НАЧАЛО ПУТИ: НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ

НАЧАЛО ПУТИ: НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ

Рождение дочерей: не ждали

Итак, молодые Борис и Наина сыграли свадьбу и стали жить вместе. Шел 1956 год… Время «хрущевской оттепели». Наина Ельцина, инженер-проектировщик «Водоканалпроекта», целыми днями возится с чертежным инструментом, рассчитывая всевозможные трубопроводы по линии ЖКХ. Ну а ее муж, Борис Николаевич, с 1955 по 1957 год занимает должность мастера в тресте «Уралтяжтрубстрой». Работу мастера эту нельзя назвать спокойной, а окружение — интеллигентным. Иного способа снятия нервного напряжения, кроме стакана водки с примитивной закуской, строители-работяги не знают.

В 1957 году, как раз в то время, когда Борис решится поменять работу, переходя в более престижный и мощный трест «Южгорстрой», занятый масштабными стройками по всей Свердловской области, у него и Наины рождается первая дочь, Елена.

Стояло теплое и солнечное лето. 21 августа 1957 года.

В обычном уральском трехэтажном роддоме родилась девочка.

— Поздравляем, у вас дочка, — обрадовали акушеры 25-летнюю Наину.

— Что же я скажу мужу? — растерянно произнесла Наина и расплакалась.

В ее семье все было готово к рождению мальчика, «конверт» с синей ленточкой, синее одеяло, игрушечный грузовик.

«Боря ни за что не признает этого ребенка», — пожаловалась Наина врачам в больнице. В самом деле, Борис был вне себя. Разумеется, он прислал жене в роддом трогательное письмо и огромный букет цветов, как и полагалось делать в случае появления на свет первенца заботливому отцу. Однако в глубине души Ельцин был страшно расстроен — надеялся, что родится сын. Он, не будучи суеверным человеком, как полагалось по русскому поверью, клал под подушку топор и фуражку — «на счастье». Уж очень хотелось сына. Но это не помогло.

Студенческий друг Ельцина и его тезка, Борис Шапоров признавался спустя несколько лет в интервью прессе, что рождение Лены отмечали у него дома, и Борис Ельцин очень нервничал. «Мужики, не остановлюсь, пока парня не заделаю, — объявил отец ребенка через весь стол, и на вопрос, а что, если вдруг родится вторая дочка, ответил: — Тогда в окно, головой вниз».

Прошло совсем немного времени, и 17 января 1960 года в квартире дружбана Шапорова раздался звонок:

— Это Борис Ельцин. Ищи Серегу и приезжайте меня спасать. Вторая дочь родилась.

Приятели наскоро накинули на себя зимние пальто, натянули теплые «сибирские» сапоги — как обычно и бывает на Крещение, было довольно холодно. Мороз обжигал ноздри. Наскоро купили бутылку водки в магазине.

— Ну что, мужики, у вас Рождество еще продолжается или вы это… загодя Крещение отмечаете? — улыбнулась пухлая розовощекая продавщица в белом халате, отсчитывая сдачу. — Смотрите, мужики, не прыгайте после выпивки в прорубь. А то всю мужскую силу там и оставите…

— Да какое там Крещение, оно ж девятнадцатого… а Рождество да Новый год мы уже отметили, — покачал головой Шапоров. — У нашего друга дочь родилась.

— Вот оно как! — всплеснула руками продавщица. И улыбнулась еще шире, блеснув золотой коронкой. — Ну, девочка, видать, будет счастливой! На Святой неделе только ангелы рождаются.

Приятели пожали плечами, мол жизнь рассудит, молча забрали водку и поехали к Ельцину.

Он едва не плакал.

— Не переживай, уж третий точно пацан родится, — попробовал утешить своего студенческого друга Борис Шапоров, разливая 40-градусную жидкость по небольшим граненым стаканчикам.

Но Ельцин, стукнув кулаком по столу, бросил

— Не буду больше «рожать». А то опять бабы пойдут.

«Январскую» дочь, появившуюся на свет на Святую неделю, 17 января 1960 года, назвали Татьяной. Как раз через несколько дней должен был наступить по православному календарю Татьянин день, 25 января.

Надо сказать, что уготовив такой вот двойной курьез для отца семейства, в Небесной канцелярии словно просчитывали: что будет, если в семье Ельциных родится сын? И там, на небесах, как бы поняли всю опасность этого, как бы заранее знали, что Ельцин станет со временем президентом страны и будет за собой в Кремль тянуть свою родню. Однако политика — не женское дело. И как ни старался Ельцин «застолбить» место в Кремле, вначале сделав свою жену Наину первой леди Кремля, а потом личным советником дочь Татьяну, — ничего из этого не вышло.

Ну а представим на мгновение, что было бы с нашей страной, если бы в семье Бориса и Наины и в самом деле родился сын, обуреваемый, как и отец, жаждой власти?..

Надо сказать, что и без решения Бориса «больше не рожать» сама Ная вряд ли решилась бы родить третьего ребенка. Роды Татьяны оказались тяжелыми, и Ная несколько дней провалялась в реанимации. Когда врачи сообщили ей о рождении дочери и поздравили с тем, что ребенок хороший и здоровенький, Ная разрыдалась в три ручья.

— Вот горе-то! Меня муж теперь домой не пустит, — сказала она врачам, — ему сын нужен, продолжатель рода, не дочка.

— Скажи ему, чтоб радовался тому, что ты сама жива осталась!

Тяжелые роды Наины в канун Крещения стали подтверждением народной мудрости о том, что яркие люди проявляют себя уже при рождении. Пройдут годы, и о «сером кардинале Кремля», Татьяне Ельциной-Дьяченко-Юмашевой заговорит вся Россия.

Отдельную жилплощадь Ельцины получили на самой окраине Свердловска в четырехэтажной «хрущевке» на улице Восьмого Марта. Более двадцати ордеров на квартиры в том доме разошлись между сотрудниками строительного треста, где тогда работал Борис Николаевич. Ельциным досталась малогабаритная, практически неотапливаемая смежная «двушка» на последнем этаже. На узенькой кухне еле-еле поместились печка и ванна.

— У нас была самая холодная квартира в доме, — вспоминает соседка Ельциных по лестничной клетке Клавдия Шерстнева. — Помню, как топила Ная печку-буржуйку (газ в доме провели гораздо позже), как заполняла ванну теплой водой и сажала туда ребенка. Иначе не только простыть можно было, а и вовсе околеть.

Семьи Шерстневых и Ельциных все выходные проводили вместе. Тогда официально давался всего один выходной на неделе. «У нас существовала традиция, — рассказывает Клавдия Михайловна, — пельмени. Настоящие сибирские пельмени. Боря тесто катал, деревянной скалкой, а мы с Наей рубили мясо да сами пельмени лепили. Я тогда все шутила: Боря, ну какой из тебя строитель? Шел бы ты лучше на Пушкинскую (там находилась пельменная первого разряда), там поварам платят больше!» Ельцин посмеивался над моим предложением. Зато маленькая Танька — а она буквально с рождения проявила себя активнее старшей сестры, Елены, — кричала: «Не волнуйтесь, тетя Клава! Если папа не хочет пельмешками торговать, то я подрасту и заменю его!»

Когда родилась Лена, то Борис поставил жене условие: «мое дело деньги в дом приносить, а твое — детьми заниматься». Спустя несколько лет Ельцин занял пост директора домостроительного комбината, и тогда дети его перестали видеть вовсе. Уходил он из дома ни свет ни заря, а возвращался далеко за полночь. Соседи по дому видели только Наину и ее детей, а о существовании Бориса даже не догадывались. Тогда, в советские времена, люди жили с открытыми дверями, секретов особых друг от друга не держали. В одном доме собирались люди примерно одного социального уровня, а потому все знали, кто же живет по соседству, с какой просьбой можно обратиться к жильцам по лестничной клетке, — люди много общались. Помогали друг другу, покупая вечно дефицитные продукты, отстаивая по очереди длиннющие очереди в магазины, рассказывали друг другу, в каком магазине какой товар обещали «выбросить».

Одним словом, жили большой коммуной.

И, что удивительно, не слишком-то переживали по поводу такой вот взаимовыручки-взаимопомощи. Помните старинную русскую сказку о том, как старый отец дал сыновьям веник и попросил его сломать. И у сыновей ничего не вышло. А потом раздал детям по прутику из этого веника — и они легко их все переломали. «Так же и в жизни. Вместе вы — несгибаемая сила, а по отдельности с вами кто угодно справится… Держитесь вместе», — завещал сыновьям отец.

По этой притче жила раньше вся наша огромная страна. Такой вот большой, дружной коммуной…

Так вот, у любопытных соседей Наины создалось впечатление, что она — мать-одиночка, и за глаза ее жалели. Ная об этом даже не подозревала. Однажды Борис заработал хорошую денежную премию и решил это дело отметить семейным обедом. В воскресенье вся семья, красиво нарядившись, отправилась в престижный городской ресторан. Этот факт не ускользнул от любопытных взоров соседей и соседок.

На следующее утро любопытные соседки вереницей потянулись к квартире Наи с поздравлениями

— Милая, мы так рады, что ты наконец-то вышла замуж и муж у тебя такой хороший! Он так мило улыбался твоим дочкам!

— Да ведь это же их папа! — в шоке отвечала Ная и растерянно пожимала плечами.

Об этом курьезе в доме вспоминали еще долго.

Парторг Ельцин: секрет карьеры — мимикрия

Вечерние сумерки на Урале несут в себе особую таинственность. В эти сумерки хочется сесть, закутавшись в шерстяной плед, рядом с камином и долго-долго глядеть на огонь, слушая мягкое потрескивание углей…

В маленьком уральском доме на улице Восьмого Марта, куда расселили семьи строителей и где на последнем этаже досталась квартира Ельциным, ни камина, ни русской печки не было. Маленькая «буржуйка», на которой можно было согреть воду, стоящая на кухне, слабенькое центральное отопление — вот и весь комфорт, вот и вся «сказка».

Но какое же счастливое детство без сказок?

Три девицы под окном пряли поздно вечерком.

— Если бы я была царица, — молвит старшая девица, —

Я б для батюшки — царя родила богатыря…

Старенькая, пухлая, в потрепанном переплете книжка сказок Александра Пушкина, с красочными иллюстрациями и библиотечным номером, выведенным вручную темными чернилами на корешке, настраивала на светлый и радостный лад. Всю свою жизнь хотелось превратить в сказку…

Слушая сказки Пушкина, маленькие девочки — Таня и Лена — незаметно для себя самих засыпали. Да и сама Наина, читающая их дочкам на ночь, чувствовала себя отчасти мечтательным ребенком.

Все-таки типажи, схваченные метким пером Александра Сергеевича, удивительно точны. Кто бы мог подумать, что пройдут годы, и Борис Ельцин уподобится царю Дадону из сказки о Золотом петушке, на которого одно за другим по-сыпятся несчастья, включая пять инфарктов и два импичмента? Кто бы мог подумать, что сама она, Наина, работящая, нетребовательная, умеющая стоически переносить бытовые трудности, уподобится Старухе из сказки о Золотой рыбке, которой будет все мало имеющейся в ее полном распоряжении недвижимости и которая вслед за кирпичным домом на Осенней улице и госдачей Горки-10 захочет получить еще и в свое полное пользование госдачу Барвиха-4? Кто бы мог подумать, как изменит «кремлевская жизнь» Татьяну и Елену, как одна из них будет приподнята на гребне волны власти до небес, а другая вышвырнута этой мощной стихией на берег?..

Тогда они были еще слишком малы, чтобы понимать, что такое конкуренция и борьба, страх и одиночество среди равных себе, лживость, месть и предательство. И, конечно, они еще не знали, что делают с людьми деньги. Как они деформируют человеческий характер. Как они принадлежат самим себе.

Конечно, ничего этого они еще не знали. Да и сама мама девочек, Наина, была слишком молода, чтобы всерьез задумываться о таких вещах. И все же… усомнимся в том, что ее характер формировался так, как у нормального русского человека. Все-таки и невероятная гибкость в поведении, артистизм и изворотливость в общении в сочетании с умением считать деньги, с прагматичным расчетом, с хозяйственностью — это не русские гены…

В интервью экс-главы президентской охраны Александра Коржакова газете «Завтра» (1998, № 43), в частности, говорилось:

«Ельцин всем говорит, что она русская. Хотя уже само имя сомнительно: в русской семье, где знают «Руслана и Людмилу» Пушкина, никогда таким именем девочку не назовут, ибо Наина там — гений зла, колдунья, ведьма…

Так вот, Клавдия Васильевна (мать Ельцина) поведала журналисту, что Наина Иосифовна — еврейка, но «хорошая еврейка»…

Когда произошло сближение Березовского, Смоленского, Гусинского, Малашенко, Ходорковского, Юмашева, Филатова — это все люди одной национальности, — я сначала не мог понять Таню (дочь Ельцина): как она часами может выслушивать того же Бориса Абрамовича?.. Увы, материнские гены. Родное окружение».

Уже с малолетства в дочках Ельцина проявился совершенно разный характер. Мечтательная, неторопливая и гордая — старшая дочь, Елена. И ее противоположность — активная, приветливая — младшая, Татьяна. Впрочем, чувство царственной независимости присутствовало у обеих. Как будто в их жилах текла какая-то особая кровь. Неизвестная доселе «обыкновенным людям» и потому пугающая, как и все незнакомое. Школьные учителя вспоминали, что и Елена, и Татьяна держались от всего класса на изрядном расстоянии. Как будто были «не от мира сего», выше всех остальных. Словно их поведение и нестандартные поступки задавала какая-то не знакомая никому из сверстников генетическая программа…

Лена и Таня были не склонны к пустой болтовне, и за их молчаливостью скрывалась какая-то загадка. Одни сверстники считали Лену и Таню просто «заносчивыми девчонками», другие — «маменькиными дочками», которым интереснее общаться с родителями, чем с одноклассниками… У них не было близких подруг, а охотнее всего они общались со взрослыми. С теми же «школьными училками», которых их сверстники побаивались, Лена и Таня чувствовали себя в своей тарелке.

Сказать, что девочки были очень дружны между собой, тоже нельзя. Они боролись друг с другом за любовь со стороны отца — явление, многократное описываемое в психологической литературе.

Надо сказать, что Борис Ельцин к своей младшей дочери, Татьяне, изначально относился по-особому. Так, в интервью прессе соседка Ельциных Екатерина Дягилева вспоминала, что отец семейства видел именно в Татьяне воплощение своих сокровенных надежд и воспитывал ее, «как мужика», учил быть самостоятельной и независимой. В то же время отец ее и баловал чаще. Ссылаясь на свое общение с Наиной, свердловчанка Дягилева говорит о том, что Борис втихаря от старшей дочери постоянно подкладывал под подушку Татьяне какие-то сладости: то конфетки, то шоколадки… Но это не ускользало от ревнивых глаз старшей дочери, и она частенько Татьяну колотила. Видимо, от своего бессилия перед завоеванием отцовской любви и зависти к Татьяне.

— Мы с Наей по очереди ребятишек из детского сада забирали, — рассказывает соседка Ельциных, свердловчанка Екатерина Дягилева, — Прихожу я однажды за Леной, а она стоит вся в слезах и орет. «Где мама? Домой без нее не пойду!» Оказалось, что ее младшей сестре, Танюшке, достался листок бумаги для рисования больше, чем ей. Так она из за такой ерунды целую истерику закатила!

Меж тем, пока Ленка и Танюшка изводили друг друга взаимной ревностью, их отец решил заняться политической карьерой. В 1961 году Борис Ельцин вступает в КПСС, и спустя годы в своей «Исповеди на заданную тему» он скажет, что сделал это, потому что «искренне верил в идеалы добра и справедливости, которые несла в себе партия». Зная биографию родителей Бориса Ельцина — его раскулаченного деда, репрессированного отца и высланного в Березники «как политически ненадежного» дядю, где следом за ним оказался, попав в страшные лишения и барачную грязь и сам Николай Ельцин с маленьким Борисом, — можно усомниться в искренности слов Бориса Николаевича. Вряд ли эти факты сопоставимы с представлениями о «добре и справедливости». Здесь скорее другое. Партия стала для Бориса, решившего сделать служебную карьеру, необходимым условием. И он во многом ломал себя. Вступал в ее ряды, затаив в глубине души жажду мести за своих близких, нежели «с восторгом перечитывал Маркса и Энгельса» (именно так он заявлял прессе).

Впрочем, много лет спустя, в «Записках президента» Борис Ельцин уже скорректирует собственное мнение и признается, что никогда коммунистом не был.

«Когда я вернулся из своей первой поездки по США — это было осенью 89-го года, — против меня развернулась известная кампания травли в газетах, на телевидении. В Америке во время одного из интервью я сказал такую фразу: пролетев над статуей Свободы, я сам стал внутренне свободным. В Москве это вызвало переполох. Моей поездкой занялась специально созданная парламентская комиссия.

Мои помощники и друзья — Илюшин, Суханов — затащили меня в баню; кажется, это была обычная районная баня, очень непритязательная. Они знали, как я баню люблю, хотели помочь мне снять стресс.

Заходим в парилку, а она набита битком, человек сорок. И такой, помню, разгорелся политический разговор, прямо митинг. Все голые, все кричат, размахивают вениками и хлещут друг друга. «Борис Николаевич, держитесь! Мы с вами!» И как хлестнут меня веником по спине! Колоритное было зрелище. То, что это все происходило в бане, — символично. Баня ведь очищает. Там все чувства чисты. А люди обнажены.

Интересно, что бы сейчас сказали мне эти мужики?

Да, тогда я изменил свое мировоззрение, я понял, что КОММУНИСТ я по исторической советской традиции, по инерции, по воспитанию, но НЕ ПО УБЕЖДЕНИЮ.

Так и стоит перед глазами эта баня».

Ельцин прекрасно понимал, что компромисс со своим мироощущением необходим. Перспективы были только у тех, кто готов был работать на партийную машину.

Именно так и вышло. Борис зажал в тиски свои чувства и эмоции, стал громко и весомо рассуждать с партийной трибуны о радужных перспективах генеральной коммунистической линии.

Его ораторский дар оказался столь силен, что уже спустя два года после вступления в партию, а именно в 1963 году, когда Лене было шесть, а Тане три года, Борис Ельцин получает новую квартиру. Его резко повышают по службе, и он становится начальником Свердловского домостроительного комбината.

Его семья с радостью покинула «скворечник» с закопченной печкой-«буржуйкой» и холодной комнатой в «хрущобе» и переехала в центральную часть города, на проспект Ленина. Это была новая пятиэтажка.

Тогда же Наина решила, что довольно сидеть дома с детьми, и вышла на работу. Без особых проблем она вернулась в «Водоканалпроект» и даже начала ездить в командировки — умудрялась-таки, хотя у нее дома оставалось двое детей и ухаживать за ними было некому. Бабушек-де-душек не было, родня и по линии Наины, и по линии Бориса жила вдали от Свердловска, в тьмутаракани. Перетащить их в Свердловск было нереально: семья Ельциных и так вчетвером еле-еле помещалась в городской «двушке». Борису было не до семейных хлопот, он допоздна пропадал на стройках. Наине платить зарплату просто так, «за красивые глаза», тоже не собирались. Вот так и получилось, что соседская квартира стала для Лены и Тани вторым домом. По воспоминанием соседки Елены Дягилевой, Борис, забирая от них детей, был всегда сдержан, немногословен и, как правило, интересовался только: «Ну как там мои девочки, не капризничали? Как там Ленка, мою Танюшку не обижала?»

Такие разные сестрицы…

Пришло время детям Ельциных идти в школу. Была выбрана престижная свердловская физико-математическая школа № 9, отучившись в которой, некоторые «счастливчики» попадали даже в столичные вузы.

То время — а на дворе стояли шестидесятые годы «хрущевской оттепели» — было провозглашено эпохой технической революции. Россия прочно заняла свое место на международной арене благодаря покорению космоса и созданию сверхнового вооружения.

Нужны были специалисты, «технари» высокого уровня, которые помогли бы нашей стране удержать в мире позиции сверхдержавы. Поэтому самыми престижными были технические вузы. Было провозглашено интеллектуальное равенство мужчин и женщин. Девочки старались не отставать от мальчиков, поступая на отделения ракето- и самолетостроения, становясь профессиональными конструкторами, испытателями техники, материаловедами.

Впечатленные полетом в 1963 году первой в мире женщины-космонавта Валентины Терешковой, многие мамы надеялись, что и их дочки, если и не полетят в космос, то, во всяком случае, будут хоть в чем-то не хуже. Можно с большой долей вероятности предположить что разговоры о покорении Советским Союзом воздушного и космического пространства велись в семье Ельциных довольно часто. А особенно на контрасте с той реальностью, что их окружала. Борис по колено в глиняной жиже и ворохе строительных обломков продолжал «принимать объекты». А на Наину после выхода из декретного отпуска в полной мере обрушилась не слишком эстетичная работа по проектированию систем канализации.

Вряд ли Наина Иосифовна мечтала о том, чтобы дочки пошли по ее стопам, да и их гордый характер не позволил бы им связать свою жизнь с таким вот пусть очень нужным, но все же непрестижным делом. О том, чтобы они пошли в строительную сферу, и речи быть не могло. Все чаще Борис Николаевич приходил домой навеселе, и Наина Иосифовна понимала: нет, не женского это ума дело — стройки. А вот космос — совсем другое. Он манил и притягивал своими неизведанными глубинами. Какой простор для творчества, для фантазии и полета научной мысли! Отсюда и престиж физико-математических школ.

Дочки Бориса Николаевича, подрастая, каждая по-сво-ему решила ответить «позывным» времени. Старшая, Елена, вышла замуж за профессионального пилота. А младшая, Татьяна, стала программистом и сразу же после окончания института пошла трудиться в КБ «Салют», где она рассчитывала орбиту космических кораблей. Впрочем, мы забежали вперед.

Итак, физико-математическая школа № 9 Свердловска (Екатеринбурга) — хороший «старт» для покорения «космических высот» — была выбрана семьей Ельциных не случайно.

Сейчас эта школа стала лицеем № 9. Самым престижным в Екатеринбурге. Впрочем, эта школа издавна служила пристанищем деток высокопоставленных родителей. Стоит заглянуть на последнюю станицу классных журналов прошлых лет, где есть краткие сведения о родителях. Здесь и сотрудники Свердловского обкома, и начальники крупных предприятий, и главврачи больниц, и директора торговых точек.

О том, как сложились школьные годы Елены Ельциной, нам известно немного. По информации в прессе, «девочки росли абсолютно разные. Старшая Лена — упрямая, гордая, самолюбвая и капризная красавица. Младшая, Татьяна, напротив, добрая и улыбчивая».

Впрочем, оценки учителей о дочках Ельциных довольно субъективны и противоречивы. Так, руководительница класса, в котором училась Елена Ельцина, говорит в официальной прессе о том, что «Лена была неплохой ученицей.

Медалисткой не стала, но аттестат получила достойный — десять пятерок и четыре четверки». А вот другие учителя говорят о Лене совсем иначе: «Училась она посредственно. Оценки получала по принципу, если отвечает на 4, то ставят 5. Когда же стало ясно, что ее отца двигают на пост первого секретаря обкома, Лену тут же избрали секретарем комсомольской организации. Кажется, общественная работа ее тяготила».

Где правда, а где вымысел, мы теперь, вероятно, уже не узнаем. Но очевидно одно: влюбленной Лене было не до общественной работы, не до учебы.

А все началось в старших классах. На «картошке».