Агенты Вольфа были повсюду

Агенты Вольфа были повсюду

У некоторых прежних союзников по жизни и по военным блокам отношение к разведке было еще посерьезнее нашего. Так ушедшая в небытие ГДР как раз и славилась двумя непревзойденными феноменами — натренированными спортсменами-чемпионами и фантастически удачливыми разведчиками.

И в распаде государства, всей социалистической системы, по мнению моего собеседника генерала-полковника Маркуса Вольфа, никакой вины разведки нет.

Генерал, три десятилетия руководивший внешней разведкой ГДР, иногда по старой доброй памяти заезжал в Москву. В один из таких визитов, и познакомились. Ясно, что говорили мы с ним совсем не о спорте. После беседы стало понятно, что безымянных героев, трудившихся на ведомство генерал-полковника, было даже гораздо больше, чем можно было бы предположить.

…

ИЗ ДОСЬЕ

Маркус Вольф (1923–2006) родился в Германии. отец — Фридрих Вольф, писатель, антифашист. Брат Конрад Вольф — известный кинематографист, режиссер. В 1930-г годах семья эмигрировала в СССР. Маркус учился в Москве. По некоторым данным уже в годы Второй мировой войны начал сотрудничать с советской разведкой. После войны семья Вольфов возвратилась в Германию, сознательно поселившись в той части страны, которая контролировалась советскими войсками и затем стала Германской демократической республикой. Маркус Вольф работал в Министерстве Госбезопасности ГДР. затем возглавил службу внешней разведки. По его собственным словам эта работа длилась 34 года. После объединения ГДР и ФРГ преследовался новыми властями, однако практически доказал свою невиновность: суд приговорил Вольфа к условному сроку заключения. Маркус Вольф занимался в основном литературным трудом. его книги, изданные в Германии, входили в число бестселлеров. И сегодня Маркус Вольф в памяти своих друзей.

— Ну что же, молодой человек, о чем вы хотели от меня услышать? Ведь я уже немало писал и рассказывал о конкретных оперативных делах.

— Но все равно же остается немало белых пятен…

— …Может, пусть они и остаются, чтобы никого не подставить? Я сознательно называю некоторых своих героев только по именам, не упоминая их фамилий.

— Понятно, традиция.

— Тут дело не только в конспирации. Так в моей книге «Друзья не умирают», для меня было не столь важно раскрыть какую-то новую документальную истину о конкретном политике или близком человеке. Я стараюсь поведать о моих искренних, часто товарищеских взаимоотношениях с такого рода людьми. Одного моего героя именую сэром Вильямом.

— Это случайно не наш разведчик Рудольф Абель — он же Вильям Фишер?

— Нет-нет. Просто звали моего героя действительно Вильямом, а внешне он напоминал английского лорда. Был одним из лидеров Свободно-демократической партии Запад ной Германии. В 1972-м как старейшина открывал заседание вновь избранного бундестага. А до этого мы с ним обсудили текст его выступления.

— Он понимал, что обсуждает текст с генерал-полковником разведки ГДР?

— В то время я, по-моему, был еще генерал-майором. Да, в отличии от некоторых других западных политиков, с которыми у нас были контакты под прикрытием и какими-то легендами, Вильям прекрасно знал, с кем имеет дело. Сознательно шел на контакт — не изменяя своей политической позиции либерала.

— Если он оставался либералом, то что же заставляло его сотрудничать с гэдээровской разведкой?

— История установления контакта с ним такова: Вильям не принимал проамериканизма канцлера ФРГ Аденауэра, отвергал политику вооружения Западной Германии и считал, что сближение двух немецких государств послужит делу мира. Ни в какой степени он не был марксистом, оставаясь человеком, весьма далеким от коммунистического мировоззрения. Однако считал, что его убеждения могут принести пользу и шел на контакты с моей Службой. Мы обменивались мнениями по политическим вопросам, и Вильям, естественно, получал от меня информацию о наших взглядах на эти вопросы.

— Генерал, а этого вашего сэра Вильяма не разоблачили? Ведь пост-то занимал такой, что западногерманская контрразведка наверняка за ним приглядывала.

— Что вы! Вильям скончался в уже очень в преклонном возрасте, ему было за девяносто. И тогдашний президент ФРГ фон Вайцзеккер дал высокую оценку его деятельности в этом… Ну, что публикуют после смерти?

— … Некрологе.

— О том, что Вильям был связан с нами, стало известно после событий 1990 года, уде после присоединения ГДР к ФРГ. Иногда, до этого, возникали подозрения, и мы предлагали прервать работу. Но он говорил: ничего подобного и ничего страшного — я с вами. Мужественно держал контакт. Да, многое с ним связывало, у нас были результаты. Но не менее важны и наши личные отношения. Не сразу, конечно, даже не после первых лет, но на последнем этапе сотрудничества я действительно считал его своим другом, а он меня — своим. Полное взаимное доверие. Необычный, своеобразный человек, и к тому же он был…, что-то забываю это слово по-русски, кажется, масон.

— Есть такое слово и понятие.

— Вильям считал необходимым сохранить свои человеческие качества, собственное видение мира.

— Сэра Вильяма так и не раскрыли. А вот Гюнтера Гийома, вашего суперагента — советника канцлера Вилли Брандта, западногерманская контрразведка все-таки разоблачила. Канцлер был вынужден подать в отставку, Гийом попал в тюрьму. А ведь источник из Первого Главного управления КГБ СССР предупреждал (и я рассказываю об этом в своей книге), что вашему человеку в окружении Брандта угрожает опасность и он на грани разоблачения. Информацию передали вашему руководству, но почему-то никаких мер не приняли и Гийома из игры не вывели.

— Подождите-подождите. Давайте разберемся. Сейчас, годы спустя, общепризнанно, что отставка Вилли Брандта произошла не из-за раскрытия Гийома. Причины здесь другие, и они подробно описываются в выходящих на Западе аналитических книгах. Хотя, не отрицаю, дело Гийома повлияло на карьеру канцлера. И, во-вторых, о провале Гюнтера. Тут нами допущен серьезный просчет. Фамилия «Гийом» — своеобразная, она французская, для Германии не типичная. Под этой своей настоящей фамилией он и приехал по нашей линии в Западную Германию. Сделал карьеру. Его не могла не заметить контрразведка. Время от времени попадал под проверки. Но все обходилось благополучно. Как-то арестовали одного человека, в записной книжке которого обнаружили фамилию Гийома, его телефон. Ведомство по охране общественности установило, что общались они с арестованным совершенно официально. Но наметки, конечно, остались. У одного из контрразведчиков были какие-то подозрения, слабые намеки на то, что в Социал-демократической партии действует агент, имя и фамилия которого начинаются на «Г».

— Откуда же взялись такие данные? Не думаю, что таких на «Г» вокруг канцлера были десятки.

— Прямо с этого и начну. Мы упустили важный момент — начальный период вывода Гийома — 1956-й, 1957-й, 1958-й годы. Он не занимался тогда никакой большой работой, вкалывал в магазине своей тещи. Мы собственно посылали его как резидента для взаимодействия с другими агентами. К более ответственным делам он только готовился. А мы в тот период пользовались шифром, полученным от советской службы. Посылали агентам односторонние радиограммы из Центра с указаниями, заданиями… Иногда использовали шифрограммы для поздравлений с праздниками, приятными датами. В деле Гийома пагубным оказался день рождения сына.

— При чем здесь сын с его днем рождения?

— Не только сын — сыграло роль и поздравление его жене. Мы аккуратно поздравляли наших агентов и их родственников.

— Понял, в чем тут загвоздка. Радиограммы расшифровали?

— Сейчас расскажу. Уже в конце 1950-х мы получили информацию: советский шифр, перенятый нами, разгадан англичанами и западные немцы в курсе. Дешифровки находятся в ведомстве по охране конституции. Они имели опознавательные номера, группы цифр. То есть, эти расшифрованные радиограммы уже можно было разложить, что называется, по папкам получателя. Мы совершенно изменили шифр, и с того времени никаких новых дешифровок не было.

— Но почему вы оставили Гийома в самом пекле? Ведь он ходил уже по лезвию…

— Мы проанализировали все радиограммы, посланные разным агентам. Решили, что для Гийома они опасности не представляют. Да и в деле его, которое мы просматривали, не было никаких пометок о посланных поздравлениях. Прошло почти 20 лет, время работало на нас. Но работник западногерманской контрразведки, который обнаружил в телефонной книжке фамилию Гийома и знал, что существуют какие-то подозрения по поводу действующего в Социал-демократической партии агента с фамилией на букву «Г», однажды обратился к своему коллеге из другого отдела. У того имелись разложенные по папкам расшифровки, но фамилия получателя еще не была установлена. Сравнили поздравления с датами рождения сына и жены Гийома. Тут все и стало ясно. В апреле 1973 года начальник ведомства по охране конституции уже знал точно: Гийом и его жена — наши агенты. И 29 мая 1973 года доложил об этом в присутствии начальника бюро Клауса Кинкеля своему министру Дитеру Геншеру.

— Забавное сочетание — оба занимали впоследствии посты министра иностранных дел.

— Но в юридическом плане, перед судом это вряд ли бы послужило доказательством принадлежности Гюнтера Гийома к нашей разведке. И тогда было решено оставить Гюнтера у Вилли Брандта.

— Зачем? С какой целью?

— Чтобы затем оперативными методами получить доказательства его шпионской деятельности.

— Контрразведчики сурово подставляли своего канцлера.

— Согласен. И держали Гийома в советниках целый год. А когда Гийом с братом поехали в отпуск в Скандинавию, то там они и задержали Гюнтера с секретными документами. Во время судебных разбирательств они и фигурировали на его процессе. И, между прочим, на моем тоже. Но истинная причина провала — наш недосмотр по расшифрованным радиограммам.

— Быть может, я ошибаюсь, но этот же разгаданный англичанами шифр вывел американцев на сеть советских атомных агентов.

— Шифр в разведке — это важнейшее. Не углубляясь сейчас в подробности, я все же замечу, что и антифашисты из «Красной капеллы» были схвачены из-за дешифровки радиосообщений.

Красная капелла

Так принято называть немецкую антифашистскую организацию, возникшую в Германии в середине 1930-х годов после прихода к власти Гитлера. Члены «Красной капеллы», многие из которых принадлежали к немецкой аристократии и занимали высокое профессиональное положение, передавали бесценную информацию советской разведке. Одним из наиболее активных участников «Капеллы» был Харо Шульце-Бойзен (разведывательный псевдоним «Старшина»). Капитан первого ранга, выходец из аристократической семьи, он создал группу борцов против фашизма, в которую входили военные, государственные служащие, ученые, представители промышленных кругов. Осенью 1942 года Шульце-Бойзен и его друзья были арестованы гестапо. После нечеловеческих пыток Старшину и семерых его ближайших помощников повесили. 41 человек был обезглавлен. Двое покончили с собой в тюремных камерах. Всего же по делу «Красной капеллы» привлекалось более 200 человек. К окончанию Второй мировой войны практически никого из них не осталось в живых. В 1969 годы несколько членов организации были награждены посмертно советскими орденами.

— А нельзя ли раскрыть в этой беседе и что-нибудь новое, неизвестное о ваших разведчиках-нелегалах? Как все-таки они проникали в чужие страны?

— По-разному. Давайте расскажу о случае совсем не типичном. Наш нелегал ушел из ГДР на Запад под своей фамилией. Вот у кого необычнейшая судьба. Этот человек, будем именовать его В., служил в войсках СС.

— Ничего себе!

— Совсем в юные годы. Потом уже в ГДР работал редактором профсоюзной газеты. И мы использовали легенду: будто бы узнав о бывшей принадлежности В. к СС, в Восточной Германии его принялись прижимать, вот и рванул в Германию Западную. В ФРГ он не скрывал: да, редактировал газету профсоюзов, а во время войны служил в СС. Пробиваться ему оказалось сложновато. Устроился, если не ошибаюсь, в журнал «Шпигель» где-то в Гамбурге. А ему — и нам — нужен был все же Бонн, который гораздо поближе к политическому центру. Но В. — журналист эрудированный, интересовался внешней политикой, хорошо писал. И попал, как и сэр Вильям, в руководство партии Свободных демократов. Его отдел занимался вопросами внешней и военной политики.

— Прямо в точку. Вы, наверное, о таком и не мечтали.

— Мы не мечтали, мы его к этому готовили. В. стал для нас если не ведущим, то одним из серьезных источников информации. Он устанавливал контакты с коллегами по НАТО, с политическими партиями, выезжал в составе официальных пресс-групп в другие страны. Так познакомился со своей будущей женой.

— Готов спорить, что дама работала в интересующей вашу службу партии или министерстве.

— А что тут спорить — именно так. Они поженились. Она — чистейшая западная немка, и при всяких вероятных проверках не возникало никаких сложностей. Поначалу трудилась в одном из отделов Министерства обороны Западной Германии. И уже давала информацию мужу.

— Он, видимо, поначалу работал с ней втемную, вряд ли афишировал, что трудится на разведку ГДР?

— Я не помню, в каком периоде он перед ней раскрылся — сразу или нет. Наверное, на первых порах внушал, что, работая в пресс-службе ведущей партии, не может не интересоваться и оборонной политикой страны. Наверное, начиналось так, и, признайте, выглядело логично. Но затем он привлек ее политически, сознательно. Когда начальник этой дамы перешел в ведомство канцлера, то она последовала за ним. Судьба В. необычна, а использованную нами разработку такой не назовешь…

— … Генерал, но признайте, что ваши агенты частенько использовали подобный прием. Ведь очень помогали ГДР, да и не только этой стране, бедные, уже немножко не первой молодости секретарши, сблизившиеся с красавцами из вашего ведомства.

— Это трафарет, который приклеили моей службе на Западе. Мы, мол, использовали любовные связи, совращали бедняжек, заставляли работать на нас, а в конце концов бросали.

— Разве не похоже на правду?

— На самом деле бывали разные ситуации. Действительно, в отдельных случаях наш вербовщик, ну, иногда и нелегал, привлекал женщину к работе на базе личных взаимоотношений. Под разными легендами, не раскрывая себя, склонял ее к тому, чтобы она давала информацию, доступные ей документы. Но, поймите, тут не было трафаретов. Во многих случаях люди женились. Я и сейчас поддерживаю с ними контакты. Знакомились на началах необычных, а потом — счастливые браки, дети. Признаю: бывало и по-иному — расходились. Или еще более трагично — агентов раскрывали, и мужчину приходилось отзывать назад. Иногда вывезти супругу не удавалось, и тогда арест, суд, изредка, очень редко — даже тюремный приговор. Но обычно до такого не доходило.

— А как же тогда с Габриэлой Гаст? Ее, вашего агента и по совместительству одного из лучших аналитиков БНД — Федеральной разведывательной службы Западной Германии, занимающейся внешней разведкой, посадили именно за шпионаж. И завербовали Габриэлу, гражданку ФРГ, члена партии Христианско-демократического союза как раз ваши ребята-красавцы.

— Да, по-моему, вербовку провели таким образом. Но поймите, в будущем ее становлении как нашего агента, в готовности Габриэлы работать на нас, в ее последующем внедрении в руководство БНД, это существенной роли уже не играло. Она оказалась способной и исключительно амбициозной — употребляю это слово без всякого негативного оттенка.

— А как вы все-таки ее отыскали?

— Габриэла из крайне религиозной семьи христианских демократов. Приехала в университет Карл-Маркс-Штадта в ГДР работать над темой о правах женщины в ГДР. Ей оказали помощь.

— Уже зная, что привлекут в ваше ведомство?

— Сначала с ней установили хороший психологический контакт, помогли получить материалы для научной работы. В тамошнем окружном управлении ребята были активные. Наверное, они просматривали немало кандидатов и кандидаток. Остановились на Гаст: еще до окончания учебы в Западной Германии она работала на политической и идеологической основе.

— А если отвлечься на минутку от Габриэлы. Обычно вы, наверное, платили своим агентам?

— Очень по-разному. В основном к нам шли по идейным соображениям. Но я придерживался принципа: человек трудится помимо своей работы, тратит силы и время, рискует — значит, он должен за это что-то иметь. Но тут возникал вопрос: а сколько же своих расходов он сможет прикрыть? Серьезная проблема безопасности. И не с самого начала, а с годов 1960-х или с начала 1970-х мы завели систему личных счетов, не раскрывая, понятно, наших агентов. Часть они получали в марках ГДР. Мало ли что могло случиться. Вдруг вынужденный вывод из другой страны. Или возвращение в случае ареста. Они должны были понимать, что мы поддержим их и морально, и материально. У работавших за границей достаточно долго росли в ГДР солидные счета. Иногда мы выплачивали валюту, тоже соблюдая меры безопасности: фамилия получателя не указывалась, только номер. Но и этот номер, этот бюрократизм, проявленный нашим Министерством госбезопасности, тоже сыграл свою отрицательную роль. После событий 1990-го года некоторые из наших агентов были все же установлены и именно из-за номера.

— Увлекшись финансовыми проблемами, мы позабыли про вашу Габриэлу Гаст. Итак, она начала работать на разведку ГДР.

— Она вернулась в Мюнхен. И мы подсказали, с кем из преподавателей ей надо бы пообщаться.

— Тоже были вашими агентами?

— Да нет. Мы хотели, чтобы ее серьезные научные работы писались под опекой известных ученых. Тех, кто мог бы рекомендовать Гаст после университета на работу в Министерство иностранных дел ФРГ. В Мюнхене преподавал один профессор, автор многих книг. В общем, к нему Габриэла и обратилась. А профессор подсказывал не только способной студентке, но и БНД. По его рекомендации брали на аналитическую работу в западногерманскую разведку.

— По-русски говорят: «подыскивал кадры».

— Вот-вот. В БНД женщин в ту пору почти не брали. А Габриэла уже успела написать солидную диссертацию по Восточной Германии, и отзыв видного профессора был очень кстати. Так Гаст попала в школу БНД. А все остальное — результат ее личных качеств, способностей и амбициозности.

— Гаст была советником канцлера Гельмута Коля?

— Нет-нет. Она работала в БНД в разных отделах, больше по линии информации и ее анализа. Получала данные из разных отделов, но мы, естественно, ориентировали Габриэлу на все то, что ближе к нам, к Советскому Союзу, к другим странам Варшавского Договора. И она исключительно грамотно и толково делала анализы на эти темы. Для БНД и для нас тоже. В БНД есть представительство при канцлере, тогда оно находилось в Бонне. Его работники готовят информацию, поступающую из БНД, уже непосредственно для канцлера.

— Тогда им был Коль?

— Он получал подготовленные Гаст информационные сводки. Да, она определенное время этим занималась. И из всех женщин — сотрудниц БНД у нашей Габриэлы был самый высокий чин, соответствующий начальнику отдела министерства.

— Хорошо известно, что арестовали эту даму-суперагента лишь после падения ГДР.

— Давайте расскажу о женщине, но не завербованной, а нашей разведчице, внедренной в Западную Германию с использованием двойниковой биографии.

— Что это такое?

— Биографии другого человека. Она приняла биографию западноберлинской гражданки.

— Каким образом можно взять обличье другого человека, если он жив?

— У той женщины было психическое заболевание. Она все время находилась под контролем. Профессия той, двойниковой дамы, парикмахер. Это не слишком подходило, и мы использовали легенду, объясняющую, почему она не может продолжать эту работу. Начинала исключительно скромно, с позиции секретарши страховой компании.

— Многие ваши кадровые работники шли с самых низов и затем добирались до важных постов. Кое-кто, как например Гийом, дослужился до должности советника канцлера ФРГ Вилли Брандта.

— У нас был не только Гийом. А старт из глубин, снизу — обычный вариант и в научно-технической, и в других видах разведки, которым пользовалось большинство наших сотрудников. Мы брали студентов, аспирантов, окончивших высшую школу, как правило, техническую, но использовать их с документами, полученными в ГДР, было нельзя. Им приходилось начинать в ФРГ с нехитрой рабочей профессии. Некоторые раньше действительно занимались каким-нибудь ремеслом, другие его осваивали уже на новом месте.

— Извините, что отвлек от рассказа о женщине-парикмахерше. Но ведь придумать столько легенд для ваших нелегалов, найти множество людей с двойниковыми биографиями — невозможно.

— До закрытия границ ГДР в 1961 году большинство шли в потоке беженцев и официально переселяющихся на Запад. Конечно, в их легендах не было и намека на членство в партии или принадлежность в нашей службе: уходили, якобы, по тем же причинам, что и другие жители. Недовольны режимом, ущемляются права…

— И не попадали под колпак западногерманской контрразведки?

— Через фильтрационные лагеря проходили десятки тысяч. А я все-таки возвращаюсь к нашей разведчице и, как условились, называю лишь ее имя — Иоханна. Итак, страховая компания, потом переезд в Гамбург. По нашему указанию она дала в боннской газете объявление, что ищет пост секретарши. К тому времени уже обладала соответствующей квалификацией. Получила несколько писем-предложений, в том числе, — бывают же совершенно невероятные совпадения, — от уже упоминавшегося в самом начале беседы нашего источника Вильяма. Он, естественно, и не догадывался, кто она, а Иоханна не могла предполагать, кто же на самом деле Вильям. Вот уж угораздило! Нас это никак не обрадовало, и возникла задача как-то их развести. Пришлось мне лично проводить с ней встречу. После этого Иоханна ушла от Вильяма и поступила к генеральному секретарю партии Свободных демократов. Они тогда были Социал-демократами под эгидой Вилли Брандта и проводили так называемую новую восточную политику. А после смерти этого генерального секретаря, она попала к севшему на его место. И уж этот человек занял высокий пост в большой европейской политике. Так наша Иоханна стала частенько наведываться в Брюссель. Представляете, какие это открывало нам возможности?

— Еще бы.

— Затем ее шеф сделался министром экономики ФРГ. И она была при нем не просто секретаршей. Ее пост я бы по-русски обозначил, как помощница министра, который одновременно находился и в главном руководстве партии Свободных демократов. Вот какой путь пройден — от парикмахерши до высшего руководства. Левая или правая рука министра и одного из руководителей правительственной партии!

— Позвольте спросить: отношения у этой пары оставались чисто служебными или зашло чуть подальше?

— Сугубо деловые, но через какой-то период времени он предложил ей перейти на «ты». На Западе это кое-что значит. Она познакомилась с его семьей, общалась с женой министра. Иоханна умела себя подать, да и внешне женщина приятная.

— И как же сложилась ее судьба?

— Получилась так, что возвращаясь с явки из Рима в Берлин, она случайно оставила в такси сумку — а в ней фальшивые документы с ее фотографиями. И мы долго взвешивали, как быть: идти на риск, оставлять ее там или нет? Иоханна уже двадцать лет проработала на Западе…

— Двадцать? В каком же это было году?

— В 1985-м. У нас в это время произошло несколько других провалов, и хотя она могла еще работать, я все же решил — хватит. Мы ее отозвали и устроили в небольшом городке возле Берлина. Случайно оказалось, что рядом с моей дачей. Естественно, я знал Иоханну. А после того, как ГДР не стало, ее и меня привлекли к суду: у нее судебный процесс и у меня тоже. Иногда она обращалась ко мне, и у нас сложились дружеские отношения. Мы с моей женой Андреа постоянно общаемся с Иоханной.

— Вы заговорили о процессе. Тогда это выглядело серьезно. Посадить вас могли — и надолго.

— Это было в 1993-м году. Вызывали целый ряд свидетелей, с которыми я лично работал. Прокуратура исходила из того, что меня обвиняют не за работу в разведке, а за то, что я лично склонял людей к государственной измене и шпионажу. И Иоханна сыграла важную роль на моем процессе, рассказывая, как все было на самом деле. Это было выступление человека, высочайшего интеллектуального уровня. Рассказала, что переживала и что осознала в 1945-м. Тогда она, 18-летняя девушка, готовилась стать учительницей. И однажды, выйдя на шоссе, увидела колонну заключенных Освенцима, которую безжалостно, будто скот, гнали эсэсовцы. Задумалась и со временем постигла причины войны, познала, в чем суть нацизма, и поклялась, что постарается сделать все, чтобы такое не повторилось. Иоханна не рвалась в разведку. Но когда на нее вышли, попросили согласия, она стала нелегалом исходя из сугубо политических убеждений. Не отрекается от них и по сей день, о чем услышали и на процессе.

— И для вас и для Иоханны эти суды, длительные процессы закончились. Теперь все благополучно.

— Да, и сегодня мы не просто встречаемся с ней, а дружим, часто рассуждаем, не прожили ли мы эту жизнь напрасно.

— И к какому выводу приходите?

— Типичный журналистский вопрос, меня об этом часто спрашивают ваши коллеги на Западе, да я и сам его себе задаю сегодня, когда дела, которому мы служили, сейчас вроде бы нет. По крайней мере у меня. Страна ГДР ушла, о социализме как-то нет и разговора. Может быть, все действительно было зря? Этот вопрос я тоже задаю Иоханне. Мой друг по-своему отвечает «нет», считая, что жизнь у нее была крайне интересна, и она смогла спокойно пройти все эти преследования, допросы, зная, что вершит хорошее дело.

— И вы, догадываюсь, разделяете ее точку зрения?

— Я ее подхватываю, говоря, что мои чувства совпадают с теми, которые излагает Иоханна. Но, конечно, больно, что то, чему мы служили, отдавали энергию, силу, — ушло. Причем ушло таким вот образом. И больно осознавать ошибки, которые мы совершали.

— Вы одним из первых предупреждали о грядущем крахе социалистической системы. И все-таки, чего бы вы не делали, зная, как все обернется?

— Я бы не отнес этот ваш вопрос к своей разведывательной службе. За то, что мы делали, можно отвечать, это можно в полной мере отстаивать. Конечно, допускались ошибки, нормальные, человеческие. Нет такой спецслужбы, где бы без них обходились. Но крупных ошибок, я думаю, не было. Разведку, которую я возглавлял, на Западе считают одной из самых успешных в мире. Мне запомнился документальный фильм, где один из работников ЦРУ признается: «Да, они были лучше нас. Однако финальную игру все же проиграли».

— Можно ли было избежать такого финала? Или он был исторически предрешен?

— Исторически предназначен. Но не в том, что касается деятельности разведки — тут уж ни в коей мере. Нельзя, по-моему, винить ни советскую, ни нашу разведки в этом уходе от социалистической системы. Тут глубокие политические причины. Мы только называли систему, которой служили, социалистической. Но во многих отношениях она далеко не дотягивала до тех идеалов социализма, в которые верили мои родители и которые мы считали своими. Если говорить о внутрипартийной системе, то мы назубок выучили все постулаты демократического централизма. Но что у нас было на протяжении всей моей сознательной жизни, не говоря уже о временах Сталина? Никакого демократизма внутри партии. Все вопросы решались сверху, никого не спрашивая. А экономическая система — чисто административная. Какой социализм? Требовались глубокие перемены на демократических началах. И мое твердое убеждение — они могли быть чисто демократическими. Но их не было. В то же время на Западе существует заученное трафаретное представление о жизни в СССР, особенно довоенной: сплошные репрессии и ужасы.

— Но вы же сами прожили у нас больше десятка лет. Ваша семья бежала от фашизма, и с 1934-го вы твердо обосновались в Москве. Вам ли не знать, что тогда творилось.

— Жизнь была очень противоречива. Мы жили, как любая молодежь. У меня было столько друзей на Арбате, где в одном из переулочков была наша квартира. Может, повезло со школой — 110-я, в Мерзляквском переулке, около Никитских ворот. Теперь там, если не ошибаюсь, музыкальное училище. Вот где царил культ — но культуры. Всеобщая атмосфера образованности. Нам преподавали не только русскую, но и мировую литературу на высочайшем уровне. На Западе этого не понимают, хотя до таких высот не поднимались. Уверены, будто мы росли в узких рамках курса ВКП (б) и сталинских директив.

— Но кроме культа культуры существовал и другой культ.

— Репрессии коснулись и многих моих одноклассников — и немецких эмигрантов, и русских. Но нельзя зачеркивать и хорошее. Скажу вам, что все намного сложнее и требует глубочайшего осмысления.

— Товарищ генерал-полковник, а нельзя ли коснуться в нашей беседе темы вашего сотрудничества с советской разведкой? Так и хочется спросить: вы не общались с Путиным, когда он служил в Дрездене? — Нет. У нас с ним тогда был разный служебный уровень. Да и в Дрездене я почти не бывал. А если и заглядывал, то, по-моему, встречался с их генералом — был там такой представитель. И к тому же я в те годы уже свертывал свою деятельность. С 1983 года готовился к уходу на пенсию, а распрощался с разведкой в 1986-м.

— Позвольте слегка отойти от действительно проблем глобальных и исключительно противоречивых. Хочу задать вам, возможно, и не самый серьезный вопрос. Просто для разрядки. Правда ли, что любимица публики, многократная чемпионка по фигурному катанию Катарина Витт была агентом «Штази»? Многие западные издания на это намекают.

— По-моему, нет. Во-первых, я знал не всю агентуру своей службы. Во-вторых, если кого-то из таких известных людей и вербовали, то занималась этим не внешняя разведка, а контрразведка. В-третьих, что она могла бы нам принести? Пожалуй, ничего.

— Генерал, вы ответили на игривый вопрос с полной серьезностью.

— И хочу продолжить дальше. Вы спрашивали об ошибках. Надо признать: контрразведка чересчур увлекалась количеством вербовок. Я иногда спрашивал их, зачем вам, например сельское хозяйство? Ну при чем тут Министерство безопасности? Если даже плохо работают трактора и страшно много аварий, то на это есть их собственное министерство, свои контролеры. А вербовали агентуру в массовом порядке, что мне казалось и кажется абсолютно ненужным.

— А почему все-таки соглашались на вербовку? Почему так много людей сотрудничали со «Штази»? Заставляли, загоняли?

— На вербовку требуются мотивы. Они, конечно, самые разные. Беда в том, что в нынешней Германии считают: был агентом «Штази», значит, шпик, предатель, выдавал коллег, товарищей. Но это же не так.

— Быть может, не всегда так?

— Я еще раз о мотивах. Главный, который принимали многие: люди были уверены, что служат своему государству и делают для его защиты нужное дело.

— Скажите, генерал, а чем вы сейчас занимаетесь? Оперативная работа осталась в социалистическом прошлом. Нападки на вас, кажется, прекратились…

— Но до этого пришлось выдержать немало испытаний. В сентябре 1991-го меня арестовали: одиннадцать дней в одиночной камере. И только благодаря друзьям, собравшим деньги, меня отпустили под залог. Потом следствие и процесс, о котором я уже немного рассказывал. Как можно было предавать суду офицеров, совершенно законно действовавших в интересах своего государства — официального члена ООН? В конце 1993-го огласили приговор — шесть лет лишения свободы, но меня отпустили под залог. Я не собирался ни скрываться, ни бежать из Германии. И только через два года приговор отменили. Федеральный конституционный суд Германии вынес решение: офицеры разведки ГДР больше не преследуются за измену и шпионаж. Вместе с женой Андреа, моей верной и любимой супругой, мы ведем спокойную и размеренную жизнь. Много пишу, вышло уже несколько моих книг — и не только о разведке. Много разъезжаю по Германии. И по восточной, и по западной. Такая у нас традиция: авторы представляют читателям свои книги. Обычно аудитория — человек сто, ну сто пятьдесят. Ко мне приходят по четыреста.

— И хорошо покупают?

— Последняя больше полугода находилась в списке бестселлеров, а «Шпигель» даже поставил ее на третье призовое место. Планов много. Хочу напомнить людям об общечеловеческих ценностях, поразмышлять о своей судьбе и судьбе моей страны, которая ушла с исторической арены, и объяснить, постигнуть причины этого ухода.

Последнее интервью

Волею судьбы Маркус Вольф дал это последнее свое интервью российским кинематографистам, снимавшим документальный фильм по моему сценарию.

А предыстория такова. Московская киностудия «Лавр» готовит фильм о Герое России Алексее Козлове. В первой части книги Козлову посвящена целая глава. И есть в интереснейшей биографии Алексея Михайловича, которой никогда не суждено быть до конца раскрытой, очень непростая, тяжелая страница, о которой сейчас напомню. Арестованного в 1980-м в ЮАР советского разведчика удалось обменять в 1982 и с помощью коллег из ГДР. Наверняка Вольфу, в ту пору начальнику разведки, было что рассказать о полковнике Козлове.

До этого я встречался с отставным генералом Вольфом и его женой Андреа в Москве. До чего же силен и, что для меня главное, интеллигентен, прозорлив был генерал Вольф. Несколько опубликованных бесед, подробный рассказ о Маркусе в изданиях с твердым переплетом, и отношения, что называется, сложились. Мы перезванивались, обменивались короткими посланиями. Вольф присылал мне свои книги, получая в ответ мои. Перед началом съемок документального фильма о Козлове я через съемочную группу, отправившуюся в Берлин, передал ему список вопросов, на которые Маркус твердо пообещал ответить, «но, Николай, не выходя за рамки».

Картина, как часто бывает, долго монтировалась. И впервые просматривая фильм дома, ей-Богу, схватился за сердце, услышав такой знакомый глуховатый голос Маркуса. В начале ноября 2006-го он ответил на мои вопросы. А в ночь на 9 ноября 2006-го он тихо скончался во сне на 84-м году жизни. Так что после этого интервью, других, похоже, быть не могло.

— Оглядываясь назад, вспоминая историю и зная теперь, чем она закончились, многие высказывают сомнения: а нужна ли была вообще вся эта борьба разведок, затеянная после Второй мировой?

— Я отвечу вам так. Холодная война разворачивалась уже на очень быстрых оборотах. Позади были события в Гер мании и путч в Венгрии. Как тут было обойтись без разведки? В том числе и нелегальной.

— А что вообще входит в задачу разведчика, живущего в стране под чужим именем?

— Нелегал может иметь разные задания. Выделю первое — это руководить другими агентами, источниками, которые на него работают и организовать связь с ними и Центром, что весьма важно. То есть, фактически руководить так называемой нелегальной резидентурой. Возможна и другая задача — нелегал в одиночку устанавливает контакты для добычи информации.

— То есть вербует агентов?

— Ну, вербовать или не вербовать источников — это уже зависит от очень конкретных условий. Как правило, это делается с санкции Центра, но, обычно, нелегалы на свой страх и риск не всегда придерживаются такой строгой дисциплины, и решают вопросы самостоятельно.

— А как вы бы оценили деятельность советской нелегальной разведки?

— Я вообще с гордостью смотрел на русских нелегалов. Это очень трудно — полностью стать, к примеру, немцем. Это касается и языка, я знания обычаев, нравов страны. Есть целый ряд признаков, по которым западногерманская контрразведка устанавливала чужих. И, знаете, эти признаки работали. Так что я порой восхищался смелостью и русских нелегалов, и советских людей другой национальности, которые успешно выполняли эту свою работу. И личность Алексея Козлова меня потрясает.

Можно по-разному отзываться о личности бывшего министра госбезопасности ГДР Эриха Мильке, иметь о нем разное мнение. Но что касается борьбы за освобождение разведчиков, которые попали в беду, он делал абсолютно все. И готов был отдавать значительно большее количество западных агентов за наших и советских. Поэтому освобождение Козлова мы считали тоже своим большим успехом.

— Согласны ли вы перейти в ГДР? — спросил его адвокат из ГДР Фогель, занимавшийся и его обменом.

Ответ был ясен заранее. Сначала мы привезли тех, на кого обменивали Козлова. За него мы отдали 11 немецких разведчиков, шпионов — называйте, как угодно, и еще одного офицера армии ЮАР, который попал в плен к кубинцам в Анголе. Узнав об этом, мой друг и начальник советской нелегальной разведки генерал-майор Дроздов заметил: «Если бы они знали все о том, кого отдают, то запросили бы еще больше».

Это было в 30 километрах от города Айзенаха, близ высоких холмов. Рядом — объект прикрытия для нашего атомного бомбоубежища. Там построили целый ряд домиков-коттеджей. Вот здесь мы и ждали Козлова. Алексей вошел, и было сразу видно: настоящий русский мужик. Вот что было удивительно, потому что позже я узнал, что многие годы он выступал в качестве немца.

Но он буквально поразил меня еще раз. После возвращения на Родину, после тюрьмы еще раз выехать за кордон для выполнения нелегального задания… Я за все годы в разведке о таких случаях не слышал. Да, бывало, что после обмена или освобождения мы использовали наших нелегалов, там отсидевших. Жаль, если карьера засветившегося разведчика окончательно завершается. Но как? На своей территории или на территории дружеских стран. Например, в Болгарии, где на черноморских пляжах было много западных туристов, особенно западногерманских отпускников. В том числе секретарш из ведомств, которые могли нас интересовать. Такие случаи были. Но использовать для работы в странах НАТО или в других государствах, которые представляли для нас интерес, таких случаев я не помню. А Козлов в качестве нелегала после всего этого проработал еще десять лет — до 1997 года. Он делал это увлеченно и бесстрашно, у него это вошло в кровь, его притягивала профессия.

Вы знаете, эта профессия — ведь она и моя тоже. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.