Дезертирство и переход на сторону противника

Дезертирство и переход на сторону противника

Дезертирство и переход на сторону противника на первый взгляд — совершенно разные преступления. При дезертирстве военнослужащий просто покидает воинскую часть, перестает нести военную службу. При переходе на сторону противника военнослужащий не только покидает свою воинскую часть и перестает нести военную службу, но и изменяет своему воинскому долгу, переходит во вражеский лагерь. Совместное рассмотрение нами этих двух различных преступлений объясняется тем, что в условиях фронта, в боевой обстановке эти два преступления тесно взаимосвязаны и совершивших простое дезертирство во фронтовых условиях часто обвиняли в попытке перейти на сторону противника. Необходимо предварительно рассмотреть каждое из этих преступлений в отдельности.

В соответствии со статьей 193⁷ Уголовного кодекса РСФСР 1926 года, действовавшего во время войны, самовольная отлучка свыше суток является дезертирством и влечет за собой лишение свободы на срок от пяти до десяти лет, а в военное время — высшую меру наказания — расстрел с конфискацией имущества. Переход на сторону противника, который совершен военнослужащим, карается по статье 58¹⁶ Уголовного кодекса РСФСР 1926 г., действовавшего во время войны, расстрелом и конфискацией имущества и рассматривается как измена родине наряду со шпионажем, выдачей военной и государственной тайн и т. д.

Когда дезертирство имеет место далеко от фронта, то не возникает подозрений о намерении перейти на сторону противника. В период Второй мировой войны тысячи дезертиров и уклонившихся от призыва по мобилизации прятались в лесах и погребах, в баньках и сторожках, на чердаках и в подполье. Такому дезертиру обычно помогала скрываться жена или мать. Она тайком доставляла ему пропитание в его укрытие и следила за тем, чтобы ночью никто не увидел, как ее муж или сын на короткое время слезает с чердака или вылезает из подполья, чтобы походить по избе и размять кости. Случайная неосторожность, а иногда массовые облавы на дезертиров приводили к их разоблачению, и эти люди из лесов, погребов, банек, сторожек, чердаков и из подполья, обросшие бородами, попадали в военную прокуратуру, а затем представали перед военными трибуналами.

Любой же случай оставления воинской части на фронте, т. е. тоже дезертирство, легко мог привести и приводил к обвинению в попытке перейти на сторону противника. Это обвинение обычно подкреплялось обнаружением у задержанного при личном обыске немецких листовок, в которых, помимо агитационных текстов, всегда был пропуск для сдачи в плен. Наличие листовки с пропуском могло и не свидетельствовать о намерении перейти на сторону противника, ибо часто бойцы хранили эти листовки вопреки запрещению лишь как бумагу для курева. Немецкое военное командование знало это и печатало чаще всего листовки на курительной бумаге, подходящей для махорки и табака. Такую листовку бойцу было жалко выкинуть, ибо курительную и даже обычную бумагу ему было достать чаще всего негде.

Несправедливые обвинения в попытках перейти на сторону противника фигурировали обычно в делах, сфабрикованных органами «СМЕРШ». Так на фронте официально именовалась военная контрразведка. «СМЕРШ» расшифровывалось как «смерть шпионам». Молва утверждала, что название придумано Сталиным. Органы «СМЕРШ» стремились показать, что они проявляют активность и бдительность, и поэтому, если настоящих шпионов и перебежчиков не было, они их создавали, предъявляя тяжкое обвинение невиновным «курильщикам» и демонстрируя высокому начальству свое рвение и оперативное искусство по разоблачению пособников врага.

Но бывали реальные попытки перейти на сторону противника, когда такое намерение не вызывало сомнений. Это бывало обычно, когда на какое-то время положение на фронте стабилизировалось, передовые позиции сторон определялись. В этих условиях солдаты на передовой вдруг замечали, что один-два, а иногда три солдата начинали перебежкой или ползком двигаться в сторону противника без какого-либо приказа командира. Не всегда таких перебежчиков удавалось задержать, не всегда принимались меры к их задержанию, но когда их задерживали, то их путь лежал уже не к противнику, а через военную прокуратуру в военный трибунал. Свидетелями по этим делам выступали задержавшие их бойцы. Перебежчиков, как правило, ждал расстрел. Если к дезертиру, сидевшему в баньке, могли еще иногда отнестись снисходительно и вместо расстрела отправить в штрафной батальон, то перебежчик на снисхождение рассчитывать не мог и ему смертная казнь была обеспечена.

На мой взгляд, попытки перехода на сторону противника редко объяснялись политическими, идеологическими соображениями. Перебежчики, как и дезертиры, как и членовредители, как и симулянты, как и уклоняющиеся от призыва по мобилизации, стремились к одному — сохранить свою жизнь. Число таких преступлений возрастало, когда на фронте складывалась тяжелая обстановка, когда предстояли большие бои. Солдат, боясь погибнуть в предстоящей мясорубке, решал, что лучше он перебежит к противнику и отсидится в плену или инсценирует ранение и отсидится в госпитале. Особое упорство проявляли многие дезертиры. Давно кончилась война, а они, боясь уголовной ответственности, продолжали сидеть в подполье или на чердаке. Сидели так 15, 20 и более лет. Между тем, они могли не опасаться уголовной ответственности, ибо по окончании войны был издан Указ об амнистии всех виновных в совершении воинских преступлений, включая дезертирство.