4. НА ЛИНИИ ОГНЯ

4. НА ЛИНИИ ОГНЯ

Наутро командарм приказал оседлать коней и выехал с работниками своего полевого штаба на передовые позиции, километрах в двадцати пяти к югу от Уральска. За Уральском, по обе стороны скованного льдом древнего Яика, расстилалась совсем ровная, покрытая снегами степь без конца и без края. Низкие, темные облака висели над ней, подчеркивая ее белизну. Вдали глуховато гремели пушки.

Когда Фрунзе со своей маленькой конной группой спустился на заснеженный лед реки Урал, в воздухе вдруг запели пули. По другому берегу, паля из винтовок, скакало десятка полтора всадников— разъезд противника. Перевес у белых был почти тройной.

— Придется им ответить, — сказал Фрунзе.

И, взяв у ординарца винтовку, не торопясь, приложился к ней для выстрела…

После нескольких ответных залпов белые всадники умчались. Ответ пришелся им не по вкусу.

За рекой, в районе хутора Скворкина, шел бой. Подпрыгивали на утоптанном, скрипучем снегу трехдюймовые орудия, занимавшие огневую позицию за оградой колокольни.

Командарм поднялся на колокольню, чтоб как можно шире охватить взглядом снеговой горизонт. Противник обстреливал село шрапнелью. То и дело вспыхивало в морозном воздухе на фоне темных туч желтовато-белое облачко разрыва.

По боевому приказу красные войска должны были овладеть этим районом путем стремительной атаки. Тогда в руках у противника вряд ли осталась бы хоть одна пушка. Но приказ вовремя не был выполнен.

Вой начался незадолго до приезда Фрунзе.

Белые умело расположили орудия и довольно успешно отвечали на огонь. А из двенадцати советских орудий стреляли только семь. Остальные пять пушек молчали. Снег лежал на их неподвижных стволах и хоботах.

— В чем дело, товарищи артиллеристы? — осведомился Фрунзе, спустившись с наблюдательного пункта.

— Снарядов не присылают, — объяснил один из командиров.

Тотчас в Уральск был направлен нарочный за снарядами.

Из степи начинала дуть сильная поземка. Она угрожала перейти в буран. Красноармейцы наступали вяло. Фрунзе пошел к самым передовым цепям по вырытым в снегу ходам сообщения и наткнулся на группу столпившихся бойцов.

— Что за собрание? — спросил он.

— Да вот обсуждаем. Наступать или нет… погода… пурга… — вяло сказал начальник участка.

— Чего же обсуждать, раз приказ есть?

— Начальство в штабе сидит, ему что!..

— Приказ дан мною, — строго сказал Фрунзе.

Узнав, кто с ними говорит, собравшиеся смутились. Начали быстро расходиться по местам.

— Настоящий, видать, начальник приехал… Сразу на линию огня явился.

С утра командарм выехал инспектировать части, занимающие позиции в большой степи. По дороге он не мог удержаться от соблазна побывать в одном из попутных степных аилов. Как только он завидел широкие бурые юрты, похожие на расползающиеся стога сена, он, не скрывая своего волнения, дал коню шпоры и помчался вскачь. Воскресли в памяти полузабытые картины детства. Родные горы Семиречья как будто замаячили вдруг из-за этих степных юрт. Через минуту провожатые Фрунзе с изумлением наблюдали, как он, смеясь, оживленно разговаривал с высыпавшими из юрт джигитами и стариками на хорошо знакомом ему казахском языке.

И командарма и его спутников казахи зазвали в самую большую юрту. Зашипел в казане над приветливым огнем бешбармак. Лучшие коврики и пестрые цветастые тюфячки были предложены почетным гостям для сидения. Вскоре Фрунзе уже знал все новости степи. Узнала и степь, довольно быстро, что новый красный командующий — «особенный человек»!

Через несколько дней, возвращаясь с объезда фронтовой линии, Фрунзе встретил под Уральском своих старых друзей — ивановцев. Полк иваново-вознесенских и шуйских ткачей, выехавших на фронт следом за командармом, прибыл и уже. маршировал, поражая всех дисциплиной и отличной строевой выправкой.

Мундир английский,

Погон французский,

Табак японский —

Правитель омский, —

колыхалась над рядами задорная песня про адмирала Колчака, подхваченная ткачами где-то в пути.

Скрипели по снегу кованые сапоги, оркестр слаженно гремел медью труб. Алое шелковое знамя развевалось на февральском ветру.

— Здравствуйте, дорогие товарищи! — приветствовал их Фрунзе. — С прибытием поздравляю!

— Товарищу Арсению ура! — дружно ответил полк на приветствие командарма.

Приведя в боеспособное состояние части на уральско-деркульском участке фронта, Фрунзе вернулся в Самару и издал приказ по армии.

«…Наша армия, призванная решать великие задачи, возлагаемые на нее Рабоче-Крестьянским правительством, должна являться грозной силой для всех врагов трудящегося населения, а это может быть достижимо лишь при том условии, если все части армии будут спаяны железной дисциплиной.

…Объявляю, что всякое нарушение долга службы и дисциплины впредь, после опубликования настоящего приказа, будет мною рассматриваться не иначе, как злостное и сознательное преступление и как таковое будет мною беспощадно караться».

Фрунзе телеграфировал Я. М. Свердлову: «Прибыл лично в расположение армии, ознакомился с составом и настроением, а равно с командным составом и политработниками. Требуются большие персональные изменения. Необходимо тщательное расследование всей деятельности не только мятежных частей, но и всего руководящего персонала армии. В ближайшие недели, думаю, что Уральская область будет воссоединена с Советской Россией. Примерно через две недели крайне желательна присылка комиссии из центра».

В штабе армии было кое-что новое. Членом Реввоенсовета вместо погибшего Линдова был снова назначен уже бывший некоторое время таковым ранее председатель Самарского губисполкома Валериан Владимирович Куйбышев — высокий худощавый человек с глубоко сидящими задумчивыми глазами и с большой шапкой непокорных волос.

Фрунзе немало слыхал о Валериане Куйбышеве как о крепком большевике. Ссылку в Сибири они отбывали неподалеку друг от друга. Манзурка отстояла километров на сорок от села Качуг, где был на поселении В. В. Куйбышев. В борьбе за Волгу, за Симбирск и Самару летом и осенью минувшего 1918 года Куйбышев проявил себя выдающимся большевистским руководителем.

— Очень, очень рад, Валериан Владимирович, вашему назначению, — говорил Фрунзе.

Затем перешли к делам армии.

— Армия растянута на огромном фронте, командиров хороших мало. Задача армии — обеспечить пути, ведущие с юга и юго-востока на участок Волга — Саратов — Сызрань. Обеспечить пути… — повторил Фрунзе. — Ведь это же оборона, а я думаю, что нам надо наступать, Валериан Владимирович. В этом залог победы. А побеждать надо скорее и побеждать так, чтобы уничтожить у противника самое главное— живую силу. А уничтожим живую силу — и территория будет наша. Нам надо создать группу из двух-трех армий, — задумчиво продолжал Фрунзе, — да по-настоящему и ударить по врагу, предупредить его наступление, к которому он, несомненно, готовится.

— Правильно, правильно, Михаил Васильевич, — соглашался Куйбышев, — будем действовать и действовать решительно, если понадобится, непосредственно через Ильича.

— Да, знаете, Валериан Владимирович, — вдруг вспомнил Фрунзе, — во время своей поездки я на каждом шагу слышал: «Чапаев, Чапаев». И крестьяне, и красноармейцы, и казаки — все толковали наперебой о Чапаеве. Куда, дескать, делся, почему не воюет… Я навел справки, оказалось, герой Чапаев, бывший командир Николаевской дивизии, гроза белых, послан в Москву, в Академию генерального штаба, учиться… А бойцы, которыми он командовал, буквально плачут о нем: «Драться разучиваемся без Чапаева…»

Куйбышев задумался.

— Совершенно верно. Совсем незачем было именно сейчас отправлять Чапаева в Академию, — сказал он. — Поучиться он еще успеет, а время не ждет. Умеет бить белых, пользуется авторитетом, любовью— значит, самое здесь ему место в эту горячую пору!

Через несколько дней после этого разговора, разбирая документы, оставшиеся после Линдова, Фрунзе нашел нераспечатанный пакет, видимо уже не заставший погибшего члена РВС. Командарм вскрыл его, бегло пробежал глазами, потом вслух прочел Куйбышеву:

— «Многоуважаемому товарищу Линдову.

Прошу Вас покорно отозвать меня в штаб 4-й армии на какую-нибудь должность командиром или комиссаром в любой полк. Преподавание в академии мне не приносит никакой пользы, что преподают, я это прошел на практике… Вы знаете, что я нуждаюсь в общем образовательном цензе, который здесь я не получаю, и томиться понапрасну в стенах я не согласен… Прошу еще покорно не морить меня в такой неволе… Я хочу работать и помогать вам… Так будьте любезны, выведите меня из этих каменных стен.

Уважающий Вас Чапаев».

— Как, выведем Василия Чапаева из каменных стен, Валериан Владимирович? — спросил Фрунзе.

— Обязательно выведем, — улыбаясь, в свою очередь, подтвердил Куйбышев. — Чапаев словно читал наши мысли.

Но уже через несколько дней, входя в штаб армии, Фрунзе заметил сидящего в приемной человека в белой папахе с красным донышком, обычной у уральцев. Фрунзе не обратил на посетителя особого внимания и прошел к себе в кабинет.

Человек в белой папахе вскочил с табурета и бросился к адъютанту:

— Кто это прошел? Командарм Фрунзе?

— Да, он, — ответил адъютант и не успел опомниться, как человек в папахе был уже в кабинете командующего армией.

Вытянувшись в струнку и приложив руку по всем правилам к папахе, он отрапортовал:

— Имею честь явиться… Бывший начдив, командовал Николаевской дивизией… Василий Чапаев…

Фрунзе тоже поднялся, приветствуя героя.

— Здравствуйте, товарищ Чапаев. Рад вас видеть… Ну, так как же каменные стены? — спросил он, посмеиваясь. — Не удержали они вас?

— Трудно мне в академии, товарищ командующий… — смущенно и откровенно ответил Чапаев. — Невмоготу стало… Все мои ребята, выкормыши мои, которых я боевому искусству обучал, с врагами Советской республики здесь дерутся. А я, их командир, сам вроде как за партой оказался, на положении ученика… Учат, конечно, неплохо — военной топографии, фортификации, стратегии, тактике, тому подобное… Но вот как-то спрашивает меня профессор: «Где река Неман течет и какое она имеет историческое значение?» Подумал я недолго, да и ляпнул: «Где Неман течет, — отвечаю, — это я знаю. На этой реке я три года немцев бил в первую мировую да два Георгия получил, а вот знаете ли вы, товарищ профессор, где река Солянка протекает?» Он так на меня и уставился… А я дальше: «Не знаете, — говорю, — товарищ профессор? Очень жалко. На этой, — говорю, — самой реке Солянке сейчас весьма серьезные события происходят… Красная Армия здорово, — говорю, — бьет белых на этой самой Солянке».

Фрунзе не мог сдержаться:

— Солянка против Немана!.. — почти до слез смеялся он.

И, сразу перейдя на деловой тон, сказал:

— Ничего, Василий Иванович… Назначим мы вас сейчас командиром Александров-Гайской бригады, с тем чтобы эту бригаду вы развернули в дивизию. Кроме прежних полков, в эту новую дивизию войдет, вероятно, также Иваново-Вознесенский полк, земляки мои, ткачи, пролетарская гвардия. Бойцы надежные.

Новый командарм Михаил Фрунзе быстро стал предметом удивления для военспецов штаба фронта, Им было известно, что он не имел военного образования, но все его действия говорили о большой полководческой эрудиции.

Под руководством нового командарма 4-я армия в короткий срок буквально переродилась. Она стала крепко спаянным, дисциплинированным, боевым организмом.

Шаг за шагом Фрунзе отвоевывал у белоказаков широкую степь между Волгой и Уралом, оттесняя белых все дальше и дальше к югу.

Эти успехи позволяли рассчитывать на то, что после освобождения Уральской области можно двинуть красные войска на помощь Туркестану. Для этой цели по идее Фрунзе и была сформирована Южная группа войск, состоявшая из 4-й армии, восьмиполковой Оренбургской стрелковой дивизии (впоследствии 31-й) и кавбригады.

Оренбургская дивизия и кавбригада положили основание новой, Туркестанской армии.

7 марта Фрунзе радировал в Туркестанский Центральный исполнительный комитет (Туркцик):

«Волею Рабоче-Крестьянского правительства Российской Республики я назначен командующим армиями Южной группы Восточного фронта, включающими и Туркестанские войска. В ближайшем будущем… войска прибудут на помощь героям-бойцам Туркестана, доселе не опустившим красного флага и отбившим все яростные нападки врагов. Я приветствую в вашем лице трудящиеся массы всех народностей Туркестана. Прошу передать мой особый привет трудовому населению моей родины — Семиречья и моего родного города Пишпека. Как уроженец Туркестана, приложу все усилия к тому, чтобы желанная помощь пришла к вам как можно скорее. С социалистическим приветом…»

Войска Южной группы наступали. Они заняли форпосты Чижинские, 10 марта освободили станицу Сломихинскую, 19 марта — важный пункт Лбищенск. На этом направлении успешно наступала бригада Василия Ивановича Чапаева.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.