Глава 10 «Funky Monks»
Глава 10
«Funky Monks»
О записи Blood Sugar Sex Magik и уходе Джона из группы
Мо Остин и его помощники Ленни Варнокер и Стив Бекер были очень душевными и музыкальными людьми. Несмотря на то, что Мо является исполнительным директором Warner Bros., он приходил и тусовался с нами практически каждый день в нашей студии на протяжении всего времени создания нашего первого с ним альбома. Никогда раньше у нас не было таких отношений со звукозаписывающими компаниями.
Несмотря на то, что Джон и я стали меньше общаться, группа пребывала в наилучшем настроении. Чед и Джон больше не чувствовали себя новенькими, теперь они были знающими людьми. Фли и Джон совсем подружились и Чед играл отлично. Мы бесконечно доверяли друг другу, особенно, когда собирались вместе и часами джемовали. Мы вошли в поток. Когда мы работали над «Mother’s Milk» нам нужно было несколько дней на одну песню, теперь же у меня были готовы новые стихи, у парней много новой музыки и все шло гораздо быстрее.
Тем временем, я подружился с Риком Рубином. Он был очень веселым парнем, ни на кого не похожим. Он обожал разговаривать про девочек и про машины. Рик приходил ко мне домой. Мы просматривали мои стихи. У меня на уме уже было несколько песен, которые я хотел бы вставить в альбом, такие как Mellowship Slinky, Apache Rose Peacock, или Funky Monks. Я показал ему слова песни «Power of Equality» и хотя мелодия ему очень понравилась, он дал мне понять, что не любит песни с социально-политическим намеком.
— Я люблю песни про машины и про девочек, ну про все такое, — сказал мне Рик.
— Девочки и машины? Я не могу писать про это. Это уже давно сделано. Я хочу писать про странное дерьмо, про которое еще никто не писал, — протестовал я.
— Я понимаю, — сказал Рик. — Но если ты захочешь написать песню про машины и девочек, я буду очень рад.
Так я написал The Greeting Song. До сих пор я ненавижу эту песню. Я ненавижу лирику, я ненавижу вокал. Эта песня была в стиле Led Zeppelin, но я так и не смог ее полюбить. Годы спустя нам позвонили из «Дженерал Моторз». Они хотели сделать рекламу очередного шевроле, где на белом экране напишут слова этой песни. Я не смог разрешить им это сделать; я просто не верил в эту песню.
Несмотря на то, что дела шли хорошо в креативном плане, я стал чувствовать себя аутсайдером в группе, потому что часть великой дружбы Джона и Фли составляла их любовь к травке. Может быть, теперь был черед Фли показать как это, не входить в треугольник дружбы с Джоном. Джон всегда говорил, что в то время я слишком любил, чтобы вокруг все было чисто, поэтому ему не досталось хорошенько повеселиться и экспериментировать с наркотиками. К тому же он чувствовал, что его возможность писать музыку и слова возрастала с употреблением травки.
Однажды я пришел на репетицию, Фли и Джон уже покуривали травку и находились в настроении «давай игнорировать Энтони» и тогда я испытал такое меланхоличное чувство пустоты оттого, что потерял дружбу Джона. Я мог понять по его взгляду, что мы больше не были друзьями, мы просто были в одной группе и уважали друг друга на этом уровне. В тот день, закончив репетировать, я ехал по шоссе 101 и то ощущение потери Джона и то одиночество, которое я испытывал, напомнило мне о моих отношениях с Айон. Когда у меня была такая ангельская девушка, которая отдавала мне все, что у нее есть, а я вместо того, чтобы делать то же самое, был в центре города с гребаными гангстерами, вкалывал героин под мостом. Я чувствовал, что выкинул на ветер столько времени, но я также чувствовал удивительную связь со своим городом. Я провел столько времени, гуляя по улицам Лос-Анджелеса и Голливудским Холмам, что начал чувствовать, как сам дух города зовет меня и присматривает за мной. И несмотря на то, что я был одинок в собственной группе, у меня все еще был город, в котором я живу до сих пор.
Я начал складывать свои мысли в машине и напевать мелодию, которую пел на протяжении всего шоссе. Когда я пришел домой, достал блокнот и записал все в структуре песни, хотя это была поэма.
Из Under The Bridge:
Sometimes I feel like I don’t have a partner
Sometimes I feel like my only friend
Is the city I live in, the city of angels
Lonely as I am, together we cry.
I drive on her streets ‘cause she’s my companion
I walk through her hills ‘ cause she knows who I am
She sees my good deeds and she kisses me windy
And I never worry, now that is a lie.
I don’t ever want to feel like I did that day
Take me to the place I love, take me all the way
It’s hard to believe that there’s nobody out there
It’s hard to believe that I’m all alone
At least I have her love
The city she loves me
Lonely as I am, together we cry.
I don’t ever want to feel like I did that day
Take me to the place I love, take me all the way
Under the bridge downtown
Is where I drew some blood
Under the bridge downtown
I could not get enough
Under the bridge downtown
Forgot about my love
Under the bridge downtown
I gave my life away
Will I stay?
Месяц спустя Рик был у меня дома, просматривая мой блокнот, что демонстрировало, как сильно я ему доверял.
— Это что? — спросил он и передал мне блокнот с записями Under The Bridge.
— О, это всего лишь поэма, — сказал я.
— Это фишка. Ты должен с этим что то сделать, — сказал он.
— Это не наш стиль, — объяснил я. — Она медленная и мелодичная.
— Но это хорошо! Ты должен показать это парням, и посмотрим, если они захотят что-то с этим сделать.
Это было очень трогательно, но я все еще не был уверен насчет этой песни. Пару дней спустя я был на репетиции, и у нас оказалось немного свободного времени, так как Фли еще не приехал.
— Почему бы тебе не показать Джону и Чеду ту вещь, которую я прочитал у тебя дома пару дней назад? — предложил Рик.
— Нет, нет, Фли еще даже еще не пришел, — ответил я. Но Джон и Чед уже были слишком заинтересованы. Они оба сели и сказали: «Эй, давай-ка посмотрим, что у тебя там такое грустное». Я спел им эту песню, наверное, в трех разных мотивах от начала до конца, не зная как лучше ее спеть, но как только я закончил, они встали, подошли к инструментам и начали подбирать мелодию.
На следующий день ко мне домой пришел Джон. Он принес с собой маленький фендер и подключил его.
— Окей, спой еще раз. Как ты хочешь чтобы она звучала? Как ты хочешь чувствовать ее? Что она тебе напоминает?
Я спел ему песню, и он сразу же придумал три или четыре версии аккордов. Мы выбирали до тех пор, пока не пришли к самой аккуратной и интенсивной мелодии. И это было рождение новой песни с альбома.
Мы скоро пришли к еще одной песне, которую мы потом включим в альбом. Вдохновением для этой песни стали мои отношения с Шинейд O’Коннор. Я встретил Шинейд на фестивале, в котором мы участвовали в Европе в августе 1989 года. Фли и я были большими фанатами ее The Lion and the Cobra и мне нравились лысые девочки, потому что если кто-то смог сбрить все свои волосы это означало, что этот человек сильный, настоящий и плевать на все хотел. И вот тут была суперсексуальная лысая ирландская девочка с магическим голосом, отличной лирикой и диким взглядом. Мы играли первыми, так что я был достаточно глупым и посвятил Party On Your Pussy этому политкорректному борцу за права женщин.
Когда мы закончили нашу часть, Фли и я стояли около сцены и смотрели на выступление Шинейд. Это было до того, как она стала знаменитой, так что она не была самоуверенной, просто была лысой. Она вышла на сцену в платье и в военных сапогах и начала петь как дикая маленькая ирландская принцесса. Я просто прожил несколько жизней, пока смотрел на нее, и когда она поблагодарила меня за мою песню, посвященную ей, это звучало дружелюбно. Окей, теперь она знала, что я существую, и это было отлично.
После шоу мы сказали ей, как нам понравилась ее музыка. Вместо того, чтобы ответить рядовым «спасибо», она пригласила нас потусоваться с ней. Она была скромной и стеснительной, и мы болтали, пока ее менеджер не сказал, что ей пора ехать. Испугавшись, что больше ее никогда не увижу, я побежал в раздевалку и написал ей многозначительное письмо, чтобы показать, что у меня есть к ней чувства и что она мне нравится. Я отдал ей письмо именно в тот момент, когда автобус начал отъезжать. Она приняла его, улыбнулась и помахала мне на прощанье.
И потом ничего не произошло. Ни слова в ответ. Она исчезла в огромном облаке другого мира, а мы продолжали турне, все оставалось по-прежнему, адьйос. Жизнь идет своим чередом, мы провели турне в Японии, где я встретил Кармен и пробыл с ней год. К тому времени Шинейд выпустила второй альбом и за одну ночь стала самой известной исполнительницой-женщиной в мире. Однажды Боб Форест сказал мне, что она переехала в Лос-Анджелес и ее видели в «Viktor’s Deli», это одно из ее самых любимых кафе.
Несколько недель спустя я бегал по городу по делам и встретил Шинейд. Один взгляд на неё и я растаял. Я мог жениться на ней сию секунду. Мы стали разговаривать, и я напомнил ей про то письмо.
— О да, я знаю, что ты мне передал это письмо, — сказала Шинейд. — Оно у меня. Лежит у меня на кухне в ящичке.
— То письмо, которое я тебе дал, лежит у тебя на кухне в ящичке? — не поверил я.
— А ты что думаешь? — она улыбнулась. — Ты написал мне такое письмо, а я его выброшу?
Она пригласила меня к себе на ужин. Скоро я начал часто приезжать к ней и к ее сыну Джейку. Я, конечно же, не могу сказать, что это типичный сценарий для свидания, потому что это было странное время для нее — она очень стеснялась из-за всего того, что с ней так быстро произошло, но вскоре мы начали ходить в кино и в музеи, и я дал ей урок вождения на своем матово-черном камаро 67 года. Мы разъезжали по городу, слушали музыку и целовались, но она не впускала меня к себе до конца. Причем не только вагинально. Это продолжалось неделями и было самыми прекрасными отношениями, лишенными секса, которые у меня когда-либо были. Я обожал ее, и каждый день просыпался и отправлял ей по факсу небольшую поэмку.
Наши отношения прогрессировали, она отдавала мне немного больше любви и внимания, эмоционально и физически, когда вдруг все это пришло к необъяснимому концу. Я облажался немного, когда она сказала мне, что приглашена на вручение премии Академии Киноискусств. Я предложил ей пойти вместе и сначала она согласилась, но потом перезвонила, чтобы сказать, что она идет со своим другом Дениэлом Дэй-Льюисом. Я чувствовал себя маленьким, не потому что она шла с кем-то, а потому что это был не я, а я так хотел быть с ней тогда.
Даже после этого инцидента, она не подала мне никакого знака на то, что у неё в жизни происходит еще что-то, кроме наших отношений. Я был постоянно взволнован и слишком весел, а она была спокойной и умиротворенной. Это было хорошо, мы держали равновесие.
Однажды я позвонил ей, оставил сообщение на автоответчике и ушел. Когда я вернулся, мигала лампочка на моем автоответчике.
— Эй, Энтони, это Шинейд. Я уезжаю из Лос-Анджелеса завтра, не хочу, чтобы ты мне звонил и не хочу чтобы ты приходил. Пока!
Я был разбит. Все так быстро изменилось. Еще вчера это было «Не могу дождаться снова тебя увидеть», а теперь «Не звони и не приходи». Я не знал, к кому обратиться, так что я позвонил Джону. Он был обеспокоен тем, что она могла со мной так поступить, и предложил мне написать об этом, чтобы потом встретиться и создать песню. Шел дождь два дня подряд, так что я сел за стол, включил версию Джимми Хендрикса на песню All Along the Watchtower и начал писать стихи о том, что со мной произошло.
Из I Could Have Lied:
I could have lied, I’m such a fool
My eyes could never never keep their cool
Showed her and I told her how
She struck me but I’m fucked up now
But now she’s gone, yes she’s gone away
A soulful song that would not stay
You see she hides ‘cause she is scared
But I don’t care, I won’t be spared
Я приехал к Джону примерно к полуночи. Он был как сумасшедший ученый, очень хотел закончить эту песню. Так что мы работали и работали всю ночь, прислушиваясь к тому дождю. Мы наконец-то закончили к пяти утра и с кассетой в руках помчались к дому Шинейд. Это была ее последняя ночь там, так что я не постучался, а просто упаковал кассету и бросил в ее почтовый ящик. Она покинула город на следующий день. Проходили годы, вышел наш альбом, и жизнь продолжалась. Были свои падения и свои взлеты, трагедии и триумфы, люди умирали и у людей рождались дети, и я всегда думал, что случится, если я увижу эту девочку снова.
Годы и годы спустя, я был в «Universal Amphitheatre» на каком то дурацком шоу MTV, где Фли и я выступали с Тони Беннетом. После шоу мы тусовались сзади, на парковке, когда подъехал лимузин. Я посмотрел и увидел в машине Шинейд и Питера Гэбриэла. Я подошел, она высунулась в окошко, мы оба поздоровались и в тот момент я ничего больше не смог сказать, а она выдала мне самую фальшивую улыбку. Я даже не помню, спросил ли я про ту кассету. Я чувствовал себя гадко, странно и ужасно. Может быть, в конце-концов, она на самом деле сделала мне одолжение. Кому нужны проблемы?
Мы очень расширили наши музыкальные возможности с этим альбомом. Однажды, Джон подошел ко мне с очень интересной музыкой, которая была очень мелодичной и необычной. Джон проиграл куплет и припев и сама музыка, которая создавала его гитара, напомнила мне о Кармен. Даже во время самых жестких ссор, я никогда не считал ее злым человеком, и я никогда не ненавидел ее. Я считал ее девочкой, у которой не было шанса вырасти и справиться со всей своей болью. Я не очень расстроился, когда мы разошлись, я был рад; я хотел, чтобы она чувствовала то же самое и чтобы она нашла свое место в жизни.
В то же время я задавал себе вопросы и задумывался, а не начинал ли я повторять привычку моего папы, перепрыгивая от цветочка к цветочку — от девочки к девочке. Я точно не хотел кончить как Блэки, потому что несмотря на его прекрасную и интересную жизнь со множеством красивых девушек, в конце-концов, ты остаешься ни с чем. Эти стихи отражают обе стороны.
Из Breaking The Girl:
Raised by my man, girl of the day
He was my man, that was the way
She was a girl, left alone
Feeling the need to make me her home
I don’t know what, when, or why
The twilight of love had arrived
Twisting and turning, your feelings are burning
You’re breaking the girl
She meant you no harm
Think you’re so clever but now you must sever
You’re breaking the girl
He loves no one else
Когда мы стали выбирать, какие песни попадут на альбом, оказалось, что задержка с Epic и разрешение этой проблемы благодаря Мо, дала нам возможность написать песен практически на два альбома. Однажды Фли стал наигрывать просто сумасшедшую мелодию и Чед к нему присоединился. Я был настолько удивлен игре Фли, его пальцы метались по всей длине гитары, что я подпрыгнул к микрофону со своим блокнотом. У меня уже была пара фрагментов в голове и пара идей для песни. Я взял микрофон и запел «Give it away, give it away, give it away, give it away now».
Эту фразу я подобрал в ходе наших разговоров с Ниной Хаген. Нина была очень мудрой и понимала каким молодым и неопытным я тогда был, так что она всегда скрытно помогала мне. Однажды я просматривал ее гардероб, смотря на ее сумасшедшую одежду, и наткнулся на ценный экзотический пиджак.
— Это очень классный пиджак, — сказал я.
— Забирай его, он твой, — ответила она.
— Эй, я не могу это принять. Это твой самый классный пиджак, — возразил я.
— Вот почему я тебе его и отдаю, — объяснила она. — Всегда очень важно отдавать вещи (give things away); это создает хорошую энергию. Если у тебя шкаф полон одежды, и ты все оставляешь себе, твоя жизнь станет маленькой. Но если у тебя шкаф полон одежды и кто-то увидит, что-то, что ему очень нравится, а ты ему это отдашь, мир станет лучше.
Я рос в такой среде, где люди ничего тебе не отдают сами, ты просто берешь что хочешь. Для меня было таким странным и необычным, что кто-то хотел отдать мне свою самую любимую вещь, что это надолго застряло у меня в голове. Каждый раз я сначала думал «так, это надо оставить себе», но потом вспоминал: «Нет, это надо отдавать!». Когда потом я стал ходить на встречи наркозависимых, один из принципов, который я выучил, это для того чтобы сохранять свою собственную чистоту, тебе нужно отдавать ее другому алкоголику или наркоману. Каждый раз, когда ты опустошаешь бутыль с энергией, ее заменяет новая, свежая.
Я кричал в микрофон «Give it away, give it away,» пальцы Фли летали по всему грифу, Чед смеялся как сумасшедший, а Джон пытался найти момент, чтобы вступить со своей частью, так мы играли очень долго, просто не могли остановиться. После этого джема мы поняли, что у нас есть задатки отличной песни.
Влияние Рика на технику написания песен привило нам традицию, которую мы используем по сей день, называется этот прием «без лица». Скажем, мы работаем над песней, у нас есть куплет и припев, но нет переходного «мостика», и мы никак не можем ничего придумать. Тогда Джон и Фли отключают свои гитары, подбегают друг к другу и быстро всматриваются друг в друга. Потом один из них идет на парковку, другой в холл и у каждого есть пять минут, чтобы что то придумать. Потом они возвращаются обратно, и мы решаем, чья идея больше подходит для песни. У нас никогда еще не было больших разногласий насчет того, какую музыку выбрать. Такой прием очень удачен для создания частей, потому что он креативен и внезапен.
После этого долгого, долгого процесса репетиций и написания музыки, мы были готовы записать альбом. Рик предложил записываться в домашней обстановке. Он нашел такой огромный старый офигительный дом с привидениями недалеко от наших квартир. Он нанял каких-то канадцев, чтобы те создали там студию. В доме была красивая деревянная библиотека, которая соединялась с огромной средиземноморской гостиной с помощью окна, что было очень удобно для нас, потому что они сделали из библиотеки комнату записи, а барабанные установки и все прочее поставили в огромной гостиной. Прохаживаясь по дому, мы внезапно решили жить там в период записи, так что сразу выбрали себе комнаты в разных частях дома.
У Джона была собственная лестница, которая вела к его маленькой и очень скромной комнате. Там он варился в собственном супе из странностей, рисуя, читая и слушая музыку. Клара, маленькая дочка Фли нарисовала на стенах отличные рисунки. Я жил в другой части дома, в куда более просторной комнате, в конце концов, весь мой вокал записывался из моей спальни. Мы установили там микрофон, который шел по всему дому прямо в комнату записи, я стоял у окна, смотрел на холм и луну и пел. Фли занял комнату на самом верху, которая изначально была баней. Чед не присоединился к нам. После того как он услышал что в доме жил призрак женщины, убитой в 30-х годах, он решил, что лучше будет ездить сюда на мотоцикле.
Мы наняли Брендана Брайена инженером по записи, что было очень удачно, потому что он лучший инженер в Америке. Он сделал огромное количество мультиплатиновых альбомов. Он хорошо умел работать с ударными и тоже был музыкантом. В конце концов, он тоже начал играть на альбоме и был частью не только хорошего звука альбома, но и создания атмосферы любви и теплоты. Мы решили снимать запись этого альбома, так что наняли Гэвина Боудена, с которым познакомились в Англии, когда Фли и я отправились в турне еще до выхода нашего первого альбома. Гэвин переехал в Америку, и так получилось, что в последствии он женился на сестре Фли. Одной из обязанностей оператора во время съемок документального фильма записи альбома является полная его невидимость, а Гэвин был лучшим для этого, потому что очень манерен и к тому же англичанин. Он прижимался к стенам, ползал по полу, работал в поте лица, пытаясь снять каждую минуту записи этого альбома. В конце он еще взял у нас интервью, совместил все в отличную запись, которая была выпущена под названием Funky Monks.
Скоро мы поняли, что нам нужен был кто-то, чтобы отвечать на звонки, потому что мы пытались записываться, а телефон звонил без остановки. Еще нужен был кто-то, чтобы доставать нам то, что было нужно, и так мы наняли одного парня по имени Луис Мэтью, который раньше работал на наших друзей Боба и Пита из Thelonious Monster. Луи пришел по первому зову, так началась наша с ним длинная рабочая дорога. Из секретаря он превратился в техника по ударным, потом в персонального ассистента Джона а потом в прекрасного менеджера по турне.
Итак, мы въехали в дом и записали альбом. Фли, Джон и я жили в этом доме, не вылезая даже в ресторан. Пока мы жили в этой «раковине», шли слухи, что у Джона произошел опыт встречи с демоническим женским духом, но по-настоящему мы получали визиты от кое-кого более реального. Мы все знали девушку, которая работала на Мэлроуз Авеню[33] и очень сильно поддерживала группу. Пока мы находились в этом доме, она навещала нас. Ночью были только мы трое, никакой охраны у дома не было. И будто из какой-то странной сцены из фильма про английские замки, эта очень молодая и очень самоуверенная девочка приходила и проводила время с каждым из нас, по очереди. Она занималась сексом в каждой комнате, которую посещала, но это был не только секс; она просто болтала и проводила какое-то время с каждым из нас.
Она приходила ко мне, потом к Фли и потом только к Джону, потому что они были больше друзьями. Было приятно проработать весь день над альбомом, а потом дать этой девочке любить тебя, не обращая внимания на то, что любить надо было не одного. Мне не кажется, что она делала это из-за того что у нее, скажем, была низкая самооценка или она просто хотела секса. На тот момент Джон уже был совершенно другим человеком в отношении секса, совершенно не заинтересованным в сексуальных ресурсах, которые были доступны ему из-за его статуса, так что я не думаю, что он делал бы это, если б знал, что причиняет ей боль или дискомфорт. Все работало прекрасно для всех. Все было мило, уютно и тепло, и у нас даже были названия для ее визитов, в зависимости от дня недели. Если была среда и мы чувствовали себя похотливо, кто-нибудь говорил: «Эй, разве сегодня не чокнутая среда?». Или: «Все, пока Джордж, сегодня сумасшедшая пятница. Так кто-нибудь позвоните-ка ей!»
Такое пребывание в доме было очень выгодно мне, потому что у меня было много незаконченных песен, а там меня никто не отвлекал. Но вот пришел мой черед записываться. Я все еще не готов был петь. Я мог делать звуки своим ртом, я мог писать песни и знать, как они должны звучать, но я не был готов к тому, что все на меня будут смотреть. Именно поэтому я устроился в дальней комнате и записывался оттуда. Мой уровень дискомфорта зависел от песни. Я помню, как однажды я стоял перед микрофоном, приготовляясь петь Under the Bridge и думал «О боже, не могу поверить, что мне нужно это петь». Но Брендан мне очень помогал. Он говорил такие вещи как «Я слышал как ты это поешь, я знаю, что это в тебе есть, мы найдем это. Не волнуйся и не спеши».
Я не хочу, чтобы вы думали, будто мы были какими-то монахами пока записывали альбом. Часто мы приглашали к нам друзей и вместе ужинали. Один из людей, который тогда часто был около нас, это актер Ривер Финикс. Я познакомился с Ривером через Айон, которая с ним вместе снималась в одном фильме. Я не хочу слишком много про это говорить, потому что напоминания об этом причиняют боль семье Ривера, но с тех пор как я его знал и до этого, он очень много пил, принимал очень много кокаина, и для меня и для всех, кто его знал, не было секретом то, что он не контролировал себя с этими вещами и что рано или поздно придет тот момент, когда произойдет что-то плохое. Ривер постоянно был с нами во время записи и написания альбома. Он всегда поддерживал группу, и я даже написал про него небольшой куплет в Give It Away:
«There’s a river, born to be a giver, keep you warm, won’t let you shiver
His heart is never going to wither, come on everybody, time to deliver».
Спустя два месяца после того, как мы закончили с записью, я и Рик начали выбираться в мир. Было странно вновь войти в атмосферу Голливуда после такого длинного заточения. Но во время пребывания в этом доме все мы знали что выкладываемся на полную, что мы создали что-то неимоверно большое, громкое и красивое, что-то, чем я не терпел поделиться со всеми. Джон впервые утвердил свою игру и создал совершенно новый подход к гитаре, что стало его характерной чертой. С того момента гитаристы по всему миру будут смотреть на него как на великого музыканта. Фли пошел в совершенно другом направлении. Раньше все основывалось на шлепках, на щипках и подергиваниях, но теперь он от этого отказался. На альбоме есть всего пара песен, основывающихся на таком принципе. Чед тоже утвердился и вступил на самую высокую ступень, теперь он был на уровне с первыми барабанщиками мира. Также это было что-то новое для Рика. Он никогда раньше не делал ничего подобного. Он делал хип-хоп альбомы, хард-кор альбомы, но никогда не делал ничего смешанного, такого как наш альбом.
Теперь, когда мы закончили запись, нужно было придумать название для альбома. Однажды я и Рик сидели в машине и начали быстро выкрикивать разные названия, но когда так делаешь, получается дерьмово. И наоборот, когда название просто так приходит к тебе, оно и будет самым лучшим. Наконец, Рик сказал:
— Чувак, даже не знаю, зачем мы об этом говорим. Очевидно, что лучшее название, которое у нас есть, это Blood Sugar Sex Magik (эта песня была отчасти данью моему потрясающему сексуальному опыту с Кармен).
Я согласился и мы поняли, что несмотря на то, что песня не была нашим синглом, или ключевой песней альбома или просто песней, к которой мы хотели бы привлечь внимание, она каким-то образом лучше всего передавала настроение альбома.
С альбомом в чемоданчике, пора было снимать видео на наш первый сингл — Give It Away. Я знал, что у нас есть поддержка нашей звукозаписывающей компании, так что начал просматривать кучу, кучу, кучу материалов разных клипмейкеров, но ничего мне не нравилось. Все было просто дерьмом. Наконец, мне понравилось видео какой-то французской группы, которое снял режиссер по имени Стефан Сендуи. Его видео казалось произведением искусства, оно не было сделано для MTV. Но когда я сообщил об этом Warner’s, они сказали мне забыть про это, парень был на сто процентов занят. Я не мог это принять, так что позвонил ему и попросил встретиться с нами.
Он согласился. Мы встретились у Фли дома и проболтали весь день про наших любимых фотографов, про наши любимые цвета, и договорились на серебряном. Съемки происходили в пустыне, там, где делаются все хорошие видео. Стефан привез с собой целое подразделение французов: дизайнеры, стилисты, парикмахеры, повара, операторы — все французы. Мы провели два полных дня в пустыне. Чед был рад одеть его красные дьявольские рожки. Я беспокоился, что когда Стефан скажет Джону, что тот будет танцевать с ленточкой, Джон ему ответит: «Пошел на хрен, возьми свою ленту и засунь ее в свою французскую задницу, кретин!», но Джон ничего такого не сказал и был рад потанцевать с ленточкой. Он мог бы часами так танцевать.
Blood Sugar Sex Magik был выпущен 24 сентября 1991 года. «Give it Away» был первым синглом, но радиостанция, на которой должна была выйти эта песня впервые сказала нам «прийти, когда в нашей песне будет мелодия». Это были плохие новости, потому что как водится, именно эта радиостанция диктовала то, что будет слушать вся Америка. И конечно же, Give it Away никогда не была мелодичной. Эта песня для вечеринок.
Незадолго до того, как вышел альбом, мы с Джоном отправились в Европу, чтобы его продвигать. Фли решил не ехать. Я был удивлен, что Джон решил совершить эту изматывающую поездку, в которой безостановочно путешествуешь от города к городу, разговариваешь часами с самыми крутыми и самыми жалкими созданиями, ведь все это может свести с ума любого. Ну, так оно и произошло с Джоном.
Из всех нас, думаю Джону пришлось сложнее всего приспособиться к жизни вне дома Blood Sugar. Все это время в нем было столько креативности и творчества, что я думаю, он просто не знал, куда девать все это после записи. Дошло до того, что он просто не мог смотреть на такие вывески как «The Arsenio Hall Show» или на рекламу помады. Он хотел быть в мире, где воспевали его собственное творчество. А этого ты точно не найдешь в промо-туре. Все вопросы журналистов, казалось, для Джона были тупыми, и он стал угрюмым, злым и темным парнем. Единственная вещь, которая его радовала, это оказаться снова в Лос-Анджелесе, с его новой девушкой Тони.
Джон начал принимать героин. Когда ты впервые делаешь это, а потом перестаешь, а потом чувствуешь себя не очень хорошо, это начинает давить на тебя, и ты думаешь: «Эй! Дома меня ждет моя девочка и дилер. Я могу прожить без немецкой погоды и итальянской еды». Джон, может быть, вел себя как придурок, но несложно представить, почему он такой. Тебе надо отвечать на миллион вопросов одного журналиста, понимая, что впереди у тебя еще четырнадцать таких же; журналисты иногда интеллигентные, умные и знающие толк в музыке люди, но иногда невыносимы, и все, что ты хочешь сделать, это врезать им и сказать, чтобы они ушли, потому что они тупые гребаные придурки, и все, про что хотят, говорят грубо.
Я помню, когда были в Бельгии, мы с Джоном остановились в таком старом красивом отеле. Когда утром мы сдавали номера, Джон выглядел не очень хорошо. Потом парень на ресепшн сказал ему:
— Всего две тысячи долларов за телефонный счет.
Он шесть часов говорил с Тони, которая была в Лос-Анджелесе. Когда мы прибыли в Лондон, он подошел ко мне и извинился:
— Прости, но я очень хочу уехать. Ты сможешь закончить без меня? — и со скоростью света выбежал из отеля, чтобы поймать следующий самолет в Америку.
Во Франции мы встретились со Стефаном, где я и Линди впервые увидели видео «Give it Away.» Это видео привело меня просто в неимоверный экстаз, оно мне понравилось сразу же и является клипом номер один для меня до сих пор. Но у представителей звукозаписывающей компании были сомнения насчет этого видео, они боялись, что оно слишком странное для телевидения. Но после того, как радио «K-Rock» в Лос-Анджелесе постоянно ротировали эту песню в своем эфире, его допустили его и на телевидение. Это было рождение нашей музыки в массах. В те времена явно чувствовалось, что вся музыка 80-х постепенно умирала. Попсовые рок-группы вроде Warrant, Poison и Skid Row прекратили свое существование; попсовые семейные комедии типа «Шоу Косби» уже надоедали. В воздухе было что-то новое. Я помню как разъезжал на своем камаро с открытым верхом, слушая кассетку нового альбома группы под названием Nirvana, размышляя об этих парнях и откуда они взялись, потому что их песни были просто не от мира сего. Однажды мы готовились к турне и я увидел по MTV видео группы под названием Smashing Pumpkins. Это была песня Gish, и она была настолько красивой и не похожей на то дерьмо, которое обычно играли по MTV, что я позвонил Линди и сказал ему достать Pumpkins для нашего турне.
Потом совершенно из ниоткуда, пока мы сидели у Линди в офисе, слушали разные записи, чтобы выбрать еще кого-нибудь для нашего турне, нам позвонил Джек Айронс. Джек попросил нас сделать ему одолжение и послушать кассету новой группы, чей певец Эдди Веддер, был его хорошим другом. Джек встретил Эдди, когда тот был в группе Red Hot Chili Peppers, (нашей копии, которая исполняла наши каверы), фактически изображая меня. Оказалось, что Эдди еще работал на нас техником, когда мы сыграли шоу в Сан-Диего. Новая группа Эдди называлась Pearl Jam. Мы прослушали запись, и эта музыка нам не понравилась, тогда мы были дикими музыкальными снобами. Но эти парни звучали очень качественно и реально, поэтому мы были рады помочь Джеку и приняли Pearl Jam на наше турне для разогрева.
Мы начали турне в Мэдисоне, штат Виконсин. Когда Pearl Jam открыли наше шоу своей песней Alive, я понял, что у Эдди великолепный голос и что у них будет золотое будущее. За кулисами, мы подружились со Smashing Pumpkins и они оказались куда более странными, чем мы себе представляли. Я познакомился с Д’Арси, их бас-гитаристкой, и подумал что она была привлекательна в таком странном готическом смысле. Джеймс, их гитарист, был суперстеснительным и очень спокойным, а Билли Корган, их фронтмен, был веселым и добрым. Но после их выступления Д’Арси набралась водки. Она была пьяна в жопу. Если она таким образом начинала турне, то представьте себе, что было в конце. Наконец, мы вышли на сцену и сыграли кучу песен с Blood Sugar. Мы попытались сыграть Breaking the Girl и у нас не получилось, но все остальное прошло отлично.
На протяжении всего турне мы сблизились с обеими группами. Большинство людей скажут вам, что Билли Корган самый сложный и несчастный человек на свете, но мой опыт с ним был совершенно другим. Я нашел его очень умным и ранимым, очень ироничным. Его имэйл когда-то звучал так — #mailto: blackcloud@blah-blah-blah. Он также был очень хорошим баскетболистом. Мы однажды играли за сценой в Миллуоки во время всяких установок аппаратуры. Мое первое впечатление о нем было такое: «высокий, музыкальный, немного ботаник», но никак не «игрок». Но как только мы начали играть Билли стал забивать в корзину из-за линии.
Все три группы много гуляли вместе, например, ходили в кино. И Билли никогда не был завистливым, он всегда поддерживал меня. Но он явно был боссом в своей группе. Д’Арси была милой, но от нее только жди неприятностей. Джеймс тоже не сильно отличался от Д’Арси, а их барабанщик, Джими Чемберлэйн был просто монстром. Слава Богу, что во время того турне я не находился в зависимости, потому что если бы я сидел на наркоте, то он был бы моим дружком по этому делу, и мы оба сдохли бы. Он пил и принимал наркотики как долбаная горилла с огромным сердцем. Я помню как после таких шоу мы ходили по клубам, особенно в Нью Йорке, и он сидел там, окруженный девочками у барной стойки в своем пальто, чувствуя себя на все сто оттого, что становится известным, что он разъезжает по миру с турне, он сидел там с полными карманами кокаина и героина. Он был настоящим медведем без правил с диким музыкальным талантом. Сейчас с ним уже все хорошо, но у него были схватки со своей темной стороной.
Мы много тусовались с Эдди? Джефом Аментом и Стоуном Госсардом из Pearl Jam. Стоун был классным; он очень много стеснялся. Эдди и я стали равными друзьями и между нами не было идиотизма, типа: «о, я вас так давно слушаю». Мы выступали на одной сцене с самого первого дня и между нами не было никакой конкуренции.
К тому времени как мы добрались до Бостона, шум и гам, который наделали Pearl Jam, был феноменальным. Обычно, к разогреву приходит очень мало людей, но наша публика заполняла весь зал к выступлению Pearl Jam. В тот момент жизни Эдди был рад всему, он был рад играть музыку, которая всем нравится, он сдружился со всеми. Он приехал в Мичиган, чтобы сказать моей маме, какой у нее хороший сын и подружился с Блэки.
Между тем, вышел наш альбом. Впервые нас серьезно играли на радио и регулярно ротировали по MTV. Мы были на высоте. Все это делало Джона несчастливым. Он стал терять все его веселые личные качества. Меня сбивало с толку то, каким угрюмым стал его подход к музыке. Чего я не знал, так это то, что он уже тогда размышлял о своем присутствии в группе.
Когда мы с ним разговаривали по душам годами позже Джон сказал, что решил, что покинув группу после успешного альбома, он окажется в очень особенном положении, когда у тебя есть все возможности делать другие проекты, и при этом не быть частью фабрики звезд. Он чувствовал, что турне отбирает у него это особенное время. Конечно же, мы ничего этого не знали, потому что Джон постоянно сбегал от нас. На турне он взял с собой Тони, его девушку, и они находились в коконе.
Warner’s внезапно сильно заинтересовались альбомом и незамедлительно начали переговоры насчет второго сингла и видео. Мы были как раз в середине турне, в средней полосе Америки, когда к нам приехали представители компании чтобы обсудить возможность выпуска Under the Bridge как второго сингла. Эта песня была моим промахом. Иногда я мог ее петь, но иногда я просто не мог попасть в мелодию. В ту ночь у нас была огромная публика, и когда пришло время Under the Bridge, Джон начал играть первые аккорды, а я не смог запеть. Вдруг все стали петь там, где я должен был начать. Сначала я был ужасе от того, что испортил песню прямо перед людьми из Warner’s, которые были там специально, чтобы послушать эту песню, но оказалось, что они были в восторге от того, что петь начал не я, а вся толпа. Я извинился за свой промах, но они сказали: «Что? Ты смеешься? Каждый человек в зале знает слова этой песни. Это точно будет нашим следующим синглом».
Я воспринимал наш новый успех как благословление. Я не считал, что мы стали круче чем были, нет, мы были все теми же парнями, просто наш профессиональный уровень явно повысился. Я чувствовал, что мы должны быть благодарны этому подарку, этой удачи. Мы не «продались», мы не изменили тому, во что мы верили, мы просто сделали это. Однако Джон находил тот факт, что мы теперь популярны, плохим. У нас постоянно происходили яростные дискуссии за кулисами.
— Мы слишком популярны. Мне не нужно быть таким успешным. Я просто рад и горд играть музыку в клубах, как мы делали два года назад. — говорил Джон.
Но разве плохо что эти люди пришли сюда? — спорил я. — Давай, черт возьми, сыграем для них. Мы не должны ненавидеть себя и их из-за того что произошло.
Ирония в том, что чем больше он ненавидел то, какими мы стали, тем популярнее мы становились. Чем больше он сопротивлялся, тем больше альбомов мы продавали, чем больше он раздражался количеству людей, пришедших на шоу, тем больше людей приходило.
Мои постоянные споры с Джоном создавали большие проблемы в группе, которые причиняли огромные страдания Фли. Фли был занят процессом развода со своей женой, так что весь этот стресс привел к тому, что ему нужно было принимать что-то чтобы уснуть, принимать что-то, чтобы встать, и что-то в середине дня. Доктора прописывали ему все больше лекарств. То, что могло бы быть самым волнующим моментом в нашей карьере, получилось, в конце-концов каким-то странным. Все были на нервах. А Чед оставался Чедом.
Натянутость моих отношений с Джоном достигла предела на шоу в Новом Орлеане. Весь зал был полон — не было свободных мест и Джон стоял там в углу и фактически не играл на гитаре, не было слышно ЧТО он вообще там играет. Мы вышли за кулисы и тут началось.
— Джон, мне насрать, что ты думаешь, о чем думаешь, где ты летаешь, но когда мы выступаем и к нам приходит столько народу, которые заплатили за это деньги, которые хотят нас увидеть и услышать, хотят танцевать под наши песни, ты хотя бы должен, черт возьми, просто появиться и отыграть своё! — кричал я.
— Ну я так не считаю. Я лучше играл бы для десяти человек и бла-бла-бла-бла…
Фли смотрел на нас, думая, «О нет, это должно было произойти. Леди и джентльмены, Правильный-и-Любящий-Контроль-Фрик-Энтони против Ненавидящего-Всего-Этого-Джона». Мы продолжали спорить везде, в ванной, в машине, в холле. В конце-концов мы решили, что каждый останется при своем мнении.
Чем больше мы находились в турне, тем больше народу приходило на наши шоу. К тому времени как мы добрались да Западного побережья, мы перешли от всяких театров к огромным аренам, так что промоутеры решили, что нам нужно нечто большее, чем Pearl Jam. Второй альбом Nirvana — «Nevermind» — только что произвел огромный фурор, а я был просто без ума от этого альбома и предложил Nirvana вместо Pearl Jam. Эдди все понимал и таким образом Линди позвонил Nirvana, но их менеджеры сказали, что это невозможно, они заняты. Тогда я позвонил их барабанщику, Дэйву Гролу.
— Энтони Кидис! Мы обожаем вас, парни! Мы выросли, слушая вас в Сиэтле. — сказал Дэйв. Он рассказал мне, что они только что вернулись из огромного турне, и что Курт Кобейн был не в лучшем состоянии, но он попытается поговорить с ним насчет нашего предложения. Так он и сделал. Итак, Nirvana была с нами, но вдруг Билли Корган вытащил Smashing Pumpkins из договора по турне. Оказалось, что он раньше встречался с Кортни Лав, девушкой Курта, так что он отказывался выступать вместе с Нирваной, к тому же быть у них на разогреве. Таким образом Pearl Jam вернулись обратно.
Наше первое шоу было на Арене Лос-Анджелеса, и я все пытался заинтересовать Джона и развеселить его, говоря что с нами вместе будет Nirvana, но ему было все равно.
— Нирвана, Ширвана, какая нахрен разница?
Позже он станет огромным их фанатом, но сейчас ему было все равно, хотя он слушал довольно внимательно когда они открыли свое шоу кавером одной из песен The Who. Для меня это шоу было очень важным, мы играли дома. Перри Фаррел из Jane’s Addiction пришел на шоу в костюме разодетого принца, что для меня тоже символизировало своего рода успех.
В тот вечер я впервые встретил Курта Кобейна. Перед выступлением я зашел к нему в уборную, чтобы поздороваться, и он был там с Кортни. Он выглядел очень плохо. Его одежда была порвана, его кожа выглядела плохой, и было такое ощущение, что он не спал несколько дней. С другой стороны, он был таким великолепным. Я был просто в восхищении от его присутствия и ауры. Он был очень добрым. Мы мило побеседовали, и я поблагодарил его за то, что он согласился сыграть это шоу.
Я все смотрел на Кортни, потому что точно помнил, что я ее уже откуда-то знаю. И она закричала мне:
— Энтони, ты что, не помнишь меня? Я обычно подбирала тебя с Мелроуз, когда ты и Ким Джонс испытывали серьезные ломки. Я тогда была танцовщицей, и одолжила тебе двадцать баксов, а ты мне их так и не вернул.
Пришло время выступления Nirvana, и Курт вытащил себя на сцену, но этот парень, который выглядел как смерть, зажег толпу и сыграл лучшее шоу, что мы когда-либо видели. Их музыкальность, их энергия, их выбор песен будто бензопилой прорезали атмосферу того вечера.
У нас в кармане было пару трюков. Наше выступление открыл проигрыш Фли, только он был не на сцене, а спускался на нее сверху вниз головой. Джон находился в одном из своих настроений. Он сыграл хорошо, но мы очень мало сообщались во время выступления. А в финале мы сняли носки, и такое случалось все реже и реже. Следующее шоу было в Дел Маре, городе неподалеку от Сан-Диего. Мы играли в огромном гараже для самолетов (которых, конечно же, там не было) и снова Nirvana открывала наш концерт и снова Кобейн разрушил барабанную установку, после чего все просто сошли сума. К тому моменту, когда мы вышли на сцену, в зале не было пустого места, от всей публики исходил прямо пар. Тогда мы сыграли лучше. Было меньше нагрузки, и еще Джон чувствовал себя лучше. Может быть Nirvana его подталкивала. В ту ночь началась моя продолжительная война со звоном в ушах. Чед и я обнялись после шоу за кулисами и мы поняли, что у нас в ушах все звенело. Под конец этого тура, я заработал расстройство ушных барабанок, а это, к сожалению, одно из тех самых заболеваний, которые очень сложно вылечить. Следующей остановкой был славный город Сан-Франциско. Мы останавливались в отеле «Финикс», который был прославленным отелем в не очень хороших окрестностях. После шоу я справил Новый Год, сидя у бассейна с Куртом и Кортни. Мы сидели там примерно час под звездами, просто разговаривая. Я никогда не видет Курта таким расслабленным и, наверное, трезвым.
К тому времени как мы прибыли в Салем, штат Орегон, мои голосовые связки окончательно затихли. Они были как две сосиски, сдавленные друг другом, и я просто не мог издать ни одного звука, так что нам пришлось перенести последние даты на турне по западному побережью. После небольшого перерыва пришла пора турне по Европе. Джон не только продолжал отдаляться от группы, но теперь начала страдать его психика. Он проходил через период, когда был убежден, что его кто-то пытается убить каждый день — наш водитель, парень за кассой в Макдональдсе, еще кто-то. Я просто уверен, что он действительно в это верил, поэтому нам постоянно приходилось убеждать его в том, что никто не пытается его убить.
— Ну не знаю, — говорил он. — Я видел как наш водитель разговаривал с кем-то на улице, и мне кажется он связан с людьми, которые хотят моей смерти.
Я думаю, Джон испытывал старую добрую паранойю на самом экстремальном уровне. Он курил кучу травки и пил литры вина, и он не хотел быть в турне.
Путешествия теперь не были приятными. Мы не собирались вместе в автобусе, чтобы поболтать или послушать музыку, или устроить маленькие соревнования. Автобус стал мрачным местом, потому что мы разделились на лагеря. Джон взял с собой в турне свою девушку Тони, чем сломал наш договор о том, что на турне не должно быть жен или девушек. Для нас было не очень хорошо, что он взял ее с собой, потому что из-за этого Джон еще больше отдалялся от нас. Многие сравнивали их отношения с Джоном и Йоко, но это было неправильно. Тони никогда бы и не подумала говорить и отвечать за Джона; она была там, чтобы обниматься с ним и поддерживать его решения. Даже во время самых сильных трений между нами она просто улыбалась. Так что я никогда не думал, что она становилась между Джоном и группой. Было ясно, что все делал Джон, а она просто шла за ним.