Глава третья ВЕСЬ МИР В КАРТИНКАХ
Глава третья ВЕСЬ МИР В КАРТИНКАХ
Мы можем сколько угодно соприкасаться с Марсом — настоящего общения никогда не будет. В конце концов это доведет нас до бешенства, и знаете, что мы сделаем с Марсом? Мы его распотрошим, снимем с него шкуру и перекроим по своему вкусу.
Рей Брэдбери
1
В начале 1949 года Дон Конгдон предложил рукопись рассказов Рея Брэдбери известному издательству «Farrar Straus». К сожалению, рукопись вернули. О большинстве рассказов редактор отозвался достаточно пренебрежительно.
«Стиль, как и его отсутствие, с головой выдают автора».
Джулиус Шварц, нью-йоркский друг Рея, тоже делал все возможное, чтобы заинтересовать издателей, но имя самого Шварца напрямую ассоциировалось всё с теми же pulp-журналами, так что помочь писателю выбиться в респектабельные литературные круги он при всем своем желании не мог. Да, конечно, романы и рассказы американских писателей изначально, можно сказать, исторически ориентированы на массового читателя — грамотного, но не очень разборчивого, однако Рей Брэдбери стремился к большему. Он хотел быть равным среди равных. Олдос Хаксли, Джон Стейнбек, Уильям Фолкнер, эти — да! — но даже признанный Роберт Хайнлайн уже не казался ему недостижимой вершиной.
Искать счастья надо было в издательствах Нью-Йорка.
И тут неожиданно помог Норман Корвин, знаменитый американский диктор.
Это ему, Норману Корвину, в свое время было поручено зачитать по радио долгожданное сообщение о победе союзников над фашистской Германией, а затем такое же сообщение — о капитуляции Японии. Сам Норман Корвин жил в Нью-Йорке, но одно из отделений его офиса располагалось в Лос-Анджелесе. Узнав адрес, Рей отправил на имя Корвина экземпляр книги «Темный карнавал», приложив к посылке записку: «Если эта книга понравится Вам хотя бы вполовину того, как мне нравятся Ваши работы, я ставлю Вам выпивку».
Книга Корвину понравилась.
«Это не Вы ставите мне выпивку, это я приглашаю Вас на обед».
Новые люди всегда вдохновляли Рея. С новым человеком не повторишься, с ним можно вести себя раскованно. На обеде Рей сумел развеселить Корвина, как раз прибывшего в Лос-Анджелес, веселыми историями, связанными с Иллинойсом и с Голливудом. Увлекшись, даже рассказал о своих планах, в частности о давно задуманном рассказе, героиня которого — настоящая марсианка по имени Илла — много лет томится странным предчувствием, что однажды, может, завтра или послезавтра, совсем скоро, на ее древнюю, высыхающую планету явятся какие-то совсем другие разумные существа. В общем, такие же, как она сама, но при этом — совсем другие.
Позже Норман Корвин утверждал, что книжный текст «Иллы», прочитанный им впоследствии, ничем (даже в деталях) не отличался от версии, рассказанной ему автором в ресторане.
Он запомнил древнее неподвижное марсианское море и оцепенелые от жары винные деревья во дворе. Запомнил некоего мистера К, читавшего толстую металлическую книгу; при этом он перебирал пальцами выпуклые иероглифы, точно струны арфы. Запомнил, как пела книга под пальцами мистера К, вызывая в памяти те времена, «…когда море алым туманом застилало берега, и древние шли на битву, вооруженные роями металлических шершней и электрических пауков…»
Корвин хорошо всё это запомнил.
И оцепенелые от жары винные деревья.
И электрических пауков, и неподвижное древнее море.
И то, что у настоящей марсианки Иллы кожа была смуглая, а глаза цвета червонного золота. И то, что в ее странных снах опускался с небес непохожий на марсиан высокий мужчина, — очень высокий, не меньше шести футов росту, ну, прямо нелепость, какой он был большой, таких великанов на Марсе никогда не видывали! И были у него черные волосы! Кто поверит? И белая кожа. Еще нелепее! И он опускался с небес в круглой металлической машине, которая сверкала на солнце, как подброшенная в воздух монета.
Черные волосы, голубые глаза, металлическая машина!
Чудеса в рассказе Брэдбери следовали одно за другим. На прохладном песке, например, ожидали Иллу огненные птицы. Плескался белый балдахин, привязанный к огненным птицам зелеными лентами.
«Илла легла под белый балдахин, и по приказу ее мужа пылающие птицы взметнулись к темному небу. Мелькали внизу древние мертвые города и такие же древние каналы…»
«Вот и пишите про своих марсиан!» — воскликнул Корвин.
2
О загадочном Марсе в начале XX века говорили и писали много.
Конечно, Рей с детства знал знаменитую книгу Персиваля Ловелла (1855-1916) — «Марс и жизнь на нем».
Бизнесмен, востоковед, дипломат, математик — Персиваль Ловелл прежде всего прославился сенсационными астрономическими работами. Почетный член Американской академии искусств и наук, Британского общества востоковедов, Французского астрономического общества, а также астрономических обществ США, Бельгии, Германии и Мексики, Ловелл был удостоен медали Жансена (Франция, 1904) и не менее престижной золотой медали Астрономического общества Мексики (1908) — обе за исследования планеты Марс.
«Рассмотренные наблюдения, — уверенно писал Ловелл, — приводят нас не только к тому заключению, что Марс в настоящий момент населен, но и к дальнейшему выводу, что эти обитатели стоят на таком уровне, что с ними пора познакомиться. Удастся ли нам вступить с марсианами в тесное знакомство, пока что остается вопросом, для решения которого наука в настоящее время не располагает данными. Впрочем, сейчас важнее сам факт, что марсиане существуют, — особенно интересный потому, что марсиане, наверное, стоят впереди нас на пути эволюции. Конечно, существование таких марсиан лишает нас исключительного, самодовлеющего положения в Солнечной системе; но ведь в свое время то же самое по отношению к земному шару система Коперника проделала с системой Птолемея, и ничего, мир выдержал…»40
Прекрасно знал Брэдбери и сенсационные работы Джованни Вирджинио Скиапарелли (1835-1910) — итальянского астронома (кстати, в 1859-1860 годах он работал в России в Пулковской обсерватории), впервые увидевшего в телескоп во время великого противостояния Земли и Марса в начале сентября 1877 года некие странные линии на поверхности красной планеты. Темные пятна на Марсе Скиапарелли по традиции назвал морями и заливами, а вот соединяющие их тонкие прямые линии — каналами. Конечно, Скиапарелли понимал, что Марс, скорее всего, сухая планета, но некоторые энтузиасты восприняли употребленный им термин canali всерьез, решив, что речь идет именно об искусственных сооружениях.
А кто мог заниматься ирригацией Марса?
Ну конечно же некие разумные существа, бережно собирающие воду, образующуюся при таянии полярных шапок Марса…
«Однако жизнь на красной планете, — писал Персиваль Ловелл в своей знаменитой книге, — наводит нас на размышления и более грустного характера: видимо, она, эта жизнь, скоро, по крайней мере с космической точки зрения, отойдет в вечность. Нашим поздним потомкам уже не придется истолковывать ее тайны. Она исчезнет без всякой надежды на возможность ее воссоздания в будущем. Процессы, приведшие планету к теперешнему состоянию, будут развиваться и впредь — до рокового конца, пока не погаснет последняя искра жизни на Марсе. Высыхание планеты будет продолжаться, пока, наконец, поверхность ее перестанет питать, поддерживать жизнь. Когда потухнет последняя искра, планета превратится в мертвый шар, летящий в пространстве, и ее эволюция будет завершена…»
Воззрения Персиваля Ловелла, Джованни Скиапарелли и некоторых их коллег-астрономов немало повлияли на писателей XX века, прежде всего на Герберта Уэллса («Война миров») и на Эдгара Райса Берроуза (марсианский цикл). Доводы Ловелла и Скиапарелли выглядели столь убедительными, что в 1900 году некая мадам К. Гузман во Франции даже учредила премию в 100 тысяч франков за быстрейшее налаживание двусторонней связи с внеземной цивилизацией…
Вопрос нашего одиночества (или не одиночества) во Вселенной всегда оставался (и до сих пор остается) весьма притягательным для человечества. Любой ответ на него кардинально изменит всю суть философии.
Русский советский астроном Г. А. Тихов (1875-1960) — член-корреспондент Академии наук СССР, всю свою жизнь искал подтверждение существования жизни на Марсе, и не только на нем.
«Есть все основания предполагать, — писал Г. А. Тихов, — что микроорганизмы существуют не только на Марсе, но и на планетах-гигантах».41
Конечно, в последнем случае речь шла не о разумных существах, возводящих города и прокладывающих каналы в мертвых пустынях, а «всего лишь» о микроорганизмах, которые, несомненно, могут являться гораздо более распространенными во Вселенной, чем мы считаем. Г. А. Тихов даже поставил множество лабораторных опытов по определению отражательной способности земных растений, произрастающих в различных климатических условиях, и по их результатам пришел к уверенному выводу, что Марс вполне может быть покрыт растениями, сумевшими приспособиться к жесткому сухому и холодному климату.42
Ну а там недалеко и до разумной жизни.
3
«Но кто живет в этих мирах, если они обитаемы? — не без тревоги спрашивал в своем романе Герберт Уэллс. — Мы или они Владыки Мира? Разве все предназначено только для человека?»
Вопрос был поставлен, и фантасты дружно взялись за создание многочисленных «марсианских» произведений. Каждый год в свет выходили десятки книг. В романе Герберта Уэллса человечество спасла всего лишь случайность: марсиан убили неизвестные им земные бактерии.
Но дело, собственно говоря, не в этом.
«Наш взгляд на будущность человечества, — писал Уэллс, — несомненно, сильно изменился. Теперь мы знаем, что нельзя считать нашу планету вполне безопасным убежищем для человека; невозможно предвидеть всех незримых врагов или друзей, которые могут явиться к нам из бездны пространства. Но все-таки, быть может, вторжение марсиан не останется без пользы для людей; оно отняло у нас безмятежную веру в будущее, которая так легко ведет к упадку, оно подарило нашей науке громадные знания, оно способствовало пропаганде идеи единой организации человечества. Быть может, там, из бездны пространства, марсиане следили за участью своих пионеров, приняли к сведению урок и при переселении на Венеру поступили более осторожно. Как бы то ни было, еще в течение многих лет, наверное, будут продолжаться внимательные наблюдения за Марсом, а огненные небесные стрелы — падающие метеоры — долго еще будут пугать людей…»43
4
Не меньше (а может, и больше) запомнились читателям приключения американского офицера Джона Картера, описанные Эдгаром Райсом Берроузом.
Спасаясь от злобных индейцев в горах Дикого Запада, офицер Джон Картер неведомым образом оказался на далекой планете Марс, заселенной разнообразными гуманоидами, впрочем, не столь уж гуманными.
Так называемая «Барсумская серия» Эдгара Берроуза включает в себя целую россыпь романов:
«Принцесса Марса» («А Princess of Mars»), 1912;
«Боги Марса» («The Gods of Mars»), 1912;
«Владыка Марса («The Warlord of Mars»), 1913;
«Тувия, дева Марса» («Thuvia, Maid of Mars»), 1920;
«Марсианские шахматы» («The Chessman of Mars»), 1922;
«Великий ум Марса» («The Master Mind of Mars»), 1928;
«Великий воин Марса» («А Fighting Man of Mars»), 1931;
«Мечи Марса» («Swords of Mars»), 1936;
«Искусственные люди Марса» («Synthetic Men of Mars»), 1940;
«Невидимые люди Марса» («Invisible Men of Mars»), 1941;
«Желтые люди Марса» («Yellow Men of Mars», 1941…
Так что в первой половине XX века планета Марс активно «осваивалась» учеными и писателями. И надо полагать, внимание Рея Брэдбери к таинственной красной планете было привлечено не столько научными трудами Ловелла и Скиапарелли, сколько фантастическими романами Герберта Уэллса и Эдгара Берроуза.
В отличие от Брэдбери Эдгар Берроуз окончил не только школу, но и Мичиганскую военную академию. Правда, жаловался он, его везде почему-то учили греческому языку и латыни и меньше всего — родному английскому. Зато Берроуз отлично ездил верхом, занимался торговлей в Покателло, штат Айдахо, был старателем на золотых приисках, штат Орегон, полицейским в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, клерком в чикагских конторах, бухгалтером, коммивояжером, разумеется, служил в армии.
Стопроцентно верить этому списку, наверное, не стоит, потому что (как все романтики, склонные к алкоголю и наркотикам) Берроуз любил, ну, скажем так, преувеличивать. И когда однажды взялся писать автобиографию, то получилась она у него очень похожей на биографии его собственных героев.
«Меня всегда огорчало, — писал Берроуз, — что жизнь моя не блистала событиями, которые могли бы придать увлекательность биографическому повествованию. Увы, я из числа неудачников, которым не везет с приключениями, они всегда прибывают на пожар, когда огонь уже потушен. — И уже после этого сообщал «факты»: — Я родился в Пекине, где отец мой состоял военным советником при императрице Китая; до десятилетнего возраста я жил вместе с семьей в Запретном Городе. Глубокое знание китайского языка, приобретенное за эти годы, не раз служило мне добрую службу, особенно в исследованиях, которые я вел; а интересы мои всегда были обращены к китайской философии и китайскому фарфору…»
Звучит противоречиво, особенно для тех, кто знал Берроуза в детстве, поскольку родился он не в Пекине, а в Чикаго, и отец его был не военным советником при императрице Китая, а ветераном Гражданской войны, со временем ставший удачливым пивоваром.
Сам Берроуз, оставив армию, пас коров в штате Айдахо.
Похоже, ему это нравилось. По крайней мере, в тех же воспоминаниях он писал:
«Жизнь ковбоя пришлась мне по душе, хотя в те времена в Айдахо не было ни одной душевой. Бывало, я по три недели не снимал сапоги и “стетсон”. У меня были мексиканские шпоры, отделанные серебром, с огромными звездочками и призвоном. Когда я топал по улице, шпоры громко звякали и меня было слышно за квартал. О, как я был горд!»
Когда ему все эти звездочки и призвоны надоели, он решил вернуться в армию.
К счастью для будущих почитателей Эдгара Райса Берроуза, это у него не получилось. Сохранилось письмо, отправленное молодому добровольцу полковником Теодором Рузвельтом, в те годы командовавшим 1-м кавалерийским добровольческим батальоном.
«Дорогой сэр, — писал будущему знаменитому писателю будущий знаменитый президент США, — я был бы рад принять Вас на службу, однако опасность превышения численности личного состава батальона не дает мне возможности ответить немедленным согласием на предложение добровольца, живущего так далеко от места моей дислокации…»
5
Написав первый роман, Берроуз отправил его в редакцию журнала «All Story», подписав рукопись псевдонимом — Normal Bean («Нормальный Парень»).
Берроузу повезло — его рукопись попала в руки опытного редактора Томаса Меткафа.
Томас Меткаф оценил рукопись неизвестного автора сразу в 400 долларов (фантастические деньги по тем временам) и опубликовал под названием «Под лунами Марса» («Under the Moons of Mars»).
Успех был полный!
Прежде всего читателям понравился герой.
Свой парень, бывший кавалерийский офицер армии Конфедерации.
Он был как все, и в то же время в нем была тайна. Он прожил на свете немало лет, но на вид всегда оставался тридцатилетним, — читателям такая стабильность тоже понравилась. А похоронить себя (бессмертных не бывает) Джон Картер, бывший кавалерийский офицер, первый воин Марса, завещал в открытом гробу, в пещере, дверь в которую можно открыть только изнутри…
За полвека, прошедших от «Войны миров» Герберта Уэллса до «Марсианских хроник» Рея Брэдбери, мировую фантастику заполонили самые разные виды марсиан, какие только можно было придумать.
Эдмонд Гамильтон в рассказе «Невероятный мир» остроумно обыграл сложившуюся ситуацию.44
Планета Марс у него ужасна — растрескавшиеся мрачные равнины, засыпанные текущим сухим песком, глубокие трещины, рассекающие голые плато, пылевые смерчи, холодное солнце, висящее низко над горизонтом.
И марсиане в этом смысле не разочаровывают.
Красная кожа, безволосый куполообразный череп, выпуклая грудная клетка, но при этом: тонкие ноги, и на каждом марсианине — сложные доспехи из блестящих ремней, а на груди — такая же блестящая металлическая трубка. Лица очень похожи на лица землян, но вот глаза — выпуклые, с множеством отчетливых граней, как у насекомых.
Одним словом — жукоглазые.
И марсианская столица своеобразна.
В той ее части, куда попали герои Эдмонда Гамильтона, возвышаются черные каменные здания — приземистые, массивные, очень древнего, даже архаичного вида. А дальше под солнечными лучами вспыхивают загадочные секции, составленные из полусфер, окруженных прозрачными куполами. А еще дальше видны сложные шестиугольные хромированные башни, высокие медные конусы и совсем уж странные, вообще ни на что не похожие постройки вроде вертикально поставленных серебряных цилиндров.
«Ошеломленные глаза Лестера различали в толпе марсиан шестируких, возвышающихся на двадцать футов; марсиан, похожих на маленьких безруких комариков; марсиан четырехглазых, трехглазых и марсиан совсем безглазых, но с щупальцами, вырастающими прямо из лица; синих, черных, желтых и фиолетовых марсиан, не говоря уже о марсианах неопределенных оттенков — анилинового, вишневого, бурого; и марсиан совсем прозрачных. Они были в удивительной одежде — от набора блестящих ремней, как у жукоглазых, до шелковых одеяний, украшенных драгоценными камнями. У многих при себе были мечи или кинжалы, но большинство предпочитало лучевые трубки или ружья. А удивительнее всего были марсианские женщины, все без исключения красавицы! Любая из них, неважно, бурая, зеленая, синяя или красная, могла служить образцом красоты…»
6
Норман Корвин и Рей Брэдбери расстались друзьями.
«Пишите о своих марсианах, Рей, это необычно, — прощаясь, настойчиво советовал Корвин. — И обязательно приезжайте в Нью-Йорк. Я покажу вам город и познакомлю с нужными людьми. Только не забывайте, что в Нью-Йорке нужно улыбаться. Улыбайтесь, как вы умеете, не жалейте комплиментов, рассказывайте анекдоты. Вы — писатель, Рей, значит, обязаны нравиться людям».
Легко сказать, пишите о «своих» марсианах!
Даже pulp-литература подчиняется своим негласным (а если верить Л. Рону Хаббарду, то и гласным) законам: как можно больше динамики, как можно больше страха и ужаса и, конечно, страстей. А в «Марсианских хрониках» внешне всё обычно: летят на Марс старики, лихие астронавты без зазрения совести курят крепкие сигары, и вообще всё как-то похоже на штат Иллинойс.
Герои Герберта Уэллса смотрели на возможных завоевателей нашей планеты с ужасом, Персиваль Ловелл и Джованни Скиапарелли писали о возможных обитателях красной планеты с любопытством; ну чем же, в самом деле, могут отличаться марсианские обыватели от обывателей иллинойских? В конце концов, золотоглазая Илла и старая дева из Уокигана — это результаты одного и того же процесса, процесса эволюции. Они — результат развития разума. Значит, и старая дева из Уокигана, и смуглая красавица Илла с Большого марсианского канала должны одинаково страдать, ненавидеть, любить. Среди марсиан, как и среди людей, должны существовать и отменные интеллектуалы, и особи на удивление отсталые. Жизнь «обыкновенных» марсиан, несомненно, должна напоминать жизнь обыкновенных американцев, по крайней мере до тех пор, пока никто не доказал обратного. Да, сквозь прозрачные тела марсиан могут просвечивать яркие звезды, их странная плоть будет расшита звездными узорами, но чувствовать они должны так же, как люди. Мы, земляне, разумная форма жизни, страдая, верим в будущее, но и марсиане, раз уж они разумны, должны верить в будущее. И если мы, земляне, боимся близкого конца света, то и они должны бояться. Иначе все превратится в бессмысленное скучное роение мошкары.
Рей Брэдбери хотел рассказать собственную версию.
Он хотел показать Марс не таким, каким видели его Уэллс или Берроуз.
Ну, в самом деле, почему бы тихим запущенным марсианским городкам, дряхлеющим вдоль древних каналов, не походить на такие же тихие запущенные городки Среднего Запада Америки?
7
«— Вы считаете себя писателем-фантастом? — спросили однажды Рея Брэдбери.
— Я считаю себя писателем идей, — ответил он. — Подобная литература питается именно идеями. Она впитывает в себя идеи политические, философские, эстетические, так что я из категории мечтателей — выдумщиков нового. Эти выдумщики появились еще в пещерном веке. Конечно, тогда человечество было примитивным, оно искало пути к выживанию — но оттуда берет начало научная фантастика. Топор, нож, копье — всё тогда было фантастикой. Идея развести костер сначала зарождалась в мозгу, а уж потом воплощалась в реальность. Всегда были носители идей, мечтатели, что-то придумывающие, создающие, неторопливо или, напротив, рывками продвигающиеся к чему-то более сложному. В этот ряд я себя и ставлю.
— Вам принадлежит мысль, что фантастика — это реальность, доведенная до абсурда, и потому она может служить предупреждением для всех нас…
— Верно. Я не раз говорил так. Но фантастика может и воодушевлять. Скажем, мечты о космических путешествиях — прекрасный источник вдохновения. Возможно, в ближайшие двадцать лет советские и американские астронавты проведут совместную экспедицию на Луну или Марс, и обе страны в один вечер будут праздновать свободу человечества от силы тяготения. Это не может не окрылять.
— Значит, вы смотрите в будущее с оптимизмом?
— Да. Но оптимизм сам по себе слеп. Как и пессимизм, впрочем. А я не верю в действия вслепую. Конечно же ошибается тот, кто предсказывает нам скорый конец света. Это — слепой пессимизм. Но не прав и тот, кто говорит об идеальном чудесном мире. Это — слепой оптимизм. Я вообще не думаю, что мы обязаны достичь идеала. Скорее, нам нужно общество, в котором всегда остается место для шероховатостей. В попытке сделать жизнь для всех очень хорошей мы можем в конечном счете сделать ее для всех очень плохой. Утопия во многих отношениях является таким же предупреждением, как, скажем, антиутопия. Я бы говорил даже не об оптимизме, а об ощущении оптимизма. Шанс на него непременно появится, если мы все будем как можно полнее реализовывать отпущенные нам генетические возможности. Я всю жизнь, каждый день делаю то, что люблю: наполняю мир своими идеями — и это порождает отличное настроение. Тот, кто использует свой разум, свои способности, свой гений для того, чтобы улучшить мир, получает право на оптимистичные настроения, — но не слепые, а основанные на деятельности, созидании».45
8
Неутомимый Дон Конгдон сумел заинтересовать известное нью-йоркское издательство «Doubleday» «марсианским» замыслом Рея Брэдбери, но не надолго. Издателю не понравилось как раз вот это, слишком явно, на его взгляд, декларируемое сходство марсиан с типичными американцами.
«Какое же в этом открытие? Типичные американцы свободно проживут без таких фантазий».
К счастью, в это же время Рей познакомился с другим, более благожелательным, не столь снобистски настроенным издателем — Уолтером Брэдбери, своим однофамильцем. Уолтера нисколько не пугало прозвище Рея — «pulp-поэт», в конце концов, литература должна развлекать и поучать, формы могут быть разные; он просто посоветовал Рею объединить уже написанные им рассказы в нечто цельное. Роман или повесть расходятся среди читателей гораздо лучше. Это стопроцентно совпало с желанием самого Брэдбери создать свой «Уайнсбург, Огайо» — только не такой земной, как у Шервуда Андерсона, а марсианский.
Буквально за одну ночь Рей Брэдбери собрал рукопись, над которой теперь следовало хорошо поработать.
И договор с издателем был подписан.
9
В жаркий солнечный день лета 1956 года автору этой книги, тогда школьнику, попал в руки журнал «В защиту мира».
Редактировали это издание советский писатель Илья Оренбург и французский политический деятель Пьер Кот (1896-1977).
«Мы познакомились в Париже в годы Народного фронта, — вспоминал о своем друге Илья Эренбург. — Встречались в Москве, вместе ездили в Тулу к летчикам “Нормандии”. Юрист, крупный политический деятель, который десятки лет просидел в парламенте, он по своей формации для меня человек другой стихии — птица для рыбы или рыба для птицы…»46
Но они прекрасно сработались.
Журнал «В защиту мира» выходил на нескольких языках.
Он был удобного, непривычного в те годы для нас «книжного» формата.
Я листал глянцевые страницы, в общем-то, понимая, что в журнале с таким названием вряд ли найду что-то кроме скучных и непонятных политических статей, но вдруг мелькнули знакомые волнующие слова — «научно-фантастический рассказ». И говорилось в этом рассказе о том, как американские негры (о политкорректности тогда никто и не слышал) вдруг свалили из расистских американских штатов на планету Марс.
Да, да, прямо на планету Марс! Не в какую-нибудь Африку, а на Марс!
И то сказать, — какая жизнь в этих Соединенных Штатах? Ку-клукс-клан, нищета, преступность, отсутствие всяких человеческих прав.
«Слыхал? Негры-то, а? Черномазые-то? Сматываются. И как только они смогли?»
Это и меня страшно заинтересовало: как это они смогли? Откуда у них, у негров — бесправных, нищих, неграмотных такие неожиданные знания и возможности? Ведь если верить автору, то все они, до самого распоследнего сопливого негритенка, свалили, повторяю, не в какую-нибудь там жаркую Гвинею, так сказать, на свою историческую родину, а на Марс — совсем другую планету! Промахнулись, что ли?
И где взяли столько ракетных кораблей?
«Скопили денег и построили?»
Почему-то в эти слова не верилось.
А вот сцены в рассказе разыгрывались понятные.
«— Отец, пошли домой, я никак не могу уломать Люсинду!
— Чтобы я шел домой из-за какой-то черномазой дряни?!
— Она уходит. Ну что я буду делать без нее?
— Попробуй сама управляться. Я на коленях перед ней ползать не буду.
— Но ведь она для нас все равно что член семьи, — причитала миссис Тис.
— Не вопи! Не хватало еще, чтобы ты у всех на глазах хныкала тут из-за всякой…
Всхлипывания жены остановили его. Она утирала глаза.
— Я ей говорю: “Люсинда, останься, — говорю, — я прибавлю тебе жалованье, будешь свободна два вечера в неделю, если хочешь”, — а она словно каменная. Никогда ее такой не видела. ‘‘Неужто ты меня не любишь, — говорю, — Люсинда?” — «Люблю, — говорит, — и все равно должна уйти, так уж получилось”. Убрала всюду, навела порядок, поставила на стол завтрак и… пошла. Дошла до дверей, а там уже два узла приготовлены. Стала, у каждой ноги по узлу, пожала мне руку и говорит: “Прощайте, миссис Тис”. И ушла. Завтрак на столе, а нам кусок в горло не лезет…»47
Да и ракеты у этих негров, скажем так, не блеск.
«Ржавые банки, набитые черной треской!»
10
1950-е годы. Холодная война в разгаре.
Все разговоры только и крутились вокруг политики.
Даже Рей Брэдбери, не сильно разбиравшийся в идейных учениях, втянулся в кампанию за избрание в президенты Эдлая Стивенсона — кандидата от демократов. Он ходил на собрания, раздавал агитационную литературу, пожимал избирателям руки, участвовал в общественных дискуссиях.
Леонарду Сполдингу выбор сына не нравился — они ссорились.
Ярый сторонник Ричарда Никсона, Сполдинг упрекал демократов во всех мыслимых грехах, даже время от времени намекал сыну на его сожженную в Сайлеме прапрабабку: «Вот дождешься…» Социалисты и коммунисты — главная угроза мировому порядку! — всегда утверждал Леонард Сполдинг. — Это они, социалисты и коммунисты, размывают порядок.
9 февраля 1950 года «неистовый» сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккарти (1908-1957), выступая в республиканском женском клубе города Уилинг, Западная Виргиния, заявил: «Вот тут у меня в руках находится список из двухсот пяти сотрудников Госдепартамента, которые на сегодняшний день либо имеют членский билет коммунистической партии, либо, безусловно, ее поддерживают, таким образом, формируя нашу внешнюю политику…»
Выступление сенатора появилось на первых полосах крупнейших газет, прозвучало на радио и телевидении. Джозефа Маккарти поддержали популярный в те годы профессор-богослов Роберт Тафт (1889-1953) и конгрессмен Ричард Никсон (1913-1994). Несмотря на сопротивление действующего президента США Гарри Трумэна, маккартисты — так вскоре стали называть сторонников сенатора — 23 сентября того же 1950 года большинством голосов продавили закон «О внутренней безопасности».
Сразу начали звучать по радио и печататься в газетах списки деятелей искусства, политики и науки, обвиненных в прямой прокоммунистической, а значит, антиамериканской деятельности.
Списки впечатляли.
Леонард Бернстайн — композитор и режиссер.
Бетти Гаррет — киноактриса.
Говард Да Сильва — актер.
Дэвид Бом — физик.
Ли Грант — актриса.
Жюль Дассен — режиссер.
Сэм Джаффс — актер.
Уильям Любуа — писатель.
Аарон Копленд — композитор.
Стэнли Крамер — кинорежиссер.
Пауль Феликс Лазарсфельд — социолог.
Корнелий Ланцош — физик, математик.
Джипси Роуз Ли — актриса.
Филипп Лееб — актер.
Альберт Мальц — писатель.
Фрэнсис Отто Маггисен — литературовед.
Артур Миллер — драматург, эссеист.
Зеро Мостел — актер.
Клиффорд Одетс — драматург.
Роберт Оппенгеймер — физик, «отец атомной бомбы».
Дороти Паркер — писательница.
Поль Робсон — певец, общественный деятель.
Пол Суизи — экономист.
Вальдо Сальт — писатель.
Пит Сигер — певец.
Эдгар Сноу — журналист, публицист.
Орсон Уэллс — кинорежиссер.
Говард Фаст — писатель.
Джон Хабли — аниматор.
Лиллиан Хелман — драматург.
Ленгстон Хьюз — писатель и публицист.
Фред Циннеман — кинорежиссер.
Цян Сюэсэнь — один из создателей ракетно-космической техники.
Чарли Чаплин — актер и кинорежиссер.
Арти Шоу — джазовый музыкант.
Альберт Эйнштейн — физик…
Началась тотальная чистка государственных учреждений и организаций США от «нежелательных элементов». При этом сотрудники ФБР использовали все доступные методы — телефонную прослушку, перлюстрацию личных писем, тайное наблюдение, слежку. Привлечь к ответственности человека, заподозренного в симпатиях к коммунистам, стало возможным теперь по анонимному доносу. А когда 20 января 1953 года к власти пришел Дуайт Эйзенхауэр (1890-1969), влияние маккартизма, несомненно, усилилось, поскольку новый президент не раз во всеуслышание заявлял, что считает правильными все действия по «очистке правительства от коммунистов».
К мнению президента прислушивались.
В годы Второй мировой войны генерал Эйзенхауэр командовал всеми военными силами союзников в Северной Африке, Сицилии и Италии, а после открытия второго фронта его назначили Верховным главнокомандующим всеми экспедиционными силами. Генерал Эйзенхауэр руководил высадкой союзных войск в Нормандии 6 июня 1944 года. (Кстати, тогда был подготовлен приказ и на случай возможного поражения. «Наша высадка в районе Шербур-Гавр, — писал генерал в этом, к счастью, не понадобившемся приказе, — не привела к удержанию плацдарма, и я отвел войска. Мое решение атаковать именно в это время и в этом месте было основано на информации, которой я располагал. Войска, авиация и флот сделали все, что могли…»)
Получив поддержку президента, сенатор Маккарти возглавил Комиссию по правительственным операциям, а его ближайшие помощники Г. Велд и У. Дженнер получили контроль над подкомиссией сената по внутренней безопасности и над Комиссией палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Только за первые месяцы их работы из государственных учреждений и организаций было уволено 800 служащих и столько же ушли в отставку сами.
А в 1954 году маккартисты пробили новый закон: «Акт 1954 года о контроле над коммунистами». Отныне любая деятельность Коммунистической партии США официально признавалась незаконной.
Одновременно росла угроза новой войны.
«Наиболее ощутима была угроза атомной войны, — вспоминал те годы Илья Эренбург. — Конечно, от Кореи далеко и до Лондона, и до Нью-Йорка, но военные действия в Корее тревожили весь мир. Эта злосчастная страна была сожжена. Горели города и села, подожженные напалмом. Сначала войска Севера заняли почти всю Корею. Вмешалась Америка, ее войска подошли к границам Китая. Тогда вступили в бой китайские дивизии. Многие политические деятели и военные Соединенных Штатов настаивали на применении атомного оружия. Некоторые сенаторы требовали, чтобы атомные бомбы были сброшены на Москву. При этом любой француз или итальянец знал, что Советский Союз уже обладает ядерным оружием…»48
11
Как не вспомнить Уолта Уитмена, столь любимого Реем.
Говорю всем Штатам и каждому из них, и любому городу в Штатах:
«Больше противься — подчиняйся поменьше».
Неразборчивое послушание — это полное рабство,
А из полного рабства нация, штат или город
Не возвратятся к свободе.49
12
В начале 1970-х годов прошлого века среди советских любителей фантастики ходили многочисленные машинописные копии, снятые известным американским исследователем и историком фантастики Сэмом Московицем со стенограмм некоторых писательских выступлений.
Казалось бы, времена маккартизма ушли, но холодная война не стихала.
«Неужели народам Земли обязательно нужна какая-то страшная внешняя угроза, чтобы наконец объединиться? — встревоженно спрашивал Говард Фаст. — Готовы ли мы встретиться с разумным инопланетным существом, строение которого будет отличаться от строения человека? Не шагает ли наша астронавтика слишком быстро — если учесть, что мы сами все так же топчемся на одном и том же месте в области морали и психологии? По-моему, в этом вот разрыве — между развитием науки и морали и прячется настоящая проблема, а вовсе не в соперничестве между двумя враждующими политическими блоками или, скажем, профсоюзом водителей грузовиков и правительством…»
«Если человек достаточно умен для серьезных научных исследований, — с мрачной иронией отмечал знаменитый издатель Джон Кэмпбелл-младший, — то у него хватит ума понять, что оригинальность собственных мыслей может принести ему не столько профессиональный успех, сколько тягчайшие неприятности…»
«Если советский режим будет свергнут, — вторил Кэмпбеллу американский резидент в Танжере Мак Рейнольдс, — Россия завоюет весь мир. По-настоящему эффективный режим при потрясающих качествах русского народа приведет к такой экспансии, что с ней не сравнится даже Римская империя…»
И делал шокирующий вывод: «В принципе, секретные службы США уже сейчас обязаны делать всё возможное для того, чтобы как можно эффективнее укрепить советский строй. Мне кажется, борьба против коммунизма является делом антиамериканским…»
Слова Роберта Хайнлайна: «Ни одно из наших произведений не является правдивым, ведь мы не пророки, а всего лишь преподаватели воображения», — многими писателями (в том числе советскими) были восприняты буквально.
Готов это подтвердить. Прямыми преподавателями воображения мы считали в то время и Жюля Верна, и Ивана Ефремова, и Герберта Уэллса, и Алексея Толстого, и Айзека Азимова, и Курта Воннегута, и многих-многих других, ведь и мы, и они — мы все жили в некоем едином пространстве и времени, объединяющем как прошлое, так и будущее.
Рей Брэдбери, кстати, и в этих дискуссиях блеснул оригинальностью.
«Природа человека, — сказал он, — требует постоянного соединения мужчины и женщины, так что с нашими городами, с нашими машинами, с нашим ускоренным ритмом развития мы нуждаемся не в дальнейшем разделении, а, напротив, в укреплении и развитии человеческих отношений».
13
«В Нью-Йорке Рей Брэдбери заключил договор на «Марсианские хроники» и на короткую повесть «Существа, о которых забыло время» («The creatures that Time Forgot»).
Домой он привез сразу два чека — каждый на 750 долларов.
Впервые Мэгги (пусть и с присущей ей иронией) заметила, что роль кормильца семьи, кажется, переходит к мужу. Что ж, это было тем приятнее, что 5 ноября 1949 года она родила дочь — Сусанну (Susan Margueritt).
В тесной квартирке сразу стало еще теснее. Даже места на кроватку не хватило, и дочь спала в коляске. Но и сейчас Мэгги делала все возможное, чтобы Рей мог работать спокойно. Она даже находила время перепечатывать на машинке готовые тексты его рукописей.
«И вообще-то в хорошем браке люди всегда учат друг друга, — сказал Рей Брэдбери в одном из своих интервью. — Вы учите друг друга науке жизни. Ежедневно соприкасаясь, лежа на одной подушке, вы влияете друг на друга помимо воли. Вот стоит шкаф с книгами моей жены, а напротив — мои книги. Видите, какое переплетение? Она была моим учителем и возлюбленной одновременно. Она любила французскую историю, она любила английскую историю, она любила итальянскую историю. Она была историком. Она была лингвистом. Она любила языки — видите, сколько книг по сравнительной лингвистике? Она изучала слово как таковое. Изучала науку о значении слов. Она была библиотекарем. Она работала в книжном магазине — вот там мы и познакомились.
— Кем же еще быть жене писателя, как не библиотекарем?
— Правильно. Неким библиотекарем моей жизни. И вообще все девушки, с которыми я встречался в молодости, были библиотекарями, учителями английского или продавщицами книг.
— И вот мы подошли к следующему важнейшему определению — определению любви. Что есть любовь?
— Это когда узнаёшь себя, встречая себя же. Когда в книжном магазине я встретил Мэгги, я вмиг понял, что встретил себя. И когда мы заговорили, я понял, что говорю сам с собой. Когда мы поженились шестьдесят лет назад, у нас не было денег. Не было, не было. И каждое утро она уходила на работу, чтобы я имел возможность писать. Тогда я писал короткие рассказы о Марсе.
— И при этом она всегда знала, что замужем за великим писателем.
— Э, нет, не тогда. Тогда-то все ее друзья говорили: “Не выходи замуж за Рея, он затащит тебя в никуда”. А предложение ей я сделал так: “Мэгги, я собираюсь на Марс и Луну. Хочешь со мной?” И она ответила: “Да”. Это было лучшее “да” в моей жизни. Так она и вышла замуж за писателя, который вел ее в никуда и, вдобавок, без денег. Первые два года у нас даже не было телефона. Мы снимали крошечную квартирку в Венисе, по соседству с бензозаправкой. Там на стене висел мой первый телефон. Я подбегал к нему, брал трубку, а люди думали, что звонят мне домой. Не было даже телефона, что уж говорить о машине. У нас ничего не было. Но знаете, что у нас было? Любовь. Мы занимались любовью на океанских волнорезах по всему побережью — на волнорезе в Венисе, на волнорезе в Санта-Монике, на волнорезе в Оушен Парке. И если бы построили новый волнорез, мы бы и туда примчались, и там бы отметились. Вот что такое любовь — у нас не было денег, но у нас были мы».50
14
«Марсианские хроники» («The Martian Chronicles») вышли в свет в 1950 году.
«Вдоль всей дороги непрерывной цепочкой, аккуратными кучками лежали старые роликовые коньки, пестрые узелки с безделушками, рваные башмаки, колеса от телеги, поношенные брюки и пальто, драные шляпы, побрякушки из хрусталя, когда-то нежно звеневшие на ветру, восковые фрукты, коробки с деньгами времен конфедерации, тазы, стиральные доски, веревки для белья, мыло, чей-то трехколесный велосипед, чьи-то садовые ножницы, кукольная коляска, чертик в коробочке, пестрое окно из негритянской баптистской церкви, набор тормозных прокладок, автомобильные камеры, матрасы, кушетки, качалки, баночки с кремом, зеркала. И все это не было брошено кое-как, наспех, а положено бережно, с чувством, со вкусом вдоль пыльных обочин, словно целый город шел здесь, нагруженный до отказа, и вдруг раздался великий трубный глас, люди сложили свои пожитки в пыль и вознеслись прямиком на голубые небеса…»
Это из рассказа «Высоко в небеса» («Way in the Middle of the Air») — того самого, об исходе черных из Америки! И какая же у него американская концовка!
«Час спустя Тис и дед, усталые, подошли к скобяной лавке. Мужчины все еще сидели там, прислушиваясь и глядя на небо. В тот самый миг, когда Тис присел и стал снимать тесные ботинки, кто-то воскликнул:
— Смотрите!
— К черту! — прорычал Тис.
Но остальные смотрели, привстав.
И увидели далеко-далеко уходящие ввысь золотые веретена.
Оставляя за собой хвосты пламени, они исчезли. А на хлопковых полях ветер лениво трепал белоснежные комочки. На бахчах лежали нетронутые арбузы, полосатые, как тигровые кошки, греющиеся на солнце. Мужчины на веранде сели, поглядели друг на друга, поглядели на желтые веревки, аккуратно сложенные на полках, на сверкающие гильзы патронов в коробках, на серебряные пистолеты и длинные вороненые стволы винтовок, мирно висящих в тени под потолком. Кто-то сунул в рот травинку. Кто-то начертил в пыли человечка. А Сэмюэл Тис торжествующе поднял ботинок, перевернул его, заглянул внутрь и сказал:
— А вы заметили?.. Он (его улетевший черный слуга, — Г. П.) до самого конца говорил мне “хозяин”, ей-богу!»
15
«Моей жене Маргарет с искренней любовью».
Мэгги, несомненно, тысячу раз заслужила такое посвящение.
Но о чем они — эти странные марсианские рассказы? Неужели о будущем?
По крайней мере, даты, проставленные над рассказами, указывают в сторону будущего. Вот, например, зима 1999 года — «Ракетное лето», штат Огайо.
Двери заперты, стекла мохнаты от изморози, крыши оторочены сосульками, дети мчатся с горок на лыжах, женщины в шубах черными медведицами бредут по скользким от гололеда улицам. И вдруг на город нисходит мощная упругая волна тепла, будто рядом нечаянно распахнули дверь гигантской пекарни…
А вот — февраль того же 1999 года, тот же штат.
Только что стартовали на Марс первые переселенцы, чтобы увидеть его голубые холмы, лучезарные луны, мраморные амфитеатры, неподвижные пруды и от горизонта до горизонта — каналы с лодками, изящными, как бронзовые цветки…
Андрей Платонов когда-то корил Александра Грина тем, что в трюмах своего «Секрета», одетого в алые паруса, капитан Грей перевозил не картошку и не чугунные чушки, столь необходимые стране, а всякие экзотические пряности, чай и кофе, ну и все такое прочее. Наверное, и Рея Брэдбери корили за глаза марсиан — обязательно цвета червонного золота, но именно эта божественная чрезмерность создает такую необычную атмосферу…
16
«Марсианские хроники» кажутся цельным произведением, хотя книга составлена из разных, не слишком-то близких друг другу рассказов и лаконичных связок.
При этом каждая связка имела вполне самостоятельное значение.
Прием, конечно, далеко не новый, им пользовались еще и Джон Дос Пасос, и Эрнест Хемингуэй.
Вот Хемингуэй:
«Все были пьяны. Пьяна была вся батарея, в темноте двигавшаяся по дороге. Мы двигались по направлению к Шампани. Лейтенант то и дело сворачивал с дороги в поле и говорил своей лошади: “Я пьян, топ vleux, я здорово пьян. Ох! Ну и накачался же я”. Мы шли в темноте по дороге всю ночь, и адъютант то и дело подъезжал к моей кухне и твердил: “Затуши огонь. Опасно. Нас заметят”. Мы находились в пятидесяти километрах от фронта, но адъютанту не давал покоя огонь моей кухни. Чудно было идти по этой дороге. Я в то время был старшим по кухне».51
А вот Брэдбери — «Март 2000. Налогоплательщик»:
«Он хотел улететь с ракетой на Марс. Рано утром он пришел к космодрому и стал кричать через проволочное ограждение людям в мундирах, что хочет на Марс. Он исправно платит налоги, его фамилия Причард, и он имеет полное право лететь на Марс. Разве он родился не здесь, не в Огайо? Разве он плохой гражданин? Так в чем же дело, почему ему нельзя лететь на Марс? Потрясая кулаками, он крикнул им, что не хочет оставаться на Земле: любой здравомыслящий человек мечтает унести ноги с Земли. Не позже чем через два года на Земле разразится атомная мировая война, и он вовсе не намерен дожидаться, когда это произойдет. Он и тысячи других, у кого есть голова на плечах, хотят на Марс. Спросите их сами! Подальше от войн и цензуры, от бюрократии и воинской повинности, от правительства, которое не дает шагу шагнуть без разрешения, подмяло под себя и науку, и искусство! Можете оставаться на Земле, если хотите! Он готов отдать свою правую руку, сердце, голову, только бы улететь на Марс! Что надо сделать, где расписаться, с кем знакомство завести, чтобы попасть на ракету?»
Ключевые слова:
у Хемингуэя — «Затуши огонь. Опасно. Нас заметят»;
у Брэдбери — «Любой здравомыслящий человек мечтает унести ноги с Земли».
17
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольет,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна… И весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.52
18
Изменился ли человек за последние две-три тысячи лет?
Стал ли он добрее и умнее? Изменилось ли его отношение к миру?
«Конечно, в чем-то человек стал добрее, — сказал в одном из своих интервью Рей Брэдбери. — Но волей-неволей станешь добрее, если для того, чтобы добыть семье чего-нибудь пожевать, не нужно выбираться на мороз и лезть с дубьем на горного козла, достаточно просто снять телефонную трубку и заказать клубнику со льдом! Но вот стал ли человек разумнее? Не думаю. Как он устраивал бессмысленные войны, так и устраивает, даже если знает заранее, что проиграет их».
Земляне у Рея Брэдбери — всего лишь переселенцы.
Одни оставляли опостылевших жен, или опостылевшую работу, или опостылевшие города; другие хотели избавиться от чего-то такого, что постоянно их мучило и томило; третьи покупались на привлекательную рекламу: «Для тебя есть работа на небе!» Они, наконец, вырывались за пределы земной атмосферы, но там их вдруг настигала новая болезнь — одиночество. Внизу уменьшалась и исчезала родная планета, какая-никакая, но своя, а вокруг — черный космос, только космос, ничего, кроме черного космоса. И здесь полагаться можно было только на себя.
Вот и преодолевали сотни и сотни тысяч миль межпланетного пространства для того, чтобы осознать: Вселенная — это и есть Бог!
На фоне такого великого открытия любой абсурд выглядит реальностью.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.