Глава II ЗАГОВОРЩИКИ: ДВЕ ДЮЖИНЫ ЛЮДЕЙ БЕЗ СТЫДА И СОВЕСТИ

Глава II

ЗАГОВОРЩИКИ: ДВЕ ДЮЖИНЫ ЛЮДЕЙ БЕЗ СТЫДА И СОВЕСТИ

Когда историк пытается установить личности заговорщиков, он не чувствует такой растерянности, как при знакомстве с противоречивыми и расплывчатыми мнениями древних авторов. Не составляет большого труда обнаружить данные о них в картотеке действующих лиц последнего века Республики, выявить основные этапы их карьеры, которые освещаются во многих источниках, в том числе в сочинениях Цезаря и Цицерона, совпадения между которыми лишь подтверждают объективность. Такого рода исследования по установлению «гражданского состояния» тех или иных персонажей приводят к воссозданию картины связей между поколениями в век торжества клиентелы, равно гражданской или военной. В результате выясняется, насколько важными или незначительными были эти будущие убийцы, все величие которых, впрочем, и было заключено в их преступлении.

Сколько же было заговорщиков, сколько убийц? Это первый вопрос, на который должно ответить наше следствие. За исключением Николая Дамасского,561 который, насчитав 35 ран, наверняка преднамеренно сгустил краски при описании настроений в среде сенаторов и всадников, историки сходятся в том, что было нанесено 23 удара кинжалами в соответствии с числом убийц, равным 23, поскольку каждый должен был участвовать в этом ритуальном убийстве. Николай Дамасский упоминает о 80 заговорщиках, Светоний562 — о 60, что уже ограничивает масштабы следствия. Однако вряд ли заговорщиков было больше, чем убийц. Тайну тщательно оберегали, и никто не выдал их имен: многочисленные доносы, которыми пренебрег Цезарь, исходили от людей, к заговору не принадлежавших. И сама эта многочисленность, в которой историки находили удовольствие, свидетельствует только о желании произвести драматический эффект — сказать, что Цезарь держал в своих руках сообщение о грозившей ему участи и отказался раскрыть его как неправдоподобное! Страшную тайну знали только сенаторы, занимавшие места поблизости от кресла, на котором должен был сидеть Цезарь, и от идеи о 80 или 60 заговорщиках следует отказаться.

Вовсе незачем записывать под знамена заговорщиков всех противников Цезаря, которые больше болтали, чем делали. Превосходным их образцом был Цицерон: он не любил диктатора, хотя вовсю прославлял его гений, и был готов примкнуть к любой политической комбинации, которая законным путем сбросила бы власть (dominatio) Цезаря. Похоже, его скомпрометировал Марк Брут, который на следующий день после Мартовских ид, «потрясая окровавленным кинжалом, выкрикивал имя Цицерона и поздравлял его с восстановлением свободы».563 Сам же Цицерон защищался от обвинения Антония в том, что он был замешан в заговоре. Не был он ни участником, ни посвященным.

Так что не следует расширять круг за пределы двадцати четырех заговорщиков, принявших решение о смерти диктатора. Удары ему нанесли только двадцать три, потому что Требоний, задачей которого было помешать консулу Антонию войти в курию, непосредственного участия в убийстве не принимал.564

Кучка стареющих «генералов» и молодых «волчат»

Горстка разочарованных цезарианцев

Л. МИНУЦИЙ БАСИЛ

Сначала его звали — М. Сатрий. Потом его усыновил очень богатый дядя по материнской линии, так что Л. Минуций Басил даже стал патроном территории Пицена и Сабинской области. С 53 года он был легатом Цезаря в Галльской войне и в войне гражданской, отличился при Диррахии и вернулся в Рим после Фарсала. В 45 году он был претором565, но Цезарь отказал ему в управлении провинцией. Л. Минуций Басил почувствовал себя лично глубоко оскорбленным. Он был готов уморить себя голодом, но согласился принять денежную компенсацию: человек с чистой совестью, который однако позволил себя купить и не простил этого покупателю.

Д. ЮНИЙ БРУТ АЛЬБИН

Во времена Галльской войны он был молод (adulescens),[163] служил военным трибуном, префектом флота Цезаря в действиях против венетов, префектом в Галльской войне. В начале гражданской войны Альбин в ранге легата руководил морскими операциями против Марселя под началом Г. Требония. В 48-46 годах он стал легатом-пропретором, наместником Трансальпийской Галлии; возможно, в 45 году он был претором,566 так как в 44 году стал проконсулом Цизальпинской Галлии.567 Цезарь пообещал ему консульство на 42 год. Альбин был вторым наследником Цезаря и, следовательно, одним из наиболее видных его сподвижников. Он ужинал вместе с диктатором у Лепида накануне Мартовских ид. Он был человеком решительным и смелым, владел множеством гладиаторов, Цезарь на него вполне полагался, — тем не менее он позволил Бруту втянуть себя в заговор.

Г. ТРЕБОНИЙ

Сын видного всадника, квестор в 60 году568 и трибун в 55 году,569 он провел закон (lex Trebonia), по которому Крассу передавалось управление Сирией, а Помпею — обеими испанскими провинциями, каждому сроком на пять лет. В 54-49 годах он был легатом Цезаря, активно участвовал во всех военных действиях как во время Галльской, так и во время гражданской войны. В 48 году он стал городским претором570 и проявил лояльность по отношению к Цезарю, воспротивившись демагогическим мерам, которые предлагал Целий Руф571. В 47 году он был направлен в Дальнюю Испанию,572 а летом 46 года был изгнан из своей провинции помпеянцами и вернулся туда вместе с Цезарем в конце года.573 Первого октября 45 года он стал консулом-суффектом574, и ему сулили проконсульство в Азии. Так что это был цезарианец, осыпанный почестями. Во время встречи в Нарбоне с Антонием он прощупывал его отношение к заговору против Цезаря. Так что он, естественно, входил в заговор, где его роль в конечном счете состояла в том, чтобы не допустить Антония в зал курии. За то, что он сделал такой выбор, Цицерон воздал ему хвалу: «Это был человек, который поставил свободу римского народа выше дружеских чувств к отдельному человеку и предпочел свергнуть тиранию, нежели участвовать в ней».575

СЕР. СУЛЬПИЦИЙ ГАЛЬБА

Его отец состоял в совете (consilium) Помпея Страбона в Аскуле во время Союзнической войны. С 58 по 56 год, на первом этапе Галльской войны, он был легатом Цезаря, а в 56 году вернулся в Рим. В 54 году он стал претором,576 но потерпел неудачу при выборах консулов 49 года, когда были избраны противники Цезаря Г. Клавдий Марцелл и Л. Корнелий Лентул577. Он отказался примкнуть к партии помпеянцев, и Цезарь помог ему выйти из денежных затруднений.

Г. СЕРВИЛИЙ КАСКА

Плебейский трибун 44 года,578 он принял денежную помощь от Цезаря, чтобы справиться с затратами на исполнение должности эдила. Его невысокое положение наполняло его горечью. Он первым нанес удар Цезарю, и этот первый удар не стал смертельным.

П. СЕРВИЛИЙ КАСКА ЛОНГ

Брат предыдущего, сенатор. В курии он бросился на помощь брату.

Л. ТИЛЛИЙ КИМВР

Сторонник Цезаря. Наверняка был претором в 45 году,579 поскольку в 44 году стал проконсулом Вифинии и Понта.580 Возможно, он был втайне уязвлен изгнанием своего брата, с просьбой о возвращении которого он и бросился к Цезарю в курии.

Группка неблагодарных помпеянцев

Ко второй категории относятся сторонники Помпея, прощенные Цезарем, но при первой возможности вернувшиеся к первоначальным политическим пристрастиям.

Г. КАССИЙ ЛОНГИН

Он был единственным из помпеянцев, кто обладал военным талантом и умением. В 53 году он служил квестором581 в Сирии под началом Красса, уцелел в битве при Каррах и возглавил оборону Сирии. В 52 году, будучи проквестором Сирии,582 он подавил мятеж в Иудее и продолжал защищать провинцию от парфян, которым в 51 году нанес близ Антиохии серьезное поражение.583 В 49 году он был избран плебейским трибуном как противник Цезаря584: он командовал сирийской эскадрой во флоте Помпея. В 48 году, будучи префектом,585 он провел удачные атаки на корабли Цезаря при Мессане и Вибоне. После Фарсала он сдался на милость Цезаря и был им прощен. Цезарь взял его к себе на службу в качестве легата в 47586 и 46 годах. Тем не менее Кассий оставался в оппозиции: он отказался голосовать за постановления в честь диктатора, и то, что он воздержался, позволяет предположить существование некой фракции Кассия. Цезарь не таил на него за это зла и поддержал его кандидатуру на пост претора, однако претора более низкого ранга (praetor pereginus — по делам чужеземцев)587, чем Брут, назначенный городским претором. Кассий был этим уязвлен, ибо, если ему было обещано наместничество в Сирии, один из наиболее важных постов, то он знал, что Брут рассчитывал стать консулом в ближайшее время, тогда как ему приходилось довольствоваться лишь более отдаленными видами на консульство (в 41 г.?). Обманутые ожидания пробудили в нем политическую оппозиционность, и этот властный человек, сознающий свои военные качества и исполненный глубокой горечи, стал мозгом заговора.

М. ЮНИЙ БРУТ (КВ. СЕРВИЛИЙ ЦЕПИОН БРУТ)

В 53 году, будучи квестором,588 он отказался служить под началом Цезаря в Галлии и отправился в Киликию вместе со своим тестем Аппием Клавдием Пульхром. В 49 году мы застаем его в той же провинции в качестве легата Сестия589.[164] После Фарсала этот помпеянец также получил прощение Цезаря. В 46 году590 он был легатом-пропретором, наместником Цизальпинской Галлии до 45 года. В 44 году591 он стал городским претором, и ему было обещано консульство. Он был всем обязан Цезарю, своему родному отцу,592 однако проникся ревностью к любовнику своей матери. Этот доблестный муж, наделенный большой силой духа, стал душой заговора против диктатора.

КВ. ЛИГАРИЙ

В 51-50 годах мы встречаем этого помпеянца в Африке в качестве легата593 под началом Г. Консидия Лонга. Был ли он легатом-пропретором в 50-49 годах? Это неизвестно. Во всяком случае, получив помилование из рук Цезаря, он, по словам Плутарха,594 «не испытывал ни малейшей признательности к тому, кто избавил его от наказания, и ненавидел власть, из-за которой предстал перед судом». В общем, это был враг Цезаря и близкий друг Брута.

ПОНТИЙ АКВИЛА

Аппиан относит его к числу помпеянцев. Его враждебность к Цезарю дала о себе знать в октябре 45 года, когда он, будучи плебейским трибуном,595 не встал во время процессии, отмечавшей триумф над Испанией. Цезарь был возмущен таким неуважением и превратил оппозицию Понтия Аквилы в объект насмешек, повторяя при каждом своем решении: «Впрочем, если это позволит Понтий Аквила». Вряд ли трибуну нравились Цезаревы обидные выходки и юмор («Аквила, требуй же от меня, чтобы я вернул тебе Республику, благо ты трибун!»). У него конфисковали земли, и это пришлось ему по вкусу еще меньше. У выставленного на посмешище магистрата и обобранного собственника было целых две причины для мести.

ЦЕЦИЛИЙ БУЦИЛИАН

Сенатор596.

ЦЕЦИЛИЙ

Брат предыдущего.

РУБРИЙ РУБ РУГА

Сенатор.

СЕКСТИЙ НАЗОН

М. СПУРИЙ

Четверо беспартийных

Политические пристрастия третьей группы определить трудно.

Г. КАССИЙ ПАРМСКИЙ

Квестор в 43 году,597 он командовал флотом, сразившимся 13 июня с Долабеллой на юге Малой Азии. В 42 году он был проквестором598 и возглавлял флот в Азии во время битвы при Филиппах.

ПАКУВИЙ АНТИСТИЙ ЛАБЕОН

Отец известного юриста М. Антистия Лабеона. Друг Брута, он был легатом в битве при Филиппах и после сражения приказал своим рабам, чтобы они его убили599.

ПЕТРОНИЙ

Д. ИЛИ Т. ТУРУЛЛИЙ

Он отправится с Аннием Кимвром в Вифинию и примет там командование флотом, который Кимвр приготовит в 44-м и двинет против Долабеллы в 43 году.

Наше следствие оказалось плодотворным: мы нашли 20 имен из 24. Недостающими четырьмя можно пренебречь, раз уж имена этих сенаторов стерлись из людской памяти. В целом, среди заговорщиков мы находим поколение людей, которые начали свою карьеру в 60-58 годы и, по разным причинам испытав разочарования, смаковали свои обиды, а также нетерпеливую молодежь, которая в 44-43 годах, закусив удила, устремилась в погоню за почестями и должностями.

Непрочная коалиция в поисках лидера

Каким образом можно было сплотить эту кучку стареющих генералов и молодых волчат и заставить их переступить через личные обиды и политические разногласия, чтобы совершить главное — убить властителя, чтобы свергнуть монархический режим и восстановить свободное взаимодействие республиканских институтов? Те, кто мог бы стать действующими лицами этой «революции», один за другим сходили со сцены, либо пав на поле битвы, либо получив прощение Цезаря. Его противникам нужен был знаменосец. После Фарсала (9 августа 48 г.) эту роль мог сыграть Катон, принявший командование войсками, сохранившими верность древним идеалам гражданской общины. После битвы при Тапсе (6 апреля 46 г.) и одержанной Цезарем победы он вышел из игры, поскольку в партии помпеянцев ему не нашлось места, а вернуться в Рим он не мог. Катон предпочел самоубийство (12-13 апреля 46 г.), продемонстрировав тем самым приверженность определенному представлению о политической жизни, в основе которого была роль наследственной аристократии, призванной, при посредстве магистратов и сенаторов, представлять интересы народа. Такая respublica управляется добродетелью, и только неподкупные ее члены оказываются достойны награды. Не приемля более режим, внушавший ему отвращение, и отказываясь (по крайней мере до 49 г.) поступаться принципами ради каких-то уступок и компромиссов, Катон предпочел свести счеты с жизнью.

За этим последовала война памфлетов, которая не зашла слишком далеко и не возбудила народ: да и была ли она вообще серьезной в то время, когда Цицерон искал сближения с цезарианцами, а Брут как раз перед возвращением Цезаря из Испании надеялся привлечь диктатора в партию оптиматов? Подобные иллюзии едва ли могли усилить оппозицию Цезарю, наоборот, они вызывали в ней разброд и шатание. Только Кассий и его друзья не присоединились к единодушному решению сенаторов удостоить Цезаря исключительных почестей, но они мало что значили в тот момент, когда Цезарь расколол лагерь своих врагов, определив на должность городского претора Брута и вызвав этим ревность его шурина Кассия: оба возможных руководителя организованной оппозиции публично поносили друг друга, вовсю пользуясь в то же время плодами сделанного Цезарем выбора и рассчитывая на перспективы, которые сулило это решение в будущем.

В первый день января 44 года казалось, что оппозицию удалось приручить и Цезарь может приступить к выполнению своего грандиозного проекта завоевания Востока. Прежде чем принять верховное командование «Великой армией», он решил еще больше укрепить свой режим: 14 февраля 44 года он получил пожизненную диктатуру, а также трибунскую неприкосновенность. Отныне он стал несменяемым и неприкосновенным. Все сенаторы присягнули ему на верность и, чтобы создать видимость «цивильного» режима, он распустил свою охрану. С этого момента он стал единственным источником власти, и соперничество традиционных олигархических фракций, как и манипулирование клиентелами военачальников, потеряло смысл. И у помпеянцев, и у цезарианцев оставалось лишь то будущее, которое им отводил Цезарь. В своем разочаровании они не могли не объединиться в заговоре.

Цезарь повелел принести клятву своему гению,600 и присяга эта продолжалась в разных уголках Империи, когда грянули Мартовские иды. Все подданные Империи становились детьми этого нового отца: верность и благочестие (fides et pietas) должны были сплотить общество и связать его с Цезарем. Подобно тому, как патрон принимает своих клиентов сидя, Цезарь не стал вставать, когда делегация сенаторов принесла ему в храм Венеры-Прародительницы декреты 14 февраля. Разумеется, ни Бруту, ни Кассию, да и никому из будущих заговорщиков не хватило мужества покончить с собой или отказаться от принесения клятвы, однако скорее всего именно эта сцена 15 февраля, а не самоубийство Катона, привела к осознанию сложившейся ситуации, знаменовала момент возникновения заговора.

Кто должен был встать во главе? Кассию удалось преодолеть свою мелочную ссору с Брутом, в лице которого общественное мнение приветствовало потомка того Брута, который ниспроверг царскую власть.601 Подлог очевиден: тот Брут предал смерти двух своих сыновей[165] и, следовательно, не оставил потомства602. Маневры Кассия и его агентов оказали давление на Брута, который старался держаться в стороне. Чтобы заставить его отказаться от неудобного и возмутительного нейтралитета, у подножия статуи его предполагаемого предка стали разбрасывать листовки и делать надписи: «Нам нужен Брут. О если бы ты был жив!» На трибунал городского претора, где он восседал, подбросили записку: «Ты спишь, Брут. Ты не Брут».603 Когда статую Цезаря установили подле статуй царей и статуи «предка» Брута, такое соседство будто бы внушило ему мысль о свержении Цезаря604. Конечно, отнюдь не идейные и не пространственные ассоциации объясняют решение Брута придать заговору законность, олицетворенную его чистой совестью. С Брутом встречался Кассий, и Цицерон должен был помнить, что еще в 59 году он искал новых Сервилия Агалу или Брута для того, чтобы избавить Рим от трехглавой монархии Цезаря, Помпея и Красса605. Предполагаемый предок Брута отомстил в 510 году за бесчестие Лукреции, решив свергнуть царей.606 Сервилий Агала в 434 году собственной рукой убил молодого всадника Спурия Мелия, которого обвиняли в стремлении к царской власти607. Цицерон одобряет эти расправы и уже в августе высказывает идею о возможности нового убийства608. Брут был воплощением философа — приверженца школы стоиков, ходил вечно растрепанным и представлял собой антипода элегантному Цезарю. Его жена Порция могла потягаться с мужем в способности превозмогать физическую боль. Брут даже собирался покончить с собой, если 15 марта 44 года ничего не удастся сделать для спасения Республики. Кассий отговорил его от этого, ведь Брут был носителем антимонархической традиции, так как по матери Сервилии он происходил также и от Г. Сервилия Агалы.

Заговорщики без политической программы

Итак, в конце концов оптиматы сошлись именно на этой чисто негативной программе: устранении Цезаря, — а имя Брута объединило самые разные политические планы на будущее.609 Ни Кассий, ни Брут не предусмотрели никакого альтернативного способа правления, никакого плана восстановления Республики и свободы. Да и понимали ли они вообще смысл этих магических слов одинаково? Республика, которой некогда управляли предводители благородных семейств, давно стала добычей императоров, военных вождей, опиравшихся на своих солдат. Цезарь с полным основанием мог говорить, что «республика — ничто, пустое имя без тела и облика»610. На продажу был выставлен уже не Рим, а римляне из лучших семей.

Тем не менее — в этом и заключалась слабость и даже просчет Цезаря — великая добродетель может вызвать необыкновенный подъем и поддерживать всеобщее воодушевление в среде, любящей красивые слова и театральные позы. Позднее Брут вспоминал611: он желал возвращения к достоинству (dignitas) и к справедливой республике (iusta respublica) и сознавал необходимость убийства Цезаря, поступка неотвратимого и освященного безупречной чистотой того, кто свершил кару.

Действительно, в Риме уже несколько месяцев велись разговоры о тираноубийстве. Наравне с героями превозносили тираноубийц, которые некогда составили заговор против тирана Гиппия.[166] Не случайно потом, в августе 44 года, статуи Кассия и Брута установят в Афинах подле статуй Гармодия и Аристогитона. Таким образом, греческий мираж свободы послужил рычагом, сдвинувшим общественное мнение. Бруту, учитывая его двойную наследственность, казалось, было предопределено стать тираноубийцей: еще в 50 году он превозносил свободу (libertas).

С другой стороны, Цицерон в своем сочинении «О государстве» (De Republica) пространно рассуждал о наилучшей форме правления. В его труде Сципион отстаивает идею монархии. Однако монархия, даже там, где правит справедливый и мудрый царь, — как, например, персидский царь Кир — поражена одним неискоренимым пороком (vitium): в ней все зависит от одного человека. Как только царь становится несправедлив — тогда это тиран, — от него следует избавиться с помощью оружия либо изгнания. Тирания рождается не в результате узурпации новых властных полномочий, а в результате неправедного использования той власти, что уже есть, и избавление общества от тирана вполне законно.

Цицерон не посмел настаивать на убийстве Ромула, которого он упоминал в мае 45 года,612 ведь тот после смерти стал богом Квирином. Однако когда статуя Цезаря была помещена в храм Квирина, Цицерон позволил себе зловещее замечание вполголоса: уж лучше пусть будет этот храм, который предвещает скорый конец Цезаря, нежели храм Благополучия (Salus), надежная гарантия его долголетия. Принося клятву, сенаторы признавали в Цезаре отца, parens patriae; однако в этой психологической драме сыну следовало убить отца. Умирая как понтифик — покрыв голову краем тоги, надетой в Габиновом стиле (cinctus Gabinus),[167] — и восклицая: «И ты, дитя мое!» — Цезарь признает всю горестную очевидность попранного благочестия (pietas).

Итак, заговорщики разработали скорее подробный сценарий, нежели программу. Они распределили между собой роли: Требоний должен был задержать консула Антония, которого Брут решил пощадить, и это доказывает, что речь не шла о сведении счетов между цезарианцами и оптиматами. Метили только в самого Цезаря, и связывал заговорщиков, заставляя их рисковать своей жизнью, тайный сговор. Он был заключен ради совершения преступления, угрожавшего безопасности государства, и подобный тайный договор когда-то уже стоил смертного приговора приверженцам Вакханалий613. Заговорщики поклялись, что каждый из них нанесет Цезарю удар кинжалом, и все это должно было произойти в храме. И вот Тиллий Кимвр подает Цезарю прошение о возвращении брата из изгнания, он спутывает ему руки полами своей тоги. В это время Каска поражает Цезаря сзади, а его брат наносит ему единственную смертельную рану. Затем наступает черед Брута и всех остальных. Двадцать три удара кинжалом служат подписями под смертным приговором. Охваченные какой-то экстатической яростью, заговорщики ранят и друг друга, кого в руку, кого в бедро, и их тоги обагряются кровью.

Таким образом, сценарий был выверен, а его выполнение назначено на 15 марта — день ид — в курии Помпея. Одно время заговорщики намеревались убить диктатора на Священной дороге, либо сбросить его с мостков в день комиций, либо покончить с ним в день гладиаторских игр614.

Совершив убийство, можно было призвать сограждан к свободе, но к свободе ради чего? Солдаты Цезаря по-прежнему находились совсем рядом под командованием Антония и Лепида, скорее всего в Аполлонии, где сосредоточивались войска для войны с парфянами. В 11 часов утра 15 марта представителем законной власти оказался консул Антоний, и Брут попал в глупое положение, пытаясь доказать, что именно он является с этого момента ее воплощением. Рим отнюдь не воспламенился благородной любовью к добродетели и не встал на сторону заговорщиков.615 Антоний скрылся, переодевшись простолюдином.

Таким образом, горстка раздраженных и завистливых людей смогла принять решение о политическом убийстве и привести его в исполнение. Тем не менее у них не нашлось головы, способной к политическому мышлению. Политику не строят на одной лишь добродетели. Только Цицерон, выдвигавший идею партии середины, в которую вошли бы порядочные люди (optimi viri) со всей Италии, способная носить оружие молодежь и цвет вольноотпущенников, — только Цицерон мог бы стать порукой эффективности действий. Однако заговорщики ему не доверяли, поскольку он все время был склонен идти на переговоры с Цезарем, и они не захотели посвятить его в свою тайну.

Разумеется, для того, чтобы казнить Цезаря, нужны были смелость и решимость, но действительно ли, совершая это, заговорщики были движимы соображениями справедливости и достоинства? Любимец Катона Фавоний[168] заявил, что гражданская война хуже незаконной монархии. Убийцы избавились от объекта своей ненависти, от зависти и угрызений совести, но при этом сохранили за собой все должности, которыми были обязаны щедрости своего благодетеля. Стремясь выиграть в обоих случаях и ввергнув Рим в пучину неизвестности, разве не заслужили они осуждения как люди без стыда и совести (об этом говорит Дион Кассий)?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.