ГАЛУЗИНСКАЯ КОМИССИЯ

ГАЛУЗИНСКАЯ КОМИССИЯ

Ой як стали вражi ляхи

Та й радити раду,

Соколоньку Кармалюку

Готувати зраду…

«В этот новый период своей жизни, — пишет Ролле, — Кармалюк оказался в полном смысле разбойником. Разбой организовывается теперь широко, не ограничиваясь волостью, уездом, даже губернией. Отряды его рассеиваются по всему юго-западному краю. Даже переходят его.

Предводительствует всей этой толпой разбойников Кармалюк, для которого решетка тюрьмы и пуля — ничто; ссылка в Сибирь, при уверенности в скором возвращении, — приятная прогулка; тысячи палок, падающих на его спину, — укушение комара; кнут — едва чувствительная неприятность.

Кармалюк — олицетворение силы в глазах крестьян, олицетворение ловкости в отношении полиции.

Крестьяне верят в его сверхъестественное могущество. Если он нападает, то так ловко и неожиданно, что ему поддается даже значительная сила. Полиция получает постоянно заявления о разбоях, преследует разбойников почти по пятам. Но по малочисленности своей должна звать мужиков на помощь, а они уже большей частью стоят на стороне разбойников и помогают им скрываться.

Кармалюк среди белого дня переходит от хаты до хаты, бывает на храмовых праздниках, крестит детей у мирных хозяев. Переодетый или отставным солдатом, или чумаком, ходит по панским садам, спокойно присматриваясь к расположению места, чтобы полученными в течение дня сведениями воспользоваться при ночном нападении. Сельская стража действительно караулит по селам, но этим только оберегает его безопасность. Что это было так, достаточно сказать, что он скрывался в продолжение трех лет в тех местах, которые были почти на осадном положении».

К этому следует добавить, что написал это человек, который ставил своей целью, берясь за очерк жизни Кармалюка, очернить славного рыцаря. Но факты, сохранившиеся в судебных делах, — а многие из тех дел, которые читал Антоний Ролле, к сожалению, не дошли до нас, — в народных песнях и преданиях, как видно, вынуждали даже этого шляхетского публициста говорить правду о Кармалюке.

Гренадерского графа Аракчеева полка отставной подполковник Дембицкий 1 ноября 1833 года остановился на ночлег в корчме «Выгода», расположенной недалеко от села Галузинцы. Вез он деньги, казенные ордена, патенты на чины, грамоты на ордена и прочие ценные бумаги. Да несколько возов своего добра, благоприобретенного на взятки, которые он брал, используя служебное положение.

Галузинская корчма «Выгода» стояла между Баром и Шаргородом. Располагалась она на холме, возвышавшемся в лесу. Большие постройки, окруженные забором, дубовые ворота с запорами, удобные комнаты — все это привлекало проезжих. А главное: в этом месте ехавших из Бара в Шаргород заставала ночь. Добрался к этой корчме уже ночью и Дембицкий, а потому и остановился в ней. Арендаря корчмы не было: он уехал с женой на свадьбу к родственникам. Это показалось подполковнику подозрительным, но ехать ночью дальше тоже было опасно, и он приказал слугам сгружать все добро с возов в корчму.

Когда уже все спали, кто-то постучался в окно. Сторож Фроим, на попечение которого арендарь оставил корчму, не спешил открывать. Но стук повторился настойчивее. Фроим подошел к окну, спросил:

— Хто там?

— Фроим, це ты?

— Я. А шо, пану, треба?

— Вынесы горилкы! — Хозяина нема.

— Давай! Давай, колы просять! — уже не тоном просьбы, а тоном приказа сказал тот, кто стоял под окном.

Фроим открыл дверь. На пороге появилась группа вооруженных людей.

Подполковник Дембицкий имел при себе оружие, и завязался бой. «При обороне от разбойников, — пишет он в суд, — я в пяти местах пикою ранен. А взамен первому, на меня бросившемуся, я саблей дал удар через правое плечо, от которого предполагать должно, ежели на теле нет знака, то одежда верно изрублена. И сверх сего на пиках от сабельных ударов должны быть зарубины.

В лицо я ни одного признать не могу. А только приметить мог, что один, который хозяйничал, был росту большого, три, которые были противу меня, росту среднего. А прочих, бывших на дворе, я только и приметил, что через двери вещи получали.

Честь имею оному суду о сем донести. Прилагаю у сего ведомость ограбленным у меня деньгам, казенным орденам, которые принадлежат возврату в капитул, патентам на чины, грамотам на ордена и прочим бумагам и вещам. Всепокорнейше прошу, что по сему делу до сих пор открылось, уведомить меня через почту. Ежели бы нужным было мое присутствие, то сие не прежде моего выздоровления быть может. Сверх полученных при обороне ран, спасаясь бегством по лесам, оврагам и полям, как я, равно и моя жена, имеем так изранены подошвы, что с постели тронуться не можем».

Переполох после нападения на корчму «Выгода» поднялся невиданный. Начались небывалые облавы, в которых принимали участие тысячи человек. «Но поймать Кармалюка, — признает тот же Ролле, — казалось немыслимым. Поиски оставались без результатов. Беспрерывные патрули, внезапные обыски в домах лиц подозреваемых — все было напрасно! Неудачи властей, действовавших теперь с полной энергией, заставили думать, что Кармалюк ушел из тех мест или умер, что другие пользуются популярностью его имени, что таких самозванцев Кармалюков рассажено много по тюрьмам, а настоящего уже не существует.

Всем известно было, что Кармалюк силы неимоверной и что в своей жизни, прошедшей в опасностях за свою свободу, он научился необычайной предусмотрительности. Зная уже все способы поисков, он умел ловко избегать их и посмеивался над толпой людей, ищущих его там, где дотоле он не бывал.

Случалось, например, в лесу делают облаву. Направилась она с запада. Крику, шуму, угроз — пропасть! Вдруг прибегает крестьянин к начальнику, испуганный и бледный. Он утверждает, что совершенно в противоположной стороне, собирая ветки в лесу, встретил Кармалюка. Тогда часть людей спешит на указанное место. И действительно, находит или пику, или порядочную дубину и следы логовища, но разбойника — никогда.

Случалось даже, что во время поисков является откуда ни возьмись нищий старик, согбенный под бременем лет. С лирою через плечо. Он говорит ищущим, что полчаса тому встретил вооруженного человека, похожего на Кармалюка, что человек этот подал ему щедрую милостыню. И вот бросаются туда, откуда пришел нищий. И что же? Целый костюм Кармалюка попадал в руки погони, но его самого не было. А нищий, войдя в село, как сквозь землю провалился. Другие утверждают, что сам разбойник, переодевшись мужиком, принимал участие в облаве. Вот, должно быть, он смеялся тогда.

Во всяком случае, его больше беспокоили конные патрули, состоявшие из шляхты. Тогда ватажок пересиживал на дереве, как птица, по целым дням, томимый голодом, жаждой и бессонницей.

Товарищи Кармалюка, посаженные в тюрьму, не умели сказать, где скрывается их предводитель. Являлся он среди них неожиданно. Иногда соберутся в пуще для совета — как устроить нападение, с которой стороны начать штурм панского двора. Еще не успеют прийти к единогласному решению, как вдруг шелест, потом протяжный свист, и из-за кустов выходит Кармалюк».

По рапортам и донесениям заседателей видно, какая охота была за Кармалюком и его товарищами. «По учиненным розыскам и облавам, — пишет заседатель Жабронский, — поймано Михаила Смагуна — он же Борщук — и других, участвовавших в ограблении подполковника Дембицкого. В числе коих, при преследовании их в селе Комаровцах, был один с бакенбардами седыми, русявый, коего батьком звали — по-видимому Кармалюк, — бежал в сторону Майдана Нового лесами. Для отыскания коего с другими членами суда не устаю чинить розыски. А к удобнейшему отысканию предписываю экономиям иметь секретное наблюдение, не укрывается ли где в лесах, хуторах, подозрительных местах. Или не будет ли проезжать или проходить, на каков предмет учредить денные и ночные секретные караулы, чтобы не только укрываться, но и проехать не мог через здешний уезд. Под строгою ответственностью объявить самочестнейшим хозяевам, что за поймание его последует награждение, а за укрывательство не избегнуть строго по законам взыскания целым обществом».

Аресты приняли такой массовый характер — ведь за одно укрывательство карали все общество! — что в воздухе запахло грозой восстания. Это хорошо понимали все чиновники суда. «Принять неусыпные меры и полную полицейскую заботливость, — пишет в рапорте заседатель Кондратский, — осторожного обращения с низшим классом в охранении и отвращении всякого сомнения с какой-либо стороны. Не сталось бы подозрение по какому-нибудь предрассудку, которое здесь, по легкомыслию от низшего класса людей, почти ежеминутно водится».

Перечислив десятки людей, каких нужно арестовать по делу Кармалюка, Кондратский заключает: «Чтобы взять под непременный строгий арест на местах их жительства всех тех лиц, как в рапорте местным экономиям изъяснено. В предохранение всякой стычки не допускать к всеобщему разговору с народом».

А в народе все упорнее шли толки: до каких же пор мы будем смотреть, как полиция хватает и угоняет в тюрьмы всех, кто попадается под руку. Люди, узнав, что к селу едет исправник или заседатель, уходили в леса и не появлялись оттуда месяцами. Тот же заседатель Кондратский пишет в другом рапорте: «Череменецкие крестьяне, избегая ответа, шатаются по разным местам и соединяются с шайками преступников. А местное сельское управление им делает послабление и поноровку. Оно укрывает в селе тогда, когда об отыскании оных везде делаются публикации, чем обманывается правительство».

Местное сельское управление делало «поноровку» потому, что само боялось Кармалюка. От исправника да заседателя будут только выговоры за плохое смотрение, а Кармалюка тронешь — беды не оберешься, будешь сидеть под охраной солдат, как пан Янчевский. Или совсем придется удирать, спасаясь от расплаты. И сотские да управляющие предпочитали делать вид, что ничего не замечают.

Размах деятельности загонов Кармалюка все нарастал. В середине ноября 1833 года — вскоре после нападения на Дембицкого — губернатор вызвал к себе чиновника особых поручений Визерского и приказал:

— Составьте из судов Литинского и Летичевского комиссию, поезжайте в село Галузинцы и действуйте со всею решительностью. Ежели потребуются войска — отнеситесь о том незамедлительно прямо ко мне. И по ходу всех дел шлите рапорты. В средствах не стесняйтесь. Разрешаю все делать моим именем. На то вы получите бумаги, а местным властям будут разосланы указы. Хочу дать вам совет: не уповайте на облавы. Они, как вы видите, не дают должных результатов. Крестьяне, веря в сверхъестественную силу Кармалюка, не решаются задерживать его, если он и встречается им. Оттого он и уходит постоянно, как бы много народу ни преследовало его. Найдите, как это сделал пан Янчевский, какого-нибудь шляхтича, который мог бы заманить его в ловушку. Да и то возьмите в соображение: Кармалюк давно уже перешел к открытому бою. Ежели раньше он только оборонялся да порол помещиков, мстя за обиды, то ныне — стреляет в каждого, кто осмеливается подступить к нему, чтобы схватить. И если вам удастся его как-то взять, то я обещаю: на этот раз он не уйдет от виселицы! Так и объясните всем, кто вам будет оказывать содействие, дабы не опасались, что он еще раз вернется из Сибири и отомстит. Это поднимет их дух и решимость.

Комиссия во главе с Визерским прибыла в село Галузинцы. Просидела она там год, провела сотни облав, допросила тысячи людей, арестовала несколько человек из загона Кармалюка, но на его след не могла напасть. Поиски предателя тоже ни к чему не привели. Не только Визерский, но и паны один за другим назначали все больше вознаграждения тому, кто укажет, где скрывается Кармалюк, но охотников не находилось.

Осенью 1833 года Кармалюк, узнав, что жена умерла, решил навестить сыновей. Жена старшего сына Ивана, Мария, так впоследствии рассказывала об этом:

«Затем зашел в хату, спросил Остапа:

— Ты хочешь жениться?

— Хочу, — отвечал Остап и упал до ног.

Отец благословил, велел Ивану непременно свадьбу справить, при сем подтверждая:

— Справ весилля. Он бедный, не мае притулыска, хоть и був в служби.

Провели так всю ночь, а наутро Иван повел батька на петровскую корчму, называемую «Выдумка».

На заручинах опять подъехал верховой лошадью. В шляхетском тулупе и кашкете черного сукна. С пикою и пистолем. На другой день отца уже не было. Потом был на крещение. Господскими лошадьми. Иван и Остап поцеловали его в руки, а он сказал:

— Добре, диты, що з вамы батько побачывся, бо не знаю, чи бильш побачусь…

На себе имел всегда неодинаковое одеяние. Раз в солдатской шинели, другой — в кожухе, а третий — в шляхетской уже…»

Это посещение семьи не укрылось от глаз Визерского. Он арестовал и сыновей и невестку. А осенью следующего года Андрей Словинский, вернувшись из Литина, сказал:

— Батьку, Ивана закатувалы…

— Проклятые душегубы! Кричат всюду: Кармалюк убивает. А скилькы самы выносят из тюрем закатованных людей, того не бачат! Сидлай коней!

В сопровождении Андрея Словинского Кармалюк поскакал в Литин. Постоял возле могилы, сдерживая слезы, и умчался. Он дал клятву, что отомстит за смерть сына. А литинская полиция в рапорте суду сообщала: «Содержащийся под стражею по делу подполковника Дембицкого арестант Иван Кармалюк, о коем дело стоит в решении оного суда, сего месяца 17 августа волею божею умре…».

— Я разгоню эту галузинскую комиссию! — говорил Кармалюк с таким гневом, какого еще не замечал в нем Словинский. — Я сожгу все бумаги этого чиновника Визерского!

— Да и его надо так выпороть, чтобы и смотреть в сторону леса боялся! — вставил Андрей.

— Он свое получит!

«С 12-го на 13-е число сего августа 1835 года, ночью, неизвестные злоумышленники, напав в селе Красносилки на дом посессорши Поплинской, ограбили оную из имущества и денег на немалую сумму. По примечаниям Поплинской и служителей было их более шести человек. Три человека были по-шляхетски одеты: в сюртуках, поясами подвязаны, в сивых шляхетских шапках, с ружьями и ножами. А последние, которые окружали дом, были вооружены в пики.

Земский суд предписывает управляющим селений и местечек сию минуту, собрав до нескольконадцати верховых из благонадежных людей, отправиться с оными по корчмам трактовым, а в особенности в лесах стоящим. Как сии, так и дома лиц по поведению зазорных, равно все сумнительные и глухие места со всею тщательностью осмотреть. И буде кого из подозрительных людей отысканы будут, тотчас доставить в сей суд, на грунте в селе Красносилки учрежденный.

Настоящее оповещение по прочете и расписке, не удерживая, отправлять тотчас по тракту, ниже сего изложенному, с верховыми нарочными, дабы можно было видеть действие каждого из управляющих селений».

Магдалина Поплинская, придя в себя, помчалась к губернатору. В кабинет губернатора ее ввели под руки, чуть живую. Забыв даже поздороваться, пани Поплинская произнесла, трагически воздевая руки к небу:

— Спасите меня!..

И, повиснув на руках у чиновников, зарыдала. Переполох поднялся в канцелярии такой, точно явился сам Кармалюк, и все готовились к отражению нападения.

— Ваше превосходительство, — начала пани Поплинская, когда ее привели в чувство, — я не в силах изобразить вам все те ужасы, которыми была окружена. Одному только явному покровительству провидения обязана я спасением дней своих. Но разбойники сделали меня нищей. У меня нет ни гроша…

Только наличными деньгами и вещами они забрали у меня девятнадцать тысяч рублей.

— Успокойтесь, пани Магдалина, мы найдем средство поймать его. И непременно казним! Довольно того, что он уже двадцать три года держит в страхе весь край!

— Ваше превосходительство, как же вы предадите его смерти, когда в России казнь отменена? — простонала пани Поплинская: об этом ей говорил предводитель дворянства, когда она спрашивала его, почему они до сих пор не повесили Кармалюка.

— А я вам, пани Магдалина, напомню, что ответил государь графу Палену, когда тот посетовал, что у нас смертная казнь отменена. «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз, — начертал государь собственной рукой на рапорте графа. — Слава богу, смертной казни у нас не было и не мне ее вводить». А не всякий, как известно, выдерживает и четыре тысячи шпицрутенов.

Успокаивая и утешая пани Магдалину, губернатор не преминул, однако, порекомендовать ей в будущем проявлять больше сдержанности в обращении с крестьянами.

— Хлопов надо наказывать. Этого никто не отрицает. Но доводить до эксцессов — этого я вам очень и очень не советовал бы. Кармалюк настолько успел огайдамачить наш край, что неразумными мерами легко довести дело до повторения той резни, во главе которой стояли Железняк и Гонта. Вы вот сами говорите, что, выскочив в окно, колотили в двери крестьянских хат, выбивали стекла в их окнах, однако хлопы не спешили вам на помощь.

— А все потому, что они сами ходят на разбои с Кармалюком! — гневно воскликнула пани Магдалина, забыв, что она все время притворялась еле живой. — Я это давно заметила, а потому и порола всех подряд! И буду пороть, пока они не откроют, где мое имущество и деньги!

— А я бы все-таки советовал вам, пани Магдалина, пока воздержаться от этих всеобщих экзекуций, — стоял на своем губернатор. — От наказания сообщники Кармалюка не уйдут. Но поспешность в этом деле только повредит к открытию его.

После разгрома имения пани Поплинской Кармалюк, видя, что вся шляхта губернии села на коней и рыщет по лесам и селам в поисках его, ушел под Винницу, на медведовские хутора. «Между тем целые вереницы его товарищей потянулись на каторгу в Сибирь после наказания кнутом и наложения клейма. Процедура публичной казни над ними продолжалась несколько месяцев».

Но как только шляхта и полиция немного поубавили пыл, решив, что Кармалюк навсегда ушел из этих мест, а возможно, и погиб где-то, он опять вернулся в окрестности Деражни и начал готовить новые нападения на панские поместья. Верным помощником его в это время был Андрей Словинский — молодой и очень смелый парень. Несколько раз он вместе с Кармалюком вырывался из облав, оружием прокладывая себе дорогу. Когда на хуторе Зелинского их окружила шляхта, то в завязавшейся перестрелке Кармалюк ранил шляхтича Бирского. Тот, в свою очередь, тоже успел выстрелить в Кармалюка, но Словинский ударил его под руку и заряд угодил в стоявшего рядом с Устимом Якима, который вскоре и скончался. Все думали, что убит Кармалюк, но пуля его на этот раз еще миновала.

Власти усиленно искали предателя. Анна Зелинская, на хуторе у которой произошел бой Кармалюка со шляхтой, была арестована. Узнав, что исправник ищет, кто бы мог выдать Кармалюка, она вместе с некоей Марией Рекруткой выразила желание это сделать.

— Як що вы пустыте нас, ваше благородие, — говорила Анна исправнику, — то мы поможемо вам пийматы Кармалюка.

— А не удерете?

— Ваше благородие, клянемся вам…

— Ну, глядите же у меня, — пригрозил исправник. — Я все равно вас поймаю, и тогда уже каторги вам не миновать!

Доложили губернатору, и тот немедленно написал Летичевскому суду: «Я соглашаюсь на отдачу на поручительство подсудимых Анны Зелинской и Марии Рекрутки, изъявивших желание подать известные способы к поимке преступника Кармалюка. Предлагаю суду освободить их из-под стражи, но в таком только случае, если поручительство по них будет совершенно благонадежно».

А на обороте этой бумаги губернатор писал чиновнику особых поручений Непорожнему: «Обратите на упомянутых подсудимых, по освобождению их, строгое, но неприметное наблюдение, дабы мера сия возымела надлежащий успех».

Непорожний принялся за поиски поручителей. Зелинская назвала пана Стецкого, но тот не согласился, сказав, что это заявление ее считает сомнительным. Зелинская, дескать, прикосновенна к злодействам Кармалюка и, он уверен, что, выйдя из тюрьмы, она немедленно скроется.

Началась длительная секретная переписка. Как жаждали все, начиная от заседателей и кончая губернаторами, поймать Кармалюка, говорит такой документ, посланный под грифом «секретно».

«Господину подольскому гражданскому губернатору.

Управление киевского военного, подольского и волынского генерал-губернатора.

В дополнение представления вашего превосходительства от 14-го сего июля, прошу вас уведомить меня об успехе распоряжений ваших насчет поимки преступника Кармалюка посредством содержащихся в Летичеве под арестом Анны Зелинской и Марии Рекрутки.

Генерал от кавалерии генерал-адъютант гр. Левашов».

Но Непорожний после долгого изучения этого дела сообщил губернатору, что Зелинская и Рекрутка — женщины ненадежные. «По мнению уездного суда, они должны подлежать наказанию кнутом и ссылке в каторжную работу». Губернатор согласился. Зелинской не удалось с помощью этой хитрости вырваться из тюрьмы и избежать каторги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.