле сцены. Мы в него пришли уже на третьем звонке к началу концерта, как обычно, чтобы по 50 граммов выпить. Осуществили задуманное и поспешили расплатиться. Кутиков тут говорит: «Черт, карманов нет, поэтому я деньги с собой не взял». Ну, не бежать же ему в гримерку. Платил я. Так происходило все время, когда он надевал этот свой наряд.

В Краснодаре та же ситуация. Подходим, заказываем два по 50 коньячку и тут я в шутку говорю: «Что-то ловко ты, Саня, придумал с этими отсутствующими карманами». Он напрягся и попросил буфетчицу налить нам два по 150, а деньги пообещал ей занести после концерта. Мы выпили. Прозвенел третий звонок, а я сказал: «Сань, я так не могу, ты меня сейчас обидел, я должен ответить. Дайте-ка, нам еще два по 150 коньячку» – обращаюсь к той же буфетчице. Мы выпиваем их залпом и выходим работать. Я начинаю первый номер программы: «Возникает из недопетости, на потребу насущным хлопотам…» и вдруг понимаю, что у меня аккомпанемент с пением разъезжаются. Я стою один, в центре сцены, выхваченный из полумрака световой «пушкой» и ужасаюсь. Из меня мгновенно выходит литр пота, я этот закулисный коньяк выдавил из себя за несколько песен. И никогда больше перед выходом на сцену таких экспериментов не делал.

Алексей Романов

До прихода Маргулиса я в «Машине» был, по-моему, главный пьяница. Макар тоже процессу выпивания никогда не противился, но и зачинщиком не был. А вот, когда пришел Женька, оказалось, что самый хулиган – он. Не скажу, что алкоголик, но хулиган. И Маргулис с Японцем образовали тогда боевую ячейку. Буквально двойка истребителей. Ни одной симпатичной продавщицы в универсаме не было не охвачено их любовными чарами.

Александр «Фагот» Бутузов

Кроме алкоголя, другие виды допинга в «Машине», вроде, не прижились. Косяк, например, сваливал, Макара с ног с первой затяжки. Не принимал организм.

Андрей Макаревич

Наоборот. Мое отсутствие интереса к «траве» объяснялось тем, что она меня вообще на «цепляла». Ну, просто никакого эффекта.

Александр «Фагот» Бутузов

Кокаинов, героинов тогда в помине не было. Бухали все. Дурь, конечно, можно было достать запросто, да и стоила она недорого. Ну, «черняшка» из подмосковных маков была. «Грызлом закинуться» это называлось. Отвратительная штука, сено такое…Какой она эффект давала я так и не разобрал. Но, когда в 1984-м мы ездили на суд над Лехой Романовым в город Железнодорожный, то каждый раз в электричке, по дороге туда, по ложечке «черняшки» принимали.

Валерий Ефремов

С приходом в «Машину» разъезжать я стал значительно больше, чем прежде. Мы же совсем недолго еще оставались в любительском статусе. Сыграли буквально 2–3 сейшена, а после этого уже подключились к Театру Комедии и Росконцерту. Из-за нашей занятости даже с бывшими коллегами по «Високосному лету» общаться некогда стало.

Зато финансовое состояние твое, вероятно, заметно улучшилось?

Нет. Резко разбогатеть на профессиональной сцене все равно не удалось. Ну, получали, мы, конечно, чуть больше инженеров – рублей 400 в месяц. Но и в андеграунде можно было примерно столько же тогда зарабатывать. Профессиональный статус был важен не с финансовой точки зрения. Просто раньше мы были зажаты в Москве и Московской области, а теперь поехали по стране, и выяснилось, что нас повсюду знают, мы можем собирать Дворцы спорта. Кайф был от масштаба нашей известности, славы. Поменялась психология. Мы почувствовали себя нормальной гастрольной командой. Дома стали реже бывать.

Как жена это восприняла?

Отрицательно. Но разборок не было. Это же работа.

Но денег-то больше не становилось. Может, она тебе говорила – брось такую работу?

Нет, в этом плане я никого никогда не слушал. К тому же мне все нравилось. В первые росконцертовские годы «Машина» жила фактически, как одна семья, и все участники группы вели себя приблизительно одинаково.

А я, зная твои спортивные наклонности, думал, что после концертов на гастролях вся команда отправлялась на блядки, а ты в теннис играть?

Такое позже стало происходить. А, в принципе, одно другого не исключало.

Флэшбэк № 1. «Поворот»

Едва успев собраться, новая «Машина Времени» образца 1979-го соорудила свой наиглавнейший хит «Поворот», нереально долго – полтора года – продержавшийся в лидерах хит-парада газеты «Московский комсомолец» (других звучных хит-парадов в Союзе на тот момент не водилось) и ставший не только фирменным знаком группы, но и опознавательной меткой определенной эпохи советской жизни. До сих пор на концертах «Машины» эту песню публика поет хором, а строку «Вот, новый поворот, и мотор ревет…» население России давно воспринимает, как народную поговорку или считалочку.

У «Поворота» несколько авторов, что, в общем-то, малораспространенный для композиций «МВ» случай, и довольно забавное происхождение, с противоречивыми подробностями.

Подгородецкий, в своей субъективно-неполиткорректной книге в желтом переплете утверждает следующее: «Музыку, которая впоследствии стала самым исполняемым хитом последних 25 лет, я написал в тюрьме. Ну не совсем в тюрьме, а в казарме воинской части Внутренних войск МВД СССР в г. Александровке Белгородской области, где служил, охраняя зэков. Более всего эта мелодия была похожа на начинавшие тогда набирать силу итальянские хиты. Медленная такая, лиричная. До сих пор тешу себя надеждой, что найдется какой-нибудь италоязычный поэт, который придумает к ней стихи. Это будет второе рождение „Поворота“, который не стыдно будет исполнить какому-нибудь Тото или Пупо. Когда я рискнул предложить ее для исполнения, Кутиков немедленно раскритиковал материал, говоря, что это нуднятина в стиле Макара. Потом попробовал сыграть ее быстрее. „Да это же прямо „Иглз" какие-то“, – сказал обычно молчаливый Валера Ефремов.

Александр Кутиков

«Поворот» стал исполнять в «Машине» я, поскольку я его и придумал. Мелодия, которую я показал Макару, изначально была другой, не такой, как ее знают теперь. Но я понимал, что в том варианте, придуманном в студии, она Макара не заинтересует. Поэтому, я ее изменил и сыграл на гитаре, приблизительно так, как она звучит сегодня. Макар послушал, буквально на 2–3 часа удалился в кафе на улице Горького, выпил там коньячку и принес текст. Мы с ним ознакомились, и почти сразу сделали этот хит.

Никто бы не смог спеть «Поворот» так, как я его пою. Да и, вообще, любые песни, «Машины», исполняемые мной, никто так же не споет. И те вещи, которые поет Женька Маргулис – только ему подходят.

Ты, вроде бы поначалу считался лириком, но в «Машине» запел надсадным голосом самые жесткие темы?

Потому что я самый жесткий в группе. У меня, единственного в «Машине», голосовой диапазон позволяет петь подобные песни. Но если есть возможность не петь, я не пою. С удовольствием уступаю эту роль своим коллегам по команде. Играть постоянно на басу и петь, очень не простая работа. Если уделять на концерте повышенное внимание своему вокалу, надо упрощать басовую партию, а этого не хочется. Я люблю исполнительскую точность, люблю, когда в группе ритм-секция взаимодействует четко и минимумом средств достигает максимального давления.

Можешь вспомнить, когда предполагалось, что песню будешь исполнять ты, но потом она переходила к кому-то другому?

Есть обратный пример. Песню «Кого ты хотел удивить» в 79-м пел Женя Маргулис. Хитом она не стала. А вот когда спел ее я – получился всесоюзный шлягер. Были, впрочем, и случаи, о которых ты спрашиваешь. Например, песни «Танцуем на самом краю», «Музыка под снегом» поет Макар, хотя написаны они мной. Но Андрею они лучше подошли, а я пою там только верхний голос. Женька исполнял на нескольких наших альбомах мои песни, потому что я видел, у него это получится лучше. Особенно на концертах.

Андрей Макаревич

Мелодия «Поворота», которую принес Кутиков, была сначала ужасно медленная, сладкая, сентиментальная, без всяких барабанов. Розовые слюни. Мы совершенно не знали, что с ней делать. Пробовали ее крутить и так, и этак. Ничего не получалось. Кутиков тогда вообще сочинял сладкие, романтические, навороченные баллады. И вдруг, на какой-то репетиции (текста «Поворота» еще не было), мы как-то резко изменили подход к этой песне, подумали – может вот так еще попробовать. И случайно получилось. Работали только с мелодией. Хотели понять, что из нее выпиливается, и тогда станет ясно, про что будут слова. Многие мелодии мы отвергли, а в этой что-то чувствовалось, фишка какая-то. Жалко было выбрасывать. Это, ведь, самое простое. Я всегда стараюсь до последнего выжимать каждую идею.

Слова «Поворота» я написал буквально через пару дней, после того, как мы нашли новый мелодический ход. Отправился пешочком в Парк Культуры, заглянул в ресторан «Пльзень». Взял пива, креветок, стоял хороший, весенний теплый день. И я за один присест написал сразу два текста, чего ранее никогда со мной не случалось, «Поворот» и «Ах, что за луна», и, вообще, находился на большом подъеме. Массы чистых листочков мне не требовалось. Обычно тексты уже более-менее в готовом виде складываются у меня в голове. Потом я их записываю на бумаге и зачеркиваний и изменений делаю мало. Когда мы совместили музыку и текст «Поворота» стало понятно, что вот в таком виде тема катит. Хотя, Мелик-Пашаев, прослушав ее, возмутился: «Ну, это ужас какой-то, черт знает что, кошмар!». Такой вкус у него был. А через пару месяцев «Поворот» стала бешенным хитом. 18 месяцев продержался на 1-м месте в хит-параде «МК».

Валерий Ефремов

«Поворот», по-моему, изначально Саня собирался петь. Но на первых порах тема звучала так, что «Поворотом», который сейчас играется, там и не пахло. Это была очень медленная песня, которую внутри коллектива мы назвали «Сентиментальное чудовище». А потом я пришел на очередную нашу репетицию и ребята меня спросили: «Как тебе вот такой вариант „Поворота“?». Я послушал, сморщился, говорю: «Что это?». А это, как раз, и был вариант, который теперь всем известен. Не то, что он мне не понравился, но звучал неожиданно.

Евгений Маргулис

Про «Поворот» конкретно ничего не скажу. Я в тот момент отсутствовал в группе. И не знаю нюансов создания этого богатого произведения. Меня Бог миловал.

Борис Гребенщиков

Формально «Поворот» очень симпатичная тема, особенно по музыке. Кутиков красивые вещи пишет. Текст песни может вызвать легкое пожимание плечами, но поскольку она значительно популярнее всего творчества «Аквариума», то, что мне тут говорить…Это не моя эстетика, но народ такое любит, а «машинисты» любят, когда их любит народ. И они этого добились. Они – молодцы.

Вслед за знаковым «Поворотом» разгоняющаяся «Машина» запускает в народ не менее успешные хиты – «Синяя птица» и «Скачки». Рейтинг группы растет стремительно. «Машинисты» начинают осваиваться в ранге всесоюзных звезд и хэдлайнеров любых росконцертовских программ. Они «обеспечивают кассу» своей госконторе, за ними ломятся толпы фанаток, их размещают на гастролях в лучших гостиничных номерах. В «олимпийском», 80-м году, «МВ» присуждают первую премию на вошедшем в отечественную рок-летопись фестивале «Весенние ритмы» в Тбилиси, о группе впервые пишет большая всесоюзная газета – Артемий Троицкий в «Советской культуре» опубликовал материал о «Машине», который сегодня сочли бы откровенно рекламным, а тогда он смотрелся неким информационным прорывом.

Однако, все это не помогло «МВ» пробиться в тот момент с официальным сольным концертом на большие московские площадки. Показ «Маленького принца» в 80-м, в Театре Эстрады, казался почти реальным (у меня, к слову, был билет на тот концерт), но его отменили. Раздраженным и растерянным почитателям «Машины» работники зала объясняли, что все произошло по причине «болезни одного из участников группы» (это было вранье) и предлагали послушать вместо «МВ» ансамбль «Добры молодцы». Понятно, куда посылались такие предложения…

Доводилось слышать версию, что анонсированный в Эстраде сейшен «слетел» у «МВ» по прихоти одного высокопоставленного чиновника, раздраженного не только творчеством, но и национальным составом группы. Вроде бы, он-то и произнес тогда сермяжную тираду про «Машину с евреями», которую Подгородецкий значительно позже использовал для названия своих мемуаров.

Андрей Макаревич

Когда отменилось наше выступление в Театре Эстрады, я так расстроился, что не пошел даже взглянуть, что там происходит возле зала. Хотя нам кто-то рассказывал тогда, что зрители, пришедшие к Театру, пытались активно возмущаться по поводу нашей замены на другую группу.

Представляешь, мы все отрепетировали, пошили костюмы, сделали декорации для «Маленького принца». Практически накануне концерта, на той же сцене театра Эстрады, показали эту программу, одиноко сидевшему в партере товарищу из ЦК, с редкой фамилией Иванов. Он посмотрел, встал и молча ушел. А через два часа нам сообщили: «Он сказал – повременить». Интересоваться причинами такого решения было бессмысленно. Если директива шла из ЦК, все замирали и воспринимали ее, как приговор. Как нас тогда из Росконцерта-то не выперли, вот это потрясающе! Мы сохранили возможность ездить по стране, но в Москве «Машине» выступать было нельзя еще долгие годы. В Питере можно, а в Москве – нет.

Валерий Ефремов

Для гастролей по стране, где мы работали на стадионные аудитории, «Маленький принц», с моей точки зрения, не совсем подходил. Это лиричная программа, для камерных залов, для московской публики. Но именно в Москве нам ее сыграть и не позволили.

Андрей Макаревич

Всеми гастролями «Машины» занимался Росконцерт. Нас не о чем особо не спрашивали. Вызывали к начальству и сообщали: завтра вы едете в Волгоград, оттуда в Сочи, далее еще куда-то. Где мы будем жить, и все прочие бытовые вопросы с нами так же не обсуждали. И не о чем заранее не информировали. В городе, куда мы приезжали выступать, нас встречал местный администратор, опять-таки, представитель Росконцерта, и сопровождал до указанной ему руководством гостиницы.

Сотрудники Росконцерта все были очень разные, среди них попадались запоминающиеся люди. Например, Володя Халемский, конферансье, замечательный парень, который уже много лет живет в Израиле, и стал там неплохим театральным актером. Или директор программ Игорь Носов, царство ему Небесное. Симпатичный малый. Как-то в Свердловске мы давали 28 «битковых» концертов за две недели. Тогда такие продолжительные выступления в одном городе считались в порядке вещей. Причем концерты были сборные. «Машина» обеспечивала повышенный интерес к ним, выступая во втором отделении. А в первом мог быть кто угодно – от ансамблей народного танца до Жанны Рождественской за роялем, оркестра Кролла с молодой солисткой Ларисой Долиной, или Мазепы и Тепцова (два смешных мужичка с куклами). В общем, скрипка, пипка и утюг…

Так вот Носов, по каким-то причинам, не мог остаться до окончания наших свердловских гастролей и уехал в Москву дня на четыре раньше, оставив нам ключи от своего гостиничного люкса, номер 214, как сейчас помню. И в нем мы гуляли до утра, после каждого концерта с ансамблем танца «Сувенир». Это были очаровательные девки и ребята, с которыми мы крепко дружили, пили ночи напролет, со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Сувениры» к тому моменту уже ездили за границу, были крутые и смешные страшно. Количество происходивших с ними историй казалось неисчерпаемым. Мы все, естественно, перевлюблялись друг в друга, кто-то и переженился. При этом никакой конкуренции из-за дамского пола в «Машине» не существовало. Нам, по счастью, всегда нравились очень разные женщины. Скажем, вкусы мои и Кутикова никогда не пересекались…

После заключительного концерта в Свердловске мы с «Сувенирами» снова пили все ночь. В те времена мы уже перешли с дешевого портвейна на водку и коньяк. Пили, пили и, не ложась спать, отправились в аэропорт. Рейс у нас был очень ранний. Утром прилетели в Москву. Опытные «сувенирцы» знали, что все рестораны в столице открываются в полдень и только «Узбекистан» в 11. Туда мы и отправились всем скопом на автобусе, который поймали прямо в аэропорту. В «Узбекистане» мы продолжили гуляния до восьми вечера. После чего я, все-таки, на автомате уехал домой, а остальная компания пошла еще в ресторан ВТО. Вот так мы жили.

А как ты преодолевал утренние последствия таких загулов?

Я был очень крепок. Я и сейчас крепок. Похмельем никогда не страдаю. Но половина ребят и девчонок из «Сувенира» умерли уже, хотя были моложе нас. Они такую нагрузку на сердце испытывали. Мы-то, после ночных пьянок, могли поспать, а их в 9 утра уже выгоняли «на класс». Работали они с полной самоотдачей.

Атмосфера в гримерке у вас изменилась с переходом в профессионалы?

Так у нас только на этом этапе гримерки и появились. А раньше приезжали на сейшен и просто тусовались где-то за временным занавесом, вместе с бригадой хиппарей, которые считали за честь помочь нам затащить аппаратуру куда-нибудь на четвертый этаж общаги или ДК. Это же, правда, служило им и основанием для бесплатного прохода на концерт. Поэтому за аппарат наш хватался любой человек. Некоторые из этих добровольцев потом стали нашими первыми техниками. Тот же Наиль Короткин, работающий ныне звукорежиссером в одной из крупнейших российских компаний.

Вообще, знаешь, доступ к «Машине» никогда, к сожалению, не был особенно сложным, в сравнении с тем, как это обстоит на Западе. С изумлением обнаружил данный факт, когда оказался там, году в 88-м. К самой сраной, играющей в клубе группе, никто за кулисы просто так не пройдет. А у нас всегда было демократично. Всегда кто-то приводил в гримерку друзей, подруг…

Евгений Маргулис

«Раздела имущества» по дамской части у нас никогда не было. Все определялось степенью красноречия. Насколько каждый мог кого-то из девушек уговорить на более близкие отношения. Что-то получалось, что-то нет. Были какие-то девицы, которые уже сразу импонировали кому-то конкретному. И, слава Богу, что в «Машине» у всех вкусы разные.

Александр «Фагот» Бутузов

В декабре 79-го я с «Машиной», которая еще состояла при Театре Комедии, приехал на гастроли в Сочи. Именно там, зимой, я впервые услышал от Макара «Синюю птицу». А после Нового года, где-то за январь-февраль, произошел переход «МВ» из штата театра в штат Росконцерта. И я перешел туда вместе с группой, оставаясь «артистом разговорного жанра» со ставкой 9 руб. 50 коп. за концерт. Музыкантам платили по десять рублей. Всем нам, в общем, дали высшую ставку по той тарификации. И уже в марте 80-го мы поехали на тот самый фестиваль в Тбилиси, о котором сейчас постоянно вспоминают.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.