Глава четырнадцатая. «MY DARLING»[15]

Глава четырнадцатая. «MY DARLING»[15]

Посол СССР в США Максим Максимович Литвинов, а по-настоящему: Меер-Генох Моисеевич Валлах, или Баллах, — верный соратник Ленина и народный комиссар иностранных дел с 1930 по 1939-й год, закончил составление еженедельного отчета для отсылки в Москву. Нынешний нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов относился к нему неприязненно, и потому следовало проверить в отчете каждую запятую, каждое предложение. Но в целом отчет получился оптимистичным. Он свидетельствовал об успешном развитии сотрудничества между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

Литвинов целый абзац посвятил Всемирной студенческой ассамблее. «Славянский меморандум» он оценивал как серьезное достижение. Затем он дал объективную оценку действиям всей молодежной делегации. Ее руководитель — член ВКП(б) Красавченко Н.П., рядовые участники снайперы члены ВЛКСМ Пчелинцев В.Н. и Павличенко Л.М. проявили высокую идейно-политическую подготовку, способность к публичным выступлениям, умение отстаивать коммунистические идеалы в спорах с буржуазными оппонентами.

На том основании посол полагал, что нужно принять предложение американских партнеров, продлить пребывание делегации и отправить ее в поездку по городам США для встреч с жителями и лучшей пропаганды Антигитлеровской коалиции, состоявшей из четырех государств: США, Великобритании, СССР, Китая.

Первое выступление было запланировано в Нью-Йорке на воскресенье, 6 сентября, в национальный праздник — День труда. Русские приехали туда утром на железнодорожном экспрессе «Вашингтон — Нью-Йорк». Затем в сопровождении полицейского эскорта, под вой сирен и треск мотоциклетных моторов их доставили к парадному входу в Центральный парк. Там собралась громадная толпа. Путешественников подняли на плечи крепкие ребята в пиджаках и кепках и понесли к сцене. Мэр города Ла Гардиа, стоявший у микрофона, объявил, что на митинг прибыли представители героической Красной Армии и выразил восхищение титанической борьбой русского народа с фашистскими захватчиками. Толпа ответила мэру восторженным ревом.

Потом выступал негритянский певец Поль Робсон. Он спел на русском языке песню композитора Дунаевского «Широка страна моя родная…»

Митинг закончился вручением гостям символического подарка — искусно сделанного в виде сердца медальона из мореного дуба с серебряной пластиной посредине с надписью: «За активное участие в борьбе с фашизмом». Подарок принимала Людмила. Она же должна была произнести ответную речь, короткую, но вразумительную.

— Догадываясь о неминуемой гибели, — начала Люда, — фашистский зверь делает отчаянные попытки нанести сокрушающий удар по объединенным народам прежде, чем это сделаем мы, союзники, по отношению к нему. Дело жизни и смерти свободолюбивых народов любой страны — напрячь все силы для оказания помощи фронту. Больше танков, больше самолетов, больше оружия, славные американцы!..

Голос Павличенко, сперва тихий, затем торжествующе-звенящий, летел над притихшей многотысячной толпой. Микрофоны усиливали его, и эхо отдавалось в самых дальних аллеях. Конечно, жители США до выступления переводчика не понимали слов, но улавливали интонацию. В чеканных фразах присутствовало неподдельное чувство, и на него откликались их сердца. Это оказалось ей под силу — передать людям эмоции, подчинить их хотя бы на несколько минут своей власти. Она никогда не думала, что прекрасная, но разбомбленная румынами и немцами Одесса, горящий, но непобедимый Севастополь дадут ей толику той своей невероятной мощи. Теперь она ощущала это и гордилась доверием Родины.

В Нью-Йорке комсомольско-молодежная делегация провела два дня.

Был официальный обед у генерального консула СССР Виктора Алексеевича Федюшина. Был вечерний прием в Союзе меховщиков США, где младшему лейтенанту вручили подарок — шубу из шкур енота длиной в пол, а Красавченко и Пчелинцеву — роскошные куртки из бобра. Меховщики устроили знатное застолье, на нем присутствовали многие представители деловых кругов, чиновники из городской администрации, деятели культуры и искусства.

Именно тогда Людмиле представили этого человека — Уильяма Патрика Джонсона, владельца металлургической кампании, миллионера. Ничего необычного в нем она не нашла. Довольно высокого роста, среднего телосложения, приятной наружности джентльмен лет тридцати пяти, как все на том приеме, слегка коснулся губами ее руки и сказал несколько слов, достаточно банальных, про ее внешность и яркое выступление на митинге в Центральном парке, где он, оказывается, присутствовал. Необычно прозвучало лишь его настойчивое приглашение посетить принадлежавшую ему усадьбу в пригороде Нью-Йорка, где находится коллекция живописи русских художников-авангардистов начала XX столетия. Об авангардистах Людмила имела смутное представление. Она хорошо знала только художников-передвижников и очень любила произведения баталиста Василия Васильевича Верещагина.

К сожалению, поездка в какую-либо усадьбу при их напряженном графике выступлений — совершенно невозможная вещь. Так она по-английски с милой улыбкой и ответила господину Джонсону, подумав, что никогда больше не увидит его. Но не тут-то было.

Окрыленные оглушительным успехом митинга в Нью-Йорке, организаторы из «International Student service», посольство Советского Союза и администрация президента США запланировали еще одну агитационную поездку — 10 сентября 1942 года в крупный приморский город Балтимору, на побережье Атлантического океана. Из Вашингтона туда вело превосходное шоссе с многорядным движением. На посольской машине путешественники отправились утром и прибыли в середине дня. Их встретили в пригороде и с полицейским эскортом, то есть под завывание сирен, с рядами мотоциклистов, одетых в белые шлемы и черные куртки, повезли в мэрию. Люди стояли вдоль дороги, приветливо махали руками и что-то кричали вдогонку.

Снова митинг на городской площади, снова выступление Людмилы, снова рев толпы, транспаранты на русском и английском: «Да здравствует Красная Армия!», «Привет борцам с фашизмом!», «Мы — за открытие второго фронта!» — затем торжественный прием в мэрии с участием именитых граждан Балтиморы. И вот Уильям Патрик Джонсон, правда, в другом костюме, сером в полоску, подходит к младшему лейтенанту и говорит, что очень рад ее видеть снова, что в Балтиморе живет его двоюродная сестра, которая владеет здесь крупнейшим универмагом, что в универмаге есть замечательный отдел готового платья и не хочет ли госпожа Павличенко посетить его, ибо туда недавно доставили новинки моды из Лондона. В конце его речи к ним приближается дама, увешанная бриллиантами, и это, естественно, — кузина Джонсона. Она улыбается русскому снайперу, сообщает, что наряды для ее фигуры — самые интересные и красивые — и предлагает поехать на примерку немедленно.

То, что американцы — люди непосредственные, мало стесняющие себя условностями этикета — русские уже поняли. В этом даже было нечто привлекательное, располагающее к общению. Теперь же требовалось дать отпор, однако — мягкий. Людмила в задумчивости посмотрела на обоих родственников, владеющих немалой недвижимостью.

— Я люблю хорошую одежду, — сказала она.

— Вот и отлично! — воскликнул Джонсон с надеждой.

— Но я офицер, и у меня есть приказ.

— Приказ? Чей приказ? — изумилась владелица универмага.

— Товарища Сталина. Если бы у вас был приказ президента Рузвельта, то что бы вы делали? Выполняли его или нет?

Вопрос поставил в тупик двух свободных предпринимателей. Вероятно, американское правительство им никогда не отдавало приказов, а действовало методами сугубо экономического принуждения. Пока они собирались с мыслями, Людмила, подхватив под руку Николая Красавченко, который почему-то очутился возле нее — такая уж у него имелась особенность: в нужный момент быть рядом, — ушла в другой конец зала…

На следующий день наша делегация из Балтиморы вернулась в Вашингтон, где в советском посольстве их ждала новость: получено приглашение от президента и его супруги провести неделю в родовом поместье Рузвельтов «Гайд-парк», находящемся в 80 километрах от Нью-Йорка на реке Гудзон. Кроме русских, приглашение получили и другие участники Всемирной студенческой ассамблеи: англичане Ричард Майлс и Дэйв Скотт, голландец Иоганн Вальтер, китаянка Юн Ванг. Ехать следовало поездом, первая леди собиралась встречать гостей на вокзале.

За день обойти все поместье Рузвельтов не представлялось возможным. Парк с прямыми аллеями, клумбами, газонами, беседками незаметно переходил в густой лес, занимавший не менее трех квадратных километров. Недалеко от центральной усадьбы с каменным двухэтажным домом лежало большое озеро. Один его берег зарос камышом и имел вид дикий, другой — вполне ухоженный. Там высилась купальня. В чистую прозрачную воду уходили деревянные некрашеные мостки. Возле них покачивались на легкой волне привязанные к балкам лодки.

Людмилу, вышедшую на прогулку после завтрака, заинтересовала странная узкая посудина, точно обшитая кожей, с маленьким сиденьем в центре и короткими веслами в уключинах. Когда-то на родине, в Белой Церкви, они с сестрой любили кататься по реке Рось на плоскодонке, называемой «казачий дубок». Недолго думая, Люда прыгнула в американскую лодку-«индианку», оттолкнулась от мостков и налегла на весла. Лодка, как птица, полетала вперед, но сидела при этом совсем неглубоко. Резкий поворот корпуса — и Павличенко очутилась в холодной воде потому, что «индианка» перевернулась.

Попытка выловить фетровую шляпку успехом не увенчалась. Она довольно быстро утонула. Вернуть лодку в прежнее положение снайпер Люда тоже не смогла. Руки скользили по ее влажным крутым бортам. Оставалось плыть к берегу, таща ее за собой. А там находились свидетели этого происшествия: Ричард Майлс и Дэйв Скотт.

Благородные английские джентльмены топтались на месте, не зная что предпринять. То ли спасать девушку и лодку, но для этого надо раздеться и войти в озеро. То ли звать на помощь прислугу, но для того надо бежать к центральной усадьбе, хотя и недалеко. Взволнованные, они продолжали стоять у кромки воды и громко обсуждать ситуацию. Вскоре им представилось необычное зрелище: офицер Красной Армии, выходящая из воды в мокрой одежде, эффектно облегающей ее спортивное, тренированное тело.

Увидев их вытянувшиеся физиономии, Людмила начала смеяться.

Действительно, смешно совершать такие глупости в чужой стране. Отправиться на другой берег озера на незнакомом плавсредстве. Барахтаться в воде, ныряя за шляпкой. Выйти на берег на глазах у двух молодых идиотов, которые таращатся на тебя, будто внезапно узрели пришествие марсиан.

Продолжая смеяться, Павличенко двинулась к своему гостевому домику, расположенному достаточно далеко от озера, за двухэтажным зданием. Мокрый воротник вязаной кофты прилипал к шее. Подол полушерстяного платья стал тяжелым и мешал шагать. В туфлях противно хлюпала вода. Но не раздеваться же прямо здесь! Да и холодно без одежды. Сентябрьский ветер — резкий и вовсе не теплый, температура воздуха не превышает плюс 16 градусов.

— Льюдмила! — вдруг услышала она встревоженный голос первой леди, открывающей окно на первом этаже хозяйского дома. — Что случилось?

— Плавание в озере без купальника.

— Но погода сейчас не для купаний. Вам нужно срочно переодеться. Идите сюда…

Госпожа Рузвельт встретила гостью в вестибюле и проводила к своему кабинету и спальне, соединяющейся с ванной комнатой и туалетом. По дороге младший лейтенант, все еще улыбаясь, шутливо рассказывала ей о коварном поведении лодки, о фетровых шляпках, тонущих, словно свинец, о сынах Альбиона, что боятся воды и, наверное, никогда не видели женщин, как говорится, «неглиже».

Элеонора принесла большое махровое полотенце и протянула Людмиле, которая в мокрых своих туфлях боялась встать на роскошный персидский ковер, расстеленный здесь.

— Раздевайтесь в ванной — произнесла она. — Я сейчас приду.

Минут через пятнадцать первая леди вернулась. У нее в руках была собственная пижама, ножницы, шкатулка с нитками и иголками. Людмила ждала ее, завернувшись в полотенце. Мокрую одежду, белье, чулки и туфли она оставила в ванной комнате и босиком стояла на ковре, испытывая сильнейшее смущение от всего случившегося. В большом зеркале на туалетном столике Люда наблюдала свое отражение: влажные спутанные волосы, обнаженные плечи, руки и ноги, потому что полотенце, хотя и имело ширину около полутора метров, полностью ее фигуру не закрывало.

Элеонора бросила на младшего лейтенанта мимолетный взгляд, улыбнулась и вызвала горничную. Ей она объяснила, что делать с вещами в ванной: если испачкались, то постирать, затем высушить, погладить, принести обратно. Полноватая негритянка средних лет в белой наколке на черных вьющихся волосах и белом фартучке с кружевной отделкой согласно кивала головой, изредка поглядывая на русскую девушку. Гости президента никогда раньше не представали перед ее госпожой в столь пикантном виде.

Горничная ушла, и Элеонора сказала Людмиле:

— Вам нужно переодеться в мою пижаму.

— Но мы с вами разного роста…

— Пустяки. Я укорочу рукава на куртке и штанины.

— Вы сами? — безмерно удивилась Павличенко.

— Да, мой друг. Или вы считаете женщин из рода Рузвельтов белоручками? Уверяю вас, все американки умеют работать…

Для начала они разложили пижаму на широкой постели. Совершенно новая, сделанная из плотного розового атласа с вышитыми на воротнике, обшлагах и карманах лиловыми цветами, она явно была недешевой. Но Элеонора задорно пощелкала над ней ножницами, потом достала из шкатулки длинную ленту-«сантиметр». Все-таки перед раскроем требовалось точнее узнать размеры, а не действовать «на глазок».

Умело пользуясь этой портновской принадлежностью, супруга президента быстро определила длину рук снайпера. После чего подошла к ней со спины, чтобы измерить ширину плеч. Полотенце доставало Людмиле только до подмышек, и госпожа Рузвельт увидела длинную красноватую, с двумя разветвлениями линию шрама, пролегающую наискосок от правой лопатки к позвоночнику. Это поразило ее, и она, отступив на шаг, воскликнула:

— Боже праведный! Что это у вас, Льюдмила?

— След от кусочка металла, — ответила Павличенко. Она не знала английских слов: «scar» — шрам, «splinter» — осколок, «shell» — артиллерийский снаряд, — и потому прибегла к замене.

— Но как сюда попал металл? — Элеонора осторожно провела пальцем по красноватой линии.

— В декабре прошлого года, под Севастополем.

— В бою с немцами?

— Да.

— Бедная моя девочка! — госпожа Рузвельт порывисто обняла свою гостью и коснулась губами ее лба. — Какие страшные испытания вам пришлось пережить…

С тех пор как Франклин Делано по наущению Элеоноры отправил телеграмму Иосифу Сталину с приглашением советской делегации на Всемирную студенческую ассамблею в Вашингтоне, прошло всего полтора месяца. Американцы даже беспокоились, откликнется ли на их приглашение суровый «дядюшка Джо» (так они между собой именовали Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Однако он согласился, русские приехали, и вот для супруги президента красивая девушка-офицер с уродливым шрамом на спине вдруг превратилась в близкого человека.

Но первая встреча за завтраком в Белом доме ничего подобного не обещала. Младший лейтенант не привлекала к себе внимания. Она держалась слишком скромно, скорее — отчужденно. Взгляд ее, скользивший по лицам людей, сидящих за столом, казался хмурым. Она не участвовала в общем разговоре. Тогда Элеонора ради изучения нового для себя объекта решила нанести легкий удар по доспехам севастопольской «амазонки». Ответ был резким и очень точным. Госпожа Рузвельт, имевшая немалый опыт публичных дискуссий, тотчас это признала. Следующий шаг к русской тайне она сделала сама…

Когда президент Соединенных Штатов, удивленный отсутствием за обедом обеих дам, приехал на своем кресле-каталке на половину дома, занимаемой его супругой, то он застал Элеонору и Людмилу в спальне. Они сидели на кровати, занятые шитьем, и оживленно разговаривали. Работа над переделкой пижамы приближалась к концу. Куртку Люда уже надела на себя. Увидев Рузвельта, она покраснела, вскочила на ноги и, придерживая на бедрах полотенце, выпалила:

— Прошу прощения, господин президент!

Франклин Делано расхохотался.

Какая милая, домашняя картина! Женщины с ножницами и иголками в руках — среди ярких обрезков ткани. Они забыли обо всем на свете и рассуждают о цвете одежды, ее покрое и отделке, болтают о том, как будут выглядеть в новом платье, кому оно может понравиться, а кому — нет. Им не мешает большая разница в возрасте, в происхождении, в социальном положении, и так называемый «языковый барьер», поскольку госпожа Павличенко хотя и знает английский, но далеко не в совершенстве. Внезапно обнаружив полное сходство взглядов на разные явления жизни, они с восторгом смотрят друг на друга и наслаждаются этой, на его взгляд, совершенно бессодержательной беседой.

Впрочем, такое у Элеоноры уже было.

В 1932 году, во время президентской выборной кампании мужа первая леди познакомилась с молодой талантливой журналисткой Лореной Гикок, много и хорошо писавшей о политике Демократической партии, в которой состояли Рузвельт и его жена. Эти статьи понравились первой леди. Вскоре она подружилась с Лореной. Они часто вместе путешествовали, посещали театры, художественные выставки, общественные мероприятия. Гикок стала получать подарки от госпожи Рузвельт, однажды, например — автомобиль. Кроме того, ей выделили комнату в Белом доме. Прислуга болтала, будто иногда она ночует в спальне Элеоноры. Тогда Франклин Делано потребовал от жены, чтобы она удалила молодую женщину из его резиденции.

Однако сам он в этой спальне не появлялся.

Причиной тому послужила супружеская измена. Еще в начале 1920-х годов в руки к Элеоноре случайно попало письмо секретарши президента, Люси Пейдж Мэсер, очень привлекательной и энергичной особы. Из него явствовало, что интимные отношения с ней Рузвельт поддерживает довольно давно. Это открытие едва не разрушило их брак. Элеонора тяжело переживала случившееся и сразу предложила мужу подать на развод. Но потом, спокойно обсудив ситуацию, они оба пришли к выводу, что надо учитывать интересы детей — их у супружеской четы было пять, — а также подумать о политической карьере Франклина. Развод мог нанести ей непоправимый вред. Между тем его карьера шла в гору: сначала он стал сенатором, потом — губернатором штата Нью-Йорк.

Так плотская любовь навсегда покинула семейство Рузвельтов, но остались дружба, глубокое взаимопонимание, деловое сотрудничество…

Вечером на Гудзоне поднялся сильный ветер, небо заволокло тучами, пошел дождь, который скоро превратился в ливень. В гостиной разожгли камин. Это произошло весьма кстати потому, что в просторной комнате, где подавали ужин, стекла в окнах дрожали от порывов шторма. Осенняя непогода, казалось, через стены проникала в старый каменный дом и наполняла его сыростью, поднимавшейся от большой реки.

К ужину в «Гайд-парк» приехал давно знакомый русским советник президента, Гарри-Ллойд Гопкинс. Он привез какие-то бумаги из Вашингтона и, будучи по натуре человеком общительным, составил приятную компанию гостям за столом. Правда, Гопкинс не употреблял спиртного, соленой, острой и жареной пищи из-за прошлогодней операции на желудке по поводу раковой опухоли. Но это обстоятельство нисколько не влияло на его нрав, и он веселил собеседников остроумными комментариями к последним событиям. Особенно его приезду была рада Элеонора. Она предупредила советника, что хочет обсудить с ним одну проблему.

Через два дня, вернувшись в Вашингтон, Гарри-Ллойд Гопкинс позвонил послу Советского Союза Литвинову и предложил провести их обычную неофициальную встречу в итальянском ресторане, расположенном на Пенсильвания-авеню. С тех пор как в июле 1941 года советник президента в Кремле познакомился с Литвиновым (тот выступал переводчиком при его встрече со Сталиным), оба политика прониклись друг к другу симпатией. Затем Литвинов приехал в США уже как официальный руководитель посольства. Он разделял взгляд Гопкинса на важность так называемой личной дипломатии. Неофициальные встречи между представителями двух союзных держав стали возможны и приносили пользу, ускоряя решение многих сложных вопросов.

То, о чем заговорил Гопкинс, Литвинова немного удивило. С большой похвалой отозвавшись о работе советской студенческой делегации, советник Рузвельта предложил ее… разделить. Пусть двое молодых людей, Красавченко и Пчелинцев, теперь поедут по городам Восточного побережья, а младший лейтенант Павличенко — на запад Соединенных Штатов.

— В предварительном договоре об их пребывании в США такого пункта не было, — возразил Максим Максимович.

— Давайте подходить к делу неформально, дорогой друг. Оно от этого только выиграет, — заметил Гарри-Ллойд.

— А кто высказал подобное пожелание?

В ответ Гопкинс поднял глаза вверх и тонко улыбнулся. Посол СССР догадался, что он имеет ввиду, но ответил строго:

— Я должен все согласовать с Москвой.

— Конечно, согласуйте. Добавьте также, что госпожа Рузвельт именно сейчас собирается посетить несколько крупных городов на Западе. Она могла бы присутствовать вместе с младшим лейтенантом на пресс-конференциях, городских митингах, приемах в мэриях, ужинах для деловых кругов, бизнес-ланчах и так далее… Вы меня понимаете?

— Понимаю, — кивнул головой Литвинов. — Думаю, разрешение будет получено в ближайшее время…

Президентский лимузин с бронированными стеклами, набирая скорость, мчался по пустынному шоссе. Впереди него двигалась первая машина с охраной, сразу за ним — вторая. Дома и улицы Дирборна, небольшого пригорода Детройта, старейшего города на Среднем Западе Америки, убегали вдаль. Только что закончился визит госпожи Рузвельт и ее спутницы — младшего лейтенанта Павличенко — в штаб-квартиру «Ford Motor Company».

Начался он с посещения авиационного завода, где делали двухмоторные бомбардировщики, прозванные в армии США «Tin Goos» — «Жестяной Гусь». Им показали весь процесс создания самолета, от сварки каркаса из металлических трубок и штамповки крыльев из дюраля на огромном механическом прессе до главного конвейера, где боевая машина обретала свой грозный вид. Пояснения давал господин Лоуренс, директор предприятия.

В здании заводоуправления их ждал сам «автомобильный король», члены его семьи и люди из высшего менеджмента компании. Генри Форд, бодрый, худощавый старичок, поспешил навстречу Людмиле, вручил ей золотой значок «Ford Motor Company» и попросил разрешения сфотографироваться рядом с ней и первой леди. Репортеры тотчас бросились вперед, защелкали фотокамерами с яркими вспышками, стали задавать вопросы про завод, бомбардировщики, американскую военную мощь.

Однако на ланч представителей прессы не пригласили. Скромное угощение с бутербродами, пирожными «донатс» и кока-колой предназначалось для узкого круга. Основатель и владелец знаменитой автомобилестроительной фирмы сказал короткую патриотическую речь, затем выступил мэр Дирборна, затем Людмила. Прием занял ровно тридцать минут. Ничего не поделаешь, в империи Генри Форда, как нигде в другом месте, «время — деньги».

Очень удивили снайпера рабочие.

В каком-то складским помещении их собрали, наверное, человек триста, не больше. Это были мрачные, неулыбчивые, чем-то озабоченные мужчины в фирменных светлосиних комбинезонах. Они попросили Люду говорить кратко и обойтись без коммунистических лозунгов и призывов.

Она и обошлась: передала пролетариям Америки привет от трудящихся Советского Союза, которые ждут помощи в своей борьбе с германским фашизмом. В ответ не раздалось ни привычных для Павличенко аплодисментов, ни вопросов, ни добрых пожеланий. Провожая ее, они молча поднялись со своих мест…

— Враг трудового народа! — с сарказмом произнесла Люда, глядя в боковое стекло автомобиля на деревья вдоль обочины, тронутые осенним увяданием и теряющие листву.

— Вы не правы, моя дорогая, — ответила Элеонора, усмехнувшись.

— А как он поступает с рабочими? Они у него — хуже бессловесного скота, затравленного сторожевыми псами.

— Нет. Это рабочая аристократия. Форд хорошо платит. Потому им есть что терять. Да, он следит за ними: ходите в церковь, не пейте виски, не играйте в азартные игры, обеспечивайте семью, не вступайте в профсоюзы, не участвуйте в забастовках… Они побоялись разговаривать с вами.

— Ладно! — Павличенко стукнула кулаком по колену. — В следующий раз я придумаю, что сказать американцам!..

Водитель и охранник, сидевший рядом с ним, отделенные от пассажиров стеклянной перегородкой, не могли слышать их беседу. Почти не мешало им и ровное гудение двигателя. Машина шла с постоянной скоростью, определенной для президентских кортежей на междугородних трассах. Из Детройта они ехали в Чикаго, расстояние до которого составляло чуть более 450 километров, и преодолеть его требовалось за пять с половиной часов.

Равнинные пространства штата Мичиган расстилались по обеим сторонам дороги. Элеонора специально выбрала этот маршрут, чтобы показать Людмиле Средний Запад Америки с его небольшими и уютными городами Анн-Харбор, Албион, Каламазу, Бентон-Харбор. Затем шоссе поворачивало ближе к берегу огромного, похожего на море, озера Мичиган. Здесь пейзаж менялся. Холмы и небольшие перелески иногда закрывали зеркало воды. Множество маленьких островков виднелось у побережья. Чем дальше на юг, тем чаще появлялись красивые песчаные дюны высотой до десяти-двадцати метров.

Первая леди давала пояснения, подробные, остроумные, увлекательные. Она любила и прекрасно знала свою страну, изъездила ее вдоль и поперек, помогая мужу в его выборных кампаниях, выполняя отдельные поручения президента. Она хотела, чтобы ее русская подруга лучше узнала Америку. Сердце отважной Людмилы, конечно, принадлежит России. Но увидеть иные края, понять менталитет иных народов — полезно для любого человека.

Элеонора старалась говорить по-английски медленно и просто, используя только грамматические времена «Indefinite». Однако речь, состоящая из коротких предложений, при отсутствии у снайпера опыта общения на чужом языке все же требовала от нее напряженного внимания и за пять часов поездки порядком утомила. Павличенко, в отличие от госпожи Рузвельт, не привыкла к столь длительным путешествиям в автомобиле, пусть и весьма комфортабельном. Прелестные пригороды Чикаго Сисеро и Ок-Парк она не увидела, поскольку заснула, положив голову на плечо первой леди. Машина мягко затормозила и остановилась у парадного входа в роскошный двенадцатиэтажный отель «JW Marriott Chicago» на Адамс-стрит.

— Please, wake up, my darling[16], — сказала Элеонора, слегка коснувшись рукой ее пышных темно-каштановых волос…

«Город ветров», «город туманов» — так называли Чикаго его жители, и это из-за неустойчивой погоды, на которую влияло близкое соседство с таким огромным водоемом, как озеро Мичиган. Кроме того, здесь жили замечательные музыканты, и Чикаго заслужил имя «город джаза». В 1920-е годы он прославился разгулом преступности, когда на улицах хозяйничали этнические, в основном итальянские банды, и стал «городом гангстеров».

Людмила после экскурсии по центру Чикаго для себя определила его как «город небоскребов» и не находила в нем ничего привлекательного. Дома поднимались к небу, превращая улицы в узкие щели, куда не добирались солнечные лучи. Страшно ходить под такими громадными зданиями, трудно дышать влажным, насыщенным пылью воздухом.

Для проведения митинга городские власти выбрали старинный, оформленный во французском стиле «Grant-Park», расположенный на берегу озера. Он имел обширную благоустроенную территорию с газонами, клумбами, велосипедными дорожками, фонтаном, именуемым «Букингемский», памятником Аврааму Линкольну, а также — с концертной эстрадой.

В Чикаго, третьем по величине городе после Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, к организации мероприятия подошли серьезно и основательно. Эстраду украсили государственными флагами стран — участниц антигитлеровской коалиции: США, Великобритании, СССР и Китая, — а также портретами их лидеров: Рузвельта, Черчилля, Сталина и Чан Кай Ши. Сообщение о митинге и призыв придти на него поместила городская газета «Chicago Tribune». Среди почетных гостей митинга, кроме младшего лейтенанта Красной Армии Людмилы Павличенко, числились Элеонора Рузвельт, Фред Майерс, директор благотворительной общественной организации «Russian War Relief» («Комитет помощи воюющей России»), созданной в июле 1941 года коммунистами и сочувствующими им либералами, в основном, из творческой интеллигенции (например, актер Чарльз Спенсер Чаплин, кинорежиссер Джордж Орсон Уэллс, художник Рокуэлл Кент, дирижер и художественный руководитель Бостонского симфонического оркестра Сергей Кусевицкий, скульптор Сергей Коненков). Должен был присутствовать на митинге и представитель армии США, полковник Стивен Дуглас, приехавший с военной базы «Форт Нокс», расположенной в соседнем с Иллинойсом штате Кентукки.

Как обычно, митинг открыл мэр города. Сказав об Антигитлеровской коалиции и участии в ней США, он представил Людмилу присутствующим. Подойдя к микрофону, Павличенко отчетливо увидела два или три первых ряда. Их занимали мужчины. Довольно приветливо они взирали на красивую девушку в военной форме, приехавшую из далекой России. Она начала спокойно, с нескольких коротких фраз о той войне, что бушует сейчас на ее родной земле, потом сделала паузу и резко возвысила голос:

— Джентльмены! Мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских солдат и офицеров. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?..

Оглянувшись на снайпера с изумлением, переводчик перевел эти слова, повторив ее интонацию. Толпа молчала несколько секунд. Потом на старинный парк обрушилась настоящая буря. Люди вопили, что-то дружно скандировали, свистели, топали ногами, аплодировали. К эстраде бросились журналисты. Расталкивая репортеров, туда же устремились те, кто хотел сделать взнос в фонд помощи СССР, о чем и просил мэр Чикаго, открывая митинг, и для чего перед эстрадой установили специальные ящики от «Russian War Relief». Но находились энтузиасты, желающие вручить свой дар непременно младшему лейтенанту Павличенко. Рослые охранники быстро выстроились в ряд и не давали им нарушать порядок.

Снайпер Люда стояла у микрофона неподвижно, переплетя пальцы опущенных вниз рук. Без улыбки, даже хмуро, она взирала на беснующуюся толпу. Потом Элеонора, поздравляя ее с небывалым успехом этого выступления, сказала, что в тот момент ей почему-то вспомнились рассказы Людмилы о крымском лесе и ежедневной охоте на немцев. Глядя на ее лицо, госпожа Рузвельт раз и навсегда поверила в жестокую реальность и необходимость таких действий.

Слова, сказанные младшим лейтенантом на антифашистском митинге в Чикаго, на следующий день появились на первых полосах многих американских газет. По всему миру их разнесло телеграфное агентство «Рейтер», снабдив восторженными комментариями. Пожалуй, еще никто так точно и образно не выражал суть позиции, занятой англо-американцами при кровавой борьбе России с германскими захватчикам.

На вечернем приеме, устроенном мэром, Павличенко торжественно вручили красиво отпечатанный диплом и золотой знак «Особо заслуженный человек США», учрежденный в Чикаго[17]. В зале находилась избранная публика: дамы в открытых вечерних платьях и господа в смокингах. Темно-оливковая гимнастерка Людмилы, украшенная лишь орденом Ленина, медалью «За боевые заслуги», значками «Гвардия» и «Снайпер», которые блистали белой и красной эмалью, смотрелась как-то вызывающе скромно. Однако именно Люда была главной персоной на этом празднике, к ней обращались с речами о советскоамериканском сотрудничестве в войне, необходимости открытия второго фронта, подходили с бокалами шампанского, чтобы сказать очередной комплимент. Она знала, как нужно отвечать на все на это: спокойно, с улыбкой, без заносчивости, но с достоинством.

Однако невозмутимость все-таки ей изменила.

Уильям Патрик Джонсон приблизился к младшему лейтенанту на исходе пафосного мероприятия. Она не сразу его отличила среди прочих: одет в тот же черный смокинг и белую рубашку с галстуком-«бабочкой», темные волосы на косой пробор, стандартное американское выражение лица: «я очень счастлив» — и светская улыбка.

— Как вы сюда попали?! — только и смогла она ошеломленно сказать в ответ на его витиеватую приветственную фразу.

— О, совсем просто, госпожа Павличенко, — ответил он. — Я ехал за вами на автомобиле.

— От Детройта? — удивилась снайпер.

— Да. К сожалению, в штаб-квартиру Генри Форда меня не пропустили. Очень строгая у него служба безопасности.

— А здесь не строгая?

— Здесь — другое дело. В пригороде Ист-Чикаго расположен металлургический завод. Примерно тридцать процентов его акций принадлежит мне. Было нетрудно поговорить с управляющим, и вот…

— Послушайте, Уильям, — Павличенко перебила этого странного человека, судя по всему, преследующего ее совершенно сознательно. — У вас так много свободного времени?

— Времени у меня нет, — Джонсон вздохнул. — Понимаете, я — вдовец. Моя жена, молодая и красивая женщина, умерла от опухоли головного мозга полтора года назад. Я прочитал в газете, что ваш муж тоже погиб в бою под Севастополем.

— Да, он погиб.

— Потому я хочу сделать вам предложение руки и сердца.

— Вы сошли с ума! — резко ответила Людмила, стараясь сохранять на лице прежнее приветливое выражение.

— Госпожа Павличенко, я полюбил вас сразу, как только увидел на митинге в Центральном парке Нью-Йорка. Вы — необычная женщина, и устоять перед вами невозможно. Сердце подсказывает мне, что вы — моя единственная избранница…

— Здесь не место для подобных разговоров.

— Конечно, не место, — обрадовался владелец металлургической компании. — Скажите, где мы теперь можем встретиться?

Прием подходил к концу, и гости начали покидать зал. Они раскланивались, говорили друг другу какие-то вежливые слова, и мало кто обращал внимание на младшего лейтенанта и ее собеседника. Лишь Элеонора Рузвельт не спускала глаз со снайпера. Она сразу догадалась, что Людмиле нужна помощь. Первая леди, возвышаясь над толпой на целую голову, решительно зашагала к ней. Появлению супруги президента США Уильям Патрик Джонсон не обрадовался. Он тотчас отступил на шаг, поклонился обеим дамам и ушел, не оглядываясь.

— В чем дело, моя дорогая? — спросила Элеонора.

— Какой-то сумасшедший… — ответила Павличенко.

— Ну, вы еще увидите их немало.

— Не первый раз он подходит ко мне.

— Представился?

— Да. Уильям Патрик Джонсон, владелец металлургической компании, которая на паях владеет заводом здесь, в Ист-Чикаго. Предлагает выйти за него замуж.

— Хорошо. Мы наведем справки. Но полковник Стивен Дуглас с военной базы «Форт-Нокс» хочет поговорить с вами…

За время пребывания нашей комсомольско-молодежной делегации в Соединенных Штатах некоторые местные журналисты неоднократно пытались проверить свою гипотезу о том, будто бы коварные большевики прислали сюда не снайперов, а специально подготовленных пропагандистов-агитаторов, на фронте не бывавших. С этой целью они навязывали делегатам посещение воинских частей и офицерских клубов, где имелось ручное огнестрельное оружие, с последующим выходом в тир и стрельбой по мишеням. Приглашение полковника Дугласа было из того же разряда. Вместе с председателем Чикагской ассоциации метких стрелков господином МакКормиком он попросил Людмилу встретиться с активистами стрелкового клуба, расположенного на северной окраине города. Павличенко дала согласие. Приехав, она обнаружила там еще и трех фоторепортеров, чему нисколько не удивилась.

Впрочем, ей самой было интересно посмотреть на американское снайперское оружие. Члены клуба предоставили ей такую возможность. Сначала она взяла в руки самозарядную винтовку «Гаранд М1», потом — магазинную «Спрингфилд Ml903». Обе имели оптический прицел «Вивер».

Как пианист, пробующий новый инструмент, Людмила своими тонкими длинными пальцами с красным маникюром быстро ощупала затвор, ствол с мушкой, спусковое устройство, крепление патронного магазина. «Гаранд» напомнила ей родную СВТ-40, где автоматика тоже работала за счет отвода возникающих при выстреле пороховых газов, от ствола в специальную камеру. «Спрингфилд» поворотным продольно-скользящим затвором походила на «трехлинейку» Мосина. Кроме того, неавтоматический предохранитель придавал ей сходство с немецким армейским карабином «Маузер Zf.Kar.98k», который она также хорошо знала.

Американцы внимательно наблюдали за ее действиями.

Версия о красотке, впервые увидевшей винтовку, отпала сразу, и они заулыбались. С помощью переводчика снайпер объяснила союзникам, чем их оружие отличается от советских образцов, а в чем совпадает с ними. В сущности, она прочитала им короткую лекцию так, будто они являлись новыми солдатами ее взвода, прибывшими для пополнения с Большой земли под Севастополь.

Затем был столь ожидаемый репортерами выход в тир и стрельба по мишеням. Людмила немного волновалась. Она не держала снайперскую винтовку в руках уже полтора месяца, а настоящий профессионал должен упражняться хотя бы два раза в неделю. Поначалу не очень Люда верила и в качество американских изделий. Но они оказались вполне добротными.

Из тира меткие стрелки дружной и веселой гурьбой перешли в зал, где для них сервировали небольшое угощение. На столах присутствовали крепкие спиртные напитки в виде виски, джина и бренди. Все-таки ассоциация объединяла бывших солдат и офицеров армии США, многие из которых участвовали в боях Первой мировой войны. Но пили они немного. Одна порция равнялась сорока граммам. Младший лейтенант согласилась выпить с ними дважды: за боевое сотрудничество и за открытие второго фронта.

Завершение визита стало для Павличенко приятной неожиданностью. Председатель Чикагской ассоциации господин Мак-Кормик под громкие аплодисменты вручил ей пистолет «Кольт М1911» в подарочном исполнении, то есть никелированный. На крышке плоской коробки из красного дерева, где вместе с пистолетом лежали разные принадлежности и два магазина с патронами к нему, имелась серебряная пластина с памятной надписью о нынешней встрече. Не удержавшись, Людмила сразу взяла оружие в руки. Тяжеловат для женской руки был «кольт», мощный пистолет калибра 11,43 мм, однако он ей понравился…

В гостинице Люда умело разобрала подарок на составные части.

Изобретателем изделия выступал все тот же господин Джон Мозес Браунинг. Фирма «Кольт», рассчитывая на крупный военный заказ, просто заключила с ним соглашение. Она подала соответствующие заявки и получила американские патенты на основные узлы: затвор-кожух, автоматический предохранитель, размещение возвратной пружины и другие. Но пистолет несколько лет дорабатывался, пока в 1912 году не поступил на вооружение армии США. Как и некоторые европейские страны, Россия закупала это оружие. Однако Павличенко никогда его не видела, хотя слышала о нем много положительных отзывов.

Элеонора Рузвельт, вернувшись из похода по магазинам, отвлекла снайпера от изучения деталей интересующего ее предмета. Пистолет пришлось снова собрать и уложить в коробку. Первая леди тем временем заказала обед в номер потому, как посещение ресторанов после выступления снайпера Люды в здешнем «Grant-Park» обычно превращалось в марафон по раздаче автографов, что младшего лейтенанта сильно раздражало.

— У меня есть новости для вас, моя дорогая, — с улыбкой сказала первая леди, придвигая к себе тарелку с салатом.

— Хорошие или плохие? — спросила Людмила.

— На мой взгляд, хорошие.

— Я слушаю.

— Уильям Патрик Джонсон действительно владеет металлургической компанией. Он действительно овдовел полтора года назад. Его покойная супруга, очаровательная Элизатбет Нортон, принадлежала к известной на Среднем Западе семье Нортонов, владельцев сети ресторанов и кафе быстрого питания. Ужасная болезнь свела ее в могилу так рано…

— Что тут хорошего для меня? — спросила Люда.

— Предложение Джонсона можно рассмотреть.

— Вы серьезно об этом говорите, Элеонора?

— Почему «нет», моя дорогая? Вы выйдете замуж за очень состоятельного человека, который безумно в вас влюблен и обеспечит вам благополучную жизнь до конца дней. Вы останетесь в нашей стране, мы будем встречаться… Я ценю такой невероятный шанс, предоставленный нам переменчивой судьбой.

— Господин Уильям Патрик Джонсон мне не понравился.

— Боже праведный! — воскликнула супруга президента. — Вы видели его только три раза! Вы могли ошибиться.

— Я не ошибаюсь! — Людмила встала из-за стола, взяла в руки свежий номер газеты «Chicago Tribune» и отдала его Элеоноре. — Вот, пожалуйста! «Госпожа Павличенко в восторге от американской кухни! Сегодня за завтраком она съела пять блюд…» Наглая ложь! Откуда они это взяли?.. Опрашивали официантов? Изучили чек в ресторане?.. Почему их занимают такие глупости?.. В вашей стране я чувствую себя героем анекдотов, предметом досужего любопытства, кем-то вроде циркового персонажа. Например, женщиной с бородой… Но я — офицер Красной Армии. Я сражалась и буду сражаться за свободу и независимость моей Родины…

Элеонора впервые увидела свою подругу в гневе. Она любовалась ее прекрасным лицом, пылающим от сильного чувства. Ее выразительные карие глаза блистали, щеки раскраснелись, и шрам на щеке возле уха проступал все четче. Забывшись, снайпер переходила с английского на русский, останавливалась, вспоминала нужные слова и снова говорила первой леди о войне. Ее боевые товарищи на фронте. Она должна быть с ними. Лишь приказ товарища Сталина привел ее сюда.

Вот она, великая русская тайна, о которой в последнее время много размышляла госпожа Рузвельт. Они совсем не эгоисты, эти русские. Они чисты сердцем. Они искренни. Они забывают о себе. Они идут на любые жертвы. Они настойчивы и храбры до отчаянности потому, что беззаветная, горячая любовь к Отчизне диктует им только один выбор.

— Everything is OK, my darling, — мудрая Элеонора наконец-то сумела вставить фразу в пылкий монолог Людмилы. — Please, in the meanwhile forget about Mister Jonson. Tomorrow we will fly to Los Angeles[18].

Лос-Анджелес, или «Город Ангелов» в штате Калифорния, как все южные города, был многонаселенным, шумным, разноликим. Он лежал на побережье Тихого океана, в долине, с одной стороны прикрытой горами. Осень, уже вступившая в свои права на Среднем Западе страны, здесь почти не чувствовалась. С утра солнце заливало ярким светом его улицы, в полдень на них становилось нестерпимо жарко. Но вечером прохлада спускалась на кварталы из небоскребов в центре и маленьких домиков на окраине, и все обитатели «Города Ангелов» одинаково наслаждались дивным видом заходящего солнца над бескрайними водными просторами.

Среди множества обязательных встреч и выступлений Людмила не выделила бы ни одной, ей интересной, если 6 не поездка в Беверли-Хиллз, пригород Лос-Анджелеса. Там находились особняки успешных голливудских деятелей: актеров, режиссеров, операторов, продюсеров. Сотрудники советского консульства сперва не объяснили ей, куда везут. Оказывается, они хотели сделать сюрприз.

Автомашина остановилась у большого дома. Встречать гостей почему-то никто не вышел. Младший лейтенант, досадуя на это, сама приблизилась к двери и несколько раз ударила по ней кулаком. Через минуту дверь отворилась. На пороге стоял невысокий седовласый человек лет пятидесяти и улыбался. Не узнать его было невозможно: Чарльз Спенсер Чаплин, всемирно известный актер и кинорежиссер!

Павличенко в испуге отшатнулась. Она подумала, что ошиблась адресом. Но Чаплин, подхватив ее, закружил в вальсе, и так, вальсируя, они вместе влетели в гостиную его дома, заполненную друзьями и коллегами великого артиста. Людмила сразу узнала актера Дугласа Фербенкса, главного героя ее любимого фильма «Знак Зорро», и немного постаревшую, но все еще привлекательную актрису Мэри Пикфорд, игравшую в кинокартинах «Моя любимая девушка» и «Розита». Остальные гости, видимо, не менее знаменитые, тоже рассматривали снайпера с бесцеремонным любопытством, больше свойственным простым смертным.

Чаплин усадил Людмилу на диван. Далее он проделал цирковой трюк: встал на руки и на руках прошелся к корзине с бутылками вина и также вернулся, держа бутылку шампанского в… зубах. Бутылку откупорили, наполнили бокалы, и великий артист, опустившись на пол у ног Павличенко, произнес тост за скорейшее открытие второго фронта в Европе.

Здесь, у Чарльза Спенсера Чаплина, ей не пришлось никого ни в чем убеждать. Наоборот, это Чаплин подробно рассказал ей о своем участии в деятельности благотворительного общества «Russian War Relief», о зверской сущности германского фашизма, о небывалой по своей жестокости войне, развязанной гитлеровцами, об уничтожении целых народов, которое они задумали и начали осуществлять. «Кто сможет их остановить?» — спрашивал он и отвечал: «Только русские…»

Силу божественного дара знаменитого кинематографиста Людмила вскоре почувствовала сама. Ей стало так легко говорить с ним, что она забыла о привычной осторожности. Младший лейтенант довольно внятно объяснила собеседнику, который ее слушал с неослабным вниманием, как работает на огневой позиции меткий стрелок, как он заряжает винтовку, как целится, как производит выстрел по противнику. Она просила его представить, будто сейчас держит в руках «трехлинейку» Мосина, открывает затвор, вкладывает в канал ствола патрон с лучшей для снайперской стрельбы тяжелой пулей с наконечником, окрашенным в желтый цвет.

Такой наглядный рассказ привел Чаплина в восхищение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.