2. «Казнь тишины»
2. «Казнь тишины»
«Забивали в цифру» его прямо в общежитии, забивали Хоменко и Елизаров, у них в комнате и клавиши стояли, и секвенсор, который Славе финны подарили. Здесь следует подробнее остановиться на «гуманитарных» результатах кадровых перестановок: потому что к Хоменко прибавился Володя Елизаров, звукорежиссер, аранжировщик, композитор, мультиинструменталист. Забежим вперед и добавим, что вскоре должен был появиться басист Витя Алавацкий… Фокус в том, что это были люди совершенно для группы новые и стоявшие особняком, это мягко выражаясь. Отличные профессионалы, музыканты со стажем, никак с рокерским несоотносимым, люди старой кабацкой закалки, но без рок-н-ролльного прошлого. Слово «кабацкий» в данном случае используется не оценочно, а определительно: музыканты, по много лет игравшие в ресторанах — люди особенные и по-своему замечательные. «Со странностями». Старый кабацкий музыкант, например, не пьет, потому что если бы пил, давно бы уже не был музыкантом, а возможно и вообще бы «не был». Профессионал, но склонен к «определенному» музыкальному прочтению любой вещи, трудолюбив, но в результате должен получить за работу деньги, что само по себе совсем не плохо, но явно действовало бывшим энтузиастам на нервы. Люди пришли, склонные не к загулу, а работе, совершенно не падкие на жидкие проявления новообретенной славы, но привыкшие к стабильности.
Они и уселись прямо в общежитской комнате творить новый альбом. Сперва его нужно было «забить в цифру», то есть заложить в музыкальный компьютер все партии. Забивали без Славы, он тусовался где-то, и без Димы, их привлекали редко. Тогда, кстати, с большим удивлением обнаружили, что в «Гудбай, Америка» Дима всегда играл не ту гармонию. На концерте, в шуме и в гаме не слышно, и он всю жизнь играл не ту ноту. А когда в цифре забивали бас, оно и вскрылось, ко всеобщему музыкальному конфузу. Но это мелочи, с готовым почти альбомом явились в студию.
Туда же пришла Алла Борисовна… Вспоминает А.П. Хоменко: «И сама со Славой маялась, у него тогда очень плохо было с голосом, мы просто уходили в другую комнату, там сидели, а он стоял с наушниками, она — рядом с наушниками и с текстом и прямо карандашиком отмечала, что, мол, „тут ты спел, а отсюда давай, перепевай“… А потом, когда вышел Могилка и спел, она говорит: „Ты почему все с первого раза поешь классно?“ Могила все спел без всяких вопросов, а со Славкой работали… Она была его первая учительница пения… И сама спела бэк-вокал в „Докторе твоего тела“. Увы, альбом это не спасло. Назывался он „Князь тишины“. А на бутлегерских кассетах почему-то значилось: „Казнь тишины“». Ошибок случайных, как известно, не бывает.
Впоследствии на обложке альбома появился список состава: «Вячеслав Бутусов — вокал, гитара; Алексей Могилевский — саксофон, бэк-вокал; Алексей Хоменко, Виктор Комаров — клавиши; Владимир Елизаров — гитара, бас; Владимир Назимов — ударные». И дело даже не в легкой неправде: и барабаны, и бас, и клавишные, почти все в альбоме исполнял компьютер, что не могло не сказаться на уровне его «автоматизированности». Дело в том, что Дима Умецкий поминается только в качестве соавтора слов «Прощального письма», в просторечии «Гуд бай, Америка».
Случилось все глупо до неправдоподобия: в первых числах февраля пришел Дима и предъявил ультиматум: или принимаете мои требования, или я ухожу. Требования, сказать по-честному, были не ахти какие, но и не слишком приемлемые: убрать Хоменко и Елизарова, оставаться в Москве, менять «крышу» вкупе с директорами, еще мелочи какие-то… Или он уйдет. Слава сказал: «Если ты все решил, уходи.» И уговаривать не стал. Дима на такой разворот не рассчитывал, его должны, обязаны были уговаривать, пришлось молча уходить.
Срочно выписали из Свердловска Витю Алавацкого и, поскольку очередной концерт назначен был буквально на следующий день, посадили за пульт; Елизаров за ночь выучил всю программу на басу. Играли без Димы. Закончился январь 1988 года.
Странный январь. Славу никто почти не видел, его возили по столице, как свадебного генерала. Музыканты сидели в холодной общаге и обижались, много пили, иногда появлялся Слава, «одаривал» их парой блоков дефицитного в то время «Кэмела»; они обижались еще сильней, но брали, курить-то надо… А Дима просто влюбился. Но главное не в том: в январе стало ясно, что «Наутилус» уже превратился в нечто, которое стало выгодно делить на части. Делить «на разных основаниях», в зависимости от конкретных устремлений каждого конкретного участника деления. А участники были разные…