НАЗЕМНЫЕ БОМБОВЫЕ УДАРЫ ПО КРАСНЫМ

НАЗЕМНЫЕ БОМБОВЫЕ УДАРЫ ПО КРАСНЫМ

В первых числах июня 1937 гола лучшие наваррские бригады генерала Франко прорвались сквозь "железное кольцо Бильбао", и легион "Кондор" принимал в этой победе активное участие.

Для того чтобы ослабить давление на данном участке фронта, генерал Мьяха. командующий мадридским красным фронтом, решил предпринять усиленное контрнаступление в этом направлении. Когда республиканцы прорвали фронт и развили успех, незамедлительно перебросив в образовавшуюся брешь сильные подкрепления, возникла критическая ситуация. И у меня появилась возможность проявить себя в этой войне. Каждый раз, когда у националистов ухудшалось положение дел, легион "Кондор" приходил на помощь. Нас перекинули к Вилла-дель-Прадо, поближе к месту прорыва. Если брать по прямой, то наша передовая база располагалась всего в 40 милях от Авилы. Теперь я летал вместе с эскадрильями на боевые задания и впервые участвовал в боях с воинской частью обер-лейтенанта Хардера.

В зоне прорыва у красных было много зенитных пулеметов, так что наши медленные громоздкие бомбардировщики "Ju-52" каждый раз несли тяжелые потери, когда производились запланированные массовые атаки. Хардер и его летчики на истребителях "He-51" обычно получали приказ заставить замолчать зенитные пулеметы незадолго или во время бомбометания при помощи штурмовых атак. Я летал вместе с ними — это было страшное крещение огнем. Наши самолеты были просто изрешечены пулями, но мы все-таки расчистили путь для "Ju-52". Войска националистов перешли в контрнаступление сразу же, как только отбомбились "юнкерсы". Наступление войск республиканцев у Брунете захлебнулось, и у Франко были развязаны руки для того, чтобы возобновить свое наступление на севере. Истребители снова вернули в Херера-де-Писуэрга. Это маленький городок на Северном фронте в 60 милях к юго-западу от Сантандера.

Побывав в зоне боевых действий, я был не в силах более оставаться на спокойной обслуживающей работе под Авилой. Более того, меня охватил страх, что гражданская война в Испании завершится прежде, чем я побываю в настоящих боях. Правда, одно казалось несомненным — война собиралась длиться еще очень долго. Тем не менее для немецких добровольцев было нормальным явлением через шесть — десять месяцев возвращаться домой, а у меня половина данного срока уже миновала.

Но в конце концов мои настойчивые просьбы принесли свои плоды. Меня назначили командиром третьей эскадрильи "Микки-Маус", прозванной так из-за своей эмблемы. Двумя другими эскадрильями командовали лейтенанты Лютов и Шлихтинг, чьими эмблемами являлись соответственно марабу и цилиндр. По установленному со времен Первой мировой войны обычаю, в соответствии с положением дел истребители применялись либо для воздушных боев, либо для бомбардировки наземных объектов. Четкое различие между истребителями и ударными самолетами обозначилось в результате опыта, приобретенного на протяжении второй половины войны в Испании, причем это развитие как раз началось в то время, когда меня поставили во главе эскадрильи "Микки-Маус", единственной из трех, имевшей на вооружении устаревшие "Не-51", две другие уже пересели на "Ме-109". Последние были в основном предназначены для боев с многочисленными истребителями республиканцев "кертисс" и "рата", с которыми они воевали либо как одинокие волки, либо в виде сопровождения соединений бомбардировщиков. Безусловно, по своим качествам "Ме-109" превосходили истребители противника, а поэтому наши летчики, летавшие на них, сбивали очень много вражеских самолетов. Рекорд по сбитым самолетам долго удерживал лейтенант Хардер, до тех пор пока его в конечном счете не обошел Мельдерс.

С другой стороны, "Не-51" был явно хуже по своим возможностям, чем самолеты "кертисс" и "рата". Он уступал им в скорости, в вооружении, а также в маневренности и скороподъемности, то есть все его характеристики были ниже того качественного уровня, который свойствен самолету-истребителю. Вот почему мы насколько это было возможно, избегали воздушных стычек с самолетами противника, а больше уделяли внимание наземным целям. С летной точки зрения это было прискорбно, так как, в конце концов, именно воздушный бой служит наилучшим подтверждением способностей и мастерства летчика-истребителя. Мы прозвали себя иронически — "узкоколейные истребители". При выполнении приказов у нас на душе оставался осадок, вроде того, что мы браконьеры, которые не используют достойно свое оружие, как это делают настоящие охотники.

Тем не менее не всегда удавалось избежать столкновений с истребителями "кертисс" и "рата", причем каждый раз это вызывало тревогу. Однажды, когда мы атаковали вражеские колонны в непосредственной близости от аэродрома Льянес, который все еще находился в руках у красных, мы слишком поздно заметили самолеты "кертисс", которые взлетели оттуда с намерением перехватить нас. Они собирались разгромить нас наголову. Вместо того чтобы образовать надежный и проверенный оборонительный круг, мои летчики бросились убегать каждый в отдельности сквозь узкие долины Астурийской возвышенности. Надвигалась беда. У меня самого на хвосте висели два "кертисса", и скоро на одном из холмов я заметил поднимавшиеся к небу черные клубы дыма от сбитого самолета.

По возвращении на базу у меня было отвратительное настроение. Естественно, мы были не в полном составе. Созвав всех пилотов вместе, я стал им говорить все, что о них думал, и все еще продолжал говорить, когда приземлился один из пропавших самолетов. Это был лейтенант Нойманн. Он подошел к нашему кружку в тот момент, когда я еще не прекратил потока своих замечаний, и попросил разрешения доложить, чем еще сильнее рассердил меня. "Это никуда не годится", — продолжал я. И снова Нойманн попытался сделать свое сообщение Но только после того, как я выпустил пар, я разрешил ему говорить. В нескольких словах он доложил, что сбил "кертисс", который разбился прямо на аэродроме Льянес. Это был тот самый горевший самолет, который я видел и принял за один из наших.

Мы оказывали поддержку и помощь пехоте националистов и в результате снискали себе популярность среди них. Задача певцов, или трубадуров, так они нас называли, состояла в следующем, защищать пехоту с воздуха, препятствовать неприятельским перемещениям, подавлять огонь артиллерии, мешать переброскам вражеских резервов и расстраивать любые возможные контрнаступления. Поддержка немецких истребителей стала существенной необходимостью при проведении националистами любой военной операции.

У красных не было ничего подобного нашим самолетам поддержки пехоты, однако, безусловно, они многое почерпнули у нас из своего испанского опыта. Любой солдат Восточного фронта Второй мировой войны подтвердит — только благодаря нам русские провели огромные усовершенствования в технике воздушной огневой поддержки в ходе наземных операций. В общем противовоздушная оборона у красных была для нас безвредной кроме нескольких укрепленных пунктов, как, например, Брунете и Теруэль. Лишь незадолго до конца гражданской войны они предприняли огромные усилия, чтобы как-то противостоять нашим разрушительным бомбежкам с помощью противовоздушного огня и истребителей.

В то время наше вооружение и оборудование были сравнительно примитивными. В основном мы летали без радио: оно считалось бесполезной роскошью, потому что еще не очень хорошо работало. Мы летали на расстоянии видимости и обменивались друг с другом условными знаками. Наш "Не-51" мог нести на борту 10 кг осколочных бомб и был вооружен двумя пулеметами, которые надо было перезаряжать рукой после каждой очереди, что очень отличалось от электропневматического устройства, приводимого в действие нажатием кнопки. При перезарядке ты обязательно ударялся суставами пальцев о какое-нибудь препятствие в невероятно ограниченном пространстве кабины, к тому же перегретой. В особо жаркие дни мы летали в купальных трусах, а по возвращении из вылета походили на шахтеров — мокрые от пота, забрызганные маслом, черные от пороховой копоти.

Мы постоянно старались внедрять технические и тактические усовершенствования с целью повышения эффективности нашего вооружения. Я хорошо помню, как мы во время атаки на горные позиции Овьедо впервые применили так называемое "ковровое бомбометание". Конечно, оно имело мало общего с тем, что позднее стали понимать под этим термином союзники. Динамитчики, как называли астурийских шахтеров, которые по большей части и защищали позиции Овьедо, были в прошлом большими мастерами зарываться в землю. На этой дикой, изрезанной ущельями террасе с помощью тех же самых инструментов, которые они использовали в своей профессии в мирное время, они соорудили окопы, укрепления, бункеры, огневые точки и пулеметные гнезда, при этом каждое из этих сооружений представляло собой искусную работу. Оборонительная линия, покрытая такой сетью укреплений, и особенно в руках стойких защитников, если к тому же учитывать средства, которые были в нашем распоряжении, становилась фактически неприступной. С воздуха эта позиция выглядела словно украшения на гробе, поэтому мы окрестили ее "Крышкой гроба". Мы как истребители могли очень немногое сделать против таких укреплений, ибо красные защитники каждый раз буквально исчезали под землей во время наших атак, и наши немногочисленные бомбы разрывались, не принося никакого вреда.

Все это вдохновило нас попытаться провести скоординированную массированную бомбардировку. Мы летели тесным строем низко над долинами, приближаясь с тыла к вражеским позициям. По сигналу все бомбы были одновременно сброшены, так что весь груз кучно упал внизу. Мы назвали это "карликовым бомбовым колпачком".

Мои механики также придумали некий ранний прототип современной напалмовой бомбы, соединив бензиновую смесь — топливо с отработанным моторным маслом, осколочную бомбу с зажигательной. Все вместе это давало огромный разрушающий и воспламеняющий эффект. Это было примитивное, но эффективное устройство. Постепенно шаг за шагом мы набирались опыта и улучшали бомбу по своей собственной инициативе. Подробные сообщения об этом регулярно отсылались в Берлин.

Когда 25 августа пал Сантандер, нас перебазировали под Льянес, где был самый забавный или странный аэродром, с которого я когда-либо взлетал. Он располагался на плато, северная сторона которого отвесно падала прямо в море, а оставшиеся три стороны были непомерно высоки, так что это более всего походило на взлет с крыши небоскреба, расположенного на морском берегу. Для того чтобы предотвратить падения с данного теннисного корта, с трех сторон летного поля были воздвигнуты прочные проволочные заграждения.

Если оставить в стороне необыкновенную красоту летного поля — с одной стороны вид на голубой Бискайский залив, а с другой стороны вид на астурийские скалы вплоть до самой вершины пика Европы, — Льянес обладал существенным преимуществом, потому что располагался близко к линии фронта. С этого аэродрома мы совершали до семи вылетов в день и должны были вновь заправляться горючим только после каждого второго вылета. Когда же на подходе нас ожидали особенно хорошие цели или же когда дело становилось жарким мы даже оставляли двигатели работающими, пока нас снаряжали новыми бомбами и боекомплектом.

Несмотря на отчаянную и очень упорную оборону, наваррские бригады занимали одну позицию за другой. К 21 октября они взяли Хихон, последний оплот красных на севере. "Рурская область" Испании теперь была в руках Франко, а из пятидесяти испанских провинциальных городов тридцать пять находились под его контролем.

Мы осматривали достопримечательности Хихона, так всегда поступая в тех местах, взятие которых не обошлось без нашего участия. Осматривая только что захваченные районы, мы тем самым приобретали значительный опыт, да и, кроме того, нам предоставлялась возможность установить новые или возобновить старые контакты с наземными вооруженными соединениями. Одной из особенностей гражданской войны в Испании было то, что линия фронта редко проходила достаточно определенно, даже сами войска порой находились в неведении относительно ее четкой демаркации. По этой причине мы однажды потеряли троих наших летчиков, которые неожиданно для себя приземлились в расположении красных за пределами Бильбао.

После падения Хихона наступило одно из привычных на фронте временных затиший. Готовилось новое наступление на юго-западе Мадрида, но перед тем, как оно началось, неприятель вдруг сам перешел в наступление на арагонском участке фронта, яростно атаковав Теруэль. На протяжении всего этого времени эскадрильи легиона постоянно перебрасывали с одного места на другое, совершенно без какого-нибудь плана или замысла. В связи с этим мы посчитали, что длительная подготовка новых жилищ каждый раз отнимала бы много времени, заставляла делать лишнюю работу и, как следствие, вызывала бы общее недовольство. Поэтому мы задумали превратить поезд в некое подобие каравана на колесах, который бы служил нашим постоянным жилищем. Так что всей нашей компании пришлось принять участие в этой работе.

Наступил новый этап — мы строили, красили, сооружали, чистили от грязи, доставали необходимое и обустраивали наше жилье. Зато спустя несколько дней все мы — летчики, механики, вспомогательные и наземные службы — перебрались в наш новый караван-поезд, состоявший из 12 пассажирских вагонов, где были не только помещения для жилья, но и служебные помещения, мастерские, комната отдыха, кухня и прочие удобства, столь необходимые для базы истребителей во время ее активных действий. Теперь, переезжая, мы только присоединяли наше жилище на колесах к локомотиву и отправлялись в путь, уже нисколько не беспокоясь о новых квартирах. Самолеты, конечно, следовали за нами по воздуху. Каждый из нас был счастлив и доволен. С того самого момента нашим девизом стало: "Нет больше войны без нашего караван-поезда".

За повторное взятие Теруэля очень многие заплатили своей жизнью, поскольку обе стороны сражались с небывалым ожесточением. Здесь мы неожиданно для себя столкнулись с высокой концентрацией зенитного огня, включая и 20-мм зенитки "верлинген", которые применялись впервые и оказались очень эффективными. По-видимому, красные ясно осознали, что на карту поставлено нечто большее, чем просто город, три четверти которого к тому же были разрушены, и смогли организовать упорную и успешную оборону. Запланированное после захвата обратно Теруэля дальнейшее наступление войск националистов выдохлось, частично и оттого, что выросла воздушная активность противника, да и оборона заметно улучшилась. Красные бомбардировщики "мартин" постоянно наносили бомбовые удары и обстреливали наши аэродромы вокруг местечка Каламо, а также другие цели, так что мы часто были вынуждены быстро кидаться ничком на землю.

Тем не менее результативному и безрассудному Бальтазару удалось сбить четыре самолета примерно за такое же количество минут.

Под Каламохой мы познакомились с ребятами из эскадрилий Франко, летавшими на "Не-51", и обрели в них настоящих друзей. Испанцы были очень смелыми летчиками, они преодолевали технические и практические летные трудности, обусловленные незнакомым оборудованием, с присущим им ярко выраженным боевым духом.

В испанских националистических эскадрильях летчики-истребители летали на итальянских "фиатах" и зачастую действовали совместно с истребителями "Ме-109" легиона "Кондор", действуя сплоченно и дружно. Их соединения бомбардировщиков состояли в основном из захваченных самолетов "прага" и немецких "Ju-52", причем достигали совершенно замечательных результатов, особенно если учитывать их изношенные и плохо действующие самолеты.

Во время очень холодной зимы 1937/38 года боевые вылеты были прекращены. Стояли почти 20-градусные морозы, которые разрушили все наши представления о солнечном юге. Войска националистов Франко, в особенности части генерала Мороса, африканца из Йахо, страшно страдали от жестоких морозов, они даже не имели зимнего обмундирования. Мы тоже плохо переносили мороз, так как испытывали нехватку угля. В один из новогодних дней, промерзнув до костей и при отвратительной видимости — холмы были в облаках, я атаковал вражеское скопление бронированных машин и танков. Из-за малой высоты наши самолеты были изрешечены осколками наших же собственных бомб.

В тот момент положение дел под Теруэлем было критическим, что требовало от нас отдачи всех сил. Линия фронта приобрела форму вытянутой сосиски, на одном конце которой и располагался город. Посередине проходила дорога, единственная связующая нить, причем по обеим се сторонам вдоль холмистых склонов располагались позиции красных. Во время одного из своих вылетов я попал под оружейный обстрел из окопов на расстоянии около 1500 ярдов (примерно 1400 м) от дороги.

Одна из пуль, как я узнал позже, прошила крыло самолета, вторая просвистела сквозь ручку насоса и застряла в приборной панели, а третья пронзила один из моих летных ботинков. Нога ужасно зудела, и по пути домой я полагал, что мой ботинок полон крови. Сам факт обстрела имел большое значение, так как противник явно готовился к наступлению на этом находившемся в опасности участке дороги. Я доложил об этом командованию и в качестве подтверждения предъявил свой поврежденный ботинок. Однако, когда ботинок на мне разрезали, причем я с любопытством смотрел на свою первую боевую рану, оказалось, что нуля только слегка оцарапала ногу, оставив синеватый след. На самом деле я не потерял ни капли крови.

Вскоре после этого происшествия я получил поздравление в свой адрес от лица соединения "Рихтгофен". В нем говорилось, что позже красными было предпринято наступление, поддержанное бронедивизионом как раз с того места, где они обстреляли меня. Благодаря моим сведениям это наступление было быстро отражено при активном участии нашей эскадрильи.

В январе 1938 года Франко сформировал национальное правительство в Бургосе, которое незамедлительно признали Германия и Италия, Для меня самого политические события и в Испании, и в Германии прошли как кинофильм на фоне моей ежедневной деятельности. Несмотря на это, я хорошо помню, что лозунг "Мы сражаемся на неправой стороне" в то время уже начал циркулировать в рядах легиона "Кондор". Естественно, это говорилось несколько иронически, однако какое-то зерно истины в этом было. Вот поэтому мы и уважали военные достижения наших противников. Тогда была боязнь, что Каудильо мог преследовать политические цели, которые далеки от наших понятий о необходимом новом порядке. Источники огромной социальной неудовлетворенности среди испанцев, подлинные причины этой ужасной гражданской войны, казалось, проистекали из страшной разницы между бедными и богатыми. С одной стороны — нищета народных масс, которые не имели ни собственности, ни прав, а с другой — огромное влияние крупных землевладельцев — потомственных аристократов и церкви.

Между прочим, этот лозунг часто применялся в обратном смысле. Над нашей территорией мы летали над колоннами всевозможных скоплений сил и средств, над незамаскированными артиллерийскими позициями. С другой стороны, на территории противника едва можно было различить какое-либо передвижение. Все было искусно закамуфлировано. Нужно было иметь наметанный глаз, уметь глубоко просовывать свой нос в явно безжизненный пейзаж поля битвы для того, чтобы обнаруживать цели для атаки. Вот почему многие из нас хотели быть на противной стороне, где, казалось, стоит только захотеть, и можно без особого труда достичь больших успехов. Пренебрежение маскировкой с нашей стороны и тщательная предусмотрительность со стороны неприятеля — все это было естественным следствием превосходства националистов в воздухе.

Мое время пребывания в Испании подходило к концу. В действительности оно должно было закончиться уже давным-давно, так как Берлин постоянно слал требования о моем отъезде и присылал одну за другой замены. "Специальное командование", должно быть, решило, что, воюя в Испании, я в качестве "супердобровольца" хотел продвинуться по службе. Но поскольку к моему преемнику предъявлялись высокие требования, я вынужден был отвергнуть первую кандидатуру как несоответствующую. Другой подходил уже больше, я его принял и стал вводить в круг обязанностей. Но до того как он смог взять на себя командование, случилось нечто ужасное он столкнулся с самолетом лейтенанта Михаэлиса, замечательного парня с Балтики, которого я очень любил. В тот момент они находились над вражескими окопами поэтому оба погибли.

Весной 1938 года националисты начали наступление на севере и юге Эбро. На протяжении нескольких недель войска отсылались во всех направлениях, так что огромная подготовка была в самом разгаре. Наконец наступление началось. 3 апреля была взята Лерида в Каталонии, а в июне заключительный прорыв к средиземноморскому побережью успешно завершился взятием города Кастельон-де-ла-Плана Нельзя сказать, что в ходе этих военных действий был приобретен новый тактический опыт. Однако данная операция была успешнее других. Теперь остававшаяся в руках у красных часть Испании была разделена надвое, между собой эти две половины имели только слабую связь морским путем, в связи с чем вражеская оппозиция быстро пришла к своему концу. Великие демократические державы посчитали положение красных проигранным и в дальнейшем уже не прикладывали никаких усилий, чтобы помочь им. Они даже официально признали правительство Франко до того, как он победоносно вошел 28 марта 1939 года в Мадрид.

В то время, когда гражданская война в Испании близилась к своему концу, в Центральной Европе политические события вдруг приобрели драматический оборот. Идея аншлюса, находившаяся в скрытом состоянии еще со времен Первой мировой войны, с новой силой вспыхнула в Австрии, а 12 марта 1938 года она стала реальностью. События в Австрии высвободили дорогу бурному политическому потоку. Лозунг "Дамой в рейх"- обладал гипнотическим воздействием и, поощряемый умелой и активной пропагандой, побуждал всех проживавших за пределами рейха немцев к проведению демонстраций. То, что данное движение могло привести к войне, не следовало сбрасывать со счетов.

Все это расстроило мои надежды на то, что время моего отзыва из легиона "Кондор" будет оттянуто. В берлинской штаб-квартире, занятой подготовкой возможных воздушно-наземных операций против Чехословакии, вдруг осознали, насколько важную роль будет играть в любой наземной операции поддержка истребителей. И тут же вспомнили о тех бесчисленных поступавших из Испании день за днем, неделя за неделей рапортах, в которых содержался накопленный опыт наших летчиков-истребителей в ходе огневой поддержки военных действий. Бережно хранимые в аккуратных маленьких стопках, они лежали в сейфах военно-воздушного министерства. Наконец-то и до них дошла очередь, их нужно было изучить, чтобы потом использовать в практических целях. В связи с этим требовались летчики с опытом боевых действий на фронте, то есть летчики из Испании, — и к моему сожалению, я был одним из тех, кто приобрел наибольший опыт в такого рода военных действиях. Берлин становился все настойчивее и проинформировал командование легиона, что мой следующий преемник должен быть принят немедленно и сразу же введен в круг своих обязанностей, для того чтобы я мог как можно быстрее очутиться в Германии. Более того, на этот раз был выбран особенно способный офицер и летчик, который должен был возглавить мою третью эскадрилью.

На этот раз я ничего не мог поделать. Мое полное приключений пребывание в Испании наконец близилось к концу. Как командир эскадрильи, я был, по сути, владыкой в моем собственном королевстве. Здесь я впервые узнал, что дружба во фронтовых условиях сильно отличается от какой-либо другой — дружба, которая чудесным образом выдерживала все испытания. Я проникся большой симпатией к испанцам, их стране и к их образу жизни. Во время одного из множества временных затиший тем летом я совершил короткое путешествие вместе с командиром авиаполка и командиром первой эскадрильи в Севилью, а потом другое в Тетуан, в Африку. Туда мы летали на моем "Юнкерсе-W34" и провели несколько андалусских ночей со всеми сопутствующими удовольствиями. Однажды вечером, когда мы в приятном расположении духа сидели в баре отеля "Кристина", к нашему столику подошел человек в штатском и попросил разрешения поговорить с командиром. Несмотря на его темные волосы, мы сразу догадались, что перед нами немец. Он доложил командиру, что он офицер, только что прибывший в наш легион из Германии через Рим, — это и был мой преемник, лейтенант Вернер Мельдерс.

Мое настроение сразу резко упало. Поэтому я без особой теплоты приветствовал Мельдерса, что, конечно, было несправедливо, ибо в том, что его выбрали в качестве моего заместителя, не было его вины. Даже напротив, вряд ли можно было бы найти лучшую кандидатуру на это место. Вскоре я узнал его поближе как прекрасного офицера и великолепного летчика. Он стал моим другом, которого я очень высоко ценил. Вместе с ним я совершил наши первые инструкторские полеты, как раз во время развернувшегося вскоре наступления в южном направлении. Под командованием Мельдерса моя старая эскадрилья пересела на "Ме-109", как до этого уже сделали 1-я и 2-я эскадрильи, а из наших старых самолетов "Не-51" была сформирована эскадрилья под номером 4. За последние несколько месяцев войны в Испании Мельдерс завоевал себе первое место среди летчиков-истребителей легиона "Кондор". А когда несколько лет спустя мы с ним совершали свои первые боевые вылеты через Западный Вал, я был благодарен, что могу поучиться на его опыте, перенять его блестящую, четкую манеру самолетовождения. В то время он был самым молодым командиром авиаполка в германских военно-воздушных силах.

Я попрощался с моей эскадрильей, а заодно с войной и с Испанией. Расставание было нелегким. Бросив последний взгляд на мой старый добрый "Не-51" под номером 78, на котором за время гражданской войны в Испанки я совершил более трехсот боевых вылетов, я ощутил какое-то сентиментальное чувство — ведь эта машина была со мной в стольких жарких передрягах! За нами гонялись неприятельские самолеты "кертисс" и "рата". Она не раз получала боевое крещение огнем во время зенитных обстрелов, так что вся была изрешечена пулями, но каждый раз благополучно доставляла меня обратно домой. Почти каждая ее часть неоднократно заменялась либо по причине изношенности, либо из-за повреждений в результате вражеских действий. Но все время самолет и летчик были преданы друг другу. Как все-таки странно: нечто, к чему у тебя есть глубокое, почти нежное чувство привязанности, считается просто безжизненным предметом.