Семья
Семья
Аня знала, что, когда они от ФЗО ездили в колхоз «на зерно», Николай там надорвался, тягая мешки, потом болел. Она с подругами навещала его, но подробно не интересовалась, что же это за болезнь у него. Однако, когда они с Николаем уже открыто жили вместе, один из их друзей, тоже воспитатель Фёдор Рулько, словно бы из добрых чувств предостерёг её:
— Смотри, Анюта, не пожалей, выходя за Полякова. Знаешь, какая у него болезнь? По мужской части! С такой болезнью больше десяти лет с женщиною не живут.
Аня сумела скрыть своё удивление, насмешливо вздёрнула подбородок:
— Ого, десять лет! Мне вполне хватит!
Ошибся Фёдор. До конца своей жизни, до 65-ти лет, Николай был в хорошей потенции. Благодаря Аниной заботе тоже. Ведь в первые годы супружества он вынужден был носить специальный корректирующий бандаж. Тогда в продаже таких не было, и жена сама ему шила…
Был Николай прекрасным мужем. Магазины, базар, мытьё полов, вынос мусора, завтраки детям по утрам перед школой — это всё было на нём. И не потому, что Аня не хотела этого делать: она с утра до вечера, всё внешкольное время, была занята проверкой тетрадей, писанием планов, методических занятий, детьми — своими и учениками… А Николая домашняя работа нисколько не тяготила, наоборот — была в радость. Он, например, с удовольствием делал сырники, картофельники и котлеты — Аня так вкусно их готовить не умела. Зимними вечерами катал детей и жену на санках: разгонялся бегом, все весело смеялись… Любил носить дочерей на плечах, подпрыгивая и напевая любимую песню: «По Дону гуляет казак молодой». Аня смеялась:
— Ну и певец! Совсем нет голоса и слуха!
Конечно, сама-то она прекрасно пела.
По праздникам — на Первомай, Октябрь, Новый год, — они любили ходить гулять к заводу. Вечером выходили на проспект и шли к заводской проходной. И не одни они: многие люди, нарядные, целыми семьями, медленно прогуливались в ту же сторону. И вот уже издалека становились видны разноцветные вспышки — это сверкала празднично украшенная проходная! Нынешним детям не понять того восторга: сейчас улицы города днём и ночью переливаются огнями витрин. Тогда же иллюминация устраивалась только по праздникам и сама становилась настоящим праздником. Загорались одна за другой буквы лозунгов, гасли и вновь разбегались в разные стороны яркие лучи от лампочек, оживали картины. А вокруг — столько людей! Все пришли полюбоваться… Какая радость была, особенно для детей!
Был Николай счастлив в семье. Оттого, что любил сам и чувствовал любовь к себе. Хотя Аня и считала, что вышла замуж за Полякова без особенного чувства, что настоящей любви — такой, как в книгах, — она не испытывала ни к кому, всё-таки любовь была, была… Она сама это поняла, правда, не сразу…
Не только помощником по хозяйству был ей муж. Отлично зная международную жизнь, он всегда помогал Ане готовить политинформации для педсоветов. О любой стране спроси его, о любом политическом деятеле — всё знал, всё мог рассказать, и рассказывал интересно. Однажды был такой случай, уже тогда, когда Николай, начиная с 1949 года, вновь работал на ХТЗ, в своём родном цехе «Шасси». В цехе ждали лектора-международника из Москвы. В те 50-е годы такие лекции собирали множество народу. В обеденный перерыв красный уголок был полон. А лектор всё не шёл. И стало, наконец, ясно, что он и не появится. Люди стали кричать:
— Давай, Поляков, ты рассказывай!
А был Николай тогда парторгом цеха, и все знали, какой он рассказчик. Он смутился:
— Да что вы, ребята, я же не лектор.
— Ты лучше его!
— Ну хорошо, — согласился он. — Задавайте вопросы.
И отлично провёл лекцию.
Партийное руководство завода предлагало Полякову идти работать инструктором в райком партии. Это был верный путь быстрого продвижения по партийной линии. Но Николай об этом не думал, как не думал о какой-либо выгоде, вступая в компартию на фронте, в тяжёлом для страны 42-м году. И от предложенной партийной карьеры отказался. Из скромности. Считал, что образования у него маловато: семь классов, училище и фронт…
Да, он был скромен, тактичен, никогда в своей жизни никого не обидел. Именно таких людей и называют «интеллигентами» — не по образованию, а по складу души. Аня помнит такой случай: пошли они с Николаем в кино, уже звенел звонок к началу сеанса, а его задержал какой-то знакомый. Он сказал жене:
— Иди в зал, я сейчас подойду.
Она пошла, села на места по билету — где-то в середине ряда. Погас свет, начался фильм. Николая всё не было. Она полфильма тянула голову, высматривая его в темноте… Сеанс окончился, она пошла на выход, а он там её ждёт.
— Где ты был? — воскликнула Аня рассерженно. — Почему я должна была одна сидеть?
— Не ругайся, Анечка, — оправдывался он виновато. — Я когда в зал зашёл, сеанс уже начался. Не мог же я беспокоить людей, пробираясь к тебе… Сел скраешку, на свободное место…
15 лет выплачивал Николай алименты мачехе. Она ведь никогда не работала, и пенсия ей, по законам того времени, начислена не была. Когда, в 1952-м году, умер Никита Дмитриевич, мачеха подала в суд на алименты: чтобы платили ей её родной сын Илья и приёмный Николай. Суд так и постановил. Но мачеха жила вместе с семьёй Ильи, ясно, что те деньги шли в общий семейный бюджет. А вот семья Николая обделялась. Им и без того материально было трудно, часто до получки Аня занимала деньги у одной учительницы, с которой дружила и которая жила побагаче.
О том, что Николай часть заработка отдаёт мачехе, Аня не знала. Он рассказал ей об этом только в 67-м году, после смерти мачехи…
— Бог мой, Николай! — не могла поверить она. — У своих детей забирал! Сколько лет! Недоедали, на одежду не хватало… Ты бы мог сам подать в суд, оспорить…
— Да ладно, — утешал он жену. — Дело прошлое… И потом, всё-таки она меня с пяти лет воспитывала…
Вот такой он был: о других в первую очередь, о себе забывал. Парторг цеха — через его руки проходило и распределение квартир, и получение путёвок в санатории, дома отдыха. Но сами Поляковы долго жили в коммуналке: всегда оказывались рабочие, которым, по мнению Николая, эти квартиры были нужнее. И лишь когда обе дочери ходили в школу, семья переехала в изолированную двухкомнатную «хрущёвку». Та же история и с санаториями. Никогда они не ездили отдыхать по путёвкам. Только несколько раз — к Аниной сестре Гале в Геническ, на Азовское море.
Галя, кстати, одно время ездила в Харьков — в конце сороковых, начале пятидесятых годов. Она после войны жила тем, что спекулировала. Сейчас подобное называется «бизнесом» и этим занимается половина бывшей большой страны. Тогда же спекуляция — покупка товара по одной цена и перепродажа по цене большей, — было дело рискованное, подсудное. Но Гале в то трудное время нужно было кормить маленьких сыновей-сирот, да и себя. Из Харькова в Геническ она возила трикотаж: чулки, носки, майки, трусы, там перепродавала. Ане она привозила очень вкусную рыбку — бычков и камбалу. Сама, на рыбацкой лодке, ловила её в Азовском море, сама коптила… И лишь позже, когда жизнь немного наладилась, Галя пошла работать в парикмахерскую прачкой. Однажды, стирая, вогнала в руку забытую кем-то в халате иглу. Трижды ей делали операцию, пытаясь достать убегающую иголку. Достали, но рука осталась в шрамах, скрюченная… Недаром когда-то отец падал головой на руки и плакал, жалея девочку: «Ох, Галя, Галя!..» В детстве покалечила она ногу, ещё молодой женщиной — руку…
Тогда же купила Галя дом-развалюху — всё-таки лучше, чем землянка, вырытая ещё до войны с мужем. Стала делать ремонт, пристраивать комнату, сарайчик. Написала Ане письмо с просьбой прислать тысячу рублей на ремонт. Она считала, что Аня живёт обеспеченно, что Коля много зарабатывает и сестра ходит в шелках. А Аня в шелках, крепдешине и файдешине ходила только в девичестве, у родителей. Пришлось ей ответить сестре, что таких денег она и в глаза не видывала.
То, что Николай очень начитан, Аня поняла с первых же моментов общения с ним, ещё дружеского. На что уж она любила читать, но до него ей было далеко. В те времена личные домашние библиотеки были редкостью. А вот общественные — очень популярны. У завода ХТЗ имелась прекрасная, с огромным фондом, профсоюзная библиотека. Располагалась она в том самом, знаменитом «Двадцатом» доме. Николай Поляков был одним из лучших постоянных её читателей. Каждую неделю он приносил по стопке книг из библиотеки — себе и Ане. Говорил: «Вот эта книга — о том-то и о том-то, очень интересная. Тебе понравится…» Когда подросли дочери, стал приносить книги и им. Многие знакомые долго потом вспоминали: идёт Поляков по улице, несёт в авоське книги, задумался, никого не видит…
Да, верно: если Николай о чём-то задумывался — никого и ничего вокруг не замечал. Кое-кто даже обижался — мол, не здоровается Поляков: смотрит прямо на человека и проходит мимо. А он просто этого человека не видел. Я и сама помню курьёзный случай. Однажды, классе в восьмом, я удрала с уроков. Шла себе, наслаждаясь весенней погодой, по центральному проспекту района, который называется проспектом Орджоникидзе. А навстречу — отец! Я испугалась: время-то учебное, сейчас увидит, поймёт, что я сачкую… А он прошёл мимо, даже слегка задел меня — я приостановилась, готовясь к встрече и объяснению, — и сказал рассеянно: «Извините…» Не узнал, а, вернее, не увидел.
Читатель, конечно, уже давно понял: Анна Волкова и Николай Поляков — это родители автора. Да, в 1949 году у Ани и Николая родилась первая дочь — я. Но это, как говорится, уже совсем другая история…