ВОЛШЕБНЫЙ МЕЧ

ВОЛШЕБНЫЙ МЕЧ

У нас во Вьетнаме есть легенда о парчовой суме. Столкнувшись с трудностями, раскрывают эту суму, чтобы найти в ней способ их решения. Ленинизм — такой же дивный кладезь мудрости.

Хо Ши Мин

1

В 1919–1920 годах после создания по инициативе В. И. Ленина III Коммунистического Интернационала в рабочем движении капиталистических стран развернулась ожесточенная борьба подлинно революционных сил против реформистских лидеров за создание партий нового типа — коммунистических партий, призванных встать во главе революционного движения, повести за собой широкие трудящиеся массы. Во Франции борьбу за создание партии нового типа и вступление ее в Коминтерн возглавило революционное крыло социалистической партии. К концу 1919 года, всего за год после окончания мировой войны, численность социалистической партии возросла почти до 100 тысяч человек. Подавляющую часть нового пополнения составили представители «огненного поколения», молодые рабочие, находившиеся под сильным воздействием идей Октябрьской революции. В эти годы вступили в социалистическую партию Морис Торез, Жак Дюкло — люди, которые впоследствии встали у руля французского рабочего движения. Молодые силы партии все более решительно выражали недовольство реформистской политикой лидеров, требовали выхода партии из II Интернационала и присоединения к ленинскому III Интернационалу.

Распространению идей III Интернационала среди французских трудящихся немало способствовала пропагандистская деятельность образованной в августе 1918 года французской секции при Российской Коммунистической партии большевиков, куда вошли Инесса Арманд, Жанна Лябурб, Жак Садуль. В разгар майских забастовок 1919 года в Париже возникла новая организация — Комитет борьбы за присоединение к III Интернационалу (Комитет III Интернационала). Его главной задачей представители революционного крыла социалистов считали пропаганду коммунистических идей.

Собрания районной секции партии, на которые Нгуен старался ходить регулярно, все больше напоминали растревоженный улей. До хрипоты в голосе ораторы, сменяя один другого, изо дня в день спорили о том, какой Интернационал больше отвечает интересам французского рабочего класса. Дополнительную окраску этим яростным спорам придавал горячий французский темперамент. Нгуен внимательно слушал ораторов, хотя не все в их речах ему было понятно. Некоторые из них чересчур жонглировали «умными» словами, такими, как «утопический социализм», «анархизм», «реформизм», «синдикализм», именами Сен-Симона, Фурье, Бланки. Однако постепенно общая картина становилась для него ясной.

Участники собрания, как и вся партия в тот период, делились на три довольно четких лагеря. Левые социалисты выступали за присоединение к Коминтерну, видя в нем провозвестника подлинно революционной борьбы за освобождение рабочего класса от капиталистического гнета. Правые требовали восстановления II Интернационала, который, по их словам, якобы больше отвечал демократической традиции Французской Республики. Сторонники среднего пути — их называли в партии «лонгетистами», так как их лидером был Жан Лонге, — выступали за реконструкцию II Интернационала путем очищения его от всех «несоциалистических» элементов.

Нгуена возмущало, что ораторы, много говорившие о будущем французского рабочего движения, совершенно не касались в своих речах вопроса о судьбе колониальных народов. Однажды на очередном собрании, когда страсти накалились, Нгуен, до этого молчавший, неожиданно попросил слова.

— Дорогие друзья, вы все социалисты, это прекрасно, — сказал он. — Вы все хотите освободить рабочий класс. Если это так, то не все ли равно, какой Интернационал — второй, третий или двухсполовинный?.. В какой бы Интернационал вы ни вступили, вам так или иначе придется объединиться, так как у вас одна задача, одна цель. Зачем же так много спорить? В то время как вы здесь спорите, в Индокитае мои соотечественники страдают под колониальным гнетом…

После собрания активистка секции портниха Роза, с которой он познакомился на одном из митингов, сказала ему:

— Товарищ Нгуен, вам трудно разобраться в этом вопросе, так как вы недавно вступили в партию, но позже вы поймете, почему мы так много спорим. Этот вопрос тесно связан с будущим нашего рабочего класса.

Сердцем Нгуен всегда был с левыми социалистами, с теми, кто выступал в защиту колониальных народов, и именно в этом лагере находились его лучшие друзья, наиболее близкие ему по духу люди. Сознательный же выбор в пользу Коминтерна, в пользу ленинизма он сделал летом 1920 года. 16 и 17 июля газета «Юманите» опубликовала «Первоначальный набросок тезисов по национальному и колониальному вопросам», подготовленных В. И. Лениным для II конгресса Коминтерна. Это была первая ленинская работа, с которой познакомился Нгуен.

До глубокой ночи просидел он над тезисами, потрясенный великой и простой мудростью ленинских мыслей. «…Во главу угла всей политики Коминтерна по национальному и колониальному вопросу, — с радостью читал он, — должно быть положено сближение пролетариев и трудящихся масс всех наций и стран для совместной революционной борьбы за свержение помещиков и буржуазии. Ибо только такое сближение гарантирует победу над капитализмом, без которой невозможно уничтожение национального гнета и неравноправия»[7].

Впервые в своей жизни Нгуен читал строки, в которых с поразительной силой обобщения и в то же время с предельной конкретностью, будто речь шла именно о его родине, говорилось о необходимости тесного объединения усилий революционного движения метрополий и колоний, об особенностях освободительного движения в колониальных и зависимых странах. «…По отношению к государствам и нациям более отсталым, с преобладанием феодальных или патриархальных и патриархально-крестьянских отношений, — подчеркивал В. И. Ленин, — надо в особенности иметь в виду:

…необходимость помощи всех коммунистических партий буржуазно-демократическому освободительному движению в этих странах; в первую голову обязанность оказывать самую активную помощь ложится на рабочих той страны, от которой отсталая нация зависит в колониальном или финансовом отношениях»[8].

Нгуен вновь и вновь перечитывал отдельные фразы, пытаясь глубже проникнуть в суть ленинских мыслей, и в его глазах стояли слезы необъяснимого душевного восторга. Он чувствовал себя человеком, который долго и упорно, цепляясь за еле заметные выступы, царапая в кровь пальцы, взбирался на вершину, казалось бы, неприступной, огромной скалы, и вот наконец перед ним открылись во всей своей красоте и величии подернутые голубой дымкой бескрайние просторы земли. Девять долгих лет посвятил он поискам «волшебного меча», той великой истины, которая одна только могла принести освобождение родному народу. И он все же нашел ее — в подлинно революционном, бесконечно многообразном, имеющем универсальный характер ленинском учении, основные принципы которого одинаково приемлемы как для развитых капиталистических государств, так и для отсталых крестьянских стран Востока.

Долго не гас в эту ночь свет керосиновой лампы в мансарде дома в тунике Компуан. Утренний рассвет возвестил не только наступление нового дня, но и начало принципиально нового этапа в жизни Нгуена. Ленинские идеи захватили его сразу, бесповоротно и навсегда. Много лет спустя, уже став президентом свободного Вьетнама, он вспоминал: «В этих тезисах встречались политические термины, которые мне было весьма трудно понять. Но, читая и перечитывая их много раз, я все же уловил суть. Как это меня взволновало, согрело, просветило, убедило! Я даже заплакал от радости. Как будто обращаясь к народным массам, я воскликнул:

— Несчастные, замученные соотечественники, вот что нам нужно! Вот путь к нашему освобождению!

С этого момента я полностью встал на сторону Ленина и III Интернационала!»

Нгуен направляет письмо в Комитет III Интернационала с просьбой принять его в состав Комитета и получает положительный ответ. Теперь на собраниях своей секции он становится одним из самых активных ораторов. Он решительно атакует противников Ленина, Коммунистического Интернационала. «Если вы не осуждаете колониализм, если вы не защищаете угнетенные и эксплуатируемые народы, то как вы можете считать себя революционерами?» — гневно бросал он вопросы оппортунистам под одобрительные возгласы и аплодисменты молодых рабочих. Став членом Комитета III Интернационала, он охотно посещает собрания других секций, чтобы и там защищать «свой тезис».

6 августа 1920 года участники II конгресса Коминтерна, собравшегося в Москве, утвердили «21 условие приема в Коминтерн». «Юманите» опубликовала полный текст этого важного документа. Особое внимание Нгуена привлек 8-й пункт условий: «В вопросе о колониях и об угнетенных национальностях необходима особо четкая и ясная линия партии тех стран, где буржуазия такими колониями владеет и другие нации угнетает. Каждая партия, желающая принадлежать к III Интернационалу, обязана беспощадно разоблачать проделки «своих» империалистов в колониях, поддерживать не на словах, а на деле всякое освободительное движение в колониях, требовать изгнания своих отечественных империалистов из этих колоний, воспитывать в сердцах рабочих своей страны истинно братское отношение к трудящемуся населению колоний и угнетенных национальностей и вести систематическую агитацию в своих войсках против всякого угнетения колониальных народов».

Комитет III Интернационала не имел постоянного местопребывания, а снимал различные свободные помещения, кочуя с одной улицы на другую. Однажды на заседании, которое состоялось в здании Общества по распространению знаний в Латинском квартале на углу улицы Сен-Жермен, Нгуен познакомился с молодым французом, только что вернувшимся из армии. Звали его Жак Дюкло. Он был на 7 лет моложе Нгуена, по выглядели они одногодками. Как все вьетнамцы, стройный, худощавый, с черными блестящими волосами, Нгуен казался гораздо моложе своих лет. Они регулярно встречались на заседаниях Комитета, и вскоре их знакомство переросло в дружбу. Часто, когда заседания Комитета заканчивались за полночь, друзья вместе спускались в лабиринты парижского метро или шли пешком по улицам ночного города.

«Мы много говорили с ним о Советской России, — вспоминал об этих днях Жак Дюкло. — Тогда мы как раз участвовали в сборе средств на улицах Парижа, чтобы помочь русской революции справиться с голодом и последствиями блокады, которую организовали правительства Франции и других стран Антанты. Однажды, когда после очередного собрания мы вышли на улицу, Нгуен сказал мне:

— Послушай, Жак, русская революция в опасности. И все-таки она победит любых врагов. Прежде чем на всей планете рухнет капитализм, всем нам придется пройти через тяжелые испытания. Однако победа непременно будет за нами».

Жак Дюкло тогда только начинал свою деятельность в рядах партии, он жадно расспрашивал Нгуена о том, в чем сам еще не мог разобраться. Однажды поздней ночью два друга ехали в почти пустом вагоне второго класса одного из последних поездов метро. В воздухе плавал никогда не исчезающий из парижского метро стойкий запах машинного масла и жженой резнны. Грохотали на стыках колеса, заглушая голоса друзей. Жак рассказывал Нгуену, как, приехав на побывку в родную деревню Луэ, что лежит у подножия Пиренеев, он встретил в ее окрестностях вьетнамцев. Они работали в военных мастерских, а жили в бараках за колючей проволокой. Жак спросил Нгуена, зачем эти несчастные покинули свою родину. И в ответ услышал горестный рассказ о том, как его соотечественники-французы издеваются над миллионами вьетнамцев, лишенных элементарных прав, нещадно эксплуатируют их, насильно спаивают и делают наркоманами.

«Для меня это было полным откровением, — вспоминал Жак Дюкло, — ибо в ту пору во Франции преподносили колониальную политику в виде своего рода экспорта цивилизации в отсталые страны. Благодаря знакомству с Нгуеном я узнал правду о французском колониализме».

Но, конечно, главной темой разговоров друзей был вопрос об отношении к Коминтерну. Как раз в эти дни молодые социалисты — сторонники присоединения к Коминтерну — с нетерпением ждали результатов поездки в Москву М. Кашена и генерального секретаря социалистической партии Л. Фроссара, которым партия поручила встретиться с Лениным и установить контакт с руководящими органами Коминтерна. Одним словом, произвести своего рода разведку, чтобы затем практически решать вопрос об отношении к Коминтерну. Смогут ли эти два человека успешно выполнить сложное дело, порученное им, — этот вопрос не раз служил темой споров между Нгуеном и Жаком. В оценке Л. Фроссара оба оказались единодушны — как политическому деятелю ему нельзя полностью доверять. И действительно, впоследствии Л. Фроссар вышел из рядов Французской коммунистической партии, в создании которой он сам же участвовал. В оценке же М. Кашена их мнения несколько разошлись. Жак Дюкло лично не знал М. Кашена, он слышал, что его называли центристом. Нгуен же хорошо знал М. Кашена, не раз с ним встречался, разъясняя ему обстановку в Индокитае. Его пленило в этом человеке то обстоятельство, что даже в дни, когда он был ревностным сторонником лозунга «войны до конца», он активно выступал против колониализма и его позорных проявлений.

«Хорошо помню, — рассказывал Жак Дюкло, — что в ту пору Нгуен оценивал роль Марселя Кашена в Москве несколько более позитивно, чем выходило из моих рассуждений. И его оценка оказалась верной… С первых же минут беседы с Кашеном и Фроссаром у Ленина сложились разные мнения о них, хотя оба они стояли на платформе «войны до конца», которую занимала социалистическая партия. Ленин почувствовал, что Октябрьская революция произвела на Кашена весьма сильное впечатление. В глубине души Ленин верил в Кашена, и это оказалось правильным. Ленин не стал прислушиваться к инсинуациям некоторых, называвших себя коммунистами, что Марсель Кашен — это «центрист» и он ничего не сможет путного сделать. Я должен сказать, что, когда я говорил с Нгуен Ай Куоком, его оценка Кашена практически не отличалась от данной Лениным».

Вступление социалистической партии Франции в Коминтерн друзья связывали с назревшей необходимостью коренной перестройки стиля ее работы. Нгуен с возмущением говорил о том, что партийные собрания превращаются в пустую говорильню, принимаемые решения никем не выполняются.

— Революционная партия должна быть дисциплинированной, — внушал он Жаку. — После того как решение принято, не должно быть места такому положению, когда каждый делает все, что ему заблагорассудится… Пришло время создать новую партию, такую партию, в которой не было бы места парламентскому стилю работы.

И вот Кашен и Фроссар возвращаются в Париж. 13 августа секретариат социалистической партии проводит митинг в здании парижского цирка. Каждый стремился пробраться поближе к ораторам, ведь тогда еще не было громкоговорителей. Тысячи рабочих заняли сплошной массой ряды амфитеатра, всю арену, теснились плечом к плечу. А из трамваев и поездов метро выливались все новые людские волны, и тридцать тысяч человек, для которых не хватило места в цирке, заполнили близлежащие улицы. Нгуен пришел в цирк в числе первых и успел занять удобное место. Когда появился Кашен, Нгуен вместе со всеми с энтузиазмом пел «Интернационал» и скандировал: «Да здравствует Кашен! Да здравствует Ленин! Да здравствуют Советы!» Кашен поднялся на трибуну.

— Для старого социалиста, тридцать лет мечтавшего увидеть общество, в котором труд не подвергался бы эксплуатации, — горячо заговорил он, — было большой радостью попасть в такую Россию, где вся власть принадлежит только труду. Но ценой каких страданий русская революция создает это общество! Эти страдания причиняем и мы, поскольку солдаты Российской социалистической республики умирают от французских снарядов, изготовленных французскими рабочими, перевезенных французскими железнодорожниками и моряками…

Сплотись, французский народ! Посмотри, что творит империалистическая Франция… И осознай свой долг.

Кашен говорил о том, что французским социалистам следует изучить опыт русской революции, чтобы подготовить установление и во Франции власти рабочих и крестьян. Он говорил о том, что III Интернационал в отличие от своего предшественника перешел к прямым и смелым действиям против мирового империализма, он объединяет угнетенные народы, оказывает им моральную и материальную поддержку. О том, что именно русская революция и деятельность Коминтерна дали толчок к пробуждению порабощенных народов. Теперь и на Востоке идеи освобождения принимают действенный характер, в умах передовых людей зарождается надежда на национальную независимость и свободу.

После поездки в Россию Кашен стал одним из активнейших участников движения за присоединение французских социалистов к III Интернационалу. Он посетил многие города Франции, участвовал в бесчисленных митингах, вселяя в трудящихся уверенность в победе русских большевиков, разъясняя существо принципов коммунизма. Неутомимая деятельность Кашена сыграла решающую роль в том, что к концу 1920 года подавляющее большинство французских социалистов высказалось за присоединение к Коминтерну.

2

25 декабря 1920 года в разгар рождественских праздников к центре Франции в небольшом городке Тур собрался национальный съезд социалистической партии. Среди 285 делегатов единственный представитель французских колоний — Нгуен Ай Куок, избранный от своей секции за активную работу в составе Комитета III Интернационала. Съезд состоялся в здании манежа, которое располагалось в ту пору по соседству с собором святого Юлиана и выходило фасадом на широкую Луару. Во время второй мировой войны это здание сгорело при бомбежке.

Манеж, которому предстояло стать ареной исторического события, наспех оборудовали активисты местной партийной организации. Подмостки из настланных на козлы некрашеных досок; взятые напрокат у торговца лимонадом складные железные столики и стулья; под потолком несколько цветочных гирлянд; на стенах портреты Жореса; позади трибуны два больших плаката: «Освобождение трудящихся будет делом самих трудящихся!» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

По старинной французской традиции, которая берет свое начало от романтических времен Великой французской революции, делегаты съезда разместились отдельными группами в соответствии со своими убеждениями. Слева расположились сторонники присоединения к Коминтерну, в центре — «лонгетисты», «реорганизаторы», сторонники улучшения II Интернационала, справа — социал-шовинисты, ярые противники большевизма и Советской России.

Четыре дня продолжалась жаркая дискуссия. Хотя большинство делегатов с самого начала высказалось за присоединение партии к Коминтерну, дебаты носили довольно острый характер. Социал-шовинисты и «реконструкторы» использовали любой повод, чтобы извратить значение условий приема в Коминтерн, оклеветать сторонников присоединения, повлиять на окончательное решение тех, — а таких было довольно много, — кому не вполне еще были ясны цели и задачи коммунистов.

На одном из заседаний в разгар дискуссии председательствующий объявил, что слово предоставляется представителю Индокитая Нгуен Ай Куоку. По залу прокатился гул одобрения, когда делегаты увидели в левом крыло зала худощавого юношу с высоким лбом, скуластым лицом, в довольно элегантном костюме, который Нгуен раздобыл специально к этому торжественному случаю. Микрофона в зале не было, и он говорил с места:

— Товарищи, сегодня я должен был бы вместе с вами обсуждать проблемы мировой революции, но, будучи социалистом, я прибыл сюда с глубокой болью в сердце, чтобы высказать протест против тех чудовищных преступлений, которые империалисты творят на моей родине.

— Браво! — послышались поощрительные возгласы в зале.

Рассказав, какой зверской эксплуатации, угнетению, дискриминации, издевательствам со стороны колонизаторов подвергаются вьетнамцы, Нгуен воскликнул:

— Двадцать миллионов вьетнамцев — число, равное более чем половине населения Франции, — живут такой жизнью. И их называют людьми, находящимися под защитой Франции! Социалистическая партия должна принять действенные меры в защиту угнетенного населения колоний.

Среди возгласов одобрения неожиданно послышался голос Жана Лонге:

— Я же выступал в защиту туземцев.

— В начале своего выступления я, кажется, просил установить диктатуру молчания, — отпарировал Нгуен, вызвав веселое оживление в зале. — Партия должна вести социалистическую пропаганду во всех колониях. Я думаю, что вступление в III Интернационал будет означать конкретное обещание партии в дальнейшем правильно оценивать важность колониального вопроса.

Вечером 29 декабря в работе съезда наступил решающий момент. На голосование было поставлено четыре резолюции. Главными из них были две: одна — за присоединение к III Интернационалу, внесенная Кашеном, другая — предлагавшая «установить контакт со всеми социалистическими организациями, которые вышли из II Интернационала», и отвергавшая некоторые из 21 условия Коминтерна, принадлежала Лонге. Резолюция Кашена получила 70 процентов голосов. В их числе был и голос Нгуен Ай Куока.

Оглашение результатов голосования встретили пением «Интернационала». «Да здравствует Жорес!» — кричали правые. «Да здравствуют Жорес и Ленин!» — отвечали им левые. Правые и «реконструкторы», отказавшись подчиниться решению большинства, покинули съезд. Оставшиеся приняли решение о создании Коммунистической партии Франции — французской секции Коммунистического Интернационала. Председательствующий торжественно провозгласил:

— Съезд Французской коммунистической партии объявляется открытым!

Было 2 часа 30 минут ночи 30 декабря 1920 года. Эти минуты стали историческими не только для рабочего движения Франции. Они возвестили о рождении первого вьетнамского коммуниста, о появлении в рядах вьетнамского национально-освободительного движения человека, вставшего под знамена ленинизма.

Начав свою революционную деятельность как пламенный патриот, жаждущий освобождения родины от ига чужеземных поработителей, Нгуен Ай Куок настойчиво пробивал дорогу к ленинскому учению, к идеям социализма и коммунизма. Как и многие другие передовые представители освободительного движения во Вьетнаме, в других странах Востока, он пришел к марксизму-ленинизму через активную революционную деятельность под национально-демократическим знаменем, под лозунгами борьбы против колониализма и империализма. Позднее, через много лет, он скажет: «Сначала именно мой патриотизм, а отнюдь не коммунизм привел меня к Ленину, к Коммунистическому Интернационалу. Лишь постепенно, в ходе борьбы я пришел к пониманию того, что только социализм, только коммунизм могут освободить от рабства и угнетенные народы, и трудящихся всего мира. Я понял, как неразрывно связаны между собой патриотизм и пролетарский интернационализм».

Тот, кто действительно любит свою родину, считает себя частичкой своего народа, кто готов отдать все силы борьбе за его национальное и социальное освобождение, тот неизбежно должен будет стать на позиции марксизма-ленинизма. Именно коммунисты, и это ежечасно доказывает история, являются самыми последовательными и стойкими защитниками национальных интересов и чаяний своих народов, беззаветными борцами за подлинную независимость, свободу и процветание своих стран.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.