Глава первая

Глава первая

Самолет летел на Байконур, навстречу рассвету. Гагарин неотрывно смотрел в иллюминатор.

Плывя над розовеющими поверху облаками, самолет устремлялся к солнцу, с каждым часом приближая их к земле, которая станет известна всей нашей планете. Калейдоскопом ожидания — кто же, кто из них самый достойный — промелькнули предшествовавшие дни. Выбирали, конечно, наставники и государственная комиссия, но накануне отлета на Байконур Сергей Павлович, пришедший к окончанию лекции, сказал, устало присаживаясь:

— Ну, что, орелики, заканчиваете курс наук? Встает вопрос, кого посылать первым. Не думали об этом?

Он, конечно, знал, что думали, и все же застал их врасплох. Может быть, рановато устраивал это необычное испытание? Заерзали за столами, зашушукались.

— Вы как-то слишком в лоб, Сергей Павлович. Тут надо бы покумекать.

— На это я и рассчитывал, — улыбнулся Королев, — вы, летчики, должны любить лобовые атаки. Может, мы останемся и при своем мнении… — Он взглянул на часы. — Время дорого, сделаем так: через полчаса, чтобы каждый написал на своей страничке. Евгений Анатольевич потом передаст мне ваши сочинения. — И покинул класс.

Карпов принес Главному кипу листков через час. Все написали. Одни много, другие несколько слов.

— Мне ведь важна не стилистика, а почему они написали так, а не иначе? Какие критерии отбирали.

— Я, правда, не согласовал с вами, — замялся Карпов, — но, сказал, что подписываться необязательно, лишь бы было честно. И вот без подписи ни одной страницы.

Начали перебирать листки с интересом. Почти все предлагали первым послать Гагарина, объясняя это его личными качествами: честностью, желанием всегда прийти на помощь товарищу, решительностью, широтой знаний, человеколюбием. Это был ответ и на будущее, когда мысли многих людей, забывших, что полет Гагарина был подвигом, устремятся к одному и тому же, почему именно он? Неизвестно, кто раньше сформулировал критерии — психологи-наставники или сам Гагарин, показавший качества, которыми должен был обладать космонавт. Евгений Анатольевич Карпов объяснял это так:

«Для первого полета нужен был человек, в характере которого переплеталось бы как можно больше положительных качеств. И тут были приняты во внимание такие неоспоримые гагаринские достоинства:

беззаветный патриотизм,

непреклонная вера в успех полета,

отличное здоровье,

неистощимый оптимизм,

гибкость ума и любознательность,

смелость и решительность,

аккуратность,

трудолюбие,

выдержка,

простота,

скромность,

большая человеческая теплота и внимательность к окружающим людям.

Таким он был до полета, таким он встретил свою заслуженную славу. Таким он остался до конца».

Но тогда, при том эксперименте с сочинениями, Королева больше всего интересовало, что написал сам Гагарин. Перед этим была прочитана записка человека со странным именем Марс, развеселившая их обоих: «Мое имя Марс, так что мне сам бог велел лететь первым. Но если быть честным перед своей совестью, то я бы послал Гагарина, хотя и негоже на опасное дело первым посылать другого. Я уверен, что лучше его с этим заданием не справится никто».

Григорий полагал, что «на «отлично» может выполнить любую задачу, верит себе, на первое место при отборе ставит отличное знание техники, натренированность, летное мастерство». Судя по всему, этот рвался в космос сам.

Ну а что же Гагарин? Как рассуждает он?

Много лет спустя Павел Попович опубликовал записку, которая, быть может, решила судьбу Гагарина.

«Вопрос очень серьезный, — писал Юрий, — и над ним надо еще много думать. При выборе, вероятно, надо учитывать множество факторов. Здоровье? Но все мы проходили медицинскую комиссию, и довольно серьезную. Техническая грамотность? Но все ребята по всем дисциплинам успевают просто прекрасно. Уверен, что любые экзамены сдадут только на «отлично». Будут другие тренировки, но всегда лучшими будут несколько человек. Трудно выбирать. Однако, по-моему, первый полет — это прежде всего высокое доверие, и на первый план при равенстве других качеств должны выйти моральные качества человека. Вероятно, уже сейчас нужно посмотреть, каким будет человек, первым полетевший в космос. На него будет смотреть вся планета. Как-то не думал об этом раньше, а вот задали вопрос, и приходится его решать. Ведь практически решается вопрос создания новой профессии. Какой она будет? Многое решит первый. Поэтому мне кажется, что первым должен лететь Человек с большой буквы, настоящий представитель Страны Советов. А с другой стороны, ведь, действительно, ничего сейчас не известно. Кроме того, любой отказ может произойти чисто случайно, и никто не знает, что последует за ним. Тогда получается, что послали человека на гибель. Брать на себя такое решение… как-то не задумывался, что конструкторы это делают постоянно. Очень опасно. Но мы же летчики, и каждый мысленно продумал и такую возможную ситуацию, когда решил идти в космонавты. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, для чего и необходима наша столь всесторонняя подготовка. И все же, отбросив в сторону всякие сомнения, я бы доверил, именно доверил, право полета Павлу Ивановичу Беляеву. Он настоящий Человек, с него можно брать пример. Нам, молодым, еще многому надо учиться у него. Он успел даже повоевать на фронте. Я думаю, что и мы успеем слетать в космос. Недаром же нас отобрали с большим запасом. Я очень хочу слетать в космос! Страстно! Хочу и надеюсь, что нас не будут долго задерживать на Земле!»

— Прекрасно, — сказал Королев, — Гагарин обобщил мысли всех. И я рассуждаю примерно так же. Конечно, хорошо бы послать Беляева, если бы не кое-какие претензии медицины.

Юрий не знал, будут ли зачитаны их сочинения, и пока еще группа не разошлась — он ничего не привык таить — высказался открыто.

— Вот что, ребята, кто полетит, неизвестно. Соперничество нам ни к чему. Я, например, назвал первым Павла Ивановича Беляева. Считаю, что он из нас самый достойный.

Беляев встал смущенный, хотя был и постарше, посдержаннее остальных:

— Спасибо, ребята, но здоровье мое не на все сто процентов, и дело, в общем, не в этом. Практически нас всех допустили к полетам. Но ведь признаемся честно, никто из нас не испытывал других перегрузок. После полета космонавта узнает весь мир. Но вот испытание славой — это самое трудное, труднее всего, что мы проходили! — и тепло, ободряюще посмотрел на Юрия.

Что еще запомнилось особенного в этой предбайконурской хлопотливости? Экзамены, конечно, экзамены. Знание корабля проверялось с дотошностью. Феоктистов нажимал на все «нюансы», словно прощупывал вместе с каждым все до тончайшего проводка. Подходил к тренажеру и Королев, может, Юрию так казалось, но в научениях Главного он чувствовал особое расположение. Он вел себя не строгим экзаменатором, а как бы напарником: поощрял хороший ответ, тут же подсказывал, если Юрий забывал какую-то мелочь, как будто собирался лететь вместе с ним.

В присутствии комиссии на земле совершили пробный «полет». Юрий изрядно поволновался, когда, назвав свой позывной, начал проверку оборудования. Мозг работал автоматически, руки сами тянулись к приборам. Пять, четыре, три, два, один… старт! И вдруг вводная:

— На вашем корабле вышла из строя система автоматической ориентации, ваши действия?

— «Заря»! Я — «Кедр». Вас понял. Отказала система автоматической ориентации. Разрешите посадку с помощью ручной системы.

Ручную посадку ему разрешили, и Юрий открыл заветную пластмассовую защелку на боковой стенке. Там были записаны три цифры, набор которых на специальном устройстве позволял ему взять управление кораблем на себя.

В реальном полете эти цифры будут запечатаны в конверте. Он должен раскрыть его, оценив ситуацию, не принимая необдуманного решения.

— Корабль сориентирован, разрешите спуск по программе номер два.

По глобусу, над которым замерло перекрестье, Юрий определил, что в случае такой непредвиденной ситуации приземлится в одном из районов Сибири. Но комиссия решила, что пора выбраться из корабля. Место Юрия занимал Герман. Когда они познакомились? Сейчас было бы трудно вспомнить, но Юрия очень удивило необычное имя:

— Герман? Почему же вы Герман?

— Да отец увлекался Пушкиным…

Юрий быстро нашелся.

— А меня зовут Юрий. Если отчислят из космонавтов, подадимся в писатели, тем более что есть псевдоним: Юрий Герман. Неплохо?

Когда они, самые близкие друзья, собирались у Гагариных последний раз? Отмечали рождение Гали? Волынов, Леонов, Беляев, Николаев и Комаров. Перед прощанием разоткровенничались:

— Видишь ли, Юра, — сказал Николаев, — мы совершенно убеждены, что первым полетишь в космос ты. Мы крепко верим в тебя. И если все будет благополучно, смотри не зазнайся.

Юрия приобнял Беляев:

— Не обижайся, но это дружеское напутствие, нам кажется, что тебе будет легче лететь, если ты настроишь себя заранее.

— Спасибо, ребята, — растроганный таким участием, проговорил Юрий. — Если пошлют меня, честное слово, не подведу, а насчет славы… Вот вам мое сердце, оно всегда останется таким же, я ничем не выделялся и никогда не буду выделяться…

— Нет, Юра, ты выделяешься, — прервал Волы-нов, — ты выделяешься тем, что все мы любим тебя.

Что еще запомнилось? Валя, конечно, Валя. Перед самым отлетом проговорила с укором:

— Почему все всё знают, только мне ничего не известно?

— А что я тебе скажу? Нас шесть кандидатов. Из шестерых отобрали тройку. Значит, кто-то из этих троих. Будешь ждать. Ты же привыкла ждать летчика.

— Это только вам кажется, нашим мужьям, что мы привыкаем. Там я хоть слышала гул самолетов и молилась на твой парашют, а здесь?

Юрий мизинцем промокнул на щеках ее слезы, но и сам словно бы снял соринку с глаз:

— Ничего не случится. Если ты будешь ждать — я вернусь, помнишь, у Симонова: «Ожиданием своим ты спасла меня…» А знаешь что, давай-ка завтра махнем в Москву.

И опять Москва стала для них разлучницей, только тогда Валя, после гжатской свадьбы, уезжала к родным в Оренбург, а Юрий — на Север.

Вышли на Красную площадь. На нее всегда вступаешь как будто впервые. Напротив ГУМа остановились под липами, на которых уже набухали почки. Еще полмесяца — и взорвутся зеленым салютом. Долго смотрели на Мавзолей.

— Ты знаешь, Валюша, — тихо сказал ей Юрий, — с тех пор, как я впервые подошел к часовым, прошло много лет. Наверняка их сменили другие, а мне все кажется, что справа стоит один и тот же, тот самый, с изогнутой черной бровью. Понимаешь, здесь какое-то вечное время. Интересно, а видна ли Москва из космоса? Посмотри, эти красные звезды на башнях сливаются ночью со звездами в небесах.

Через день он пройдет по этой площади с космическим своим собратом — Германом Титовым. И они тоже будут мечтать, размышлять, только больше все молча, глядя на высокие стены, на ели, стоящие как часовые, на утесистую громаду Исторического музея, сверят свои часы по Спасским… Московский ветер будет пошевеливать полы их серых шинелей. А люди, встретившие их на брусчатке, наверно, подумают, что из какого-нибудь гарнизона проездом в Москве два молодых симпатичных летчика пришли посмотреть на Красную площадь…

Из дневника Николая Петровича Каманина

«2 апреля 1961 года. Какой длинный, насыщенный событиями день, и как он быстро промчался. «С добрым утром», — сказали мы друг другу в Москве, а «спокойной ночи» пожелали в ставшем уже обжитым домике космодрома. В соседней комнате спят Гагарин и Титов, ушел отдыхать Евгений Анатольевич Карпов…

Утро, с чего оно началось и когда? Проснулся как по заказу — ровно в пять и сразу вспомнил, что остались позади многочисленные совещания на самых различных уровнях, вплоть до Правительственной комиссии, поездки на предприятия, в НИИ и другие организации. Огромная, титаническая работа многих коллективов ученых, конструкторов и рабочих принесла свои результаты: Правительственная комиссия дала «добро» на первый полет человека в космос… Солнцем проводила нас Москва, солнцем встретил космодром, мы вышли из самолета и невольно стали щуриться от ослепительных лучей. Из зимы сразу в лето. Тепло, даже жарко.

— Ну как «там»? — Сергей Павлович отвел меня в сторону и задал вопрос, понятный обоим.

Коротко рассказал о том, что произошло в Москве за последние дни. Вести были хорошие, и настроение Королева стало еще лучше. Он рассказал, как шла работа но отлаживанию систем корабля. Тут назвал ориентировочный срок готовности к пуску.

— Как видите, в вашем распоряжении срок немалый, чем думаете заняться?

— Тренировками.

— Правильно…

Накоротке удалось побеседовать с главным конструктором космических двигателей… Его здесь зовут «богом огня». Если посмотреть на пуск мощной ракеты, когда стартовый стол тонет в гигантских клубах дыма и огня, то станет понятно, почему его так называют.

6 апреля. Основным событием дня было техническое совещание. Вот уж поистине это был совет «богов». На совещание явились все главные конструкторы — двигателей, систем связи, оборудования, управления и другие. Каждый из них представлял большие коллективы ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих. Наглядно видно, что полет в космос — концентрированное выражение современных успехов нашей науки, техники, всей советской экономики, своеобразный сплав мысли и промышленного могущества страны… Итог совещания: окончательно разработано задание космонавту на одновитковый полет. Подписать этот документ выпала честь С. П. Королеву, М. В. Келдышу и мне…»

Первое задание летчику-космонавту на первый полет в космос!

Каманин в дневнике не приводит текст задания.

«Одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180–230 километров продолжительностью один час тридцать минут с посадкой в заданном районе. Цель полета — проверить возможность пребывания человека в космосе на специально оборудованном корабле, проверить оборудование корабля в полете, проверить связь корабля с Землей, убедиться в надежности приземления корабля и космонавта…»

Далее в этот день (6 апреля) Каманин писал: «В наш домик я вернулся вместе с космонавтами около одиннадцати часов вечера. Мы вместе поужинали, много говорилось о том, как идут тренировки, пристально приглядывался к каждому, особенно к Гагарину и Титову, старался подмечать любую мелочь в их поведении, ведь надо ответить на вопрос: кто?.. И тот и другой отличные кандидаты, оба прекраспо подготовлены. И тренеры, инструкторы и врачи высказываются так, словно посылать в полете надо не одного, а двух космонавтов. Оба достойны. А из двух надо избрать все же одного.

7 апреля. С утра три часа занимался с космонавтами. Отшлифовывали действия космонавта при ручном спуске, а также после приземления. Молодцы, действуют отлично. Один из космонавтов невзначай обронил фразу: «Пустая трата времени. Автоматика сработает как часы».

Это насторожило. Попросил высказаться по этому поводу Юрия Гагарина. Тот ответил незамедлительно, убежденно:

— Автоматика не подведет. Это верно как дважды два. Но если я уверен, что в крайнем случае смогу совершить более длительную, хотя бы в течение многих суток, аварийную посадку сам, с помощью ручного управления, то веры в благополучный исход полета у меня прибудет вдесятеро. А лететь надо только с безграничной верой в успех.

А Герман Титов добавил:

— Мне бывалые летчики говорили: если летчик идет в полет как на подвиг, значит, он не готов к полету. Космонавт — тот же летчик, и он должен быть готовым ко всем вариантам полета, в том числе и к аварийному…

Говорил по телефону с Москвой, доложил о ходе подготовки к полету, о предполагаемом сроке пуска.

Мне сообщили, что, по сведениям печати, американцы планируют полет человека в космос (баллистический прыжок) на 28 апреля. Торопятся. Вряд ли нужна в этом деле торопливость, а тем более погоня за сенсацией.

8 апреля. Состоялось заседание Государственной комиссии по запуску космического корабля «Восток» с человеком на борту. Затем состоялось закрытое заседание, решали вопрос: кто полетит. Мне были даны полномочия назвать кандидатом Гагарина Юрия Алексеевича, а его дублером Титова Германа Степановича. Комиссия единогласно согласилась с этим мнением.

9 апреля. Сегодня день воскресный, но работы продолжаются, и на пусковой площадке и в пункте управления… Решил не томить космонавтов, объявить им о решении комиссии… Пригласил к себе Юрия Гагарина и Германа Титова, побеседовал о ходе подготовки и сказал просто, как можно более ровным голосом:

— Комиссия решила: летит Гагарин. Запасным готовить Титова.

Не скрою, Гагарин сразу расцвел в улыбке, не в силах сдержать радости, по лицу Титова пробежала тень сожаления, что не он первый, но это только на какое-то мгновение. Герман с улыбкой крепко пожал руку Юрию, а тот не преминул подбодрить товарища:

— Скоро, Герман, и твой старт.

— Рад за тебя, Юра. Поздравляю, — ответил Титов. Молодцы ребята.

10 апреля. В 11 часов утра состоялась встреча членов Государственной комиссии, ученых, конструкторов. ракетчиков и группы космонавтов. Это было официальное представление в дружеской обстановке будущих капитанов космических кораблей тем, кто готовит полет. Первым выступил Сергей Павлович Королев. По памяти восстанавливаю его выступление:

— Дорогие товарищи, не прошло и четырех лет с момента запуска первого искусственного спутника Земли, а мы уже готовы к первому полету человека в космос. Здесь присутствует группа космонавтов, каждый из них готов совершить полет. Решено, что первым полетит Гагарин. За ним полетят другие, в недалеком будущем, даже в этом году. На очереди у нас новые полеты, которые будут интересными для науки, для блага человечества. Мы твердо уверены, что нынешний полет хорошо подготовлен и пройдет успешно. Большого успеха вам, Юрий Алексеевич!..»

О чем размышлял Юрий в тот вечер, что чувствовал?

Ему казалось, что в ту минуту, когда благодарил за оказанное доверие, он не сказал тех слов, которые должен был сказать. Мысли его путались. Он говорил не по бумажке, хотя заранее написал текст выступления на попавшемся под руку куске миллиметровки. Этот листок сохранила Валентина Ивановна.

«Товарищ председатель, товарищи члены Государственной комиссии, я сердечно благодарю вас за оказанное мне доверие — лететь первым в космос! Очень трудно передать словами те чувства, которые вызвало во мне это решение. Я рад, горд, счастлив, как любой советский человек, если бы ему Родина доверила совершить такой беспримерный по своему историческому значению подвиг.

Я, простой советский человек, коммунист, благодарен Советскому правительству, решившему послать меня первым. Считаю себя полностью подготовленным к предстоящему полету. Технику изучил и знаю хорошо. В ее работе полностью уверен. Теоретически также считаю себя полностью подготовленным к предстоящему полету. Здоровье хорошее. В успешном исходе полета не сомневаюсь.

Разрешите мне заверить Советское правительство, нашу Коммунистическую партию, советский народ в том, что я с честью выполню это задание, проложу первый путь в космос, если встретятся трудности, то преодолею их, как преодолевают коммунисты».

Теперь Юрий и Герман были на глазах у десятков людей. Мало сказать, что их берегли, рядом с ними старались лишний раз не дышать, и все же Юрий под видом, что повторяет инструкцию, вложил меж ее страницами маленький листок и написал записку, которую Валентина Ивановна обнаружила в его чемоданчике после прилета с космодрома, после той всенародной демонстрации, которую устроили Юрию москвичи. Быть может, он забыл о записке, поддавшись всеобщему ликованию. Но Валя по привычке разбирала чемоданчик после возвращения мужа. Вот там-то она и нашла то, чего не искала:

«Здравствуйте, мои дорогие и любимые, Валечка, Леночка и Галочка!

Сегодня Правительственная комиссия решила послать меня в космос первым… Доверила простому человеку проложить дорогу в космос. Через день я буду стартовать. Через день вы будете… («Что они будут делать в ту минуту, когда узнают о старте? Он спокоен, на технику. надеется».)… Но бывают вещи, что и на ровном месте человек падает, и если что случится… вырасти, пожалуйста, дочек не белоручками, не маменькиными дочками, настоящими людьми… Не забывай родителей. Береги, пожалуйста, наших дочек, люби их, как любил я, вырасти из них людей, достойных коммунизма. В этом тебе поможет государство.

Что-то уж слишком странное письмо, мне чуть стыдно за эту минутную слабость. Обнимаю, целую с приветом, ваш папа и Юра. 10.04.61 года».

Он представил их дом среди сосен, до поздней ночи не гаснущее окно, спящих малышек — что они еще понимали? А ведь он может и не вернуться. Что тогда? Валя ходит из комнаты в комнату, нервничает. То и дело включает радио. Он сказал ей — четырнадцатого, а вдруг раньше? Наверняка к ней заходят летчики, успокаивают. Но и в самом деле, как они будут жить без него? Как все это представить? Жизнь продолжается, а его уже нет. Девочки подрастут и спросят: «Мама, а где наш папа?» Что ответит она? «Ваш папа погиб при исполнении?..» Валя, Аленка, Галина… Приедет из Гжатска мать. Выдержат ли их сердца, если что-то случится, и правильно ли он поступает, по существу, не спросив никого? Да и сам-то он — видел ли жизнь? Ведь она только-только расправила ветки, наливается соком, и сейчас не война, чтобы идти в атаку, бросаться на амбразуру. Но быть может, это и есть пик его жизни? Та высота, до которой добирался все эти годы? Да нет, не добирался, — он не из любителей-карьеристов. На высоту его поднимали люди, много людей.

И пока сидел над листком завещания, за тысячи километров что-то передалось туда, где над заснувшими соснами тревогой светился огонек окна.

Стоило зазвонить телефону, Валя вставала и бросалась к трубке. Поставила аппарат у изголовья, чтобы быть готовой в любую минуту к любой страшной вести. В дверь позвонили, вошли трое военных, и с ними Павел Беляев.

— Что? Что случилось? — спросила она в напряжении, вглядываясь в лица, пытаясь хоть что-либо расшифровать. Почему они молчаливы и так загадочны? Может, Юра уже слетал и… не возвратился? Но Павел Беляев, роднее старшего брата, пожимает ее за локоть.

— Потерпи, Валюша, все будет скоро. Поверь, все будет отлично.

И ушли, и снова они втроем. Только будильник цикадно отчитывает секунды…

«Каманин. 11 апреля. Последние сутки до старта… Сергей Павлович Королев попросил почаще информировать его о состоянии космонавтов, об их самочувствии, настроении.

— Волнуетесь за них?

На мой вопрос он ответил не сразу. Видимо, сказывается привычка не бросать пустых, необдуманных фраз.

— А как вы думаете? Ведь в космос летит человек. Наш, советский, Юрий.

Помолчав немного, добавил:

— Ведь я его знаю давно, привык, он мне как сын.

Такой сердечной откровенности Сергея Павловича, обычно сосредоточенно-сдержанного, делового человека, я еще не видел. В час дня состоялась встреча Ю. А. Гагарина на стартовой площадке с пусковым расчетом. Юрий горячо поблагодарил присутствующих за их труд по подготовке ракеты, заверил, что он сделает все зависящее от него, чтобы полет явился триумфом для страны…»

Никто не помнит в точности, что он там сказал. Вряд ли он употребил такое слово, как триумф, — это уже от настроения самого Каманина. Юрий говорил, разумеется, проще, как рабочий с рабочими, и все удивились, каким все-таки на вид неброским и маленьким был тот, который завтра прославит страну. На сохранившейся фотографии Юрий стоит в окружении стартовиков в помятом, видавшем виды кителе, в погонах старшего лейтенанта — последний раз его видели просто летчиком.

Навещая космонавтов, Сергей Павлович теперь интересовался только ракетой. После заседания Государственной комиссии, где командиром «Востока» утвердили Гагарина, Королев не отпускал от себя ни на шаг руководителя стартовой службы Анатолия Семеновича Кириллова, своего зама по летно-конструкторским испытаниям Леонида Александровича Воскресенского, ведущего конструктора корабля Олега Генриховича Ивановского.

— Ну как, голубчики, хорошо погрелись под «юпитерами»? Ничего, не унывайте, ягодки еще впереди, это только цветочки! А сейчас — всем отдыхать, завтра тяжелый день.

Сам Главный не торопился уходить, заглянул в зал монтажно-испытательного корпуса, посмотреть, как идет сборка. Все шло четко по графику. Побыв здесь еще немного, Королев успокоился.

— Я, пожалуй, поеду и тоже часок отдохну.

Анатолий Семенович Кириллов вспоминает, что обратил внимание, как смертельно устал Главный, как осунулось его лицо, под глазами появились тени.

Но не спалось. Кириллов пытался задремать, казалось, только-только сомкнул глаза, открыл, а уже полседьмого. Надо немедленно к ракете. В МИКе его уже ждал Королев. Вместе с Леонидом Александровичем Воскресенским направились к площадке обслуживания, где работали телеметристы. Главный перевел взгляд на часы, спросил руководителя стартовой службы:

— Вы, кажется, намечали вывоз на семь часов? — Он едва сдерживал гнев. — Не хотите ли вы сказать, что придется перенести вызов ракеты на более позднее время? — Надвигалась гроза. Королев не любил, когда медлят. И тут раздался голос телеметриста:

— Исходные телеметрии в норме! Закрываем лючки!

— Подать тепловоз к установщику! Приготовиться к вывозу! — нарочито громко подал команду Кириллов.

Тепловоз с идущей впереди платформой перекрытия, выбросив к потолку сизый клуб дыма, медленно подъехал к установщику.

Королев постепенно успокаивался, наблюдая за происходящим. Он понимал, что, может быть, отсюда начинается отсчет секунд новой эпохи. Ракета была готова к транспортировке.

— Сергей Павлович, — попросил Кириллов, — пройдите к выходу, до вывоза ракеты осталось около минуты.

Королев не ответил, обнял Кириллова за плечо, слегка прижимая к себе, и пошел вдоль установщика к широко распахнутым воротам корпуса. Так он частенько «извинялся» за допущенную горячность. В машину Главного они сели втроем. Преодолев затяжной подъем из монтажно-испытательного корпуса, «Волга» вырвалась на асфальтированную полосу шоссе. Следом мчалась вереница машин с членами Государственной комиссии и представителями технического руководства.

— Есть предложение, — прервал молчание Королев, — давайте остановимся и полюбуемся нашей красавицей.

Машина остановилась на обочине — там, где шоссе и железная дорога делали резкий поворот…

«Небо очищалось, и теперь на его голубом фоне с отдельными облаками ракета была удивительно красивой. Высокая насыпь, по которой проходил стальной путь, так же усиливала эффект. Под резкими порывами степного ветра ракета слегка покачивалась. Тепловоз шел на самой малой скорости, и потому на крутом повороте реборды колес неприятно скрипели о рельсы. Уложенная на низкий, приземистый установщик, ракета казалась гигантской стрелой. Ее светло-серая, по-морскому шаровая окраска в лучах утреннего солнца казалась почти белой, обшивка хвостовых отсеков из нержавеющей стали отсвечивала слепящими бликами, а сопла ракетных двигателей горели червонным золотом с красноватым отливом».

Таким на всю жизнь запечатлелся Анатолию Семеновичу Кириллову образ предтечи космической эры.

Чуть больше суток оставалось до старта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.