Х. Ошибки и интриги

Х. Ошибки и интриги

После того, как меня убедили изменить свое решение и остаться в России для реорганизации рудников, в октябре 1932 года мне дали, пожалуй, самое трудное поручение. Пришел запрос о помощи со знаменитых Риддерских свинцово-цинковых рудников в восточном Казахстане, вблизи китайской границы. Эти рудники, когда-то британская концессия, считались важнейшим свинцово-цинковым месторождением в мире, и вдобавок, в руде содержалось аномально большое количество золота.

Они расположены в отдаленной местности, тогда еще более отдаленной, чем сейчас, поскольку в те времена в Казахстане совершенно не было железных дорог или автомобильных шоссе, а с тех пор все же построили несколько. Сначала мне поручили поехать туда на месяц, осмотреть месторождение и определить, что можно сделать, чтобы вернуть производство в нормальное состояние.

Меня предупредили, что условия довольно тяжелые, но к таким тяжелым я не был готов. Методы, которые были в ходу на этих рудниках, могли довести горного инженера до инфаркта. Они привели к ряду обрушений, настолько больших, что добыча почти прекратилась. Рудник располагался вдоль реки, и обрушения вызвали внезапный приток воды, который превысил возможности установленного насосного оборудования.

Шахты были в таком состоянии, что в любой момент могли быть безвозвратно затоплены.

Инженеры, как я обнаружил, расходились во мнениях о наиболее подходящих методах разработки этих месторождений, и тратили больше времени на споры о достоинствах соответствующих планов, чем на реальное дело защиты рудников от полного разрушения. Управляющие-коммунисты, на которых сыпались приказы из Москвы придерживаться графика добычи, настаивали на том, чтобы добывать руду хоть каким-нибудь способом, не глядя на безопасность шахт. Они ничего не знали о горном деле и проявляли нетерпение, потому что инженеры проводили столько времени в теоретических спорах. Все вместе люди на этих рудниках довели ситуацию до критической.

Хватило одного взгляда, чтобы понять: надо немедленно что-то делать, иначе рудники будет уже не спасти от полного разрушения. Я телеграфировал в Москву с отчетом о ситуации и наметил план действий. Тем временем я принял на себя ответственность и запретил работы, которые угрожали полному затоплению шахт. Через три недели или около того, пришел ответ, в котором мне поручили принять обязанности главного инженера рудника и применять те методы, которые сочту нужными. В то же время управляющие-коммунисты, очевидно, получили инструкции предоставить мне свободу действий и любую возможную помощь.

Местные работники оказались не такими, как на руднике в Калате, и немедленно доверились моему суждению. Они активно со мной сотрудничали в течение всех семи месяцев, что я провел на руднике. В результате нам удалось вернуть рудник и обогатительную фабрику в приличное состояние, так что рудные скопления оказались вне опасности, а производство установилось на удовлетворительном уровне.

Правительство тратило большие суммы на современную американскую технику и оборудование для этих рудников, как и практически для всех рудников тогда в России. Но значительную часть денег все равно что выбрасывали на ветер. Инженеры так мало знали об этом оборудовании, а рабочие столь небрежны и бестолковы в обращении с любыми механизмами, что большая часть дорогого импортного оборудования портилась и даже не подлежала ремонту. Например, был установлен великолепный большой флотационный концентратор, но после краткого периода эксплуатации находился в ужасном состоянии.

Собственно, посмотрев на рабочих и управляющих, я изумился, что от рудников вообще хоть что-то осталось. Кахастан — одна из национальных республик Советского Союза, и коммунистические власти некоторое время назад приняли закон, согласно которому все отрасли промышленности в национальных республиках должны нанимать на работу не менее 50 процентов местных национальностей, и на производстве, и в управлении. Это, наверное, очень просвещенный закон, и по душе всяким профессорам и гуманистам во всем мире, но он, похоже, мало помогал в условиях Казахстана 1932 года.

В данном случае к местным национальностям относились казахи и киргизы, пастухи-кочевники, которые привыкли к вольной жизни в степи. Они жили своей жизнью до 1930 года, когда коммунисты начали свою вторую революцию.

В предыдущей главе я рассказал о ликвидации кулачества. Одновременно проходил похожий процесс, который коммунисты описывали как переход к оседлой жизни.

Точно так же, как власти приклеили ярлык кулаков к сотням тысяч мелких фермеров, оторвали их от земли и поставили работать на промышленных предприятиях, рудниках и лесоповалах под полицейским конвоем, они вырвали сотни тысяч кочевников из степей и поставили их работать на рудниках и фабриках, или пытались заставить их жить оседло в коллективных хозяйствах. Они так сделали, потому что придерживались мнения, что кочевники отсталые, не могут подняться до коммунистических идей о высшей цивилизации, пока их не отлучить от степей и кочевой жизни, а затем превратить в пролетариат, то есть наемных рабочих, либо в промышленности, либо на фермах, контролируемых государством.

Рассказал я и о том, как ликвидация кулаков привела к дефициту продуктов на несколько лет. Процесс перехода к оседлой жизни усилил дефицит, поскольку сопровождался истреблением стад у кочевников. Когда коммунистические «ударные отряды» накинулись на стада и стали требовать от их владельцев-кочевников объединить скот в так называемых колхозах, те попросту забивали животных. В то время, думается мне, власти не беспокоились особенно, потому что считали, что стада легко восстановить. Впоследствии они поняли свою ошибку; и сегодня в России наблюдается ужасный дефицит мяса и молочных продуктов, несмотря на дорогостоящие и трудоемкие попытки последних лет снова нарастить стада.

В таком месте как Казахстан, где население не одно поколение питалось тем, что давали стада, уничтожение животных после 1930 года привело к серьезным последствиям. Мне говорили, что тысячи людей умерли от голода, не знаю, правда ли это.

Но могу свидетельствовать, исходя из собственных наблюдений, что прежние кочевники долго приходили в себя после того бурного периода истории, когда коммунистические власти организовали поход на кочевников, а у тех развилось что-то вроде повальной истерии, отчего они уничтожили собственные средства к существованию.

Бывшие кочевники, пережившие этот период, были, как и кулаки, поставлены на работу в рудниках и на нескольких промышленных предприятиях, основанных в то время в кочевых регионах. Зажиточных кочевников, вроде «короля кумыса», у которого я гостил в Башкирии, хватала полиция и высылала в какой-нибудь регион подальше от их прежних домов, где они работали в лесах или шахтах, или оседали на фермах. Многие их них оказывали сопротивление; тех признавали преступниками и посылали в тюрьму или расстреливали.

К тому времени, когда я получил назначение на Риддерские рудники, фактическая гражданская война с кочевниками была выиграна. Еще бывали отдельные стычки с теми, кто упрямо отказывался бросить старый образ жизни, но большей частью казахи и киргизы признали поражение, и некоторые из них уже стали более или менее восторженными сторонниками нового порядка. Таких приверженцев власти очень поощряли и щедро награждали.

Тысячи казахов, которые никогда не знали другой жизни, кроме кочевого существования пастухов, были привезены на Риддерские рудники перед тем, как меня туда послали, и предполагалось, что управляющие научат их ведению горных работ, не снижая выработки. Также предполагалось, что новички будут получать ту же заработную плату, что и другие шахтеры, а от руководства ожидалось, что прибыль не упадет.

Труднее задания и представить себе невозможно.

Казахи и киргизы никогда даже не видели механизма, прежде чем появились на рудниках. В степях, где нет дерева, они использовали как топливо буйволиный навоз, и никогда не держали в руках даже топора. И в довершение всего, мало кто из них понимал по-русски.

Можно себе представить, до чего нудное занятие: учить таких рабочих пользоваться пневматической дрелью, современным горным оборудованием, а особенно правильно обращаться с динамитом. До сих пор не понимаю, как они не взорвались сами и не взорвали всех до единого. Однажды я пошел в баню и обнаружил целую толпу, которая мылась брикетами цианида, решив, что это мыло.

Еще одну проблему составляла пища для них. Как кочевники, они привыкли к питанию животными продуктами — мясом, молоком в различных видах. Но их стада были перебиты, и животных продуктов было не достать; часто их просто не было. Так что необходимо было заставить их перейти на другие продукты.

Обычную пищу шахтеров в то время составлял черный хлеб с овощами, какие были доступны, изредка — мясное блюдо. Кочевники плохо приспосабливались к такой диете. В большинстве они ели хлеб, но не трогали овощи. В результате многие заболевали цингой и попадали в больницу.

В течение зимних месяцев в этом регионе овощи означали лук, он хорошо сочетался с черным хлебом и дополнял диету. Но кочевники категорически отказывались есть лук. Особенно упрямились люди постарше, потому что не доверяли русским.

Они никогда не поддерживали хороших отношений с русскими, и теперь винили их во всех своих бедах, утрате стад и прочем. Они считали, что любой совет, который дают русские, может нанести им вред.

Но молодежь из национальных племен можно было убедить. Медицинское управление разработало план, как склонить казахов есть лук. Они собрали молодежь и послали в соседнюю школу, где им продемонстрировали преимущества питания овощами. Затем молодежь вернули на шахты, чтобы те передали знания родителям. Таким обходным путем стариков, наконец, убедили есть овощи. Конечно, для некоторых было уже поздно.

Сумасшедшее занятие, как я уже сказал, — пытаться разрабатывать большие рудники с помощью такой рабочей силы, особенно, когда коммунистические власти настояли, чтобы представители племен заняли 50 процентов ответственных постов. Разумеется, многие национальные управляющие были исключительно номинальными; главное — удерживать их от вмешательства в дела. Работать на рудниках при таких условиях было почти невозможно, и трудности еще умножались из-за попыток ввести современную механизированную технологию под надзором людей, которые никогда такой техники раньше не видели.

Два молодых русских инженера на рудниках показались мне наиболее способными, и я приложил много усилий, чтобы объяснить им, что раньше делалось неправильно и как нам удалось исправить положение. Мне подумалось, что эти молодые люди, пройдя у меня обучение, смогут обеспечить необходимое руководство, чтобы поддерживать работу рудников.

Они не были коммунистами, но воспитывались при коммунистическом режиме и, очевидно, доверяли властям.

Мне было очевидно, что эти два молодых инженера чувствовали, что именно не так в прежних способах работы, но их заставляли действовать против здравого смысла управляющие-коммунисты, мало понимающие в технических проблемах и заинтересованные главным образом в немедленном росте продукции без учета будущего состояния рудников, и даже опасности потери крупных месторождений ценной руды.

Я им сказал: «Больше не позволяйте управляющим-коммунистам, или другим вроде них, толкать вас на такое. Если знаете, что делать, и стоите за свои убеждения, главная контора в Москве поддержит вас, как поддержала меня». Просил их сообщить мне, если вновь возникнет тяжелое положение. Они пообещали следовать моему совету.

Тогда я разработал подробные рекомендации и инструкции для дальнейшего улучшения рудников и плавильных печей. Инструкции составляли проект, детально описывающий подходящие методы для развития рудника и завода на несколько лет. С двумя молодыми инженерами мы тщательно просмотрели все планы, и у меня не осталось никаких сомнений, что они поняли все целиком, включая аргументы, почему планов надо придерживаться.

Здесь, наверное, следует забежать вперед, как и в предыдущей главе, чтобы закончить описание, что случилось с рудниками.

Одним из последних моих поручений в России, в 1937 году, была просьба о помощи тем самым рудникам. Снова эти прекрасные месторождения были близки к утрате. Тысячи тонн богатой руды были безвозвратно потеряны, и если не принять меры, то через несколько недель всему месторождению пришел бы конец.

Изучая, что произошло, я заметил поразительное сходство между событиями здесь и на медных рудниках в Калате. Риддерские рудники, как я обнаружил, работали благополучно еще два или три года после реорганизации в 1932 году. Два молодых инженера, которые произвели на меня такое благоприятное впечатление, оставались в руководстве и проводили в жизнь оставленные им инструкции с замечательным успехом. Учитывая, с какими рабочими им приходилось иметь дело, и все ограничения, которые накладывались на их действия, они совершили настоящее чудо.

Затем из Алма-Аты, столицы Казахстана, прибыла инспекционная комиссия. С этого времени, хотя на рудниках оставались те же инженеры, была введена совершенно другая система, про которую любой компетентный инженер мог тут же сказать, что она вызовет потерю большей части месторождения за несколько месяцев. Разрабатывали даже опорные колонны, которые мы оставили для защиты основных рабочих шахт, так что земля вокруг осела.

Один из наиболее вопиющих примеров неумелого управления касался довольно сложной вентиляционной и пылеулавливающей системы, которую заказали для свинцовой печи, чтобы предотвратить отравление работников. Эту вентиляционную систему, которая стоила немалых денег и была действительно необходима для защиты здоровья работающих плавильного производства, установили в блоке фильтров на заводе, где не было никаких вредных газов или пыли.

Тут, я уверен, любой инженер согласится, что такое действие нельзя объяснить простой глупостью, а, как уже упомянуто, те два инженера на рудниках отличались исключительными способностями.

Я прошел по всему заводу и написал отчет очень осторожно, так как знал, что он может повредить ряду управляющих и инженеров. Однако пришлось указать, что факты свидетельствуют об умышленном изменении методов разработки, начиная со времени появления инспекционной комиссии. Необходимо было также отметить, что мои письменные инструкции, которым следовали с хорошими результатами несколько лет, были, очевидно, выброшены, и введены методы, против которых инструкции предостерегали.

Забыл сказать, что инженеры, с которыми я говорил, больше не работали на рудниках в 1937 году; как я понял, их арестовали за участие в заговоре саботажников советской промышленности в масштабе всей страны, который был разоблачен на процессе ведущих заговорщиков в январе.

Когда отчет был подан, мне показали письменные показания инженеров, с которыми я подружился в 1932 году. Они признали, что были втянуты в заговор против сталинского режима оппозиционно настроенными коммунистами, убежденными, что у них достаточно сил, чтобы свергнуть Сталина и его единомышленников и взять на себя управление советским правительством. Заговорщики им доказали, по их словам, что у них множество сторонников среди высокопоставленных коммунистов.

Инженеры, хотя сами коммунистами не были, решили, что им следует встать на ту или другую сторону, и выбрали проигравших.

Согласно их признаниям, «инспекционная комиссия» состояла из заговорщиков, которые ездили с рудника на рудник, расставляя своих сторонников. После того, как они согласились вступить в заговор, инженеры в Риддере приняли мои письменные инструкции за основу, как уничтожить рудники. Они специально ввели методы, против которых я предостерегал, и таким образом довели рудники до разрушения.

Мне известно, что многие наблюдатели скептически настроены по отношению к обвинениям во вредительстве в России; я не претендую, будто знаю что-то об этих делах, кроме тех случаев, в которых был непосредственно замешан. В данном случае я знаю, что методы, введенные на риддерских рудниках, против которых я предостерегал инженеров, были вредными, если не губительными. Я знаю, что методы были введены теми самыми способными инженерами, которым я детально объяснял, почему их нельзя применять. И я видел признания, за подписью самих инженеров, что они умышленно перешли к этим методам, чтобы разрушить рудники, как часть заговора в национальном масштабе.