Раздел V Жители Кальвадоса

Раздел V

Жители Кальвадоса

Если ныне человек, находящийся во Франции, выезжает на ее побережье от Дюнкерка до Байоница, то ему чуть ли не на каждом шагу попадаются остатки различных сооружений из железобетона, полуразвалившиеся бункеры, следы гигантских строительных работ, которыми Гитлер намеревался оградить свою Европу от внешнего мира, — так называвшегося Атлантического вала.[22]

Остатки эти вместе с тем навевают воспоминания о людях, которые, не смотря на террор гестапо, смогли внести свой весомый вклад в преодоление пресловутого вала.

Члены организации движения Сопротивления в Нормандии, получившей название «Центурия», ожидают еще достойного уважения и памяти со стороны современного поколения и не только французов. Как нам представляется, будущее должно показать истинную цену тех усилий, которые были сделаны данной организацией в деле поддержки высадки войск союзников в Нормандии.

Летом 1940 года Франция пережила самое тяжелое поражение в своей истории. Полтора миллиона молодых мужчин находятся в немецких лагерях для военнопленных, более миллиона семей превратились в беженцев и влачат жалкое существование.

Однако вскоре после заключения перемирия нашлось достаточное число мужчин и женщин, решившихся на оказание сопротивления победителям и не смирившихся с поражением Франции, не признавая его окончательность. Понимание того, что солдатские сапоги немцев топчут их землю, приводило их в ярость. Сама мысль о признании Гитлера и нацизма в качестве компонентов французского образа жизни является для них невыносимой.

Начались ужасные годы ожидания открытия «второго фронта», вторжения союзников на Западе, расчета на военную помощь с их стороны в тылу противника. Вот на чем строились вся организация и политика деголлевского сопротивления.[23]7 августа 1940 года в Лондоне было подписано соглашение между Черчиллем и де Голлем, по которому Англия обязывалась нести все финансовые расходы по деятельности организации де Голля. Де Голль же со своей стороны брал на себя обязательство ежедневного снабжения англичан разведывательной информацией со всей оккупированной немцами Европы.

Де Голль тут же поручил тогдашнему двадцативосьмилетнему капитану Андрэ Деваврену, ставшему впоследствии известным как «полковник Пасси», организацию секретного центра — «второго бюро», которое было подчинено 6 отделу английской войсковой разведки.

В том же августе к будущему полковнику Пасси обратился житель Парижа некий Жильбер Рено, предложивший ему свои услуги. Рено, получивший впоследствии псевдоним «полковник Реми», был заброшен во Францию. Уже в скором времени ему удалось создать первую организованную разведывательную сеть, получившую название «организация Нотр Дам».

Через несколько месяцев, когда были уже созданы несколько организаций Сопротивления, полковник Пасси получил в свое распоряжение самолеты типа «Лисандр» для связи. Эти незамысловатые довольно прочные двухместные машины имели неубирающиеся шасси и могли садиться и взлетать почти где угодно, развивая скорость до 270 километров в час и имея дальность полета почти в тысячу километров.

В лунную ночь самолеты вылетают с аэродрома, находящегося неподалеку от южноанглийского городка Тангмира, и на бреющем полете, чтобы не быть засеченными немецкими радарами, примерно через полтора часа достигают обусловленного места, обозначаемого обычно сигнальными огнями. Чаще всего для посадки использовался луг вблизи Руана у деревушки Лион-ла-Форе.

Со временем полковник Пасси расширяет средства связи. Английский траулер «H-5I» был оснащен мощным двигателем и вооружен четырьмя крупнокалиберными пулеметами. Замаскированный под бретонский рыбачий куттер и имея экипаж в количестве 9 человек под командованием двадцатипятилетнего бретонца Даниеля Ломенеша, он в обусловленное время регулярно встречался с рыбачьим катером из небольшой бретонской бухты Пон-Аве для получения разведывательной информации и приема агентов.

Еще в июне 1940 года несколько французских офицеров в Париже приняли решение о создании группы Сопротивления, которую назвали «организация гражданских и военных лиц».

В эту организацию вошли люди не только в Париже, но и в Бретани и Нормандии. Одним из организаторов ее был полковник Тони, ставший впоследствии ее руководителем. Организации была срочно необходима финансовая поддержка и установление связи с лондонским комитетом де Голля.

И такая связь была установлена совершенно случайно. Реми познакомился с полковником Тони через одного книготорговца. После предварительного и осторожного прощупывания Тони заявил тому о готовности подчинить свою организацию лондонскому комитету. Более того, он договорился о встрече Реми с руководителем филиала своей организации в Нормандии и Северной Франции Марселем Жираром, уроженцем Кана. Под псевдонимом Моро тот организовал в Нормандии группу Сопротивления, которая несколько позже получила название «Центурия». Официально он являлся представителем фирмы «Сименс Франсез» и имел на руках соответствующие документы, позволявшие ему совершать время от времени поездки в Париж.

Вот отрывок из его воспоминаний о тех временах:

«4 апреля 1942 года в доме номер 105 по Рю Куленкур в парижском районе Монмартр у меня состоялась встреча с Полем Бертело, правой рукой полковника Тони, во время которой я познакомился с человеком, представившимся мне как полковник Реми, осуществлявшим связь между генералом де Голлем и французским Сопротивлением.

Он изложил мне свои соображения и заботы. Хотя Лондон уже давно требовал организовать на побережье Нормандии агентурную сеть, все его попытки успеха пока не имели. Реми предложил мне охватить весь район между Сен-Мало и Гавром и организовать там разветвленную агентурную сеть. Я выразил свое согласие.

На песчаных откосах побережья Нормандии действительно проводилась какая-то работа. Между Каном и морем, на выгонах скота и в плодовых садах, были оборудованы рабочие лагеря, а прекрасные белые пляжные домики в Вирвилле, Колевилле, Рива-Белле были снесены. Вне всякого сомнения, немцы вели строительство самого настоящего оборонительного вала. На проселочных дорогах внезапно появились черно-белые шлагбаумы, охранявшиеся часовыми. Что немцы осуществляли за этими шлагбаумами, не мог сказать никто. Считалось, что проникнуть за эти контрольные посты практически нельзя. Единственной возможностью была посылка наших людей под видом рабочих на различные строительные объекты. Нами, в частности, было выяснено, что добавка 10 граммов сахара, то есть трех кусочков, в воду бетономешалок оказывалось достаточным, чтобы лишить 100 килограмм бетона его связующего свойства. Надо было лишь своевременно появляться в грязной рабочей одежде на тех или иных строительных объектах, в особенности, когда укладывались амбразуры орудийных позиций или потолочные перекрытия бункеров. Тогда достаточно было бы попадания бомбы или снаряда, чтобы эти сооружения рухнули как построенные из песчаника.

Через три дня после моей первой встречи с полковником Реми я возвратился в Кан. Здесь я живу уже сорок лет и знаю буквально каждый уголок города, а также людей, готовых отдать свою жизнь за то, чтобы освободить наш город от «бошей».[24] В Кане таких людей было достаточно много.

Недалеко от городского центра, на площади Пон де ла Фондери расположено здание, в котором находится управление надзора за дорогами и мостами. Тогдашний его начальник, инженер Ойген Меслин, был моим хорошим другом. Он ведал вопросами содержания в надлежащем состоянии всей сети дорог и мостов в Кальвадосе, что давало ему возможность свободно передвигаться в прибрежной полосе протяженностью до 120 километров.

До того времени наша организация была еще немногочисленной. Ее руководителем был Меслин. В подвале «Кафе де турист», одном из излюбленных кафе города — его владелец являлся членом движения Сопротивления — мы организовали «почтовый ящик», в который наши люди бросали свою информацию. Другой такой «почтовый ящик» находился в гостинице «Отель де Руан», что напротив вокзала. Нашим курьером был маляр Рене Душе, который собирал всю информацию и два раза в неделю доставлял ее в контору Меслина. В одном из ящиков стенного шкафа там была припрятана документация нашей организации.

Для нас ничто не было второстепенным. Нас интересовало состояние песчаных отмелей, а если где-либо устанавливался проволочный забор, то мы сразу же определяли его высоту и характер. При обнаружении бункера устанавливались его местоположение толщина бетонной кладки и вход, в артиллерийских капонирах — калибр орудий и их дальнобойность, расстояния между отдельными батареями и численность их расчетов, расположение минных полей, маршруты патрулирования, типы мин. Если наш агент замечал появление, скажем, нового бункера, он набрасывал его схему на клочке бумаги и незамедлительно относил в «почтовый ящик».

Каждые две недели курьер доставлял донесения Меслина ко мне в Париж. Задачей Реми была отправка этих сообщений в Лондон. Целые мешки с информационным материалом, собираемым у него со всей Франции, забирались самолетами или передавались на траулер «H-51» в открытом море.

Несмотря на наличие фальшивых, но хорошо изготовленных удостоверений и различных разрешений, нашим людям с трудом удавалось проникнуть в «запретную зону», поэтому большая часть информации ограничивалась второстепенными, более легко доступными объектами.

Занятый поисками решения этой проблемы, я приехал в Кан в субботу 13 мая 1942 года. Заранее было обусловлено, что я там должен был встретиться с Душе.

В «Кафе де турист» он был уже слегка навеселе. Не успел я как следует усесться, как он вручил мне довольно толстый конверт и сказал, что это — карта Атлантического вала, «прихваченная» им в «организации Тодта».[25] Поскольку у стойки бара толпились немецкие солдаты, я вдруг стал весь мокрый от волнения и единственным моим желанием было как можно скорее покинуть кафе.

На вокзале я был на четверть часа раньше необходимого времени, а через четыре часа вышел на перрон Сен-Лазерского вокзала Парижа. Оказавшись дома, запер все двери и только тогда взглянул на карту.

Это была снабженная многими штемпелями и печатями синька секретного плана Атлантического вала на участке Нормандии от Гавра до почти Шербура с указанием дислокации войск и береговыми оборонительными сооружениями протяженностью до 200 километров. Длиною около двух с половиной метров в масштабе 1: 50000 карта отражала все бункеры, позиции огнеметов, дальность огня и углы обстрела каждой артиллерийской батареи, склады снабжения и боеприпасов, систему телефонной связи и наблюдательные посты. Вся ее поверхность была покрыта небольшими черными кружками, полукружиями и штриховкой.

В тот же день я отнес карту в контору полковника Тони, которая под видом филиала Красного креста располагалась напротив станции метро Помп. Полковник приказал снять с карты копию и передать их немедленно полковнику Реми. Тот назначил встречу в один из последующих дней рыбачьего куттера из Пон-Аве с траулером «H-5I» и лично доставил карту в Лондон.

Карта эта была, по сути дела, первым оригинальным документом по Атлантическому валу, попавшему в Лондон. Английская воздушная разведка установила, что почти все, отмеченное на карте, еще не было построено. По истечении года, однако, стало ясно, что немцы продолжали строительство вала точно в соответствии с этой картой, так и не заметив пропажи одного из ее экземпляров.»[26]

Пока в лондонской секретной службе шли разговоры о карте Душе, Кан стал ареной новой аферы с картами.

Для маскировки аэродрома Карпик под Каном командование немецких военно-воздушных сил решило соорудить ложный аэродром около деревушки Эншам, на котором были расположены макеты нескольких эскадрилий пикирующих бомбардировщиков «Штука», изготовленных из дерева. По ночам истинный аэродром был постоянно затемнен, тогда как на ложном маркировочные огни были видны издалека. Несмотря на эти меры, в мае 1942 года аэродром Карпик подвергся бомбардировке английской авиации и был полностью разрушен, причем бомбы ложились точно в цель. Командование противовоздушной обороны немцев в Париже было обеспокоено. В Кан был послан один из опытнейших криминалистов. При проверке планов и чертежей новых аэродромных сооружений им было установлено, что все они были изготовлены в одном из французских копировальных бюро, находившемся на Рю Сен-Манвью и принадлежавшем офицеру резерва Анри Брюнэ. Его копировальное бюро отличалось безукоризненной работой, поэтому многие немецкие учреждения и организации передавали туда свою документацию для размножения. Даже комендант крепости на острове Джерси присылал в это бюро свои планы. Все работы проводились под контролем немецкого офицера и в ходе расследования ничего подозрительного обнаружено не было. Разгадка была найдена только через несколько дней, когда офицеру абвера пришла в голову мысль разобрать копировальное устройство. Оказалось, что в нем был вмонтирован фотоаппарат, делавший съемку копировавшихся материалов, в особенности карт.

Анри Брюнэ был расстрелян через несколько недель после своего ареста. Волны беспокойства от его дела дошли даже до берлинского военного трибунала.

С усилением деятельности движения Сопротивления росли и немецкие репрессии. Но как ни удивительно, именно одно из таких мероприятий позволило «Центурии» проникнуть в недосягаемый до тех пор объект — город Шербур.

В ночь на 16 апреля 1942 года в нескольких километрах от Кана на перегоне Париж — Шербур был взорван немецкий военный состав. Погибли несколько десятков немецких солдат. Наряду с обычным расстрелом заложников, было объявлено, что впредь в каждом немецком поезде будут находиться гражданские лица из числа французов — в качестве заложников. Для этой цели хватались случайные прохожие и пассажиры на перронах вокзалов, ждавшие прибытия своих поездов, поскольку даже самые отъявленные колаборационисты добровольного желания для этого не изъявляли. Но вот Жильбер Мишель, член организации «Центурия», изъявил желание стать заложником в свободное от работы время. В вагоне первого класса, сразу же за локомотивом, он едет, имея на руках специальный пропуск, через запретные прибрежные зоны. В Шербуре, ожидая обратный поезд, он в течение полудня свободно разгуливал по городу, каждый раз выходя в район порта. Таким образом, в результате его постоянных поездок в качестве «заложника», «Центурии» удается узнать довольно многое о деятельности немцев в Шербуре.

Робер Дуэн, бывший до войны директором школы изящного искусства, зарабатывал себе на хлеб в качестве скульптора и церковного реставратора, что предоставляло ему возможность для выезда в нужное для него время в запретные зоны. Став членом «Центурии», он специализировался на работах на церковных башнях. В хорошую погоду он регулярно выезжает на велосипеде в местечко Ранвилл, так как с колокольни тамошней церкви Нотр Дам открывается хороший обзор обширного района от Кана и до устья реки Орн. Особое внимание он уделяет именно ей, так как там немцы ведут строительные работы по сооружению артиллерийских позиций для гаубичной батареи под Мервиллем.

Одной из важных гаваней между Гавром и Шербуром является Пор-ан-Бесс. В ней немцы расположили флотилию тральщиков и несколько торпедных катеров. Жирар задействовал там до десятка своих людей, которые ничего не знали друг о друге. Один из них Леон Кардрон, бывший в свое время капитаном траулера, получает время от времени разрешение на выход в море на парусной лодке на рыбалку. В Лонге, примерно в полукилометре от обрывистого берега, немецкие моряки строили береговую батарею из четырех 150-миллиметровых орудий. Кардрон, рыбача в нескольких сотнях метров от берега, хорошо просматривал позицию батареи и расположение минных полей, обнесенных колючей проволокой, делая потом схему с точностью до десятка метров. В нескольких километрах восточнее расположена деревушка Арроманш. Своим старым «Кодаком» он сделал не один десяток снимков этого участка побережья, которые сыграли немаловажную роль при последующей высадке войск союзников.

В районе будущего вторжения англичан находился небольшой морской курорт Люк-сюр-Мер. Там вел свою практику земский доктор Жак Сустендаль. Эта работа позволяла ему выезды в район, где еще не было людей «Центурии». Немцы, проявлявшие особую заботу об этом участке побережья, ввели с 19 часов вечера комендантский час. Единственным французом, который имел право выхода на улицу после этого времени, был доктор. А так как все его пациенты проживали в запретной зоне, после каждого своего визита туда он приносил важные сведения.

В 1942 году в Кане жил молодой человек, занимавшийся вопросами картографии организации «Центурия». Это был Робер Тома, изготовлявший карты и схемы на основе добытого членами организации информационного материала, сыгравшие значительную роль в планировавшейся высадке войск союзников. Ему было 23 года и за полтора года своей работы он изготовил более 4000 карт и схем, отражавших полную картину всего побережья Нормандии с указанием каждого орудия, каждого пулеметного гнезда и даже маленьких бункеров, возникавших во все большем числе в ходе строительных работ по сооружению Атлантического вала.

Приводим его воспоминания:

«После удачного похищения у немцев карты, отражавшей ход строительства Атлантического вала, осуществленного нашим Душе, уже в июне 1942 года Жирар и полковник Тони пришли к выводу о необходимости изготовления подобных карт и схем нам самим.

Вначале мы стали проверять, не изменили ли немцы свою строительную программу после исчезновения карты. Мне было приказано отразить на нашей карте все нам известное об Атлантическом вале и постоянно вносить в нее изменения. У меня не было ни штабных карт, ни копировальной аппаратуры, даже приобретение чертежной бумаги составляло настоящую проблему. И что самое главное — необходимой проверенной информации у нас просто не было. Наши агенты во время своих поездок отмечали появление кое-каких оборонительных объектов, но ни о толщине бетона или калибрах орудий сведений они дать не могли. Кроме того, мы понимали рост опасности для организации с увеличением числа ее членов. Я, например, был убежден, что и незначительное увеличение числа наших агентов все же даст нам возможность составить довольно подробную карту всего побережья Нормандии, не подвергая себя большому риску. Надо лишь отдать распоряжение агентам, проживавшим непосредственно на побережье, вести зa своей округой постоянное наблюдение, ограничиваясь сбором информации. Задумка наша увенчалась успехом. Мой отец, работавший инспектором в конторе Меслина, передавал мне на несколько дней имевшиеся там карты, с которых я по ночам снимал копии вручную. Затем я сделал карты по районам, в которых проживали наши новые члены организации, и даже изготовил для каждого из них небольшие карты их непосредственных участков местности. Карты эти имели размеры приблизительно 20 х 25 сантиметров, так что их легко было спрятать, масштаб же 1: 20000 обеспечивал хорошую наглядность. В результате, каждый из таких наших агентов держал под контролем до 20 квадратных километров своих окрестностей, что вообще-то соответствовало возможностям его передвижений.

Каждый день после конца работы — я тогда был занят в городском пункте по распределению картофеля жителям Кана — я на велосипеде объезжал почтовые ящики, забирая из них поступившую информацию. Иногда мне самому удавалось перепроверять полученные сведения. Четырежды меня задерживал немецкий патруль, однако каждый раз я предъявлял самим же изготовленные документы и бывал отпущен. Причиной задержаний было то, что я по своей внешности напоминал немцам избежавших ареста английских летчиков со сбитых ими самолетов.

Весною 1943 года Лондон стал предъявлять нам все большие требования. И хотя Меслин каждые две недели отправлял туда кипы донесений, карт и фотоснимков, мы каждый раз получали уйму дополнительных вопросов.

Вопросы Лондона не ограничивались уже сведениями об оборонительных сооружениях немцев, они касались теперь данных о заводах и фабриках, телеграфных линиях, доках и причалах, железнодорожных линиях и вокзалах, планов улиц с нанесением на них казарм и даже отдельных домов, в которых располагались немцы, дислокации и передвижениях войск с указанием их родов.

Выявить и уточнить все это было весьма непросто. С погон немецких солдат уже давно исчезла нумерация полков, а указания местоположения складов, бывшие когда-то на перекрестках улиц, были убраны. В случае смерти тех или иных солдат, при погребении устанавливался крест, на котором нумерация полков все же указывалась. Естественно, этой информацией мы широко пользовались. Кроме того, немцы отдавали в стирку свои грязные вещи местным жителям. И если на кителях, как правило, никаких отметок не было, то на нижнем белье номера подразделений проставлялись.

Когда вновь устанавливаемая артиллерийская батарея проводила пристрелочные стрельбы, перед их началом рыбаки предупреждались местной комендатурой о запрете захода в определенные зоны. Для нас это служило указанием на дальность стрельбы и сектор обстрела данной батареи.

При установке минных полей, конечно же, соблюдалась повышенная секретность. Как могли определить их наши люди, не имея миноискателей, если границы их вообще не обозначались или указывались явно недостаточно? Выход из положения мы нашли в финансовом управлении, в котором всегда толпились крестьяне, пришедшие хлопотать о снятии с них соответствующих налогов, так как их поля из-за установки немцами мин становились непригодными для сельхоз работ.

К концу 1943 года большая часть нашей работы была проделана. Но тут вмешалась гестапо. Мне удалось в последний момент бежать к маки — партизанам Центрального массива. Однако доктор Сустендаль, скульптор Дуэн и целый ряд других членов нашей организации были арестованы, подвергались пыткам и были расстреляны. Жирар ушел в подполье в Париже.

Но нашу работу продолжили другие люди и вели ее до того самого дня, когда у берегов Нормандии появились корабли и десантные средства войск вторжения союзников.»