В СТРАНЕ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ

В СТРАНЕ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ

Это Красная площадь…

Светлы ее камни…

Я ступаю в безмолвии

вешней зари!

О родная Москва!

Ты навеки близка мне,

Вдохновенье и счастье

Мне вновь подари!..

То Хыу

1

Неимоверные испытания выпали на долю Советской власти в первые годы ее существования — разруха, голод, империалистическая блокада, интервенция, гражданская война… И все-таки совсем не это запечатлелось в памяти многих ветеранов мирового коммунистического движения, побывавших в Советской России в те незабываемые годы. Они рассказывали своим друзьям и соратникам, каким ярким кумачом революционных стягов и транспарантов горели улицы и площади древней Москвы, каким неистовым, беспредельным был революционный энтузиазм рабочих и крестьян, какая всесокрушающая вера в окончательную победу, заражавшая и зарубежных друзей, исходила от большевиков, смело вставших у кормила власти в огромной отсталой стране. «Кто из нас тогда чувствовал холод в легоньком пальтишке, рассчитанном на климат Рима, Генуи, Неаполя? У нас бились сердца, горели щеки, сияли глаза!» — писал о своем первом приезде в Советскую Россию ветеран Итальянской коммунистической партии Джованни Джерманетто, который стал впоследствии близким другом Нгуен Ай Куока.

Точно такие же чувства, да еще помноженные на свойственную ему пылкость характера и склонность к романтическому восприятию мира, обуревали и первого вьетнамского коммуниста, когда он сошел по трапу советского парохода «Карл Либкнехт» и очутился на причале петроградского порта. Жадно вдохнул он пахнущий морем и заводским дымом воздух — живительный воздух страны победившей пролетарской революции.

У него не было при себе никаких документов, кроме «проходного свидетельства» для путешествия в Советскую Россию на имя Чен Ванга. Кошелек его практически был пуст, все его сбережения, приготовленные для дальней дороги, съела чудовищная инфляция в Германии, где ему пришлось даже за газету расплачиваться тысячами марок. Весь его дорожный багаж состоял из легкого чемодана — того, который он получил от французского товарища на Северном вокзале в Париже.

Но что значат все эти мелочи в сравнении с рвущейся, словно ликующий победный клич, мыслью, что наконец-то он — первый из своих соотечественников — в стране, где воплотились в жизнь его юношеские мечты о свободе и счастье, где веками угнетенные и забитые стали теперь хозяевами своей судьбы. Он полон сил и энергии, ведь ему всего 33 года. Отсюда, из этой великой страны — колыбели мировой революции, он и начнет прокладывать путь к грядущему освобождению своего народа. Наконец ему, может быть, удастся осуществить еще одну мечту, с которой он не расставался последние годы, — встретиться с великим Лениным, чьи идеи так захватили его. Об этом своем сокровенном желании он поведал в первые же минуты пребывания на советской земле краскому-пограничнику, который занимался его въездными документами.

— С какой целью вы приехали в Советскую Россию? — спросил тот, заполняя опросный лист.

— Я хотел бы прежде всего увидеть Ленина.

— К сожалению, сейчас это сделать невозможно. Товарищ Ленин болен.

В Петрограде Нгуену пришлось некоторое время задержаться. Из его документов не было ясно, что он французский коммунист, едущий по делам Коминтерна. Пришлось запрашивать представителя ФКП в Исполкоме Коминтерна, чтобы тот удостоверил личность прибывшего вьетнамца. Но вот наконец все необходимые формальности позади, и поезд мчит Нгуена к Москве.

«Во время первого приезда в СССР я увидел, в каких тяжелых условиях приходилось начинать свой путь Советской стране, — вспоминал он об этих днях. — Трудно рассказать о величайшем героизме и самоотверженности рабочих, и крестьян, приступивших к строительству социализма. Вместе с тем уже очевидны были и первые достижения советского народа. Быстрый прогресс Советской страны, любой ее успех вызывали в сердце каждого революционера радость и счастье, наполняли нас гордостью за дело Великого Октября».

Действительно, многое из увиденного Нгуеном в Москве и на пути к ней значительно отличалось от того, что он ожидал увидеть. Французская буржуазная пресса изощрялась в клевете на страну победившего пролетариата. Правдивые же сообщения о советской действительности, публиковавшиеся в левых газетах, приходили с опозданием. Не успевали за стремительным бегом событий и свидетельства очевидцев.

К середине 1923 года все более зримыми становились замечательные плоды новой экономической политики, которую партия большевиков под руководством Ленина смело претворяла в жизнь. Позади остались голодные годы, разруха, кризис с топливом, с транспортом. Страна вступила в полосу хозяйственного подъема. Деревня радовала богатыми урожаями. К Петрограду с разных концов России уже шли первые эшелоны с хлебом, предназначенным на экспорт. Газеты регулярно сообщали об очередном снижении цен на промышленные товары. Анонсные тумбы на Тверской, Петровке, Кузнецком мосту пестрели призывной рекламой: «Громадный выбор товаров. Цены снижены на 40 процентов. Премия тому, кто найдет какой-либо предмет в ГУМе дороже, чем в других магазинах».

Свою речь на пленуме Московского Совета — это было последнее выступление вождя партии и советского народа — Ленин закончил жизнеутверждающими, пророческими словами: Из «России нэповской будет Россия социалистическая»[9]. И ростки социализма, подтверждая его гениальное предвидение, успешно пробивали себе дорогу.

В августе 1923 года в Москве произошло крупное по тем временам событие. Советское правительство приняло решение об открытии первой в истории рабоче-крестьянского государства Всероссийской сельскохозяйственной выставки. «Еще одна очередная победа революционного пролетариата», — писала «Правда».

В воскресный день Нгуен вместе с другими коминтерновцами поехал на выставку и долго бродил, восхищенный, по ее павильонам. Он смотрел на загорелые, обветренные, с широкими улыбками лица крестьян, прибывших в Москву из разных российских губерний и с далеких национальных окраин, слушал, как они с гордостью показывают посетителям плоды своего труда — огромные снопы крупнозернистой пшеницы и ржи, горы белоснежного хлопка, изумительные по красоте ковры ручной работы, и мысленно возвращался к колониальной выставке в Марселе. «Вот что может сделать свободный труд!» — думал он.

В Москве Нгуен, как и другие деятели Коминтерна, поселился в гостинице «Люкс» на Тверской улице (ныне гостиница «Центральная»). Оттуда его путь чаще всего лежал на Манежную площадь и Моховую. В здании, расположенном в Троицком проезде, напротив библиотеки Румянцевского музея (ныне Библиотека имени В. И. Ленина), размещался аппарат Исполкома Коминтерна. В первые же дни по прибытии Нгуен стал сотрудником восточного отдела ИККИ. Как все вьетнамцы, привыкший с детства вставать рано, он с первыми рассветными лучами выходил из гостиницы, спускался пешком по громыхавшей трамваями узкой Тверской, поднимался на Красную площадь. С благоговением глядя на причудливые зубцы кремлевской стены, на древние башни, он вспоминал казавшийся таким далеким, словно во сне, урок истории в Национальном колледже в Хюэ и французского учителя-бонапартиста, с пафосом рассказывавшего им, школярам, как где-то здесь, на этой высокой кремлевской стене, стоял император Наполеон и с тоской глядел на объятую пламенем Москву — захваченную им, но непокорившуюся древнюю русскую столицу.

Работу в восточном отделе Исполкома Коминтерна Нгуен начинает с того, что пишет письмо в Президиум ИККИ, в котором высказывает свои соображения и выводы об освободительном движении в Индокитае. Он указывает, что пролетарии пока составляют в этой французской колонии не более 2 процентов населения и у них нет своей организации; крестьянская масса — это наиболее обездоленная часть населения, а потому имеющая высокие революционные потенции; интеллигенцию он рассматривает в качестве революционно-националистической силы. Одно из первых условий успешного развития освободительного движения в Индокитае — это налаживание совместных действий коммунистов с революционно-патриотическими элементами. Напомнив о необходимости объединения сил революционеров колоний, рабочих метрополий и трудящихся первой страны социализма, на что не раз указывал Ленин, Нгуен предлагает создать надежную и постоянную связь между Москвой, Индокитаем и Парижем. Он обращается к руководству Коминтерна с призывом еще больше уделять внимания освободительным движениям в колониальных и зависимых странах, в их числе — Индокитаю. «Угнетенные народы колоний, — пишет Нгуен, — разбуженные эхом революции (Октябрьской. — Е. К.), инстинктивно поворачиваются в сторону нашего Интернационала, единственной политической партии, которая проявляет к ним братский интерес и на которую они возлагают все свои надежды на освобождение».

С первых же дней жизни в Москве у Нгуена появился широкий круг друзей и знакомых, особенно среди советских и зарубежных сотрудников Исполкома Коминтерна. О нем отзывались как о человеке большого личного обаяния и высокой культуры, быстро располагающем к себе окружающих. Не последнюю роль, конечно, играл и тот факт, что Нгуен был первым посланцем далекого Вьетнама на советской земле.

Ведь в те времена «заморская провинция» Франции была для многих «загадочной страной», находящейся за тридевять земель, чуть ли не на другой планете. Хотя, впрочем, русские люди кое-что и тогда уже знали о Вьетнаме. Еще в середине XIX века русский писатель К. Станюкович, не раз плававший в этих краях, с возмущением и искренним состраданием к вьетнамцам писал в своих очерках о бесчинствах французских завоевателей в Кохинхине. В одном из стихотворных сборников воспевал экзотические красоты Вьетнама поэт-акмеист Н. Гумилев.

Первые живые контакты между советскими людьми и вьетнамскими патриотами установились еще в 1919 году. Тогда часть вьетнамцев, как уже говорилось выше, перешла на сторону революции в районе Одессы, где были сосредоточены основные силы французских интервентов, а затем во Владивостоке, куда Франция направила в помощь войскам США и Японии отдельный индокитайский батальон стрелков. И вот, наконец, в Москве — профессиональный вьетнамский революционер, полномочный посланец национально-патриотических сил французского Индокитая.

Довольно скоро после приезда Нгуена в Советскую Россию его имя появилось на страницах газеты «Правда». На Всероссийскую сельскохозяйственную выставку прибыли левые представители крестьянства из более чем 20 стран Европы и Азии. Они решили воспользоваться этим обстоятельством и провести в Москве Международную крестьянскую конференцию. Открытие первого всемирного схода крестьянства состоялось 10 октября в Андреевском зале Кремля. В этот день «Правда» вышла с крупными титрами на первой полосе: «Привет новым союзникам по борьбе!», «Против угнетательского разбойничьего союза капиталистов и помещиков вырастает великий союз рабочих и крестьян!»

12 октября в разделе под рубрикой «На всемирной крестьянской конференции» «Правда» сообщила: «На втором заседании выступил от французской колонии Индокитая товарищ Нгуен Ай Куок. Оратор отметил, что крестьянство Индокитая угнетено вдвойне — как крестьяне вообще и как крестьяне колониальной страны».

Уже в первой речи вьетнамского коммуниста на международном форуме проявился его глубокий интернационализм, стремление к единству и сплоченности всех борцов против империализма и колониализма, что будет отличать его на протяжении всей жизни. «Только тогда наш Интернационал будет подлинной интернациональной организацией трудящихся, — заявил он в своей речи, — когда в него войдут и примут участие в его работе крестьянские массы Востока, особенно народы колониальных стран, подвергающиеся самой жестокой эксплуатации и гнету». Участники конференции приняли приветственное письмо В. И. Ленину. На заключительном заседании были избраны руководящие органы Крестьянского Интернационала — Международный крестьянский совет и его президиум. От азиатских стран в президиум вместе с Сэн Катаямой, уже тогда активным коминтерновцем, одним из основателей Коммунистической партии Японии, пошел и представитель Индокитая Нгуен Ай Куок.

Однажды, когда Нгуен вернулся с работы, в вестибюле гостиницы «Люкс» к нему подошел репортер журнала «Огонек» и попросил ответить на вопросы журнала. В конце декабря 1923 года на страницах «Огонька» появился очерк «Нгуен Ай Куок. В гостях у коминтернщика». Автор назвал героя очерка человеком с врожденным тактом и деликатностью, дышащим какой-то совершенно новой культурой, «быть может, культурой будущего».

«…Да, интересно, как французские власти научили наших крестьян словам «большевик» и «Ленин», — иронизировал вьетнамский патриот. — Они начали преследовать коммунистов среди аннамитов, в то время как никаких коммунистов и в помине не было. И таким образом вели пропаганду».

В Москве Нгуен по-настоящему раскрылся как способный публицист-международник. Пишет он много, прежде всего — в журнал «Инпрекорр» («Интернационале прессе корреспопденц») — орган Исполкома Коминтерна. Бессменный руководитель «Инпрекорра» венгерский коммунист Д. Алпари знал Нгуена как одного из самых активных внештатных корреспондентов вплоть до 1939 года, когда «Инпрекорр» прекратил свое существование. Статьи и заметки Нгуена периодически появляются также на страницах советских газет. Не порывает он связей и со своими парижскими друзьями, продолжает писать в «Юманите», «Ла ви увриер», «Парию».

Тематика статей довольно разнообразна, обширен диапазон волнующих вьетнамского автора проблем. Он разоблачает разбой французских колонизаторов в Индокитае, английских империалистов в Китае, пишет о росте рабочего движения в Китае, Японии, Турции, о положении крестьянства в странах Азии, о расовом угнетении в США, разоблачает экспансионистскую политику империалистических держав в Азии и в районе Тихого океана.

Еще в Париже у Нгуена возникла мысль написать публицистическую по характеру книгу, обличающую французский колониализм. В Москве товарищи из ИККИ и редакции журнала «Инпрекорр» помогли ему осуществить задуманное. Книга под названием «Суд над французским колониализмом» вышла в Париже на французском языке в 1925 году, когда Нгуен уже был далеко от Москвы и еще дальше от Парижа. В нее вошли многие его статьи и корреспонденции, публиковавшиеся в период с 1920 по 1925 год во французских левых газетах, в «Парии», в «Инпрекорре».

Вьетнамским революционерам удалось переправить несколько экземпляров книги во Вьетнам, где она пользовалась необычайной популярностью в кругах патриотической молодежи. Притягательность этой книги объяснялась тем, что впервые вьетнамский автор давал оценку колониализму с позиций марксистско-ленинской теории, раскрывал непримиримый характер противоречий между французскими колонизаторами и вьетнамским народом, неодолимость процесса нарастания национально-освободительной борьбы колониальных народов и неизбежность крушения колониального гнета. Показывая, что империализм — это общий смертельный враг всех угнетенных, автор подводил читателя к выводу, что борьба за национальное спасение Вьетнама является неразрывной составной частью всемирной борьбы за освобождение народов от цепей колониального рабства. Те из вьетнамских патриотов, кто прочел «Суд над французским колониализмом», увидели в авторе нового, принципиально отличного от прежних лидера патриотического движения — приверженца коммунистического учения, последовательного интернационалиста.

Вьетнамские историки, говоря о значении для революционного развития во Вьетнаме первой книги Нгуен Ай Куока, подчеркивали, что ее появление было «подобно порыву ветра, который разогнал тучи, закрывавшие солнце». По их оценке, «Суд над французским колониализмом» — это «продукт диалектического, живого, органического сочетания ленинских положений о сущности империализма и по национальному вопросу с практическим опытом антиколониального, национально-освободительного движения, с глубоким изучением опыта Октябрьской революции».

2

С тех пор как Нгуен оказался в Москве, его не покидала надежда осуществить заветное желание — встретиться с Лениным. Как и его советские и зарубежные друзья по работе в ИККИ, он был убежден, что болезнь скоро отступит и Ленин примет участие в предстоящем V конгрессе Коминтерна. На крестьянской конференции а Андреевском зале Кремля он с сияющими от счастья Глазами рукоплескал вместе с делегатами, когда им объявили, что Ленину стало значительно лучше, он уже ходит, врачи разрешили ему читать газеты. Но прошло несколько недель, и стало ясно, что это улучшение самочувствия было временным. 21 января в Москву пришла скорбная весть — Ленина не стало.

«Во время завтрака в столовой, находившейся на первом этаже гостиницы, — вспоминал об этих днях Хо Ши Мин, — мы узнали, что умер Ленин. Этому никто не хотел верить, но, взглянув в окно, мы увидели, что над зданием Моссовета приспущен красный флаг с траурной каймой. Нас охватила безмерная скорбь. Ленин умер! Мне так и не довелось встретиться с Лениным, и это было самой большой горестью в моей жизни…»

В числе первых коминтерновцев Нгуен пришел к Колонному залу Дома союзов проститься с навеки уснувшим вождем мирового пролетариата. Джерманетто вспоминал:

«Москва в январе 1924 года. В разгаре русская зима, когда температура порой опускается ниже 40 градусов. Несколько дней назад скончался Ленин.

В то утро в нашем номере гостиницы «Люкс» раздался тихий стук в дверь. Затем дверь открылась, и к нам вошел очень худой молодой человек.

— Я вьетнамец, меня зовут Нгуен Ай Куок, — проговорил он. — Я собираюсь к Дому союзов, чтобы проводить Ленина в последний путь…

— Товарищ Ай Куок, вы так легко одеты, что просто не выдержите мороза. Подождите, пока для вас раздобудут теплую одежду, и тогда пойдете…

Ай Куок тяжело вздохнул и, ни слова не говоря, сел пить чай вместе с нами, а затем вернулся к себе. Мы тогда подумали, что он послушался нас и никуда не пошел.

…Где-то около 10 часов вечера вновь раздался легкий стук. Я открыл дверь: передо мной стоял товарищ Ай Куок. Лицо его было иссиня-бледным, уши, нос, пальцы рук стали лилового цвета от лютого мороза.

— Я только что побывал у гроба с телом Ленина. — Ай Куок с трудом говорил, его зубы стучали от холода. — Я не мог ждать до завтра, чтобы поклониться самому великому другу народов колониальных стран… Товарищи, у вас не осталось горячего чая?..»

Нгуен Ай Куок изучает ленинские труды, воспоминания его соратников, расспрашивает о Ленине тех, кто вместе с ним работал. Его поражало, насколько Ленин всей своей жизнью и деятельностью отвечает созданному в его воображении еще в юношеские годы эталону Человека с большой буквы. Он пишет друзьям в редакцию «Парии»: «Ленин покоряет и привлекает сердца азиатских народов не только своей гениальностью, но и презрением к роскоши, любовью к труду, чистотой своей личной жизни, простотой, одним словом, моральным величием и благородством учителя».

Ленинский идеал человека стал для Нгуен Ай Куока путеводной звездой. Привитое ему отцом с детства преклонение перед возвышенными морально-этическими принципами, которым должен следовать истинно добродетельный человек, соединившись в ходе практической революционной деятельности и благодаря изучению ленинского опыта с требованиями революционной морали, позволило получить в конечном счете тот драгоценный сплав, который был необходим, чтобы не только в политическом, но и в нравственном отношении стать признанным лидером вьетнамского национально-освободительного движения, нарождавшегося во Вьетнаме нового революционного класса — пролетариата, его авангарда — коммунистической партии. Впоследствии в своих работах, посвященных вопросам воспитания принципов революционной морали среди вьетнамских коммунистов, в речах и беседах Нгуен Ай Куок — Хо Ши Мин будет настойчиво призывать их быть такими же в повседневной жизни и борьбе, каким был Ленин.

Незадолго перед смертью в интервью корреспонденту «Юманите» по случаю приближавшегося 100-летия со дня рождения В. И. Ленина Хо Ши Мин сказал о своем учителе: «В глазах народов Востока Ленин не только вождь, руководитель. Он человек огромной притягательной силы… Наше уважение к Ленину — это сыновнее уважение, что считается в нашей стране одним из основных достоинств. Для нас, людей, испытавших муки и издевательства, Ленин — воплощение подлинного братства».

Но, конечно, главное, что искал в ленинских работах Нгуен, — это ответ на многочисленные вопросы, которые ставило развитие освободительного движения в Индокитае. Он стремится изучить досконально все, что Ленин писал и говорил по колониальному вопросу. А тогда это было не так-то просто. Лишь отдельные ленинские труды были переведены на иностранные языки. Долгие часы проводит Нгуен в библиотеках, с помощью русских товарищей подбирает необходимую литературу в секретариате Исполкома Коминтерна. Его тетради полны выписками из ленинских работ, собственными раздумьями, которые легли затем в основу новой книги о путях вьетнамской революции.

Постепенно контуры единственно правильного пути становились все более ясными и четкими. В колониальных и зависимых странах, размышлял Нгуен, революция первоначально и прежде всего должна быть крестьянской революцией, направленной своим острием против колонизаторов и местных феодалов. Союз между подавляющим большинством крестьянства и рабочим классом — вот та основа, на которой только и можно создать широкий и прочный национальный фронт. Но крестьянство в колониях — это темная, забитая масса. Поэтому необходима революционная партия, партия коммунистов, которая вела бы постоянную организационную и политическую работу среди крестьянских масс. Без этой работы победа революции не может быть обеспечена. Ленинское понимание специфики социально-политических условий в колониях, жизненной важности правильного решения крестьянского вопроса позволило впоследствии вьетнамским коммунистам повести за собой подавляющее большинство населения своей страны и обеспечить победу Августовской революции 1945 года.

3

В Москве у Нгуена наконец-то появилась возможность упорядочить те уже немалые знания в области революционной теории, которые он получил на партийной работе в рядах ФКП, в результате изучения ленинских работ и документов Коминтерна. Параллельно с работой в восточном отделе ИККИ он стал посещать краткосрочные курсы в Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ).

Это одно из первых в Советской России политических учебных заведений было открыто в 1921 году по указанию Ленина. Перед университетом стояла задача подготовить революционные кадры из представителей народов Востока. Большую часть слушателей составляли посланцы Среднеазиатских и Закавказских республик. Но с каждым годом росло и число революционеров из зарубежных стран, в основном из Азии.

После первых же дней учебы в КУТВе Нгуен стал горячим его сторонником и пропагандистом. Он отсылает в «Ля ви увриер» в Париж подробный рассказ об этом удивительном, по его словам, учебном заведении, в котором обучается более тысячи студентов разных национальностей, о том, что университет располагает девятью зданиями, двумя библиотеками, кинотеатром, поликлиникой, общежитием, богатым подсобным хозяйством и собственным домом отдыха в Крыму. «Большевики не ограничились платоническими речами, принятием гуманных резолюций об угнетенных народах, а учат эти угнетенные народы тому, как надо бороться, — пишет он. — …Несмотря на внутренние и внешние трудности, революционная Россия, ни на минуту не задумываясь, пришла на помощь народам, которые она уже самим фактом своей победоносной революции пробудила от летаргического сна. Одним из ее первых начинаний было создание Университета трудящихся Востока».

15 марта 1924 года в газете итальянских коммунистов «Унита» появился очерк Джерманетто, в котором он в форме диалога рассказал о КУТВе и его первом слушателе из Индокитая.

— Создание большевистского университета открывает новую эру в истории колониальных народов Востока, — говорил Нгуен Ай Куок своему итальянскому другу. — Здесь, в КУТВе, мы осваиваем принципы классовой борьбы, здесь устанавливаются контакты между нами и народами Запада. Университет вооружает нас, угнетенных, знаниями того, как и что нужно делать…

Многие отдают себе отчет в нашем печальном положении, но никто, кроме русских революционеров, не указал нам путь к освобождению. Именно Ленин, наш дорогой Ильич, подсказал нам, революционерам Востока, какой путь надо выбрать, помог сделать первые шаги, чтобы мы могли идти вперед рука об руку с мировым пролетариатом.

— Что ты собираешься делать после окончания учебы? — спросил его Джерманетто.

— Разумеется, вернусь на родину, чтобы бороться за наше дело. Нам во Вьетнаме предстоит трудная борьба. У нас нет никаких прав, кроме «права» платить налоги «матери» Франции и собственным помещикам… Ведь мы отверженные, нас относят к разряду «низших», у нас нет права ни выбирать, ни быть избранными. В России же — в «стране варваров», как ее именуют буржуазные демократы, мы располагаем теми же правами, что и русские рабочие.

Мы много выстрадали, и нам еще предстоит немало страдать, — продолжал Нгуен Ай Куок. — Те, кто пришел в наши страны с «цивилизаторской миссией», добровольно свободы нам не даруют. Но мы будем идти дорогой Октябрьской революции, будем применять на практике ее уроки…

21 апреля Нгуен был приглашен на торжественное собрание в актовом зале КУТВа по случаю его трехлетнего юбилея. Выступившие перед собравшимися деятели Коминтерна, руководители Московской партийной организации, дирекция университета подчеркивали его важное международное значение. Они напоминали об одной из последних ленинских статей, «Лучше меньше, да лучше», в которой Ленин высказал мысль, что под влиянием идей Октябрьской революции вызревает революционный подъем на Востоке, где «большинство населения и втягивается с необычайной быстротой в последние годы в борьбу за свое освобождение»[10]. Они говорили о том, что все более повышается роль субъективного фактора, растет потребность в людях, которые бы несли в самые широкие массы передовое революционное сознание. И именно этих людей готовит на базе идейно-политического опыта пролетариата более развитых стран, в первую очередь Советской России, Университет трудящихся Востока.

Нгуен слушал ораторов, смотрел на окружавшие его черноволосые головы молодых слушателей и думал: «Вот где не хватает наших революционеров, наших патриотов. Ведь сколько их, пылких, горячих, готовых немедля отдать жизнь за освобождение нашего закованного в кандалы народа, но не знающих, каким путем идти, как пробудить этот народ, организовать его, поднять на решительный бой. Нужно сделать все возможное, чтобы в ближайшее же время в стенах этого университета появились мои соотечественники».

20 мая он пишет письмо в восточный отдел ИККИ с предложением создать в КУТВе отдельную группу слушателей из Азии. «В КУТВе сейчас учатся представители 62 народов Востока, — говорилось в письме. — Их число будет расти по мере расширения агитационной работы Коминтерна. Университет — это кузница, откуда выйдут первые агитаторы для стран Востока. Он должен также стать базой для создания в будущем Коммунистической федерации Востока».

Приближался Международный день солидарности трудящихся — первый в жизни Нгуена праздничный Первомай на свободной земле. 30 апреля на страницах газеты «Правда» появилось первомайское обращение Международного крестьянского союза с призывом к крестьянам всего мира крепить боевую солидарность с рабочими. Среди подписей членов президиума МКС значилось и имя Нгуен Ай Куока. В тот же день Нгуен получил записку от генерального секретаря ИККИ Васила Коларова, в которой его просили выступить на одном из первомайских митингов трудящихся.

Утро 1 Мая выдалось хмурое, моросил мелкий, надоедливый дождь. Но он не смог помешать Красной площади одеться в яркий кумачовый наряд праздничных стягов и полотнищ. Огромный транспарант на стене Исторического музея взывал к участникам праздника: «Отдай революции всего себя, как сделал Ленин».

Вместе с другими зарубежными коммунистами Нгуен находился в этот день на трибунах у кремлевской стены. Неподалеку от него, впереди группы коминтерновцев виднелось приспущенное траурное знамя Коминтерна с надписью: «Пронесем твое знамя через весь мир». Взволнованный, смотрел Нгуен, как сплошным потоком идут демонстранты мимо Мавзолея. В руках демонстрантов множество плакатов с броскими, яркими лозунгами. То и дело проплывают над площадью карикатурные изображения Пуанкаре, который в ту пору был вдохновителем крестового похода мировой буржуазии против Советской России. Неожиданно один из французских коммунистов, Нгуен даже не заметил, кто это, похоже, что Монмуссо, приехавший в Москву во главе делегации французских профсоюзов, бросает в толпу слова: «A bas Poincar?!»[11] Веселое «ура!» гремит в ответ с площади.

В конце мая парижские рабочие, собравшись на общегородской митинг памяти коммунаров, приняли решение передать бесценную реликвию французских революционеров — знамя Парижской коммуны на хранение московским коммунистам до победы во Франции пролетарской революции. 80-летний ветеран Парижской коммуны Фуркад в последний раз пронес по улицам Парижа знамя, под которым ему довелось сражаться на баррикадах. И вот в Москве на Красной площади — торжественная церемония передачи знамени московским рабочим. Под звуки революционных маршей знамя Парижской коммуны переносится в Мавзолей В. И. Ленина. От ФКП в этой исторической церемонии участвовала делегация, прибывшая на V Всемирный конгресс Коминтерна. В ее состав уже в Москве по решению ИККИ был включен представитель Индокитая Нгуен Ай Куок.

4

«И в детстве, и в зрелом уже возрасте — никогда я не испытывал такого чувства свободы, беспредельной радости и счастья, как в ту пору в Москве, — говорил через много лет Хо Ши Мин. — И все-таки я считал дни, когда же соберется Всемирный конгресс Коминтерна, чтобы тотчас же после его завершения отправиться в путь и приступить к практической революционной деятельности».

V Всемирный конгресс Коминтерна открылся 17 июня 1924 года в Большом театре. Это был первый форум коммунистов мира, собравшийся без основателя и идейного руководителя Коминтерна В. И. Ленина. Верность коммунистов ленинизму, в какой бы стране ни вели они свою трудную, самоотверженную революционную работу, — этот тезис стал доминирующим в выступлениях подавляющего большинства участников конгресса. И не случайно работа конгресса началась с митинга на Красной площади, где яркую, пламенную речь произнес М. И. Калинин.

— Товарищи, — говорил он, — я думаю, еще задолго до настоящего конгресса каждому из вас было ясно, что первое слово на конгрессе, без сомнения, будет сказано о товарище Ленине. Это разумелось само собой. Вождь русской революции, вождь большевизма был в то же время и вождем Коммунистического Интернационала, и в этом не было никакой исторической случайности. То, что мы называем «ленинизмом», включает в себя самый последовательный, самый полный, самый действенный интернационализм.

Нгуен выступил на конгрессе трижды — в прениях по докладу о деятельности ИККИ, по национальному и колониальному вопросам и в прениях по аграрному вопросу. Говорил он горячо, страстно, смело критиковал свою же собственную партию за ее недостатки. Его речь в комиссии по национальному и колониальному вопросам «Правда» опубликовала под красноречивым заголовком: «От слов к делу. Поучительные цифры. Выступление делегата Индокитая Нгуен Ай Куока».

Стенографический отчет V конгресса зафиксировал довольно любопытный диалог, происшедший между Василом Коларовым и представителем Индокитая во время торжественной церемонии открытия конгресса.

«Тов. Коларов: Президиум предложил резолюцию в поддержку народов колониальных и полуколониальных стран.

Тов. Нгуен: Я хотел бы знать, обратится ли конгресс с особым воззванием к колониям.

Тов. Коларов: В порядке дня конгресса стоит колониальный вопрос, о странах Востока, странах колониальных и полуколониальных, а следовательно, все товарищи, желающие высказаться по этому поводу, будут иметь возможность это сделать.

Тов. Нгуен: Раньше, чем ставить воззвание на голосование, предлагаю добавить слова «к колониальным народам».

Предложение тов. Нгуен Ай Куока принимается».

Чем была вызвана такая настойчивость Нгуена, высказавшего прямо с места в огромном зале Большого театра замечание по поводу повестки дня, стало ясно после того, как перед участниками конгресса выступил с докладом по национально-колониальному вопросу Мануильский. Критикуя ФКП за ее пассивность в антиколониальной пропаганде, докладчик привел несколько довольно серьезных фактов. Во время Лионского съезда ФКП в январе 1924 года Коминтерн обратился с воззванием к французским рабочим и народам французских колоний. Редакция «Юманите», опубликовав воззвание, изъяла из текста обращения слова «к колониальным народам». Около года тому назад Коминтерн обратился с воззванием к народам колоний подниматься на борьбу против колониальных поработителей. В Алжире одна из секций ФКП, узнав о воззвании, приняла резолюцию, осуждающую эту акцию Коминтерна. Можно ли с такого рода умонастроениями в партии, спрашивал Мануильский, вести энергичную пропаганду среди туземного населения колоний? Мануильский сообщил участникам конгресса, что Французская компартия до сих пор не приняла каких-либо документов, в которых был бы провозглашен лозунг о праве колоний на отделение от метрополии, что она слабо ведет революционную пропаганду и организационную работу среди 300 тысяч туземных рабочих, проживающих во Франции, и 250 тысяч черных солдат во французской армии.

В том же ключе, что и Мануильский, построил свою речь и индокитайский делегат, акцентировав внимание на необходимости тесного взаимодействия между компартиями европейских стран и трудящимися массами колонии.

— Пока компартии Франции и Англии не будут проводить действительно энергичную политику в колониальных вопросах, пока они не установят контакт с массами в колониях, вся их массовая пропаганда останется бесплодной, — говорил Нгуен. — Она останется бесплодной, ибо она противоречит ленинизму… По Ленину, для победы революции на Западе необходима тесная связь с освободительным антиимпериалистическим движением в колониях и порабощенных странах. И национальный вопрос, как учит нас Ленин, составляет часть общего вопроса о пролетарской революции и диктатуре пролетариата… Что касается меня, то я как уроженец страны, которая сейчас является колонией Франции, и член Французской компартии должен с сожалением сказать, что наша партия сделала очень и очень мало для колоний.

Нгуен огласил перед участниками конгресса перечень конкретных предложений, осуществление которых, по его мнению, способствовало бы активизации деятельности ФКП в национально-колониальном вопросе и усилению революционной пропаганды в колониях.

— Я полагаю, что эти предложения разумны, — сказал он, — и если Коминтерн и представители нашей партии одобрят их, я уверен, что на VI конгрессе Французская компартия сможет сказать, что единый фронт народных масс метрополии и колоний стал фактом.

Нгуен, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой, знал, чем объясняется такая пассивность его партии. Многие французские коммунисты находились тогда в плену казавшегося незыблемым принципа Розы Люксембург, что политическая независимость колоний может явиться лишь результатом социалистического переворота в метрополиях и что поэтому нет особой необходимости в активизации революционной работы в колониях; когда революция в метрополии победит, пролетариат, взяв власть в свои руки, дарует народам колоний свободу и социалистическое будущее. Нгуен постоянно боролся с этими ошибочными умонастроениями среди своих товарищей. И не будет преувеличением сказать, что во многом благодаря постоянной разъяснительной работе со стороны Коминтерна, благодаря усилиям революционных представителей колоний, прежде всего таких, как Нгуен Ай Куок, ФКП заняла впоследствии в колониальном вопросе подлинно интернационалистскую позицию. Она оказывала всемерную поддержку борьбе колониальных народов за национальное освобождение, решительно выступив в 40—50-е годы против войн французских колонизаторов в Индокитае и Алжире.

Единственный представитель далекого Индокитая пользовался на конгрессе большой популярностью. С ним охотно знакомились и вели беседы посланцы коммунистических партий различных континентов, его приглашали на коллективные фотосъемки. Однажды к нему подошел один московский художник и попросил попозировать для портрета. 29 июля в московской «Рабочей газете» был напечатан портрет коминтерновца из Индокитая.

Сразу же после закрытия V конгресса Коминтерна один за другим в Москве прошло еще несколько важных международных форумов. И на всех впервые присутствовал представитель Индокитая. В Париже Нгуен вступил в рабочий профсоюз, входивший в состав Унитарной всеобщей конфедерации труда, созданной под руководством коммунистов, и вот он в качестве полномочного делегата вместе со своим старым другом Монмуссо на III конгрессе Профинтерна в Москве, а затем на I конференции Международной организации помощи борцам революции (МОПР). Пройдет несколько лет, и именно эта организация сыграет решающую роль в спасении его от колониальной темницы. Он еще довольно молод, а выглядит вообще юношей, поэтому вполне естественно его появление и в президиуме IV конгресса Коммунистического Интернационала Молодежи. Наконец, он пока единственный представитель своего обездоленного народа — рабочих, крестьян, молодежи, женщин, стариков, детей, поэтому неудивительно, что его приглашают вслед за тем в качестве почетного гостя на Международный конгресс женщин.

На женском конгрессе у него произошла незабываемая встреча, о которой он с теплотой вспоминал и через десятки лет, будучи уже в преклонном возрасте. Нгуен оказался в президиуме конгресса неподалеку от Н. К. Крупской, и в перерыве его познакомили с этой «очень доброй и простой женщиной», как скажет он о ней впоследствии. Надежда Константиновна проявила неподдельный интерес к рассказу Нгуена о событиях в далеком Индокитае. Она спрашивала, как развивается революционное движение в Индокитае, какие силы стоят в авангарде борьбы, участвуют ли в революционном движении женщины.

— Перед вашими революционерами стоят невероятно сложные задачи, — сказала она, выслушав Нгуена. — Какой донельзя запутанный клубок противоречий! Распутать его, думаю, невозможно без овладения коммунистической теорией и правильного ее применения на практике.

— Мы тоже пришли к такому выводу, — подхватил Нгуен. — Именно эта мысль больше всего поразила меня в ленинских работах. Помните в его докладе на II съезде коммунистических организаций народов Востока: «…вам нужно, применяясь к своеобразным условиям, которых нет в европейских странах, суметь применить эту теорию и практику к условиям, когда главной массой является крестьянство, когда нужно решать задачу борьбы не против капитала, а против средневековых остатков»[12]. А у меня на родине плюс ко всему этому еще и жесточайший гнет колонизаторов.

Если бы вы знали, товарищ Крупская, — продолжал Нгуен, — как на Востоке и на моей родине, в Индокитае, почитают Ленина. Для европейских рабочих он вождь, руководитель, учитель, для народов же Востока он является чем-то еще большим. Для них он, если можно так выразиться, святыня. Я ехал в Советскую Россию с мечтой увидеться с Лениным, побеседовать с ним, но, к моему огромному несчастью, нe успел. Теперь с нами его великое учение. Мы, вьетнамские патриоты, долго брели во тьме, не видя пути к освобождению своей родины. Ленин указал нам этот путь, и мы уже никогда с него не свернем.

5

Минул всего лишь год с того дня, как Нгуен с борта парохода увидел открывшуюся перед ним величественную панораму красного Петрограда. Но каким насыщенным оказался этот год, ставший переломным этапом в его жизни революционера-профессионала. Глубокое изучение ленинских трудов, активная работа в Коминтерне, учеба в КУТВе, знакомство с жизнью советских людей, их опытом революционного творчества и социалистического строительства — все это в основном завершило его идейно политическое формирование. Теперь это был убежденный коммунист ленинской школы, овладевший основополагающими припципами ленинского учения, опытный деятель всемирного союза коммунистов, признанный представитель поднимавшейся на борьбу революционной Азии, чувствовавший в себе силы к решению сложных практических задач. Он жаждал конкретного революционного дела, которое бы приближало, пусть медленно, но неуклонно день освобождения родного народа.

Он пишет письмо в ИККИ с просьбой командировать его в Южный Китай для работы среди вьетнамских политэмигрантов, которые, по его сведениям, стекаются сейчас туда, влекомые революционной программой правительства Сунь Ятсена. И вот он в знакомом уже кабинете в главном здании ИККИ, в Троицком проезде, на двери которого висит табличка «Д. З. Мануильский». На V конгрессе его «крестный» — ведь это он дал молодому вьетнамцу путевку в Москву, в Коминтерн, в новую, захватывающую жизнь — был избран в Президиум ИККИ. Член большевистской партии с 1903 года — партийцы по старой памяти звали его, как в годы подполья, Ионычем — пользовался большим уважением среди коминтерновцев.

Двум старым знакомым не нужен был переводчик. Они оба говорили на хорошем французском языке. После поражения революции 1905 года Мануильский эмигрировал в Париж и успешно закончил там юридический факультет Сорбоннского университета.

— Ну что, товарищ Нгуен, рветесь в бой? — крепко пожимая руку своего «крестника» и мягко улыбаясь в густую щеточку усов, спросил Мануильский.

— Еще как рвусь. Ведь прошедший конгресс вооружил всех коммунистов боевой программой действий. Хотя у нас во Вьетнаме пока нет компартии, я понимаю призыв конгресса к большевизации компартий капиталистических стран, то есть к освоению партиями идейных, организационных и тактических принципов большевизма, как обращенный и к нам. Мы должны как можно быстрее создать в Индокитае партию большевистского типа. Думаю, что объективные условия для этого имеются. Все сильнее заявляет о себе наш рабочий класс, его борьба постепенно принимает действенные, боевые формы.

В ответ на колониальный произвол истинные патриоты эмигрируют из страны. У меня есть данные, что они большей частью обосновываются сейчас в южных районах Китая — Гуанчжоу, Шанхае, Гонконге, Макао. Я вижу свой долг в том, чтобы отправиться туда и вести революционную работу среди своих соотечественников. Ведь эти люди при правильной постановке дела могут стать костяком будущей коммунистической партии. К тому же из Южного Китая легко поддерживать связи с Вьетнамом.

— Полностью согласен с вами, товарищ Нгуен. Могу вас обрадовать: Исполком удовлетворил вашу просьбу. Вы назначаетесь уполномоченным Дальневосточного секретариата ИККИ. Разумеется, главная ваша задача — это идейно-политическая и организационная работа среди своих соотечественников, подготовка условий для создания компартии в Индокитае. Однако, учитывая ваши знания и опыт, Исполком выражает надежду, что вы будете оказывать по мере необходимости все возможное содействие и революционным представителям других стран Юго Восточной Азии.

Вы совершенно правы, ставя вопрос о Южном Китае. Там действительно сложилась сейчас очень благоприятная обстановка для сил революции. Кантонское правительство, созданное в начале 1923 года, возглавляет лидер партии Гоминьдан доктор Сунь Ятсен, большой друг Советской страны. Как вы знаете, в январе 1924 года в Кантоне удалось созвать I съезд Гоминьдана, на котором революционное крыло партии одержало победу.

В отношении Гоминьдана Советское правительство действует в соответствии с линией II конгресса Коминтерна о всемерной поддержке революционно-демократических движений в колониальных и зависимых странах, и это приносит хорошие результаты. Большую и полезную работу ведут в Южном Китае советские политические и военные советники. Могу вам сказать, что главный политический советник Сунь Ятсена Михаил Маркович Бородин одновременно является и представителем Коминтерна в Китае. Это старый большевик-подпольщик, участник I учредительного конгресса Коминтерна. Думаю, было бы хорошо, если бы вы по приезде установили с ним связь. Его помощь всегда может пригодиться. Кстати, через его аппарат вы могли бы информировать ИККИ о своих делах, о том, как продвигается работа. Вот, пожалуй, и все. Как у нас говорится, ни пуха ни пера. — Мануильский вышел из-за стола, и собеседники обменялись крепким рукопожатием.

— Благодарю вас, товарищ Мануильский, за добрые пожелания. Разрешите на прощанье выразить твердое мое убеждение, — в голосе Нгуена появились торжественные нотки, — что при следующей нашей с вами встрече, не знаю, как скоро она произойдет, я буду уже представлять компартию своей любимой родины — Вьетнама.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.