Закат моей карьеры классической балерины (он же восход)

Закат моей карьеры классической балерины (он же восход)

Мой путь в Большой Балет начинался не совсем обычно, не с детства, когда маленькие девочки усердно выводят ножками батманы и танцуют снежинок и утяток, а в довольно зрелом возрасте, когда я вовсю работала концертмейстером в балетной школе. И начинала я не с абы чего, а с «Лебединого озера». А чего долго раскачиваться-то? Чай не семнадцать лет…

В те времена была у меня подружка, злые языки за глаза называли ее Люся Паровоз и нос воротили, а у меня была миссия – всех соотечественников объединять, поэтому, чтобы личным примером показать, что при желании общаться можно с кем угодно, и в каждом, если подойти поближе, можно найти что-то хорошее, я «подошла», и потихоньку мы и впрямь подружились.

В студенческие годы Люся ходила на балет для непрофессионалов и очень любила посудачить о балете, что тоже немало нас объединяло, и вот как-то она поведала, что мечта ее жизни, можно сказать идея фикс, – быть преподавателем балета… А я вела детские занятия, на которых мы занимались музыкой и танцами, но девочкам всегда хотелось больше танцевать, чем мальчикам, поэтому идея организовать еще один класс, танцевальный, витала в воздухе. Конечно, балет – это последний жанр, который был нам нужен, но, что поделаешь, ладно, балетом не затанцуем, но осанку, ручки-ножки поправим и всяко будем смотреться получше в общем танце. Я убивала нескольких зайцев – реализовывала Люсе мечту и не ставила себя во главу еще одного занятия, к тому же я получала для танцевальных занятий хорошего концертмейстера и как бы профессионального педагога.

Я предложила Люсе класс, она обрадовалась. Единственное, что ее смущало, – это отсутствие преподавательского опыта, но я пообещала вместе разрабатывать каждый урок и быть на подхвате. С дисциплиной проблем тоже не предполагалось – дети занимались у меня уже несколько лет, так что вынос тела преподавателя разгулявшимися учениками не ожидался, тем более я всегда рядом – за роялем.

На первом же уроке у меня был шок. Не знала куда себя девать от стыда и ждала, что по окончании занятия родительницы гневно заберут девочек, и начнется новая волна злых сплетен. Мысленно отбивалась от наездов на Люсю, готовя ворох ее положительных качеств. Но все обошлось, мамочек все устроило, никто не ушел. Случилось же следующее.

Люся была безухая и несгибаемая, она не чувствовала аудиторию и не могла перестраиваться на ходу. Если она останавливалась или отвлекалась на девочек, то продолжить мысль или показ была не в состоянии, поэтому приладилась говорить длинными речами. Никакие увещевания, что для этого возраста объяснение должно быть короче, не помогали, ей было трудно. Но главная беда заключалась в том, и это резало глаз, – она не слышала музыки. Вообще. Когда звучало вступление, она начинала упражнение с произвольного места, отсчитав «свое четыре». Это могло быть посередине фразы, когда дети уже начали. Те, что помузыкальнее, продолжали делать, а детки помладше – переделывались под нее. Если перестраивались все, то я ловила, и мы типа совпадали, но, если Люсе надо было что-то быстро сказать, она останавливалась, а потом продолжала упражнение с оставленного места (при звучащей музыке), дети возвращались под нее, я тоже, и все это двигалось буксующей машиной. И так через раз. Объяснения не помогали, она не понимала, где начало, где конец, чем «два» отличается от «три», если не считать вслух. Я умоляла ее не делать движение вместе со всеми, но она забывала и делала опять, сбивая девочек и доводя меня до белого каления. В музыке она отличала две градации – звучит музыка или не звучит. Более мелкие детали для нее не существовали.

– Слушай, а как же ты танцевала на сцене?! – изумлялась я.

– А у нас слышащих девушек ставили впереди, а остальные смотрели и делали движения за ними.

Но это мы забежали вперед, а тогда, на заре своей преподавательской карьеры, Люся записалась в нашу контору на «Балет для взрослых», или, как это обычно называют, «Балет для бабушек». Я отродясь не играла эти классы – тоска зеленая, но тут согласилась, за компанию.

И вот одним сентябрьским вечером заходит на урок молодая училка и бодро объявляет, что в мае в городе ожидается премьера «Лебединого озера», совместный проект: солисты из Национального Балета Майами, а массовка наша. Бабушки набычились и сбились в кучку, я бросила книжку и уставилась на них – а что, хорошее начало, видать, лебедей не хватает, бабушек хотят выставить? В пачках?! Жить не скучно!

Но нет, дело не в лебедях, с ними порядок. Оказывается, не хватает людей в «эскорт королевы»: две есть, нужно еще двоих, прыгать не надо, просто сопровождать королеву, пара движений-поклонов, костюмы – тяжелые бархатные платья до пола. Бабушки скучились еще плотней и решительно отказывались самовыдвигаться. Училка начала уговаривать. Я из-за инструмента стала делать большие глаза Люсе и махать руками, мол, соглашайся! Она ни в какую, я и так и сяк, все без толку. Училка обещает интересную творческую жизнь и золотые горы, и, наконец, моя душа не выдерживает, поднимаю руку:

– А танцующих концертмейстеров берете?

Повисает пауза, но гостья оживляется:

– А почему бы нет? Наверное, да! Ведь там не нужно танцевать, только ходить под музыку, а уж в музыку-то вы пройдете! Конечно, давайте, я вас запишу. Дамы, пожалуйста, ну посмотрите – это не страшно, кто еще хочет, ну еще один человек!

Дамы засомневались и начали шушукаться, подлетаю к Люсе:

– Давай! Пойдем, чего ты испугалась? Так придется выкладывать кучу денег и сидеть у черта на рогах, а тут – задаром на сцене, все вблизи рассмотрим и кости солистам перемелем. Это же «сцена бала»: вышли, круг сделали, подмигнули принцу, на кресла сели, ручки-ножки сложили, губки бантиком – и сиди-отдыхай, типа гость! Мы еще им полные сборы сделаем – это ж всё русское комьюнити заявится на нас глазеть! А самое главное – представляешь, какие фотографии муж сделает? Это ж обалдеть! Пошлем в Россию, скажем небрежно – в «Лебедином» танцевали, ну?!

Это ее сломало.

Нам объяснили: как вернется директриса из отъезда – подойти к ней доложиться. Эта миссия была возложена на меня.

И начался самый сладкий момент в этой истории – оповещение друзей: мол, мы в мае в «Лебедином» танцуем, приходите, Балет Майами приезжает, да, ну и мы с Люсей. Тут главное было – держать свое лицо, потому что у людей оно сразу расплывалось во все стороны.

Интересна была реакция музыкантов.

После детского занятия, когда народ потянулся к выходу, я пригласила всех на майскую премьеру, добавив между прочим, что мы с Люсей участвуем в спектакле. Кучка родителей разделилась: технари оживились, кто-то хохотнул: «Да ладно!» – но четыре родителя-музыканта замерли и уставились на меня.

Я, «не замечая» их реакции, вступила в перепалку с каламбурящей группой на тему «правда-неправда», так мы и шумели довольно долго, пока папа-скрипач осторожно не потянул меня за локоть:

– Что ты имела в виду?

– В каком смысле?

– Когда сказала, что будешь там танцевать… Кого?

На лицах музыкантов отражалась напряженная работа мысли. Они как раз очень хорошо понимали, что ТАК шутить я не могу. К тому же я работаю не где-нибудь, а в балете, поэтому, кто его знает, может, научилась уже танцевать за давностию лет, в конце концов, прыгать – это вам не на скрипке играть. Их мысль уперлась в глухую стену, единственное, что они приняли моментально, это то, что это – не шутка.

О! Спасибо-спасибо, особенно за «кого», спасибо за доверие! Ужасно хочется ответить: «Одетту, ага, а Люська – Одиллию! Нет, лучше я – Одиллию, а она пусть Одетту», – но, на секунду представив Люську Одеттой, я поняла, что так уж измываться над вечным искусством мне, человеку, связанному с этим искусством кровным родством, не к лицу, поэтому, вздохнув, согласилась поменяться обратно, ладно – Люська Одиллию, а я Одетту – искусство требует жертв.

– Нет, мы будем изображать эскорт королевы на балу. Это безымянные роли.

Музыканты восстановили дыхание, но общая настороженность так и не покинула их.

Московским подружкам сообщать о сенсации оказалось совсем неинтересно – они верили сразу и, что обидно, не удивлялись ни грамма. Приходилось самой же и объяснять, что все это ерунда, пару шагов по сцене, и чего вы так безоговорочно верите?

– Да кто вас там знает, в вашей Америке… Может, и выучилась уже, поди пойми.

Тогда я окончательно бросила сообщать эту бесполезную новость простым смертным и принялась за музыкантов. Звоню матушке и на вопрос «Что новенького?» будничным голосом сообщаю:

– Да вот, в мае в «Лебедином» танцую.

– На «Лебединое» идешь?

– Танцую. Тан-цу-ю! Чего на него ходить-то?..

– Танцуешь?

– Да, танцую. Премьера в мае.

(Пояснение для непосвященных: в «Лебедином озере» две героини – белая лебедь Одетта и черная Одиллия, исполняется одной балериной (в антракте переодевается). По сюжету, они похожи как две капли воды, и Одиллию Злой Гений подсовывает принцу, чтобы он, увлекшись, нарушил клятву, данную Одетте. Когда принц просит руки Одиллии, в самом дальнем окне «появляется Одетта», но, поскольку прима уже на сцене, то эту пару секунд белого лебедя изображает любая танцовщица кордебалета, стоя к залу спиной. Поэтому «Одетта спиной» – это, в принципе, издевка, потому что в сопровождении королевы мы все-таки должны были двигаться в полный рост, долго и лицом к залу.)

Звоню подруге, берет тихий муж, ее не зовет, говорит, что лучше позвонить в другой раз.

– Что случилось?

– У нее послеродовая депрессия, она ни на что не реагирует.

– Да ладно, ты что?! Как такое может быть, это же не первый ребенок?

– Может. Болевой шок. Такие дела у нас…

Подругу все-таки выцыганила, пообещав не утомлять.

Действительно, она говорила ровным голосом, как сомнамбула, на вопросы как да что, как дите, отвечала монотонно «очень больно, очень больно», диалог не клеился, я старалась бодриться. Чтобы развеселить, стала рассказывать про «Лебединое». Она слушала рассеянно, в разговоре не участвуя, никак не реагируя, но вдруг цепко уточнила:

– Кого танцуешь?

– Какая ты! Сразу «кого»! Нет чтобы в принципе удивиться-усомниться?

– Я? Усомниться?! В чем?

– Что я в балете танцую.

– Верю сразу и во веки веков, от тебя что хошь можно ожидать.

– Ты так говоришь, будто это что-то неприличное!

– Ну в общем-то да… в балете… Точнее… я просто пытаюсь представить…

– Чего там представлять, – разобиделась я, – в балете же не только прыгают, там еще ходят эдак… в образе.

Но она уже начала шмыгать носом и, подхихикивая, заваливаться в смех:

– Ой, не могу-у, Матроскин в пачке, Матроскин в пачке! – откуда-то откопала мое забытое студенческое прозвище.

– Сама ты в пачке! – огрызнулась я. – Какая пачка? В длинном платье, говорю же!

– Ой, не могу-у, Матроскин в пачке! Звезда американского балета!

Подскочил ее муж, мы уже вместе смеялись, потом я добавила матушкино «Одетта спиной», и новая волна смеха опять накрыла нас. Одним словом, это был как раз тот случай, когда говорят, что искусство может поднимать на ноги и залечивать раны, так что моя балетная звезда, скакнув нелепым арабеском на небосклоне, просияла все-таки не зря.

В назначенное время я подошла к директрисе, и выяснилось, что молодая училка, оказывается, все перепутала – не должна была она всему классу объявлять о спектакле, а приглашение предназначалось двум вполне конкретным приличным «бабушкам». Я расстроилась, ну да ладно, нет так нет. Директриса сделала круглые глаза:

– А ты что, хотела участвовать в спектакле?!

– Ну в общем-то да, настроилась.

– А ты когда-нибудь балетом занималась?

– Нет. Но я думала, там только пройтись туда-сюда в длинном платье, и всё. Ну вытянула бы носок и выпрямила спину.

– Там не только ходить, там надо немного потанцевать… а ну-ка сделай так. – И она показала движение.

Я сделала.

– А так?

Я повторила.

– Слушай, потрясающе, я не верю, что ты никогда не занималась.

– Правда, никогда.

– А откуда руки?

– Не знаю… Может, я же несколько лет каждый день смотрю, как вы занимаетесь, вот оно и научилось?

– Ну да! Я-то побольше твоего занимаюсь и каждый день концертмейстеров слушаю, а играть не научилась.

– Тогда не знаю… У меня мама вообще-то хореографию преподавала, может, наследственное?

– Может… Знаешь, если хочешь – приходи на репетиции. Я тебя поставлю, мы поработаем, у тебя получится. Давай попробуем?

– Давайте, спасибо, ура! Но нас двое.

– О нет, только не Люсю. Это непроходимый вариант, ее нельзя на сцену.

– Я возьму ее на себя, мы будем каждый день заниматься, она живет рядом.

– Не получится. А про музыку вообще молчу.

– Дайте нам испытательный срок!

– Нет. Я уже когда-то имела дело с подобным, я ученая, извини, но это невозможно.

– Тогда я, наверное, не могу…

Думала я недолго, выхода не было: уже всем растрезвонили, что нас взяли обеих. Пойти одной, сказав, что взяли по блату как персонал, – Люся разобидится и начнет точить на меня зуб (хех, она и так наточила), а о том, чтобы сказать, что ее насмерть не захотели, не могло быть и речи, – это же курам на смех: «учителя балета» забраковали, а концертмейстера взяли, еще не хватало, чтобы начали злословить. Всем объяснила, что объявление дали ошибочно, «Лебединое», увы, состоится без нас, и о спектакле все забыли, включая меня (еще бы! Много воды с сентября утекло, много всего разного произошло, включая разрыв с Люсей Паровоз, которая исчезла из моей жизни, надеюсь, навсегда). Но к концу мая мне неожиданно, как и всему персоналу, прислали билеты на премьеру, и мы с дочками пошли.

Какое же это ни с чем не сравнимое чувство – видеть своих на сцене! Крупнейший зал города, роскошные костюмы, яркие декорации, гениальная музыка, свет софитов, настоящие солисты, а вся массовка – свои-родные! Узнавать их походку, движения, жесты, по спине определять напряжение или, наоборот – удачные моменты, хихиканье в паузах и торжественное счастье. Кто знает, как танцует самодеятельность, тот меня поймет! По силе отдачи и страстной искренности не стравнить с профессионалами. Радость, волнение и восторг, восторг! Мы с дочерьми отбили все ладоши. И вдруг пошла королева…

А за ней эскорт – четыре немолодых учительницы, и я вспомнила…

И так захотелось туда, к своим, в свет, в это бархатное платье, в этот праздник, где все наши, учителя и ученики!

И тут меня накрыло…