На пороге Великой войны

На пороге Великой войны

В начале лета 1914 года будущее проекта Пилсудского оказалось под большим вопросом, а две ничем не завершившиеся военные тревоги в Европе несколько притупили остроту восприятия им происходящих событий. В результате он не сразу понял значение случившегося в Сараево 28 июня 1914 года покушения на наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. На этот раз действия Пилсудского ничем не напоминали ту лихорадочную активность, которую он проявлял в 1908 и 1912 годах. По воспоминаниям Славека, Пилсудский и после рокового выстрела Гаврилы Принципа полагал, что сараевское покушение не повлечет за собой каких-либо международных последствий, а Вена и на этот раз не отважится на решительные действия[107]. Свидетельство Славека подтверждается, в частности, тем, что участники проходившего 27 – 28 июня съезда Главного совета САБ и офицеров стрелковых союзов, узнав о покушении на наследника престола, не озаботились мобилизацией движения, а спокойно разъехались по домам.

Серьезность ситуации стала понятна Пилсудскому, видимо, лишь в середине июля 1914 года. По мнению П. Самуся, примерно 18 июля он встретился с Юзефом Рыбаком, к тому времени уже капитаном, руководителем разведывательного центра в Кракове и одновременно начальником оперативного отдела 1-го армейского корпуса. Тот потребовал незамедлительно начать подготовку к проведению не только разведывательных действий, но и диверсий на территории Царства Польского, то есть мероприятий, предписанных соглашениями между Пилсудским и Рыбаком только на случай войны.

20 июля австрийская разведка получила первую информацию о призыве резервистов в русские приграничные части и концентрации в Царстве Польском кавалерийских корпусов. На следующий день из Вены поступил приказ разведывательным центрам в Кракове, Львове и Перемышле ввести повышенную готовность и начать переброску в Россию взрывчатки для проведения диверсий. Кроме того, 20 июля Рыбак получил от Генерального штаба новое задание. По словам Р. Сьвентека, ему был поручен оперативный надзор над стрелковыми организациями в Галиции, а П. Самусь говорит о том, что Рыбаку вменили в обязанности формирование польских воинских частей – легионов. Несомненно, что таким путем австрийцы пытались обойти одну из норм международного права, запрещавшую призыв в армию жителей оккупированной территории. Иное дело легионы, то есть добровольческие формирования, участники которых на свой страх и риск решаются служить врагам той страны, гражданами которой они являются. Самусь также утверждает, что Рыбак сообщил о своем назначении и плане создания легионов Пилсудскому и Славеку. Он не просто хотел опереться на них при выполнении поручения, а планировал кандидатуру Пилсудского на должность коменданта (командира) легионов[108].

Зная от Рыбака о настроениях в австрийском Генеральном штабе, Пилсудский на XII заседании Партийного совета ППС 26 июля 1914 года заявил о возможности войны и предложил обратиться к членам партии с призывом готовиться к такому развитию событий. Некоторые биографы Главного коменданта считают, что в этот момент он еще не был до конца убежден в неминуемом скором начале войны. Поэтому в повестке дня работы Партийного совета преобладали вопросы, связанные с деятельностью ППС в мирных условиях. Но возможна и другая интерпретация его поведения: нежелание давать понять коллегам по партийному руководству, что у него есть свои, абсолютно достоверные источники в австрийской армии, знающие, что война – решенное дело ближайших нескольких дней. Официально в ППС не приветствовалось сотрудничество ни с одним буржуазным правительством, а тем более с властями монархии, участвовавшей в разделах Польши. В пользу этого говорит поведение Пилсудского после заседания Партийного совета.

На следующий день, 27 июля, собралась Комиссия конфедерированных партий. Весьма показательны принятые ею решения, свидетельствующие о том, что участники совещания серьезно считались с возможностью войны. Было решено снять деньги ПВК с банковских счетов и распределить их между командованием стрелковых организаций и Комиссией конфедерированных партий, направить в Вену Иполита Сливинского и Станислава Довнаровича для переговоров о будущем Царства Польского, а также постараться наладить сотрудничество с близкими по духу политическими партиями и военизированными организациями в Галиции.

Полученные Рыбаком из Вены приказы были положены в основу третьего по счету соглашения о сотрудничестве с ППС. Его проект Рыбак предложил Пилсудскому 28 июля 1914 года, в день объявления Австро-Венгрией войны Сербии. Австрийский офицер потребовал от собеседника оживить деятельность разведывательной сети в Царстве Польском и готовиться к вторжению в русскую Польшу. Пилсудский решил повременить с окончательным ответом и использовать паузу для решения нескольких важных вопросов.

Во-первых, нужно было убедить галицийских поляков в том, что только лагерь сторонников освобождения Царства Польского из-под русского господства решает польский вопрос. 28 июля от имени Комиссии конфедерированных партий было издано воззвание, призывавшее встать под ее знамена и поддержать военизированные организации – зародыш будущей польской армии. В нем также декларировалось намерение Комиссии исполнять руководящую роль в польском лагере сторонников независимости русской Польши до момента создания национального правительства. Это воззвание предвосхитило решения, принятые на заседании комиссии на следующий день, 29 июля.

Во-вторых, необходимо было оповестить население Царства Польского о тех задачах, которые оно должно помочь решить сторонникам движения за освобождение этой части Польши из-под русского господства. С этой целью 28 июля Комиссией конфедерированных партий и Крестьянским союзом были изданы предназначенные для распространения в русской Польше воззвания, выдержанные в духе плана Пилсудского относительно будущего этой части Польши. Особенно показательна листовка Крестьянского союза: «Братья! В наших сильных руках будущее Польши... С первым известием о начале войны Австрии с Россией мы все как один должны встать на борьбу под собственным командованием, ради Польши. Вместе с австрийским войском вступят в Королевство (Царство Польское. – Г. М.) наши братья крестьяне и рабочие из Галиции, организованные как польское войско в стрелковые шеренги, чтобы вместе с нами здесь, в Королевстве, начать войну против московского господства, борьбу за независимую народную Польшу... С первым известием о том, что польские войска уже действуют в Королевстве, поспешим в польские шеренги... Пусть москали почувствуют, что наша почва под их ногами ненадежна. Портить московским войскам все что можно. Уничтожать телеграфные провода, мосты, железнодорожные рельсы. Затруднять всеми способами каждое движение и каждое действие. Не давать русским войскам правдивых сведений о наших, только ложные и вводящие в заблуждение, чтобы москали нашим вредить не могли и сами потерпели поражение. Нашим польским частям следует доставлять правдивые и очень достоверные сведения о том, где, в каком количестве и какого рода войск находятся вражеские москали. Уже сейчас нужно внимательно отслеживать передвижение войск, военные склады, форты и т. п. Если в Королевство войдут другие чужие войска, враждебные Москве, – мы должны показать им, что здесь мы законные хозяева, и нашим поведением склонить их к уважению наших прав»[109]. Содержание этого воззвания настолько точно соответствует готовившемуся в тот момент третьему соглашению о сотрудничестве между австрийской военной разведкой и ППС, что невольно напрашивается мысль о причастности к его написанию Пилсудского или Славека.

В-третьих, Пилсудский не мог не знать, что сил только Стрелкового союза явно недостаточно для того, чтобы увлечь население Царства Польского на восстание. На вооружении его стрелков на 2 июля 1914 года было всего лишь 530 многозарядных карабинов системы Манлихера, 355 устаревших однозарядных карабинов системы Верндла с патронами с дымным порохом и 62 карабина других систем. В конце июля было приобретено в Вене еще 80 карабинов Манлихера[110]. Всего получилось 1027 разномастных единиц огнестрельного оружия. Поэтому нужно было попытаться использовать возможности других стрелковых организаций – Польских стрелковых дружин, «Дружин Бартоша» и полевых сокольских дружин. 29 июля вопрос о сотрудничестве четырех стрелковых организаций обсуждался на совместном заседании, но оно не дало желательного Пилсудскому результата. Представители «Дружин Бартоша» и полевых сокольских дружин по-прежнему отказывались признавать Комиссию конфедерированных партий, предложив обратиться ко всему обществу, чтобы оно сформировало правительство и высшее военное руководство. Пилсудский же считал, что такие вопросы в данный момент должны решать политические партии. В результате дискуссии победила его точка зрения, но только на уровне декларации. «Дружины Бартоша» и сокольские дружины отказались подчиняться Главной комендатуре при Комиссии конфедерированных партий. Правда, оставалась надежда на взаимодействие с Польскими стрелковыми дружинами.

Вопреки утвердившемуся в польской историографии мнению, вряд ли правомочно считать неудачной поездку в Вену делегатов комиссии Сливинского и Довнаровича. 28 – 29 июля они провели серию политических переговоров в военном министерстве и министерстве иностранных дел, пытаясь выяснить, какие обязательства готова дать Австро-Венгрия в качестве вознаграждения за организацию восстания в Царстве Польском в случае войны. Их вполне удовлетворило словесное заверение, что Центральные державы согласны на создание из русской Польши буферного польского государства, связанного с Австро-Венгрией[111]. Такое определение австрийцами одной из целей начинавшейся войны полностью соответствовало планам руководителей движения за освобождение Царства Польского из-под господства Петербурга, озвученным в парижском выступлении Пилсудского 21 февраля 1914 года. 29 июля члены Комиссии конфедерированных партий, ознакомившись с результатами венских переговоров Сливинского и Довнаровича, выразили свое удовлетворение ими.

Содержание воззвания комиссии от 28 июля и ее решений от 29 июля однозначно свидетельствовало о претензиях этого политического центра на монополию в движении сторонников освобождения Царства Польского. А эти претензии давно уже не признавались частью политических сил Галиции. В условиях приближающейся войны они сочли нужным консолидироваться, чтобы увеличить свой вес в обществе. 28 июля в Львове национальными демократами, частью консерваторов (так называемыми подоляками) и Польской крестьянской партией «Пяст» был создан Центральный национальный комитет (ЦНК). Его участники выражали готовность поддержать австрийцев в приближающейся войне только при условии, что после изгнания русских из Царства Польского Вена согласится на создание здесь независимого государства. Этому политическому центру подчинились «Дружины Бартоша» и полевые сокольские дружины. Первоначально ЦНК, рассчитывая на возможность соглашения с Комиссией конфедерированных партий, не афишировал широко факта своего создания. Комитетом также было решено направить в Вену львовского профессора Станислава Гломбиньского для выяснения позиции официальных кругов по вопросу о судьбе Царства Польского.

В конце июля Пилсудский попытался договориться с краковскими демократами и консерваторами. С этой целью Дашиньский организовал его встречи с крупнейшими представителями этих партий. Их результаты оказались для Пилсудского неутешительными – обе влиятельные в Галиции политические силы отказались от официальной поддержки его инициативы.

30 июля Пилсудский сообщил Рыбаку о своей готовности подписать договор. В этот день Россия объявила всеобщую мобилизацию, но собеседники еще об этом не знали. Соглашение предусматривало в случае всеобщей мобилизации в России или Варшавском военном округе резкую активизацию на всей территории Царства Польского антироссийских действий членов подчинявшихся Пилсудскому организаций (ППС, САБ, стрелков). Они должны были затруднять мобилизацию резервистов, нарушать телефонную и телеграфную связь, проводить диверсии на военных и транспортных объектах, включая казармы, склады, станционные сооружения и мосты, а также активизировать разведывательную деятельность.

Обязательства австрийской стороны Рыбак ограничил предоставлением взрывчатки и небольших денежных сумм на проведение диверсий. Излагая содержание соглашения в рапорте майору Ронге, он напомнил адресату о том, что действительной политической целью ППС является организация «вооруженных банд», предназначенных для вторжения из Галиции на территорию Домбровского бассейна в Царстве Польском и развертывания там революционного движения. Из рапорта следует, что для реализации своего плана Пилсудский просил 3 тысячи винтовок Манлихера и 300 тысяч патронов к ним, а также освобождение от призыва в австрийскую армию людей, «которые стали бы кадровой основой и организовали бы планируемые банды»[112], то есть инструкторов стрелковых организаций.

Пока в Вене изучали текст этого соглашения, Пилсудский продолжал начатую в предыдущие дни подготовку стрелков к участию в войне с Россией, хотя официального согласия австрийцев на это еще не имел. Уже 30 июля были отданы первые распоряжения на предмет мобилизации членов стрелковых союзов, а 1 августа окружные комендатуры стрелковых союзов получили приказ, разрешавший им мобилизацию отрядов после объявления Австрией войны России. Важным событием стало согласие 31 июля Польских стрелковых дружин подчиниться Главной комендатуре при Комиссии конфедерированных партий.

Поздно вечером 1 августа 1914 года, в день объявления Германией войны России, Ронге по телефону известил Рыбака о том, что Главное командование армии утвердило краковские договоренности с Пилсудским от 30 июля 1914 года. Одновременно майор приказал на основании агентурной сети Пилсудского развернуть глубокую разведку в междуречье Вислы и Буга, особенно в районе Люблина, Холма и Ковеля, не жалея на это денег, а также без промедления приступить к формированию группы, предназначенной для агитационной и подрывной деятельности в Домбровском бассейне. Как отмечает Р. Сьвентек, именно на основании этого приказа Пилсудский получил возможность приступить к мобилизации стрелков и выдвижению в Царство Польское[113].

Поддержка из Вены окрылила Пилсудского. Он был уверен, что в самые ближайшие дни наконец-то начнет осуществляться главная цель его жизни, и он добьется независимости Царства Польского. Поздним вечером 1 августа наместничество Галиции по телефону информировало Вену о том, что в ближайшие два дня туда прибудет депутация представителей движения сторонников независимости Царства Польского с Дашиньским во главе. Делегаты хотят сообщить, что через 48 часов после объявления войны одной из сторон в русской Польше начнется восстание с участием многих десятков тысяч человек с целью помешать проведению мобилизации и будущим военным операциям. Все уже готово, они только хотят получить гарантию, что «в случае заключения мира революционеры не будут принесены в жертву»[114].

Охваченный нетерпением, Пилсудский непрерывно разъезжал по Кракову в автомобиле, предоставленном в его распоряжение одним из почитателей. В ночь с 1 на 2 августа в кафе «Эспланада», где офицеры Стрелкового союза и Стрелковых дружин шумно отмечали достигнутое соглашение об объединении, в двух изолированных от зала для посетителей комнатах начал работу импровизированный штаб Пилсудского.

2 августа, в воскресенье, Учетное бюро разослало в разведывательные центры в Кракове, Перемышле и Львове инструкцию относительно формирования польских стрелков, а военное министерство выделило в их распоряжение 3 тысячи однозарядных винтовок Верндла и 300 тысяч патронов к ним. Это оружие предназначалось для выдачи стрелкам еще в 1912 году и с того времени хранилось на армейских складах[115].

В тот же день Пилсудский встретился с Рыбаком. Капитан разрешил коменданту стрелков начать мобилизацию своих подчиненных, а также обсудил вопросы, связанные с их вооружением и вторжением в русскую Польшу. В разговоре были затронуты очень важные для Пилсудского сюжеты. Выяснилось, что Рыбак не уполномочен дать Пилсудскому какие-либо политические гарантии. На прямой вопрос Пилсудского, имеет ли он свободу рук в политических вопросах, представитель австрийского Генерального штаба якобы ответил: «Естественно».

Тогда же Пилсудскому было сообщено об изменении маршрута вторжения стрелков в Царство Польское. Вместо Домбровского бассейна, который вошел в полосу наступления германской армии, стрелки должны были действовать на направлении Мехув – Енджеюв – Кельце, то есть преимущественно в аграрных районах. Это неожиданное для Пилсудского решение[116], о котором ему сообщили за четыре дня до начала войны Австро-Венгрии с Россией, показывало действительное отношение австрийцев к его плану, по которому восстание начнется именно в Домбровском бассейне, где ППС могла рассчитывать на поддержку многочисленных местных рабочих. Поведение австрийцев не обескуражило Пилсудского, хотя для него было очевидным, что события развиваются не совсем по его сценарию. Он не скрывал, что в основу его жизненного кредо был положен наполеоновский принцип: «Главное ввязаться в бой, а там посмотрим»[117].

3 августа договорились о процедуре передачи после начала войны части хранившегося на военных складах Кракова оружия и взрывчатки представителю Пилсудского Славеку. Определили места перехода стрелками границы с Россией. Главный комендант также был поставлен в известность, что в оперативном отношении его стрелки подчинены командованию 7-й кавалерийской дивизии генерала Игнаца фон Корды, входившей в состав оперативной группы генерала Генриха Куммера фон Фалькенфеда, действовавшей на левом фланге 1-й австрийской армии генерала Виктора фон Данкла.

3 августа в Кракове, в районе Блони (большой луг, место народных гуляний и выставок), в так называемых Олеандрах, где в выставочных помещениях проводились летние офицерские курсы стрелков, было сформировано подразделение числом 144 человека, получившее название 1-й кадровой роты. Это означало, что Пилсудский предполагал ее быстрое развертывание в крупную воинскую часть. Главный комендант отобрал в роту на паритетной основе слушателей офицерских школ стрелковых союзов и стрелковых дружин. Несомненно, это было чисто политическое решение с целью избежать упреков, что комендант отдает предпочтение лишь своим людям.

В торжественной речи Пилсудский подчеркнул, что с этого момента нет ни стрелков, ни дружинников, а все они теперь польские солдаты, единственным отличительным знаком которых является белый орел (то есть польский национальный герб). Для устранения прежних различий он предложил произвести символический обмен отличительными знаками. Сам Пилсудский обменял своего стрелкового орла на бляху члена стрелковых дружин Станислава Бурхардт-Букацкого. Свою речь комендант завершил словами, что он смотрит на роту как на кадровое подразделение, на базе которого возникнет будущая польская армия[118].

Формирование воинского подразделения из членов сравнительно недавно находившихся в конфронтации организаций за три дня до выхода на фронт вряд ли следует считать удачным решением. Отобранные в роту стрелки недостаточно хорошо знали друг друга, среди них еще не выделились неформальные лидеры. К тому же Пилсудский принял оригинальное решение отказаться от установления воинских званий бойцам роты, заявив, что свои звания они завоюют в бою. Были назначены только командиры из числа наиболее опытных стрелков. Впоследствии это породило неразбериху и трудности. Командиром роты Пилсудский назначил одного из ближайших своих соратников, члена САБ и Стрелкового союза, коменданта швейцарского округа САБ, руководителя офицерской школы Стрелкового союза Тадеуша Адама Каспшицкого.

Из всех стрелковых подразделений только 1-я рота была вооружена многозарядными карабинами Манлихера, приобретенными еще до войны на деньги Польской военной казны. Рота получила от Пилсудского приказ первой, до начала военных действий, пересечь границу Царства Польского и двигаться в направлении Кельце и далее на Варшаву, опережая других стрелков и регулярные австрийские части. Содержание приказа свидетельствует, что Пилсудскому было известно об оставлении русскими войсками уже в первые дни августа приграничных районов и отходе в места концентрации на правобережье Вислы. На левобережье остались только небольшие казачьи подразделения для ведения разведки. Поэтому Пилсудский не ожидал какого-то серьезного сопротивления русских[119].

Стремительное продвижение 1-й кадровой роты в направлении Келец нужно было не столько для поднятия морального духа ее бойцов, сколько в пропагандистских целях. Появление на оставленных русскими территориях военных с польскими кокардами на фуражках должно было возбудить патриотические чувства у местного населения и стимулировать приток добровольцев в стрелковые формирования. А если бы первыми шли австрийцы, то тогда у оппонентов Пилсудского, особенно национальных демократов, были бы все основания утверждать, что его стрелки были привезены в русскую Польшу в обозе австрийцев и немцев. Кроме того, руководителям стрелков, видимо, не чужда была честолюбивая мысль первыми, раньше немцев и австрийцев, войти в оставленную русскими Варшаву. Австрийцы же не возражали против движения стрелков впереди армии не только потому, что надеялись вызвать тем самым благоприятное отношение к себе со стороны местного населения, но и желая опередить немцев и первыми войти в столицу Царства Польского[120].

Наряду с радостными для Пилсудского событиями 3 августа он потерпел очередную неудачу на политическом поле. В этот день прошла встреча членов Комиссии конфедерированных партий с делегатами львовского Центрального национального комитета. Она завершилась безрезультатно, хотя формально возможность для соглашения в будущем еще оставалась. Но когда члены ЦНК познакомились с результатами венских встреч своего посланца Гломбиньского, они заняли откровенно неприязненную Пилсудскому позицию. Дело в том, что 31 июля австрийский министр иностранных дел граф Леопольд Берхтольд и начальник Генерального штаба генерал Конрад фон Гетцендорф откровенно объяснили представителю ЦНК, что сторонники освобождения Царства Польского от русского господства нужны им только для того, чтобы поднять восстание в тылах русской армии и снабжать австрийцев разведывательной информацией. Это значило, что австрийцы намеревались использовать движение во главе с Пилсудским в своих целях, ничего не обещая взамен. Поэтому ЦНК счел дальнейшие переговоры с комиссией бесперспективными и 5 августа широко объявил о своем появлении в качестве самостоятельного политического центра.

Таким образом, Пилсудскому не удалось изменить облика комиссии как центра притяжения политических партий преимущественно левого толка. Тем самым она так и не добилась права выступать от имени всех польских общественных и политических сил, а тем более формировать будущее национальное правительство Царства Польского. В своем прежнем виде комиссия больше не нужна была Пилсудскому, а это означало, что ее дни сочтены.

5 августа, в среду, в полуденные часы прошла очередная встреча Пилсудского с руководителем краковского разведывательного центра. Возможно, что именно тогда было решено не преобразовывать подчинявшиеся Пилсудскому стрелковые союзы и дружины в части ландштурма, как того требовали распоряжения министра обороны, а предоставить им возможность действовать самостоятельно, впереди австрийской армии. Не случайно, что в своих рапортах в Учетный отдел Рыбак называл стрелковые подразделения «вооруженными бандами». Для Пилсудского в тот момент преобразование стрелковых формирований в ополченские части было бы равнозначно провалу его плана, хотя бы потому, что ополченцам следовало подчиняться австрийским военным и носить желто-черные повязки на рукавах.

Капитан Рыбак от имени австрийского штаба передал собеседнику официальное назначение на должность командира польских вооруженных формирований и разрешение на вторжение стрелков на следующий день на территорию Царства Польского. Согласно полученным инструкциям подчиненные Пилсудскому подразделения должны были вести разведку и наблюдение за противником в районе Варшавы и Ивангорода (Демблина), а также вызывать восстания повсюду, начиная с Келецкой и Радомской губерний.

Вечером 5 августа на холостяцкой квартире Славека состоялась дружеская встреча тесного круга людей из близкого окружения Пилсудского. Только что официально назначенный австрийцами на должность командир всех стрелковых формирований был возбужден и полон надежд. И не удивительно, ведь на следующий день он в очередной раз приступал к осуществлению главной цели своей жизни – освобождению Царства Польского из-под русского господства...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.