Глава вторая ПЕРВАЯ КНИГА

Глава вторая ПЕРВАЯ КНИГА

Бог дал нам разум, чтобы мы исследовали то, что уже есть, а не для того, чтобы мы гадали и боялись, что нас ждет в будущем.

Рей Брэдбери

1

Летом 1938 года в Лос-Анджелес из Уокигана переехала бабушка Рея.

Она сняла квартиру в том же доме, где жили Леонард Сполдинг и его семья.

Вместе с бабушкой жила теперь в том же доме тетя Нева, а еще вернулся из армии старший брат.

Жить было по-прежнему трудно.

Однажды бывший одноклассник предложил Рею за 80 долларов место постоянного продавца лос-анджелесской газеты «Herald Express». Несомненно, это был подарок судьбы. Рей сумел уговорить отца и брата — они выделили ему нужную сумму. И теперь пять дней в неделю — с четырех часов дня до полседьмого вечера — он проводил на оживленном углу улиц Олимпик и Нортон.

Множество людей проходили мимо юного продавца.

Одни буквально выхватывали газету из рук, другие останавливались, чтобы неторопливо и подробно обсудить события, со всех сторон обрушивавшиеся на людей.

Гитлер назначил себя Верховным главнокомандующим, — означает ли это победу нацистской партии над военными?..

В пустынях Саудовской Аравии найдена нефть, — означает ли это резкие изменения в устоявшейся жизни арабских племен?..

В Австрии проведен плебисцит, — означает ли это, что Австрия становится частью Третьего рейха?..

В Мюнхене подписано соглашение между Великобританией, Францией, Германией и Италией, — означает ли это мир для Европы?..

Японцы захватили Гуанчжоу…

Германия оккупировала Судеты…

Польша захватила Тешинскую область Чехословакии…

Венгры вошли в южные районы Словакии и Карпатской Украины…

Немецкие химики Герхард Шрадер, Отто Амброс и другие открыли новый отравляющий газ зарин…

Что это всё может означать для Европы?

Никто не обратил внимания на проскользнувшее в печати сообщение о том, что немецкий ученый Конрад Цузе создал первую в мире вычислительную машину. Говорили в основном о Гитлере — ключевой фигуре того времени. В США он был признан человеком 1938 года — «За распространение демократии по всему миру». (Кстати, в следующем году Гитлер был номинирован на Нобелевскую премию мира и, кто знает, может, и получил бы эту премию, если бы воздержался от нападения на Польшу.)

Рею нравилось находиться среди людей.

Иногда газету покупали настоящие знаменитости.

У киноактеров Джона Бэрримора (1882-1942) и Бестера Юртона (1895-1966) Рей даже взял автографы; он вообще старался не пропустить никого из тех, кто хоть чем-то выделялся из толпы.

Он не просто зарабатывал деньги, он учился.

«Когда тебе семнадцать, — вспоминал он впоследствии, — ты думаешь, что умеешь все на свете. Но когда мне было семнадцать, я не умел ровно ничего. Я не умел писать стихи, даже короткого рассказа не мог написать. В старших классах школы, где я учился, ученики писали короткие сочинения, но я и там не блистал и окончил школу полным неумехой и твердо знал только одно: хочу быть писателем. Потому и устроился продавцом газет.

Друзья спрашивали: “Что ты тут делаешь?”

Я каждому отвечал: “Становлюсь писателем”.

“Как можно стать писателем, торгуя газетами?”

“А вот так!” — отвечал я и каждое утро, проснувшись, писал новый рассказ.

А после работы бежал не домой, а в свою любимую Центральную библиотеку.

Можно считать, я тогда жил в этой библиотеке. Меня окружали лучшие в мире друзья — книги. Редьярд Киплинг любил меня. Чарлз Диккенс любил меня. Герберт Уэллс любил меня. Жюль Верн любил меня. Эти любовники изменили всю мою жизнь. Они смотрели на меня в упор, они изучали меня. Ты входил в библиотеку и сразу попадал в удивительную атмосферу их присутствия, вдыхал ее, плавал в ней. Ты сам становился писателем, плавая посреди книжных полок. Сквозь тебя проходили вибрации. Они оставались в тебе навсегда. Я не думал тогда о том, как мало я умею. Я был так поглощен любовью к книгам, что просто некогда было думать о каких-то моих собственных несовершенствах. Ведь в чем сила любви? Любовь заставляет тебя звучать даже после того, как музыка закончилась. Вот почему нужно постоянно находиться в состоянии влюбленности во что-нибудь…»24

2

Десять долларов чистого дохода в неделю!

Это было уже что-то, и в январе 1939 года Рей все-таки поступил в колледж.

К этому времени отец еще раз сменил квартиру. Жить рядом с матерью, постоянно дававшей советы по делу и без дела, Леонарду Сполдингу не хотелось, и волею случая колледж, в который поступил Рей, оказался рядом с домом. К сожалению, скоро выяснилось, что сидеть часами за партой Рей попросту не мог. Он был слишком деятелен для этого, неусидчив, непривычен к дисциплине. Если что-то привлекало его в учебе, то всего лишь гипотетическая возможность чаще знакомиться с девушками.

В итоге от посещения колледжа Рей отказался.

Отец принял это спокойно: «Жить тебе».

Сбросив с себя обузу — посещать занятия, Рей с новой страстью, даже несколько демонстративно занялся самообразованием. В Центральной библиотеке Лос-Анджелеса он проводил теперь многие часы. Читал, перечитывал, изучал иллюстрации, рылся в словарях, в старых журналах, даже в таких, как «Современная электрика» («Modern Electrics»). В «электрике» Рея интересовали, конечно, не схемы первых радиоприемников и радиопередатчиков, а фантастическая повесть некоего Хьюго Гернсбека (1884-1967) — «Ральф 124С 41+». Она печаталась в журнале с августа 1911-го по март 1912 года. Этот Хьюго Гернсбек, инженер из Люксембурга, ставший американцем, немало удивил подписчиков попыткой описать невероятный мир 2660 года.

Да и герой у Хьюго Гернсбека оказался непростой.

Даже имя его — Ральф 124С 41+ — несло некий скрытый смысл.

По замыслу автора имя это должно было читаться как «one-to-fore-see for-all», то есть «тот, кто предвидит всё» или «предвидит для всех». А знак + якобы подчеркивал принадлежность Ральфа к десяти самым выдающимся умам планеты! Кроме многочисленных интеллектуальных подвигов гениальный ученый и изобретатель Ральф 124С 41+ отличился тем, что героически спас девушку с соответствующим именем — Элис 212В 423. Судя по отсутствию знака +, она-то в десятку самых светлых умов Земли не входила, вот ее и похитил самый настоящий марсианин. В беспорядочной перестрелке девушка трагически погибала, но Ральф 124С 41+, заморозив тело любимой, в специальной камере доставил ее на родную планету, а там уже научились возвращать к жизни, казалось бы, самые неперспективные трупы…

Понятно, что в процессе чтения пораженные подписчики узнавали много волнующего о вероятных и вполне возможных, на взгляд Хьюго Гернсбека, открытиях будущего, — между прочим, о прототипе современного радара.

К сожалению, в 1913 году журнал «Modern Electrics» вынужден был закрыться.

Зато в другом основанном им журнале — «Электрический экспериментатор» («Electrical Experimenter») — неистовый швейцарец впервые ввел в литературный обиход придуманный им термин science fiction (научная фантастика), надолго определивший развитие нового направления.

В 1920 году Хьюго Гернсбек переименовал «Electrical Experimenter» в журнал «Наука и изобретения» («Science and Invention»). А в марте 1926 года приступил к изданию еще одного своего журнала — «Удивительные истории» («Amazing Stories»), первого в мире ежемесячника, посвященного исключительно научной фантастике и разрабатываемым ею научным и философским идеям.

Развлекать и просвещать — лозунг даже для того времени не новый.

Этим занимался Жюль Верн, этим занимались многие талантливые литераторы.

«Самые лучшие фантасты, — как бы между делом замечал создатель романа «Ральф 124С 41+», — сообщают нам сложные знания так искусно, что мы даже не замечаем, что чему-то научились». Конечно, Хьюго Гернсбек имел в виду прежде всего таких писателей, как Жюль Верн, Герберт Уэллс, Артур Конан Дойл, Эдгар Аллан По, Остин Холл («Человек, который спас Землю»), Джордж Ингленд («Нечто Извне»), Пейтон Уэртенбейкер («Человек из атома»).

Журнал «Удивительные истории» очень быстро набрал не менее удивительный тираж — более ста тысяч экземпляров в месяц. Принцип отбора рукописей был сформулирован основателем предельно просто: «Семьдесят пять процентов науки и двадцать пять — литературы».

Неплохо звучит, но такое соотношение науки и литературы позволяло заниматься сочинением «научной фантастики» всем, кто только хотел этого. Бизнес есть бизнес: сочини ходкую историю и ты — автор популярного журнала. Правда, следует помнить, что «Удивительные истории» открыли также действительно крупных и интересных писателей. Со страниц этого журнала шагнули в литературный мир Роберт Шекли (1928-2005), Айзек Азимов, Фрэнк Герберт (1920-1986), Абрахам Меррит (1884-1943), Роберт Хайнлайн, Говард Фаст (1914-2003), Чарлз Шеффилд (1935-2002), Джек Уильямсон (1908-2006), Говард Лавкрафт (1890-1937), Эдмонд Гамильтон, Ли Брэкетт (1915-1978) и многие-многие другие.

3

В океане фантастики Рей чувствовал себя как рыба в воде.

Ну да, такой-то процент науки, такой-то — литературы. Почему бы и нет?

Идеи инженера, издателя и писателя Хьюго Гернсбека сломали прежние представления о том, что следует считать научной фантастикой. Вторжение науки в чисто мистические и сказочные прежде направления кардинально изменили жанр. Ну да, там масса ремесленных поделок, но Рей читал не только «Удивительные истории». В 1930-е годы он открыл для себя массу новых, прежде неизвестных ему писателей и среди них Томаса Вулфа (1900-1938). Романы Вулфа — «О времени и о реке» («Of Time and the River) и «Взгляни на дом свой, Ангел» («Look Homeward Angel») буквально потрясли Рея — даже своим объемом. В конце концов, три страницы бледного текста может написать любой человек, считающий себя писателем, даже откровенный лентяй, а вот каждый день писать по десятку, а то и по два-три десятка качественных страниц…

«Изрыгай из себя мир!»

«Поражай всех своей мощью!»

Рей Брэдбери часто возвращался к романам Томаса Вулфа.

Он до слез, до настоящих, заметьте, слез жалел, что знаменитому писателю не удалось закончить роман «Домой возврата нет», — ведь некоторые критики склонны были считать этот роман лучшим у Вулфа. И вот тут следует отметить одну важную черту Рея Брэдбери: то, что он не мог реализовать в ранние годы, он непременно реализовывал в будущем. Пусть даже в воображении. Скажем, специально возвращался в прошлое, чтобы наказать школьного обидчика («Идеальное убийство») или, напротив, уходил в далекое будущее, чтобы подарить рано умершему писателю два дополнительных месяца жизни («О скитаниях вечных и о Земле»)…

В далеком будущем некий Генри Уильям Филд, человек со вкусом, не очень, может быть, талантливый, зато богатый, созывает на встречу друзей и коллег — юристов, ученых, литераторов.

— Нам не хватает пылающих мозгов! — говорит он. — Мы выдыхаемся, нам не хватает темперамента! Смотрите! — говорит он возбужденно. — Вот перед вами лежат старинные книги. Их написал исполин, родившийся в Эшвиле, штат Северная Каролина, еще в 1900 году. Конечно, сам он давным-давно обратился в прах, а был когда-то как ураган. 15 сентября 1938 года этот исполин по имени Томас Вулф скончался в Балтиморе в больнице Джона Хопкинса от древней страшной болезни — пневмонии.

— Неужели вы созвали нас только для того, чтобы рассказать про какого-то мертвеца, пусть и исполина? — недоумевают гости.

— Нет, я созвал вас для того, — отвечает Генри Уильям Филд, — чтобы вы, наконец, поняли, что нашему времени, нашему обществу нужен писатель, способный вдохнуть в его жизнь невероятные идеи. И теперь, изучив книги этого мертвеца, как вы тут говорите, я понял, кто именно нам нужен. Томас Вулф, вот кто! Человек, самой природой созданный для того, чтобы писать о великом — о Времени и Пространстве, о галактиках и космических войнах, о пылающих метеорах и остывающих солнцах. Томас Вулф любил и умел описывать величественное и грозное. Он был создан для работы с материалом поистине грандиозным, а на Земле такого материала не хватало…

— Но боюсь, мы несколько опоздали…

— Вовсе нет, — отрезал Генри Уильям Филд. — Мы — создатели будущего. Я не позволю жалкой действительности обокрасть нас. Я хочу, чтобы этот исполин поработал на наше время. Вот вы, профессор, — указал он на одного из гостей, — ставите опыты с путешествиями во времени. Надеюсь, уже в этом месяце вы достроите свою машину. Вот вам чек, сумму проставите сами…

И Томаса Вулфа вырывают из бедной больничной койки и переносят в будущее.

Чтобы убедить писателя из XX века писать о новой реальности, многие современные фантасты начали бы занудно знакомить гостя с изобретениями и свершениями будущего человечества — со всякими невероятными машинами, с не менее невероятными зданиями, с чистой, здоровой, комфортной жизнью; однако не слишком известный, но богатый человек из будущего Генри Уильям Филд оказался догадливее. Он знал, как проще всего убедить выходца из прошлого.

Он показал Тому Вулфу кладбище!

С экрана прибора, похожего на телевизор, потянуло на удивленного гостя жарким запахом летней земли, разогретого гранита, свежестью журчащего по соседству ручья. В ветвях огромного дерева посвистывала какая-то невидимая пичуга. Среди древних могильных камней бесшумно раскачивались алые и желтые цветы. И там была мрачная гранитная глыба. И на ней пораженный Вулф разглядел свое имя, высеченное на гранитной глыбе слова: «Томас Вулф». И — даты рождения и смерти.

— Я перенес тебя в будущее, Томас, — взволнованно объяснил Филд. — У тебя появилась возможность написать свою главную книгу! В свое время я прочел все твои романы, Томас, а потом увидел надгробный камень, под которым ты лежишь уже триста лет. Триста лет эту гранитную глыбу точат дожди и ветер. Я подумал — какого великого таланта не стало! И подумал, что ты невероятно нужен нам здесь, в будущем. Мы нуждаемся в твоем великом таланте. Я не пожалел денег, и вот ты получил отсрочку, короткую, к сожалению, очень короткую. Если повезет, мы сумеем держать каналы Времени открытыми для тебя примерно два месяца. Но не больше. За этот срок ты должен написать книгу, Томас, ту главную книгу, о которой ты мечтал. Пусть она будет о нашем времени. Да, сынок, — тут же поправил себя Филд, — ты напишешь книгу не для своих современников, они все давно умерли и обратились в прах, этого не изменить, ты напишешь ее для нас, живущих. И ты оставишь ее нам — ради себя самого. И она должна быть во всех отношениях выше и прекраснее всех твоих прежних книг. Ведь ты напишешь такую книгу, Томас?

И пораженный Вулф соглашается.

Но спрашивает:

— А когда я кончу работу?..

— А когда ты кончишь свою работу, — жестко обрывает Филд все надежды писателя, — мы снова отправим тебя в 1938 год. Мы не в силах изменить течение времени. Мы взяли тебя из твоей больницы на пять минут, только на пять минут, мало ли куда ты мог выйти на эти пять минут из своей палаты, правда? И мы вынуждены вернуть тебя на больничную койку через эти — для прошлого — пять минут. А с нами ты пробудешь два месяца. Таким образом, мы ничего в мире не нарушим и тем, что ты сейчас с нами, ты никому и ничему не повредишь. Но вот если ты откажешься вернуться в прошлое, Томас…25

4

В марте 1939 года умерла бабушка.

Рей горько плакал, но на похороны не пошел.

«Я хочу запомнить бабушку такой, какой она была».

В том же году, продолжая продавать газеты, он решил попробовать себя в издательском деле. Почему бы, в самом деле, не издавать собственный журнал? Вот и отличное название — «Фантазии Будущего» («Futuria Fantasia»).

Форри Аккерману идея понравилась, он вложил в дело 90 долларов!

А приятель — художник Ганс Бук бесплатно нарисовал цветную обложку для журнала.

Всего-то в этом журнальчике и было 12 страниц, но Рей уместил на них и предисловие, и тексты друзей, и свою поэму «Мысль и космос» («Thought and Space»), и даже небольшой рассказ (под псевдонимом — Рон Рейнальдс).

Впервые Рей почувствовал себя человеком, по-настоящему причастным к писательству. И когда в июле 1939 года в Нью-Йорке был объявлен первый Всемирный конвент научной фантастики, он решил непременно там побывать. Ведь в Нью-Йорке соберутся не только многочисленные фаны, любители фантастики со всей страны, там выступят известные писатели, артисты, редакторы, литературные агенты. Не те, кто просто любит пить и горланить, болтать обо всем и ни о чем, о, нет, там соберутся те, кто пишет книги!

Собрать нужную сумму на поездку помог все тот же Форри Аккерман.

На прекрасных условиях (возвращать в неделю по одному доллару) он одолжил другу целых 60 долларов, и счастливый отправился в гудзонский Вавилон. С собой он взял несколько словарей и просматривал их в дороге. «Я любил вставлять в свою речь разные красивые и умные словечки, значения которых сам часто не понимал», — посмеивался он впоследствии.

В Нью-Йорке Рея встретил Чарли Хонниг, редактор.

К удовольствию Рея, чрезвычайно взволнованного предвкушением замечательных встреч и событий, Хонниг поселил его в знаменитом Sloane House YMCA — самом крупном жилом здании страны.

В этот же день выяснилось, что на конвент прибыли почти две тысячи человек и все они обладали не слабым воображением. Например, Форри Аккерман и его девушка появились в зале в блистающих костюмах, какие носили герои фантастического фильма «Облик грядущего», недавно снятого по сценарию Герберта Уэллса. Другие явились на встречу в костюмах марсиан, космических путешественников, доисторических тварей, вампиров и других монстров, какими они их себе представляли.

Поистине золотой век.

Научная фантастика расцветала.

На конвенте Рей познакомился с хорошим парнем Джулиусом Шварцем (Julius Schwartz) — своим будущим литературным агентом. Просмотрев рассказы Рея, Джулиус Шварц его обнадежил: поработай и пришли мне эту свою рукопись через пару месяцев. А редактору журнала «Странные истории» («Weird Tales») Рей показал рисунки своего приятеля-художника Ганса Бука, и рисунки тоже понравились.

Рей был в восторге от конвента.

Он познакомился там с артистом Фрэнком Р. Полом.

Он поговорил там с Айзеком Азимовым и был представлен Джону Кэмпбеллу-младшему, истинному создателю этого золотого века. Он активно общался с Джеком Дэрроу и Милтоном А. Ротманом, которых Айзек Азимов назвал в журнале «Asimov on Science Fiction»26 самыми пылкими гостями конвента. И хотя американская пресса практически не уделила никакого внимания собравшимся в Нью-Йорке писателям-фантастам, все они были счастливы.

Они увидели друг друга!

Они могли прикинуть, кто чего стоит!

Замечательный праздник завершился веселым банкетом в ресторане, на который, впрочем, попасть смогли немногие — всего 28 человек из 185 приглашенных. Конечно, у Рея на банкет денег тоже не было, но разве это могло испортить настроение? Будущее для него будто резко приблизилось. Не смущали даже срочные выпуски новостей, полные тревоги. Какая, к черту, война? Это же где-то там — в Европе.

Никто не верил, что США вмешаются в европейскую свару.

5

На одном из собраний лиги Рей познакомился с Робертом Хайнлайном.

Человек сдержанный, Хайнлайн умел добиваться цели. В свое время он окончил Военно-морскую академию США (Аннаполис). Ходили анекдотические рассказы о том, что сенатор Джеймс Рид (для поступления в Военно-морскую академию требовалась личная рекомендация какого-либо сенатора) получил в течение одного месяца более ста писем с просьбами о назначении: пятьдесят — от желающих попасть на морскую службу кандидатов, а все остальные от некоего Роберта Хайнлайна!

Служил будущий писатель на авианосце «Лексингтон», на боевых кораблях «Юта» и «Ропер», но в 1934 году вынужден был уволиться — из-за открывшегося туберкулеза. На «гражданке» владел серебряной шахтой, изучал математику, архитектуру, работал маклером, занимался фотографией; в ноябре 1938 года даже баллотировался в Калифорнийскую ассамблею от Республиканской партии, но выборы проиграл. Однажды, отчаявшись, он чуть ли не в один присест написал научно-фантастический рассказ «Линия жизни» и отправил его Джону Кэмпбеллу-младшему в журнал «Удивительная научная фантастика» («Astounding Science Fiction»).

И за этот рассказ Хайнлайн получил 70 долларов!

С этого дня он, по его собственным словам, уже ничем другим на жизнь не зарабатывал.

Разумеется, Рей начал забрасывать нового знакомого своими рукописями.

Хайнлайн хвалил Рея редко и весьма сдержанно. Чаще с присущей ему военной прямотой он указывал на те или иные несообразности в тексте или на слишком уж явное, бьющее в глаза подражание Эдгару По.

Впрочем, Рея в то время интересовала не только фантастика.

В газете он прочел о театральной труппе «Уилширские игроки» («Wilshire Players»), которой руководила актриса Лорин Дей. Конечно, он мгновенно загорелся, ведь в театре можно быстро заработать популярность. А Рею очень хотелось популярности, он мечтал о том, чтобы его узнавали на улицах.

В тот же день он написал Лорин Дэй.

Воображение Рея, как всегда, обгоняло реальность. Я талантлив, твердил он себе. Я создан для сцены. Все больше вдохновляясь, он всем рассказывал о том, что скоро начнет выступать в составе «Уилширских игроков». Однако Лорин Дэй при встрече не нашла в нервном юноше ничего особенного. Рей разрыдался. Он честно признался актрисе в том, что всем своим близким и друзьям уже рассказал о том, что принят в труппу «Уилширские игроки». Пораженная страстью Рея актриса сказала: играй! Но перед Реем сразу встала другая проблема: а чему теперь отдавать свое время? Ведь занятия в труппе у Лорин Дэй и собрания Лиги фантастики совпадали: и те и другие проходили по четвергам.

Рей выбрал театр.

Но игра его не нравилась актрисе.

Некоторым утешением послужил для Брэдбери выход второго номера его журнала «Futuria Fantasia». Обложку (бесплатно) снова нарисовал Ганс Бук, а сам Рей напечатал во втором номере стихотворение (под псевдонимом Дуг Роджерс), статью о Генри Каттнере (под псевдонимом Джей Амори) и восторженные заметки о нью-йоркском конвенте.

Журнал понравился Роберту Хайнлайну.

Для Рея это было важно, ведь Хайнлайн к тому времени не только приобрел известность (цикл «Истории будущего»), он еще основал собственный салон. В доме Хайнлайна собирались Генри Каттнер, Эдмонд Гамильтон, Ли Брэкетт, Кэтрин Мур, нередко появлялся Л. Рон Хаббард — всегда уверенный, деловой.

Рея, как самого молодого, сажали в сторонке.

«Вот ваша кола, мистер Брэдбери, алкоголь вам пить еще рано».

Рея это ничуть не обижало. Дело не в алкоголе и не в коле. Он жадно прислушивался к каждому слову. Он смотрел на Роберта Хайнлайна если не как на божество, то уж точно как на своего крестного отца: ведь осенью 1940 года Хайнлайн помог Рею опубликовать его рассказ в каком-то журнале. Через много лет, в августе 1976 года, Рей напишет Хайнлайну:

«Дорогой Боб,

Ваше влияние на нас всех, с нашей встречи в 1939-м, трудно переоценить.

Могу только сказать, что я помню, и с большой теплотой Вашу доброту, которую Вы проявляли ко мне, когда мне было 19-20-21. Молодой человек, каким я был, грелся в лучах Вашего света и будет оставаться благодарным за помощь, которую Вы оказывали мне, когда я был так беден и так нуждался в помощи!

Не забывающий об этом

Ваш Рей Брэдбери».

6

Рассчитывал Рей и на помощь Генри Каттнера.

Но с Каттнером были свои сложности. Он в принципе не терпел никакого подражательства. Рея Брэдбери с его бросающейся в глаза слезливостью он считал больше фаном (фанатом), чем писателем. Когда Рей принес ему очередной рассказ, написанный в тяжелом цветастом стиле а-ля Эдгар По, Каттнер заявил без всякого смеха: «Еще раз такое напишешь, убью!»

Сердиться на Каттнера было невозможно.

Он был щедр, отзывчив, остроумен, общителен.

С 1937 года он писал в соавторстве с Кэтрин Мур, и они уже напечатали знаменитый рассказ «В поисках Звездного Камня», в котором герои пели «Песню Слепого Барда», ставшую гимном американских любителей фантастики.

Пройдя сквозь тьму навстречу смерти,

Мы в битвах грозных полегли,

Но видели мы в миг последний

Холмы зеленые Земли…

Писали они в соавторстве еще и потому, что Каттнеру платили больше.

Знаменитая серия рассказов о семье неких мутантов («Мы — Хогбены, других таких нет!») писалась буквально на глазах Рея Брэдбери, по крайней мере рассказ «Военные игры» он читал в рукописи. Вот текст, от которого трудно оторваться. Генри Каттнер не обращает внимания на уточнение деталей, плевать ему на «научность». Он не собирается толковать о том, чего не знает. Он рассказывает, стилизуя не просто речь, — стилизуя сами события.

«Я раньше как думал (рассказ «Военные игры»), армейская жизнь — это маршируй себе с винтовкой в руках да форму носи. В общем, сначала-то я обрадовался, что выберусь с холмов нашего Кентукки, потому как решил, что смогу поглядеть на мир, а то, может, и чего поинтереснее со мной приключится.

С тех пор как пристукнули последнего из Флетчеров, у нас в Пайни наступила скука жуткая, да и дядюшка Элмер все ныл, что вот зачем, мол, он прикончил Джареда Флетчера, ведь тот был последним из клана, и не с кем теперь будет драться. После этого дядюшка по-серьезному пристрастился к кукурузной браге, и нам приходилось гнать самогонку сверхурочно, чтобы выпивка у него не кончалась.

Однакось учитель из Пайни всегда мне твердил: любую трепотню следует зачинать с самого начала. Так я, пожалуй, и поступлю. Только не знаю я, где это самое начало. Наверное, оно пришлось на тот день, когда я получил письмо с надписью Хьюи Хогбен”. Это папуля так прочел, а он страсть как в грамоте разбирается.

— Ага, — говорит, — вот буква “X”, все правильно. Это, наверное, тебе, Сонк.

Меня так кличут — Сонк, потому как я типа коренастый, да ростом не вышел. Мамуля говорит, что я просто еще не вырос, хотя мне уже почти двадцать два стукнуло, а росту во мне едва больше шести футов. Я раньше так из-за этого переживал, что тайком бегал колоть дрова — все силенок себе прибавлял. Так вот, папуля отнес мое письмо учителю, чтобы тот его прочитал, а потом примчался назад, что-то выкрикивая на ходу, как помешанный.

— Война! — орал он. — Война началась! Давай, Элмер, тащи свою железяку!

Дядюшка Элмер сидел в углу, потягивая кукурузную брагу и заодно пробуя приучить к ней малыша.

— Какая война? Кончилась она уже давно, — пробормотал он, слегка кося глазом, будто чокнутый. — Эти чертовы янки оказались нам не по зубам. Я слышал, и генерал Ли погиб…

— Как это нет войны, есть война! — упрямо орал папуля. — Учитель говорит, Сонку в армию идти надобно.

— Хочешь сказать, мы от них снова отколоться вздумали? — изумился дядюшка Элмер, разглядывая кувшин с брагой. — А что я говорил?! Этим проклятым янки нас в свой союз не затащить.

— Ну, про это я ничего не знаю, — пожал плечами папуля».

Гражданская война и 1940-е годы… Девятнадцатый век и век двадцатый…

Генри Каттнер не раз указывал Рею, где именно следует искать живых героев. Он был уверен, что всё, что нужно, писатель носит в себе самом, в своей памяти, в своем сознании — буквально с первого дня рождения.

Рей это понимал.

Каттнеровские мутанты его восхищали.

Никаких слез, жалости, красивости — всей этой надоевшей дребедени.

Штат Кентукки, кукурузный штат, тут и придумывать нечего. Сонк Хогбен не помнил своего точного возраста, он сбился со счета еще при лорде-протекторе Оливере Кромвеле. Он умеет летать, становиться невидимым, создавать сложнейшие технические устройства — просто так, без всяких технических ухищрений. Зачем ломать голову над какими-то там изобретениями и открытиями, если тебе все дает природа? А малыш Крошка Сэм весит семь пудов, умеет видеть будущее и генерирует ультразвук, правда, из-за этого приходится держать его в специальной цистерне. А папуля — алкоголик-невидимка, родился еще до Юлия Цезаря, а мамуля, добропорядочная здравомыслящая домохозяйка, отгоняет от себя всяких приставал направленным пучком инфразвуковых волн. Что касается дедули, истинного мозга семьи, то он жил в Атлантиде еще до мирового потопа, а дядя Лес и дядя Лем гордятся каждый своим собственным чудесным уродством — у Леса два сердца, причем одно золотое, а у Лема три ноги и умение гипнотизировать даже енотов.

Такая вот семейка.

Поэтому и приходится умника прохвессора Томаса Гэлбрейта, все время лезущего к Хогбенам со своими дурацкими учеными расспросами, держать на окне в пустой бутылке, потому что дурак-прохвессор все время грозится исследовать необычную семейку «по полной науке».

Прекрасное начало! Казалось бы, и дальше зарабатывай фантастикой!

Но Генри Каттнер фантастики боялся. Он считал, что ему не хватает знаний.

В погоне за гонораром Генри Каттнер, как Л. Рон Хаббард, как и сотни других pulp-литераторов, брался буквально за всё: писал детективы, мистические и «ужасные» рассказы, укрываясь под многочисленными псевдонимами, часть которых до сих пор остается нераскрытой. Каттнера знали, но его известность перед войной была еще известностью бульварного литератора. Когда один из рассказов Генри Каттнера появился в респектабельном журнале «Марвеловские научные истории» («Marvel Science Stories»), «умные» читатели заявили редакции протест.

В июле 1940 года Генри Каттнер и Кэтрин Мур поженились.

Когда во время войны Каттнера отправили в медицинский корпус в Форт Монмут (из-за сердечной недостаточности он был признан негодным к строевой), Кэтрин без раздумий последовала за мужем.

Это был во всех смыслах достойный и крепкий брак.

Генри Каттнер был человеком добрым и обязательным — он читал все, что ему приносил юный Брэдбери. Даже когда Каттнер перебрался в Нью-Йорк, цепкий, как клещ, вечно спешащий, нервничавший Рей продолжал присылать ему свои рукописи. Каттнер открыто называл Рея «упертым фаном», но рукописи читал. И постоянно знакомил с теми, кто, по его мнению, мог выбить из парня «эту литературную дурь», — например, с Джоном Кольером (1901-1980) — черным юмористом, писавшим для телевидения и с превеликим удовольствием издевавшимся над молодыми неопытными писателями. Впрочем, и над самим собой он тоже издевался. «Удивляюсь, как это такой третьеразрядный писатель, как я, мог так долго выдавать себя за второразрядного?»

Именно Каттнер вывел Рея на правильную дорогу.

Это он посоветовал ему прочесть книгу Шервуда Андерсона «Уайнсбург, Огайо».

«Бродишь, бывало, по фруктовому саду, когда земля от заморозков уже затвердела, — с изумлением читал Брэдбери прежде неизвестного ему писателя. — Яблоки с деревьев давно собраны. Их уложили в бочки и отправили в большие города. Там их будут есть в квартирах, где много книг, журналов, мебели и людей. На деревьях осталось лишь несколько уродливых яблочек, которыми пренебрегли сборщики. Эти яблочки напоминают шишковатые суставы пальцев доктора Рифи. Но откусишь кусочек, и оказывается — они превосходны. В небольшой округлости на бочке яблока сосредоточена вся его сладость. Перебегаешь по мерзлой земле от дерева к дереву, собирая мелкие, корявые яблочки и наполняя ими карманы…»27

И просто, и ясно.

Это же родной Уокиган!

Там, в Уокигане, тоже все было так.

«А потом наступает день, когда ты слышишь, как всюду вокруг деревьев одно за другим падают яблоки. Сначала одно, потом где-то невдалеке другое, а потом сразу три, потом четыре, девять, двадцать, и, наконец, яблоки начинают сыпаться как дождь, мягко стучат по влажной, темнеющей траве, точно конские копыта, и ты — последнее яблоко на яблоне, и ты ждешь, чтобы ветер медленно раскачал тебя и оторвал от опоры в небе, и падаешь все вниз, вниз…»28

Похоже, нет никакой разницы между брэдбериевским зеленым Гринтауном (Уокиганом), штат Иллинойс, и андерсоновским зеленым Клайдом (Уайнсбургом), штат Огайо. И прежде неизвестный Рею писатель Шервуд Андерсон тоже, оказывается, не получил никакого образования — бросил школу, чтобы содержать семью после смерти отца. Правда, отслужив на Кубе, осел в Чикаго (опять же — рядом, рядом!) и стал писать эссе и рассказы.

Книга «Уайнсбург, Огайо» высветила все, о чем раньше Рей только догадывался.

Оказывается, литературным героям совсем не обязательно играть мускулами. Провинциальный быт может впечатлять читателей ничуть не меньше, чем ужасные космические авантюры.

Вот смуглая стеснительная девушка пришла на прием к доктору Рифи, потому что ее испугала беременность. Не страшные сказочные монстры с чердака, а беременность!

Вот сынок уайнсбургского ювелира нагло разглагольствует в пивном баре о целомудрии и морали. Совсем туповатый сынок, а заслушаешься!

А вот Джордж Уиллард, репортер газеты «Уайнсбургский орел», совершает вечернюю прогулку по шоссе, чтобы зайти к старому чудаку Уингу Бидабому. Ничем этот Джордж не примечателен, кроме своих рук, но… целую книгу можно было написать о руках Уинга Бидлбома. «Такая книга, при этом проникнутая сердечностью, подметила бы много неожиданно прекрасных свойств души в убогих людях. Справиться с подобной задачей мог бы только поэт. В Уайнсбурге руки Уинга Бидлбома привлекли к себе внимание благодаря своей подвижности. Ими Уинг Бидлбом собирал в день по сто сорок кварт земляники. Руки стали его отличительной чертой, принесли ему славу. Кроме того, они придавали загадочной, причудливой личности Уинга ореол еще большей загадочности и причудливости. Постепенно Уайнсбург стал гордиться руками Уинга Бидлбома точно так же, как гордился новым каменным домом банкира Уайта или Тони Типом, гнедым жеребцом Уэсли Мойера, победителем на осенних скачках (дистанция в две и пятнадцать сотых мили) в Кливленде…»29

Все эти детали переворачивали душу Рея.

Он никогда не забывал места своего детства.

Бесконечные перечисления Шервуда Андерсона, такие простые, такие ясные и убедительные, были полны странных загадок. Волнующих, волшебных загадок, хотя что в них, собственно, волшебного? Но что-то подсказывало Рею, что о подвижных руках Уинга Бидлбома или о сыне уайнсбургского ювелира писать, наверное, даже труднее, чем о звездных десантах или о выдуманных сказочных странах.

Вот молодой учитель Адольф Майерс засиживается с мальчиками на школьном крыльце. Мальчики посмеиваются, что-то сами рассказывают. Рука учителя ласково тянется то к одному, то к другому, он гладит их спутанные волосы, нежно касается их спин. Разве этого недостаточно, чтобы линчевать мечтателя?

Вот Элизабет Уиллард — мать Джорджа Уилларда, женщина высокого роста, худая, со следами оспы на лице; она равнодушно бродит по запущенным комнатам, поглядывая на выцветшие обои, на истрепанные ковры. Да, она всего лишь поглядывает на выцветшие обои и истрепанные ковры, но целая жизнь угадывается за ее взглядами.

Вот Уил Хендерсон, владелец и редактор «Уайнсбургского орла», приходит в салун Тома Уилли и просто заказывает смесь тернового джина с содовой.

Вот Уолш Уильямс, телеграфист (талия необъятная, шея тонкая, ноги слабые), рекламирует чудесное телеграфистское мастерство.

Вот Белла Карпентер (смуглая кожа, серые глаза, толстые губы) вслух жалеет только об одном: вот, не родилась она мужчиной, а то бы отдубасила сейчас любого.

А вот Том Фостер…

Ну и так далее, и все такое прочее.

Книга Шервуда Андерсона была как озарение.

Ведь если люди полетят когда-нибудь на Марс или на Венеру, понял Рей, если люди займутся со временем другими самыми необыкновенными вещами, то ведь это будут всё те же Хендерсоны, Карпентеры, Уильямсы, Уилларды, Майерсы, Фостеры и Уинги Бидлбомы — других на планете Земля попросту нет!

7

Конечно, Рей изучал и статьи Л. Рона Хаббарда.

Он пытался понять: как все-таки нужно писать? Как этому научиться? Где черпать необычные идеи? Почему один писатель каким-то образом выходит на блистательные сюжеты о необыкновенной семейке Хогбенов, а другой с таким же успехом просто пишет о родном штате?

«Итак, вы хотите быть профессионалом.

Или, если вы уже профессионал, вы хотите зарабатывать больше денег.

Я часто слышу, — рассуждал Л. Рон Хаббард, — как джентльмены пера говорят о своей писательской деятельности как о некоей весьма “ненадежной” профессии. То есть они опираются на предположение, что только боги случая отвечают за все, что может произойти с вашим доходом, вашим рабочим днем или удовольствием от работы.

Но критерий всегда один: вы — либо писатель, либо нет. Вы либо зарабатываете хорошие деньги, либо не зарабатываете.

Уверяю вас, что система коммерции, строившаяся веками, не прекратит свою деятельность только потому, что вам вдруг покажется, что доход ваш зависит только и исключительно от вашего воображения. И еще уверяю вас, что избитая фраза “эффективность экономики” применима к писательскому делу так же, как и к доставке свинины.

Вы — фабрика.

Фабрика рукописей.

И если вы возражаете против примененного мною слова “фабрика”, то позвольте уверить вас, что это вовсе не клеймо, а просто удобное название, которое подразумевает не какого-то там несчастного бумагомараку, а подразумевает любого честно работающего писателя.

Да, мы все — фабрики, с шумными станками, с клубами едкого дыма из железных труб, с лязганьем тяжелых машин, уханьем паровых молотов. Мы производим рукописи, мы продаем свою достаточно долговечную продукцию, значит, мы заслуживаем уважения в нашем бизнесе. Наши имена — это то же самое, что бренды “Стандарт ойл” на канистре с бензином, “Форд” на автомобиле или “Браунинг” на пулемете. И так же, как все другие фабрики, мы можем закрываться, открываться, снижать и повышать уровень производства, изменять нашу продукцию. Мы можем работать на полную катушку, а можем в одночасье разориться. Мы можем бездельничать, а можем активно зарабатывать деньги. Вся разница только в том, что наше оборудование, наши инструменты — это наши мозг и пальцы. И значит, нам совершенно необходимо изучить, досконально изучить нас самих и нашу продукцию — так же как любому другому производителю необходимо знать своих рабочих и свое оборудование.

К сожалению, писатели часто беспечно плывут по течению.

Это очень жаль, потому что экономическая теория, принимаемая людьми в небольших дозах, не столь уж сложна. Везде и всюду она имеет дело с ценой, со стоимостью, с предложением, спросом и трудом. Если вы собираетесь открыть мыловаренный завод, то, конечно, будете осмотрительны. Мыловаренный завод — это источник вашего будущего дохода, значит, вам придется принять на работу профессиональных экономистов. А вот если вы собираетесь писать повесть или рассказ, то десять против одного, что вы просто сядете за письменный стол, а все остальное пустите на самотек.

И это — напрасно!

Это совершенно напрасно!

Ваша писательская фабрика намного важнее мыловаренного завода, и если вы вдруг по глупости своей потеряете главное свое оборудование — мозг, руки, здоровье, то ничем другим не сможете его заменить, тогда как всякие новые вальцы, баки и котлы можно приобрести на промышленном рынке.

Открывая мыловаренный завод, вы первым делом научились бы искусству изготовления мыла. То же самое и в нашем писательском ремесле — вы сначала должны научиться писать. Вас интересует зарабатывание денег этим вашим ремеслом, так ведь? Нет смысла заявлять, что вы пишете только ради искусства. Рабочий, которому больше всего в жизни нравится делаемая им работа, все равно старается продать свои услуги или товары по самой лучшей цене. Это подтвердит вам любой экономист. Так что вам должен быть интересен исключительно чистый доход. А “чистый доход” — это приток удовлетворения от экономических благ, выраженный определенными суммами. Все равно, пишете ли вы статьи о вязании, детские сказки, остроумные рассказы или смешные заметки, вы обязаны использовать указанную систему.

Ну а затем вы рассылаете рукописи по издательствам.

Если количество написанного было значительным, а ассортимент — достаточно широким, наверное, вы продадите три или четыре работы. Таким образом, область того, что дальше следует писать, у вас сузится; скажем, останутся только два вида рынков, с которыми можно работать. Но, конечно, вы не забыли жанры, которые первоначально вас вдохновляли, и время от времени пишете нечто отвлеченное и тоже рассылаете это, возможно, даже продаете, продолжая, независимо от этого, больше писать в жанрах, приносящих вам определенный доход.

Возьмем мою ситуацию для примера.

Я начал писать pulp-рассказы так хорошо, как только умел, — сразу для всех журналов, которые появлялись в то время на прилавках. Я издал около полумиллиона слов, делая продажи вначале благодаря большому количеству написанного.

Но после того, как был продан примерно десяток рассказов, я заметил, что здесь что-то не так: я упорно работал, а деньги не так уж спешили в мой карман.

У меня инженерное образование. Я предпочитаю четкие, надежные уравнения любым догадкам и предположениям, поэтому я взял список (который и у вас должен быть): все написанные мною истории, жанр, количество слов, что куда было послано, проданы мои истории или нет.

Мой список оказался разнообразным. В него входили рассказы о военной и гражданской авиации, вестерны, любовные истории, фантастика, детективы и приключения. При поверхностном рассмотрении список говорил о том, что приключенческий жанр, кажется, был моим лучшим выбором, но когда вы долгое время имеете дело с уравнениями, вы никогда не будете доверять им, пока не увидите конечного результата.

Я взял истории двух наиболее привлекательных для меня жанров, посчитал общее количество написанных слов и отметил количество слов проданных.

Вот пример:

Детективы.......... 120 000 слов написано,

.......... 30 000 слов продано,

......... итог — 25 процентов.

Приключения......... 200 000 слов написано,

.......... 36 000 слов продано,

.......... итог — 18 процентов.

Если верить приведенной таблице, приключения были моим как бы резервным вариантом. Но если внимательно проанализировать 18 процентов против 25 процентов, то можно понять, что я проделал огромную часть работы бесплатно. То есть я получал 0,18 цента за одно слово приключенческого жанра и 0,25 цента — за детективный жанр.

Замечательная разница!

Отсюда разумное решение: писать детективы!

Из того же списка ясно следовало, что я не продал ни одного ковбойского рассказа, хотя (поскольку сам приехал с Запада) прекрасно знаю этот предмет.

С той поры я больше не пишу ковбойские рассказы.

А еще я понял, что рассказы о военной и гражданской авиации настолько на рынке мало ценятся, что их не стоило писать дальше. Правда, мне до сих пор это кажется странным, поскольку у меня есть лицензия пилота…»30

8

В 1941 году Рей Брэдбери написал несколько рассказов в соавторстве с писателем Генри Хассе (Henry Hasse). Они подружились на собраниях все той же Лиги фантастики. Технология совместной работы была проста: Рей набрасывал черновик, а более опытный Хассе правил.

Для начала взяли рассказ «Маятник», опубликованный еще во втором выпуске журнала «Futuria Fantasia». Рей расширил старый текст, а Хассе навел необходимую правку. Рукопись тотчас отослали Джулиусу Шварцу — литературному агенту, с которым Рей познакомился на нью-йоркском конвенте; в итоге рассказ довольно скоро попал в pulp-журнал «Супернаучные истории» («Super Science Stories»).

Казалось, дело начинает идти на лад.

Но жизнь всегда сложнее наших расчетов.

Мир кипел. Мир не давал возможности отвлечься от его проблем.

В январе французская эскадра разгромила тайский флот в морском сражении на траверзе острова Ко-Чанг в Сиамском заливе; тогда же Франклин Делано Рузвельт в третий раз стал президентом США. Месяцем позже бомбардировщики люфтваффе за три ночных налета полностью уничтожили Центр города Суонси в Уэльсе, там погибли более двухсот мирных жителей, многие получили ранения. Мир менялся. В марте Болгария присоединилась к Берлинскому пакту, а конгресс США принял закон о ленд-лизе — помощи союзникам. Мир кипел, он уже не мог успокоиться. К Берлинскому пакту присоединилась Югославия, но буквально через несколько дней в стране произошел государственный переворот, и на этот раз Югославия подписала договор о дружбе и ненападении с СССР…

Казалось, раскачивается фантастический маятник.

В рассказе Брэдбери и Хассе путешественники во времени действительно однажды находят странный прозрачный маятник, в котором заключены человеческий скелет и загадочная тетрадь с записями.

«Меня зовут Джон Лэйвиль, — говорится в записях. — Все знают меня как “Пленника Времени”. Туристы со всего мира приходят посмотреть на меня. Ученые изучают мой беспрерывно раскачивающийся маятник, но не могут остановить его и подарить мне свободу…»

Да, пущенный в ход маятник остановить трудно.

6 апреля 1941 года Германия начала боевые действия против Югославии и Греции.

Через четыре дня уже воюющая Югославия объявила войну хортистской Венгрии.

В мае, как бы подтверждая известный тезис о том, что история всегда была полна загадок и такой навсегда и останется, Рудольф Гесс, первый заместитель Гитлера по нацистской партии, тайно перелетел на истребителе в Шотландию; обстоятельства «миссии Гесса» до сих пор полностью не выяснены.

В мае в Датском проливе германский линкор «Бисмарк» потопил британский линейный крейсер «Худ». Из 1417 матросов и офицеров с «Худа» спаслись только трое. Буквально через несколько дней «Бисмарк» был потоплен англичанами в Атлантике — в 300 милях от берегов Франции. После этого Германия перешла к подводной войне, ее субмарины терроризировали все трансокеанские и морские линии.

А 22 июня произошло событие поистине историческое: без какого-либо объявления войны германские войска пересекли границу СССР.

Маятник истории ускорил свой неуклонный ход.

25 июня Финляндия объявила войну СССР.

Вслед за ней объявили войну СССР Венгрия и Албания.

Европу покрыло дымом пожарищ, а маятник раскачивался и раскачивался.

Продавая газеты, Рей прекрасно видел, что далеко не каждый его покупатель убежден в том, что Соединенным Штатам удастся отсидеться за океаном. Вот-вот должно было случиться нечто страшное.

И это страшное случилось.

7 декабря японская авиация разгромила морскую базу США — Пёрл-Харбор, расположенную на острове Оаху (Гавайи).

Америка, так долго и старательно уклонявшаяся от войны, вынуждена была ответить ударом на удар.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.