ДИАГНОЗ СЕЛЬСКОГО ЭСКУЛАПА

ДИАГНОЗ СЕЛЬСКОГО ЭСКУЛАПА

Как-то раз Володю пригласили играть сольный концерт под Бордо. Жить он должен был в частном доме, точнее — в старинном замке у человека, организующего выступление. Нельзя сказать, что концерт был левый, но полуофициальный. Володя приболел перед концертом, принимал антибиотик. Позвонил мне уже оттуда (я должна была прилететь на другой день), рассказал, как все забавно в этом замке. Голос был какой-то странный; вдруг, прощаясь, Володя произнес:

— Ты помолись за меня.

Я очень удивилась и призадумалась.

На следующий день я приехала; хозяин встречает меня.

— Как себя чувствует мой муж?

— Слава Богу, сегодня намного лучше. Вчера мы вовремя вызвали врача и выиграли один день лечения. До концерта еще день, так что, надеюсь, стоять он сможет. А вчера с трудом ходил.

У меня начинает колотиться сердце.

— Врач осмотрел его ноги и определил болезнь. Это подагра.

— Какая подагра?

— Это так страшно! Эти распухшие ноги. Но у вашего мужа прекрасный эксклюзивный массажист — моя жена.

Чувствую, как мне становится дурно.

— И еще я скажу вам — вы будете ревновать. У него подружка, она сегодня спала в его кровати. Ее зовут Мадлен. Больше я вам ничего не скажу.

Я понимаю, что потихоньку схожу с ума. Приезжаю в огромный замок — старый, малоухоженный. Встречает мадам Кер — изношенная жизнью тощая француженка со злобным выражением лица. С утра до вечера у нее на глазах были намалеваны стрелочки, а все остальное в доме — в полном беспорядке. Пианист Сергей Безродный встречает меня в полном ужасе:

— Мы летим в самолете, и Володя нахваливает мне туфли, купленные в Испании, — шикарная мягкая кожа, дешевые. Перед посадкой попытался надеть туфли — не может, ноги, видно, отекли. А вечером в замке вообще стоять не мог — ноги так распухли.

Я бегу к Володе на второй этаж, невзирая на предостережения мадам Кер, что он, дескать, отдыхает. И застаю такую картину: в огромной высоченной кровати под балдахином весь в подушках лежит Спиваков. Ноги его — огромные, красные возвышаются над подушками. Рядом с ним лежит кошка Мадлен, на плече сидит попугай, а рядом стоит какая-то баланда, называемая супом из овощей. Он смотрит на меня очень жалостливо.

Я ничего не понимаю. Замок имеет зловещий, доисторический вид, все ходят чуть ли не со свечами. Он рассказывает мне эту историю — про самолет, про распухшие ноги, — и добавляет:

— Такой смешной случай: я лег в эту кровать на втором этаже, пришел сельский доктор, а я не могу встать с кровати и спуститься к нему на первый этаж. Месье Кер сообщает это доктору, а доктор не может подняться на второй этаж — у него астма.

Ну просто чистый Мольер! Спивакова взяли на руки и снесли вниз к сельскому эскулапу. Тот осмотрел ноги и поставил диагноз: подагра. А подагры, оказывается, не может быть на двух ногах одновременно у человека моложе пятидесяти лет, который никогда не пил вина. В один день ей взяться неоткуда. Доктор же прописал лекарство от подагры, говорили, что очень эффективное, правда, с побочным действием: тошнотой и головокружением.

Мадам Кер, ревностно ухаживавшая за моим мужем, поставила раскладушку в гардеробной в его спальне, сказав:

— Вы будете спать тут.

Я не понимала, что делать: в замке комнат восемьдесят, царит полное запустение. Я решила позвонить в Париж, отменить концерт к чертовой матери, вызвать «скорую помощь».

— Нет, я буду играть, как Перельман, — меня вынесут и посадят.

— Но ведь Перельман болен полиомиелитом с детства. А у тебя — отек, аллергия или, самое страшное, почки. Зачем тебе нужен этот концерт?

— Мне хочется послушать Бетховена.

Спивакова рвет, он с трудом сползает с кровати, прыгает, как Маугли, на четвереньках, на плече сидит отвратительный попугай, по кровати ползает кошка, периодически приходит мадам, начинающая мять ему пятки.

Я понимаю: ситуация фантасмагорическая, я не в силах что-либо изменить. Пытаюсь дозвониться до Парижа под замечания окружающих, что в буржуазные дома после девяти не звонят, а время уже к одиннадцати. Ложусь спать на узкой кроватке в полной темноте. Рядом — свечка и спички. Просыпаюсь от того, что кто-то гладит меня по руке. Володя сидит у меня на кровати, гладит мою руку и что-то мычит. С трудом я понимаю, что это означает «надо ехать». Показывает на распухший язык, и я понимаю, что он задыхается. Натыкаюсь в темноте, пытаясь запалить свечу, на его руку — она вся отекла. Я несусь по замку, нахожу хозяина, вытаскиваю его, раздетого, из кровати, заставляю ехать в ближайший госпиталь. Там боятся что-либо предпринимать, так как не могут диагностировать болезнь.

Слава Богу, я дозвонилась до Парижа и организовала карету «скорой помощи». Их «ситроен» домчал нас из деревушки округа Бордо в Париж. Оказалось тяжелейший приступ аллергии с отеком Квинке. Володя попал в больницу на неделю. Несчастье заключалось в том, что аллергия потом возвращалась каждые десять дней в течение лет пяти. Врачи говорили, что это могло быть следствием самолечения антибиотиком. Мы много лет жили под страхом, потому что приступы разной степени тяжести повторялись. При этом Спиваков ни разу не отменил ни одного концерта!