«Я КЛОНЮ СВОЮ ГОЛОВУ ШАЛУЮ ПРЕД ВАРШАВОЮ, ПРЕД ВАРШАВОЮ»
«Я КЛОНЮ СВОЮ ГОЛОВУ ШАЛУЮ ПРЕД ВАРШАВОЮ, ПРЕД ВАРШАВОЮ»
Лес ушел, и обзор расширяется.
Вот и здания проявляются,
Тени их под колеса кидаются
И остаться в живых ухитряются.
Перекресточки — скорость сбрасывайте!
Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!
И такие, кому не до братства, те —
Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!
Я клоню свою голову шалую
Пред Варшавою, пред Варшавою.
К центру — «просто» — стремлюсь, поспешаю я,
Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.
Вот она — многопослевоенная
Несравненная, несравненная!
Не сровняли с землей, оглашенные,
Потому она и несравненная.
И порядочек здесь караулится:
Указатели — скоро улица.
Пред старушкой пришлось мне ссутулиться:
Выясняю, чтоб не обмишулиться.
А по-польски — познания хилые,
А старушка мне: «Прямо, милые!» —
И по-нашему засеменила, и
Повторила опять: «Прямо, милые…»
Хитрованская Речь Посполитая,
Польша панская, Польша битая.
Не единожды кровью умытая.
На Восток и на Запад сердитая,
Не ушедшая в область предания,
До свидания, до свидания!
И Варшава — мечта моя давняя,
(До свидания, до свидания!)
Это стихотворение Владимир Высоцкий написал в 1973 году во время своего первого выезда на Запад. Произведение является первой частью поэтического «Дорожного дневника», который состоит из тринадцати стихотворений и песен.
По пути в Западную Европу поэт побывал также и в нашей стране. Это был его первый визит в Польшу. Позднее он задерживался у нас неоднократно. В мае 1980 года он приехал в Польшу, но уже по официальному приглашению, когда Театр на Таганке участвовал в упомянутых уже в этой книге Международных театральных встречах.
Высоцкий питал к нашей стране особые чувства. В 1970 году в заполненной им самим анкете (предложенной ему одним из друживших с ним актеров) на вопрос о странах, к которым он относился с симпатией, поэт ответил: Россия, Польша, Франция.
До 1973 года Польша попала в некоторые произведения Высоцкого, выдержанные в шуточной, юмористической манере. Но, по правде говоря, первое упоминание Польши в его творчестве — это два стихотворения из «Дорожного дневника». Речь — о произведениях «Хитрованская Речь Посполитая» и «Дороги… дороги».
Высоцкий встречался в Польше со многими представителями мира искусства и культуры, среди которых Анджей Вайда, Ежи Хоффман, Даниэль Ольбрыхский. На одном из концертов русского актера присутствовал тогда еще совсем молодой Яцек Качмарский, и, по словам польского барда, именно эта встреча с Высоцким повлияла на его дальнейшую жизнь. Именно благодаря Высоцкому Яцек Качмарский стал писать стихи и сочинять музыку к ним, с гордостью считая Высоцкого своим учителем.
Воспоминания о великом поэте написал Даниэль Ольбрыхский. Его книга «Поминая Владимира Высоцкого» позже была переведена на русский язык и вышла в Москве. Один из наиболее спорных и потиворечивых высоцко-ведов Анатолий Сидорченко дал ей сокрушительную оценку в двух своих книгах. Впрочем, как и воспоминаниям Марины Влади. Сидорченко не стесняется в выражениях и любит шокировать. Название его последней книги звучит так: «Книжка Марины Влади в переводе Рашэн-дяди». Лично я хочу признать: хотя временами трудно избавиться от ощущения, что «Рашэн-дядя» не приводит никаких аргументов в поддержку своих выводов, очень часто он абсолютно прав. И именно тогда, когда утверждает, что множество воспоминаний о Высоцком — это, по существу, настойчивые и упорные повторы авторами дифирамбов в собственный адрес. Они могли бы смело повторить за Маяковским: «Себе, любимому, стихи те посвящает автор», — с той лишь разницей, что посвящают они себе не поэмы и стихи, а целые книги.
Увы, отсутствует возможность сравнить воспоминания польских друзей Высоцкого о его пребывании в нашей стране с рассказами или записями самого поэта. В дневнике Высоцкого за 1975 год мы находим лишь небольшую заметку о встрече поэта с Даниэлем Ольбрыхским и его женой Моникой, а также несколько записей впечатлений после просмотра одного из спектаклей, поставленных режиссером Анджеем Вайдой. Но с полной уверенностью можно сказать, что визиты в Польшу оказали на Высоцкого определенное влияние, хоть и не нашли своего отражения в его высказываниях (как, к примеру, пребывание во франции).
Кроме упоминаемых выше двух стихотворений из цикла «Дорожный дневник», наиболее «польским» произведением Высоцкого является, несомненно, написанный вместе с драматургом Эдуардом Володарским сценарий фильма «Венские каникулы» (в первой версии «Каникулы после войны»). Этот сценарий был написан всего за несколько дней. А за его основу взята настоящая история, рассказанная Высоцкому отставным военным, ставшим прототипом одного из главных героев произведения Высоцкого. Факты из жизни военного он дополнил литературной фантазией и характерными реалиями времени, в которое довелось жить самому поэту.
Фильм «Венские каникулы» должен был рассказать историю побега из фашистского лагеря четырех офицеров: русского, поляка француза и грузина. Правда, в первой версии сценария офицеров было только трое, а четвертый герой — грузин — должен был, согласно замыслу Высоцкого, появиться позднее.
Необычайно интересным является то, что главными героями стали представители тех государств, к которым поэт проявлял больше всего симпатий. Мало того, он заранее решил, какие именно актеры воплотят в жизнь эти образы. Французского офицера должен был играть Жерар Депардье, польского — Даниэль Ольбрыхский, русского — Владимир Высоцкий, а грузинского — скорее всего Вахтанг Кикабидзе.
Герои будущего фильма получили имена вышеперечисленных актеров, а их образы перенесены на страницы сценария: могучий, наделенный почти медвежьей фигурой француз Жерар, поляк Даниэль — русый, грузин Вахтанг — черноволосый и русский Владимир — с проницательным взглядом и грубо высеченными чертами лица. С виду довольно жесткий, хотя в глубине души благородный Владимир озабочен своей довольно затянувшейся склонностью к алкоголю. Пьет и не желает слушать ничьих советов. У него всегда припасен ответ: «Только не учите меня жить!». Едва ли не самые интересные в «Венских каникулах» отношения между Владимиром и Даниэлем. Они складываются противоречиво. Русский и поляк явно не питают взаимных симпатий, а может, даже чувствуют скрытую неприязнь по отношению друг к другу. Отнюдь не потому, что имеют один к другому какие-то личные претензии, по сути они даже мало знакомы, но их взаимные предрассудки не позволяют им строить хорошие отношения. Именно подобные стереотипы, а также политические взгляды и исторические события приводят к тому, что эти двое пришлись друг другу не ко двору. Не раз между ними возникают острые перепалки, из которых кульминационной является следующая сцена.
— Ну чего приуныли? — удивился Жерар. — Неужели не рады?
— Радуемся… — вздохнул Даниэль, не поднимая головы от тарелки.
— Сейчас спокойно можем вернуться по домам! Я — в Париж, Даниэль — в свою Польшу, Владимир — в Россию, Вахтанг — в Грузию!
— В Польше сейчас командуют русские, — нахмурился Даниэль. — Предали поляков, чтобы потом оккупировать Польшу… Нечего мне там делать…
— Хватит о русских! — Владимир сильно ударил кулаком по столу. Зазвенели хрустальные графины.
— Да, предали! — повысил голос Даниэль. — Когда в Варшаве началось восстание патриотов, ваши танки стояли на другом берегу Вислы и ждали! Наблюдали, как немцы уничтожали Варшаву и поляков.
— А где были вы, доблестные вояки, когда немцы разоряли Киев и Харьков! Когда от Минска остались одни руины?
— Поляки боролись в подполье! — вспыльчиво ответил Даниэль.
— Подпольщики, ха-ха! — язвительно посмеялся Владимир. — Прятались в подполье со своим паршивым правительством! — Владимир внезапно встал и стиснул кулаки. — Лучше заткнись или получишь в морду!
И все-таки, несмотря на острые и резкие конфликты, эта пара по иронии судьбы будет связана невидимой нитью. Владимир с удивлением узнает, что Даниэль так же, как и он, летчик. Совсем недавно он кричал ему: «Какие у меня были друзья! Сгорели живьем… Полухин Борька — штурман. Чернов Иван — бортовой стрелок. Подбили нас под Кубанью в сорок втором… Были друзьями до гроба, до гроба. Шесть «мессеров» на одного, ты видел такое хотя бы во сне, ты, польский пустомеля! Шесть на одного! И не удирал! Ванька Чернов два сбил! Два! И они рухнули… а я выжил! Зачем, зачем я выжил?».
Позже Владимир понял, что Даниэль был пилотом бомбардировщика. Связывает их, конечно, не только это. Даниэлю незачем возвращаться в Польшу. Но и Владимир не может вернуться в Россию. Он является такой же жертвой сталинского террора, как и его коллега. Если он поедет в Россию, будет арестован: за то, что позволил схватить себя немцам, за то, что попал в лагерь. Сталин запрещал сдаваться в плен. Все время повторял: «У нас нет пленных. Нет советских пленных. Есть только предатели». И если Владимир вернется, то за годы, проведенные в нечеловеческих условиях в лагере, заплатит пребыванием в очередном лагере — на сей раз в собственной стране. Он понимает это. Еще в Вене у него возникают немалые хлопоты, так как он не может показать советским солдатам, патрулирующим часть города, хоть какое-ни-будь удостоверение личности. Эта невозможность возвращения домой также связывает его с Даниэлем. Но прежде всего их объединяет жуткая тоска, а испытывая ее, они ощущают, может быть впервые, как сильны славянские — почти братские — узы между ними. Их сближает своеобразная общность. Общность изломанных судеб, общность познанных страданий, обид и унижений, общность испытаний и переживаний. Общность страха перед вырисовывающимся мрачным будущим. И ностальгия. Целиком славянская. Столько же русская, сколько и польская.
— Все дело в том, Владимир, что рано или поздно мы должны будем расстаться, — задумчиво отметил Даниэль.
— Но мы вдвоем так или иначе когда-нибудь встретимся, — иронично усмехается Владимир.
— Где? — Даниэль смотрит на него, не понимая, о чем речь.
— В Сибири…, — звучит ответ.
Оба молчат, напряженно мыслят, выдыхая табачный дым.
— А может, нам простят, а? — неожиданно спрашивает Владимир и смотрит на Даниэля. — Может, нам поверят и простят? — У Владимира слезы в глазах.
— Хочешь вернуться домой? — спрашивает Даниэль.
— А кто бы не хотел? — Владимир отворачивается, украдкой вытирает слезы. — Даже собаки не хотят быть бездомными…
финальная сцена также должна была подчеркнуть общность их судеб, которая окончательно стерла память о давней неприязни. Друзья решают вернуться в свои дома (вместе с Вахтангом), а помочь им в этом старается Жерар. Чтобы не быть арестованными при возвращении, они угонят с американской базы бомбардировщик (такой, какого еще нет у русских) и приземляться на нем в Варшаве или Берлине, а потом отдадут его в руки советских властей. За такой подвиг, уверены они, их не накажут за те грехи, которых они не совершали.
Во время угона самолета погибают Жерар и Вахтанг, а Даниэль и Владимир улетают в созданные в мечтах дома. Вместе. Вдвоем. Уже как друзья.
Сценарий «Венских каникул» был создан в январе 1979 года (вторая редакция — уже после смерти Высоцкого), и почти до последних дней своей жизни Владимир Высоцкий верил, что ему удастся снять по нему фильм. Увы, все российские режиссеры в ответ на предложения Высоцкого и Володарского бессильно разводили руками: «Сценарий великолепный, но, сами понимаете, он абсолютно непробиваем! Нам не разрешат!».
Конечно, трудно себе представить, что в 1979 году на советские экраны выйдет фильм, в котором один из героев говорит об оккупации Польши войсками Красной Армии, о стоящих на берегу Вислы советских танках, ожидающих капитуляции Варшавского восстания. Высоцкий думал, что фильм удастся снять на Западе. Действия в этом направлении предпринимал в США Михаил Барышников. Когда Марина Влади перевела сценарий Жерару Депардье, тот был краток: «Готов сыграть в этом фильме даже бесплатно. Без гонорара». Увы, вовремя не нашли студию, а позднее преждевременная смерть Высоцкого вернула его друзей к другим заботам. Вместе с тем роль Владимира Высоцкий создал с мыслью о себе, поэтому считалось потом, что доверить ее другому актеру было бы оскорблением памяти о нем. Поэтому все — включая соавтора сценария — согласились, что никто не в состоянии заменить Высоцкого в этой роли.
Но остался сценарий. Осталась красивая и трогательная история польско-русских предубеждений и уз дружбы, история четырех друзей, брошенных в водоворот происходящих перемен в послевоенной Европе.
Если говорить о затронутой теме советской реакции на начало Варшавского восстания, то именно Высоцкий впервые высказался в своем творчестве по этому поводу еще в 1973 году. В стихотворении «Дороги… дороги» из цикла «Дорожный дневник» поэт писал:
В мозгу моем, который вдруг сдавило.
Как обручем (но так его, дави!),
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови.
Дрались худо, бедно ли,
А наши корпуса
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли
Рвались, как один,
И танкисты плакали
На броню машин.
Военный эпизод — давно преданье,
В историю ушел, порос быльем.
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.
Почему же медлили наши корпуса?
Почему обедали
Целых два часа?
Потому, что танками,
Мокрыми от слез,
Англичанам с янками
Мы утерли нос.
А может быть, разведка оплошала —
Не доложила. Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я: «Варшава» —
И еду, и хочу не опоздать!