Глава 7 Год Сурка

Глава 7

Год Сурка

О записи Freaky Styley, формировании нового звука, Джордже Клинтоне и наркотиках

Когда в 1985 году Хиллел вернулся в группу, в воздухе витало уверенное чувство того, что мы снова на своей волне. Наконец-то у нас появился гитарист, который знал, какие песни нам подходят, и какие песни я могу петь. Плюс Хиллел был нашим братом. И, как подобает брату, он волновался о количестве наркотиков, которые я принимал. Я часто опаздывал на репетиции, а иногда вообще не приходил. В то время я жил на Кауенге бок о бок с Голливудским Шоссе в квартире с двумя спальнями, принадлежавшей маме Дженнифер. Да благословит Бог её маму за то, что она приняла меня, несмотря на то, что я был абсолютной развалиной. Я был ужасным парнем-нахлебником без цента в кармане, жил в её доме, ел попкорн на её кухне и никогда не переставлял ничего с места на место, потому что не имел никаких прав.

Я исчезал на долгое время в свои кокаиновые загулы, а потом возвращался, как побитый щенок, и пытался тихо прокрасться в дом, чтобы немного отдохнуть. Но Дженнифер не собиралась это терпеть. Однажды она открыла мне дверь, и у неё в руке была пара ножниц для резки кожи, которые она использовала для дизайна одежды. Я знал, когда она блефовала, а когда была готова влепить мне, как следует. В тот раз она бы с радостью вонзила ножницы в мой череп, если бы я подошёл поближе.

— Где ты был? С кем ты спал? — кричала она мне.

— Шутишь? Я ни с кем не спал. Я только искал наркотики. Ты меня знаешь, — умолял я.

В итоге я упросил её впустить меня в дом.

Чем больше Дженнифер подсаживалась на героин, тем легче мне было попасть в дом. Ей нужен был напарник, который прикрыл бы её, а мне были нужны её деньги. Она не противилась тому, что я принимал наркотики, потому что когда я это делал, я был спокоен. В эти моменты мы могли быть вместе, таять в объятиях друг друга, и запутанные в блаженную и смертельную эйфорию опиума, расслабившись, смотреть старые чёрно-белые фильмы в четыре утра. Но она ужасно ненавидела, когда я употреблял кокаин. Тогда я превращался в безумца и исчезал. Конечно, я не хотел принимать только героин. Поэтому, когда мы употребляли героин в её комнате, я тихо выходил, чтобы принять дозу кокаина. Но она всё замечала своим орлиным взглядом. «Нет, постой. Отдай мне кокс. Давай сюда шприц. Ты не будешь колоть кокаин!»

Я выдумывал всякие обманные пути, чтобы уколоться. К тому времени у меня были очень длинные и спутанные волосы, я прятал шприцы прямо под них и соглашался на полный досмотр остального тела. Раньше я прятал кокаин в коробке из-под кукурузных хлопьев на кухне, поэтому сломя голову бежал вниз вколоть его до того, как Дженнифер, её сестра или мама приходили домой. Я даже не могу представить, какие эмоциональные страдания я причинял этим людям. Я потерялся в своей зависимости. И становилось всё хуже и хуже.

Я абсолютно не сознавал, насколько стал зависимым от героина. Его источник, казалось, был бесконечным. Все эти странные дилеры заполнили весь Голливуд. Был русский дилер, который жил в отвратительной квартире со своей русской женой и с трудом говорил по-английски, зато у него всегда был китайский порошок. Был дилер-мулат из Голливуда на углу Бульвара Сансет. Было пять или шесть разных французов, и мой старый друг Фаб-рис и Доминик, и Франсуа, и ещё пять их знакомых.

Если я покупал у Фаба, то мог прийти к нему домой с пятьюдесятью баксами и получить дозу, которой мне хватало на день, примерно одна десятая грамма. Но если мне приходилось идти к русскому парню, который был довольно скуп, то я давал ему пятьдесят баксов, и этого хватало только на один укол. Конечно, я не шёл туда с пятьюдесятью баксами, а брал двадцать два и просил дать мне пятидесятидолларовую дозу, предлагая взять мои кроссовки. Русские не любили торговаться, но я продолжал преследовать их, просить и спорить. Я сидел там и выводил эту суку, чтобы он начал страдать ещё раньше, чем я.

Другие французские парни были напыщенными высокомерными бессердечными ублюдками. Хотя с ними не было особых препирательств. Они тоже употребляли наркотики, поэтому знали, что означала эта потребность в небольшой дозе для улучшения состояния. Но если ты не был девушкой, и у тебя не было денег, удачи и до свидания. Поэтому мне приходилось искать всевозможные подходы. Бывало, я даже приходил к ним с копией нашего первого альбома.

— Не знаю, видели ли вы этот диск, но это моя группа. Да, да, это я. У моего менеджера сейчас как раз есть пара тысяч долларов для меня. Я позже свяжусь с ним. Не знаю, захочешь ли ты пойти на наш концерт на следующей неделе. Конечно, мы будем рады видеть тебя и твою девушку.

Любое жульничество, любая ложь и всякие дерьмовые увертки, не важно. Это было ужасное и чрезвычайно унизительное положение.

Каким-то образом я ещё мог держать себя в форме, писал музыку и приходил на репетиции чаще, чем обычно. Но я не замечал, как жизнь покидала меня. Я стал худым как швабра. Затем копы схватили старого Фабстера, и его бизнесу пришёл конец. Он перестал быть дилером, зато научился вдыхать громадные полоски кокаина. Он привык к тому, что наркотиков всегда не хватало, не было денег, покупателей, и появилась сильная зависимость. Следующей новостью для меня было то, что Фаб связался с молодым мексиканским парнем. Я называл его Джонни Дьявол, потому что он был настоящим воплощением дьявола на планете Земля. У Джонни был шарм, побуждающий тебя тусоваться с ним, и вместе с этим достаточно ума и притворства, чтобы ты видел и другие его маски. Но он мне нравился. Он никогда не подводил меня, был честен, благороден и добр в своих злых дьявольских происках.

Моя зависимость становилась всё хуже и сильнее, а деньги стремительно исчезали, поэтому мне приходилось обращаться в ломбард. Каждый день я просыпался чем позже, тем лучше, потому что знал, что мне будет плохо. Я просил у Дженнифер двадцать долларов. Никаких двадцати долларов я, конечно, не получал.

— Ну, может быть, мы можем что-нибудь продать? — умолял я.

— Мы уже всё продали.

— Мы можем продать эту картину? А этот огнетушитель? А коврик? Может быть, есть какой-нибудь старый радиоприёмник, которым никто не пользуется?

Я все ходил и ходил в ломбард со всем, что мог найти для того, чтобы получить двадцать или тридцать баксов. Затем я шёл к нужному человеку, был ли это русский, француз, или парень-мулат. Я покупал всё что нужно, и шёл к маленькому холму у Аргайла и Франклина, с которого открывался вид на шоссе. Там я насыпал наркотики в ложку, добавлял воду и сразу принимал их. Когда эффект настигал меня, я чувствовал себя иссушенной губкой, на которую выливалась вода. От больного, несчастного, слабого и безжизненного состояния я переходил к игривому и разговорчивому. После дозы я сразу возбуждался, и мне хотелось заняться сексом с Дженнифер прямо в тот самый момент. Но она злилась на меня из-за всей этой процедуры: достать, купить, продать, сдать и получить.

Однажды я проснулся, и все шкафы были буквально пусты. Я взял велосипед у сестры Дженнифер. Я не хотел сдавать его в ломбард, я просто безумно хотел хотя бы что-то достать. У меня не было времени ехать на окраину города к дому Дьявола обычным уличным маршрутом, поэтому я понадеялся на то, что доберусь туда одним стремительным рывком. Я выехал из жилого района, по крутому подъёму поднялся на Голливудское Шоссе в правую линию движения и направился из Голливуда на окраину Лос-Анджелеса.

Наконец, я добрался до Джонни Дьявола, но деньги у него были на исходе, наркотики тоже заканчивались. Сначала мы попробовали растопить немного капсул туинала в ложке и принять это, но как только порошок соприкоснулся с водой, он начал пениться. Мы попытались затолкать немного этой пены в шприц, чтобы хоть немного облегчить своё состояние, но не сработало.

— Мы с тобой обязательно что-нибудь найдём, — пообещал он.

Мы сели в его машину и отправились в долину Сан-Бернардино. Мы остановились в районе, который, казалось, был перенесён сюда из беднейших кварталов Тихуаны. Везде стояли одноэтажные лачуги с грязными дворами. Повсюду стояли пылающие огнём мусорные баки. В домах не было ни окон, ни дверей. Было похоже на Бейрут военного времени.

Джонни припарковался и вышел их машины.

— Жди здесь и не двигайся, — сказал он и исчез в этом лабиринте улиц и домов.

Я был настолько слаб, что не смог бы пошевелиться даже если бы захотел. Я сидел там и был уверен, что кто-нибудь подойдёт, прикончит меня, сядет в машину и уедет. Наконец, Дьявол появился из тени, намного дальше того места, где он вошёл в район. Он подошёл своей целенаправленной походкой и сел в машину.

— Ты достал? Достал?

Он взволнованно посмотрел на меня:

— Расслабься, всё будет нормально. Ни о чём не спрашивай.

Было очевидно, что он в плохом настроении. Я не знал, может быть он пошёл туда и убил какую-нибудь семью из-за этого дерьма, он вёл себя очень странно. Но как только мы выехали из района, он достал из плаща что-то напоминающее по размеру бейсбольный мяч. Это был чистый героин «чёрная смола». Он оторвал от него кусок размером со жвачку и передал его мне, а остальное убрал в карман.

— А ты собираешься всё остальное оставить себе? Это ведь довольно много, — предположил я.

— Как раз столько, сколько мне нужно, — ответил он.

Мы поехали в Голливуд, в дом какой-то девушки, и он стал плавить этот чёртов бейсбольный мяч укол за уколом, пока он практически не закончился. Всё время он ни разу не забывался, не передозировал и не терял рассудка. Он просто растворился в своей демонической неге. Несколько дней спустя он исчез, и я никогда больше не видел его и не слышал о нём.

Несмотря на мою наркотическую зависимость, написание песен для второго альбома шло полным ходом. Я смотрел, как Хиллел и Фли играли вместе, и понимал, что музыка вызвана их телепатической связью. Так, как будто ты стоишь рядом со своим близким другом с гитарой в руках, а он с басом, и ты знаешь, о чём думает этот парень, и можешь общаться с ним с помощью игры на инструменте. Хиллел определённо вырос как гитарист за то время, что он не играл с нами. Он начинал под влиянием Kiss и некоторых элементов прогрессивного рока. Затем он экспериментировал с ранними Red Hot Chili Peppers, и, наконец, он вернулся в группу с особым насыщенным стилем. Это был не просто безумный синкопированный фанк, в его стиле было нечто мягкое и текучее.

Во время нашего пребывания на репетиционной базе EMI на Сансет, нам позвонили и сказали, что легендарный продюсер Малкольм Макларен хочет поговорить с нами. Макларен был человеком-тайной, который создал Sex Pistols и Bow Wow Wow. Теперь он искал новую сенсацию, и если нам повезёт, то создатель звёзд осыплет нас своей пылью. Он пришёл на репетицию с несколькими своими друзьями, и мы сыграли для него пару наших сумасшедших запутанных песен, быстрых, хаотичных, плотных и многослойных, без рифм и смысла, зато с большим чувством и фанком.

Он явно не был впечатлён:

— Ладно, мы можем где-нибудь поговорить, парни?

Мы пошли в крошечную комнату, прилегающую к помещению для репетиций. Кто-то начал передавать по кругу косяк размером с гаванскую сигару.

— О’кей, вы играете отличную музыку, но в ней нет смысла. Я полагаю, что всем будет наплевать на такую музыку…

Он начал бросаться словами вроде «какофония», «беспорядок», а мы всё больше теряли голову от травки, и спрашивали друг друга: «Что он имеет в виду под этой какофонией звуков?»

Наконец, мы дошли до сути. По ходу своей речи, он показал нам несколько фотографий сёрферов, одетых в яркие розовые панковские цвета.

— Я хочу сделать такую группу и упростить всю музыку. Сделать из неё рокнролл пятидесятых, настолько простой, насколько это возможно. Бас — основные ноты аккордов, гитара — простые рифы, бит — элементарный. А из Энтони я хочу сделать звезду, фронтмена, чтобы не было никакого беспорядка. Публика сможет сосредоточиться на одном центральном персонаже, а остальная часть группы на заднем плане будет играть самый простой рокнролл, известный человеку.

Он остановился, чтобы выяснить нашу реакцию, а я посмотрел на Фли.

Тот просто рухнул на пол без сознания.

Думаю, Малкольм понял, что его идея была плохо воспринята. Хотя мне где-то даже польстило, что он расценивал меня в качестве потенциального фронтмена, но все остальные его слова напрочь отрицали то, что было для нас незыблемо и дорого. Как будто с нами говорил Волшебник из страны Оз, и его речь была слишком смешной, чтобы быть воспринятой серьёзно.

Тем временем настала пора делать второй альбом. Руководство EMI спросило нас, кого мы хотим видеть в качестве продюсера. Без сомнений мы сказали: «Джордж Клинтон». Ещё после первого альбома люди подходили к нам и говорили: «Вы, должно быть, выросли на P Funk», а это была легендарная фанк-группа Джорджа. Мы не застали эру Parliament/Funkadelic и не знали о Джордже так много, как могли знать и позже узнали. Но мы понимали, что если Джеймса Брауна считали Крёстным Отцом, то Джордж был Пракрёстным Дядей Фанка.

Итак, EMI связались с Джорджем по телефону, и мы сказали:

— Джордж, мы Red Hot Chili Peppers, мы из Голливуда, Калифорния, мы абсолютно сумасшедшие, безумные рокеры, и мы думаем, вы должны продюсировать наш альбом.

Мы послали ему наш альбом и демо-записи, они ему понравились. После того, как Фли и Линди съездили в Детройт, чтобы встретиться с ним, он согласился работать с нами. Даже сейчас, когда люди спрашивают, как мы заполучили Джорджа Клинтона, я отвечаю, что договорились по телефону, а Фли всегда говорит: «Двадцать пять тысяч». Именно эту сумму EMI согласились заплатить ему. Я не верю, что он делал это только ради денег. Я думаю, он также видел нечто особенное, прекрасное и замечательное в этих четырёх парнях, которые пытались сохранить дух жёсткой фанк музыки, не в претенциозном или подражательном виде, а создавая новый жанр фанка.

Мы поехали в Детройт, когда уже около семидесяти процентов песен было закончено. У нас была Jungle man, моя ода Фли, этому получеловеку, полуживотному, родившемуся в чреве вулкана в Австралии, пришедшему в мир и использующему большой палец для создания грома на своём басу. American ghost dance, Catholic school girls rule и Battleship (припев этой песни, blow job park, был вдохновлён правдивыми приключениями Клиффа, который отвергал просьбы о минете в скверах Малхолланда, где он брал уроки вокала). Nevermind и Sex rap были песни из нашей первой демо записи, а 30 dirty birds была старой лагерной песней Хиллела. Джордж хотел, чтобы мы тусовались с ним в Детройте около месяца перед тем, как отправиться в студию, так что у нас всегда оставалось время для написания новых песен.

Мы записывались на студии Джорджа United Sound, которая представляла собой двухэтажное здание в середине бесплодного пустыря, в который превратилась старая часть Детройта в середине 80-х. Когда-то в 70-х Джордж выкупил студию у Motown, именно там он записал всю эту классику, альбомы Parliament/Funkadelic. Это была отличная студия с большими аналоговыми пультами, прекрасной комнатой для барабанов, и отдельными помещениями для записи духовых.

Сначала планировалось, что мы переедем в дом к Джорджу где-то на неделю, пока не найдём отдельный жильё для группы. Мы нашли дом у озера Уэбик, который находился в самой глубокой трущобе. В итоге, у нас был целый треугольник противоречий: жить с Джорджем за городом, репетировать на окраине города, где земля могла стоить больше десяти центов за квадратный метр, и жить с богатыми белыми парнями рядом с полем для гольфа. Джордж жил в современном загородном доме на пятидесяти акрах в месте под названием Бруклин, которое было примерное в часе езды от Детройта. Несмотря на то, что это не было самой привлекательной сельской местностью (с его владений можно было услышать проходящие рядом автогонки Мичиган 500), это было его святилищем. Там был пруд с рыбами и милые холмы, а его дом был наполнен изяществом от присутствия прекрасной жены Джорджа. Она была очень приветливой и по-матерински доброй, абсолютно непохожей на подружку фанкового суперфрика, с которой, как бы вы могли подумать, встречался Джордж. Вместо этого она была типом женщины «О боже, была бы она моей мамой».

В одной комнате жили мы с Хиллелом, в другой Клифф и Фли, у Линди была отдельная комната, а Джордж с женой жили в своей спальне хозяев. Мы специально хотели начать всё вдалеке от города, чтобы наркотики не пустили сессии записи под откос. Но как только я въехал туда, у меня начались симптомы ужасного пищевого отравления. Меня тошнило, кожа стала странного цвета, и я не мог есть. Я не понимал, что со мной происходит, а Фли сказал: «У тебя чёртова ломка». Я был просто немощным и не осознавал, что прохожу через хорошую очистку от героина.

По какой-то глупой затее, мы попросили привезти нам кокаина на пятьсот долларов, Линди, Хиллел, Фли и Джордж приняли его весь разом. Я отлично чувствовал себя около получаса. Потом опять началась бессонница и ломка. Через несколько дней это прошло и мы расставили инструменты в гостиной Джорджа. Барабаны, гитары, бас, усилители — мы начали играть и узнавать Джорджа.

Знать Джорджа означает любить его. Он большой человек с огромной причёской, но у него есть ещё одна вещь размером как у слона — его аура. Джордж очень любит рассказывать истории, и он не стесняется вести себя как-то странно, безумно или сомнительно. Мы были как дети у костра, слушая истории великого мастера психоделического фанка. «Джордж, расскажи нам ещё одну историю о Sly Stone». И его было не остановить. Кроме того, что он был великолепным рассказчиком, Джордж учил нас важности соблюдать порядок. Он ходил по дому с бутылкой свежевыжатого сока и говорил: «Вы знаете, сколько мне лет. Вы знаете, что я могу быть на ногах день и ночь. Это всё из-за этого, всё из-за того, что я соблюдаю порядок».

У Джорджа также была коллекция чучел животных. Там, где не было мебели, стояли чучела реальных размеров, некоторые были очень старыми. Думаю, он был коллекционером, и его фанаты, друзья и родственники постоянно пополняли его коллекцию новыми экземплярами. Так что мы находились в середине этого цирка чучел животных.

Примерно после недели проживания с Джорджем, мы переехали в наш дом рядом с полем для гольфа. Пришло время записывать демо в студии на окраине Детройта, которой владел парень по имени Наварро. Он был ярким, но невысоким сутенёром/наркодилером/владельцем студии старой школы. Он был джентльменом в возрасте с самым низким, ворчливым и глубоким голосом а-ля Исаак Хэйес и Барри Уайт. Многое из того, что он говорил, было непонятно, но отчётливо ясно, что он имел в виду. Когда он входил в комнату, кто бы там ни был — девушки, команда, Джордж, — именно он пользовался наибольшим уважением.

Итак, мы начали записывать демо. А вместе с этим начали употреблять кокаин, который был повсюду. Мы заказывали цыплёнка из ресторана «Попай» и кокаин. Если ты успевал съесть цыплёнка до того, как кайф от кокаина превысит предел, значит ты пообедал. А если нет, попрощайся с обедом. В отличие от нас, Джордж никогда не вёл себя странно под кокаином. Нельзя было догадаться был ли он под кайфом от тонны кокаина или нет; у него была действительно сильная конституция.

Меня же словно кто-то щипал, и я пытался закончить начатые песни, иногда это срабатывало. Но порой я просто ходил кругами, придумывая всяческие сложные комбинации слов. В общем, я писал, а Джордж слушал, как эти парни из Голливуда играли эксцентричную жёсткую фанк музыку и любили каждую минуту этого времени. Я показывал ему свои стихи и спрашивал его мнение, а он говорил: «О, это интересная фигня. Мне нравится. Давай, напиши ещё, нам нужен следующий куплет».

Однажды во время предварительного микширования треков, Фли, который тогда слушал много Meters, предложил сделать кавер их песни Africa. Джордж подумал над этим и сказал:

— А что если вы сделаете песню Africa, но Энтони перепишет слова так, что это будет уже не просто Африка, а именно ваша Африка, то есть Голливуд?

И я переписал текст, а Джордж позже добавил на фон одну из своих невероятных вокальных аранжировок. Думаю, он даже спел одну или две строчки в этой песне.

Песня Freaky Styley была ещё одним новшеством Джорджа. Изначально это была инструментальная увертюра к другому музыкальному отрывку, но Джорджу так нравился этот мощный скачущий грув, что он настоял на том, чтобы она стала отдельной песней, даже если вокал будет просто набором слов. Записав эту музыку, мы стали слушать её в комнате звукорежиссёра. Этот грув и по сей день один из лучших, что мы записали. Джордж стал напевать: «Fuck’em just to see the look on their face. Fuck’em just to see the look on their face». Мы все присоединились к этому спонтанному музыкальному взрыву. Другая вокальная линия в этой песне: «Say it loud, I’m freaky styley and I’m proud», была одной из тех фраз, которые рождаются в один момент. В то время мы называли всё, что считали крутым, freaky styley. Танец, девушку, барабанный бит, всё, что угодно. Когда весь процесс подошёл к концу, мы сели за обеденный стол и стали обсуждать: «Как нам назвать этот альбом?» Клифф посмотрел на нас и сказал: «Почему бы нам не назвать его так же, как называем всё остальное? Freaky Styley».

Спустя время, в студии Наварро, мы закончили аранжировки, а у меня появились новые стихи. У Джорджа был свой уникальный стиль продюсирования. В нём почти не было этого супер выверенного чистого звучания, реагирующего на каждый рисунок бас бочки. Это по большей части было продюсирование от сердца. Джордж был мастером по части дополнительных вокальных партий, особенно в таких тайных частях песни, где вокал был еле различим. Если вы послушаете записи Funkadelic или Parliament, то поймёте, что вокальные аранжировки в рамках песен уже шедевры сами по себе. И он начал применять это в наших песнях, а мы были открыты для всего. Если он говорил: «Я хочу записать пять голосов в этой части песни», мы прыгали от радости.

Мы переехали на студию «United Sounds» и начали записывать основные треки. Мы всегда записывали черновой вариант вокала на всю песню, потому что в условиях звукозаписи того времени нужно было сначала записать черновой вариант, а потом уже пробовать спеть лучше. Мы не собирали вокал по частям, когда записываешь песню двадцать раз, а потом вырезаешь и вставляешь лучшие слоги. Джордж ставил меня в центре комнаты, а не в отдельное помещение, поэтому я чувствовал себя частью группы. Это было очень мудрым решением, потому все всегда говорили: «О, у Chili Peppers отличные концерты, но на студийных записях невозможно уловить их безумную сценическую магию».

Во время записи к нам стал приходить необычный посетитель. Его звали Луи, он был бледным лысым парнем со Среднего Востока. Оказалось, что он был личным доставщиком кокаина для Джорджа. После нескольких визитов стало ясно, что Джордж был должен этому парню много денег, но при этом оставался невозмутимым. Луи начал приходить с двумя приятелями и говорил с медленным густым акцентом:

— Джордж, я серьёзно, чувак, тебе придётся разобраться со всем этим, только после этого я смогу дать ещё. У меня здесь бизнес.

Джордж отвечал:

— Луи, оглянись. Ты думаешь, у меня нет денег? В этом бизнесе платят, когда платят. А когда мне заплатят, ты будешь первым сукиным сыном, кому заплатят после меня.

Луи принимал страдальческий вид:

— Джордж, я все это уже слышал. Я не просто так этих парней привёл, и если им придётся кому-то вломить…

Джордж и глазом не моргнул, потому что у него был план. Он знал, что Луи восхищал музыкальный бизнес, поэтому догадался, что, сделав его часть всего процесса, обеспечит постоянный источник кокаина. Наконец, Джордж пообещал Луи, что на этом альбоме состоится его вокальный дебют.

Я думал: «О’кей, я доверяю Джорджу. Я знаю, что всё, происходящее здесь, имеет цель. Но будь я проклят, если позволю этому подонку петь на моём альбоме. Это для меня свято». Джордж сказал мне:

— Не волнуйся, все будут счастливы. Он будет на альбоме, и тебе это не помешает.

И Джордж был прав. В самом начале Yertle the turtle можно услышать странный вырванный из контекста голос, который говорил: «Look at the turtle go, bro», а затем песня переходит к синкопированному барабанному биту. Это и был дебют Луи, который порадовал его достаточно, чтобы он никого не тронул. Чем дольше продолжались сессии записи, тем регулярнее он появлялся и приносил наркотики, потому что очень жаждал своих пятнадцати минут в центре внимания.

Прямо перед началом записи финальных вокальных партий я решил, что две недели не буду употреблять кокаин, что было сродни принятию обета безбрачия, когда ты живешь в борделе. Но моё решение не имело ничего общего с умеренностью, потому что, хотя мне и было двадцать три, я всё ещё относился к эмоционально обеспокоенной молодёжи. Я просто не хотел вернуться в Голливуд и осознать: «Что произошло? У меня был шанс записать альбом с Джорджем Клинтоном, а я его упустил». На запись моего вокала было выделено две недели. Я понял, что петь со стекающим вниз по глотке кокаином гораздо сложнее.

Одной из причин, почему я был так озабочен своим вокалом, было то, что во время подготовки к записи Фли начал играть на басу песню If you want me to stay группы Sly Stone. Хиллел и Клифф присоединились, и мы решили сделать кавер, что было сложно для меня, потому что я могу спеть всё, что пишу сам, а мелодия другого человека всегда нелегко мне давалась. Кроме того, это была песня Sly Stone, одного из самых оригинальных вокалистов в том, что касается фразировки.

Джордж, должно быть, почувствовал моё беспокойство.

— У тебя в арсенале есть нужные способности, даже не волнуйся об этом. Я знаю, на что ты способен, — заверил он меня. Затем он пригласил меня к себе домой на выходные, чтобы поработать над песней. Сначала я решил на несколько дней съездить к своей маме, взял с собой запись этой песни и репетировал её снова и снова. На обратном пути из Гранд Рапидс я заехал к Джорджу. Мы говорили о песне, пели её и подолгу гуляли по его владениям. Я даже не замечал, что он потихоньку обучал меня. Мы сидели под солнцем и говорили обо всём, а он подсознательно укреплял мою веру в себя, направлял меня в сторону комфорта и создания магии в студии. Я думаю, он понимал, что Хиллел был чрезвычайно талантливым гитаристом, Фли знал, что нужно делать на басу, а Клифф был барабанщиком-асом, я же был парнем способным писать стихи, но без особой уверенности в своём голосе.

Рано утром мы шли рыбачить на его пруд. Когда он рыбачил, его поведение полностью изменялось. Он уже не был тем будящим толпу хозяином фанк-вселенной, а становился самосозерцательным и находчивым человеком с огромным опытом. Рыбалка была его медитацией. Ему было всё равно, что мы поймаем, он ел всё. Сардина, окунь, зубатка, всё, что давало нам это озеро, шло на сковороду. Мы ловили рыбу, несли её обратно в дом, а его жена готовила её на завтрак.

К тому времени, как я уезжал от него, я уже уверенно чувствовал себя в песне. Джордж поддерживал меня, даже непосредственно в процессе записи. В его комнате был установлен микрофон, и он что-то выкрикивал или подпевал. Мы записывали основные треки и слышали этот великолепный голос, доносившийся из маленькой активной колонки. Когда мы установили будку для записи вокала, и я один записывал вокал, Джордж приходил в студию, надевал наушники, пел и танцевал вместе со мной. Для меня он был как старший брат, вдумчивый, тонко чувствующий и понимающий наши разноцветные сумасшедшие корни. Я никогда не хотел его подвести.

Мы закончили альбом и считали, он превзошёл всё, что мы надеялись осуществить, мы думали, что находимся на пути к большим высотам. Кто-то из правления EMI поехал в Детройт, чтобы послушать часть нашего материала. Мы включили им несколько треков, и вместо фразы: «Вы, парни, станете звёздами», они не сказали ничего. Я танцевал, подпевал, веселился, а они сказали:

— Ну, мы посмотрим, что мы сможем с этим сделать.

Конечно, мы говорим о звукозаписывающей компании, не подавшей никаких признаков понимания, необходимого для того, чтобы взять что-то особенное, признать его ценность и представить это миру. Им нужна была ещё одна группа вроде Roxette.

Мы вернулись в Лос-Анджелес с чувством, что приобрели большой новый опыт, а затем каждый окунулся обратно в собственное безумие. К тому времени мама Дженнифер переехала из Кауэнги в квартирный комплекс в Пасадене. Прямо рядом с ним стояло заброшенное здание, и мы с Дженнифер стали обосновываться там. Горячая и холодная вода всё ещё работала, мы провели дополнительный провод в здание, чтобы можно было слушать музыку, поставили кровать и несколько свечей.

Именно тогда я серьёзно пристрастился к героиновому сексу. Я осознал, что если ты любил кого-то и хотел заняться с ней сексом, то героиновый кайф увеличивал ощущения в десять раз, потому что ты мог заниматься сексом всю ночь, не имея возможности кончить, но всё же получая удовольствие. Я помню наши секс-марафоны с Дженнифер на той кровати, я думал: «Жизнь не может быть лучше, чем сейчас. Я в группе, в кармане есть пара долларов. У меня есть красивая, милая, сексуальная безумная малышка, крыша над головой и немного наркотиков».

Но эти ощущения исчезали, и на следующий день я уже носился повсюду в поисках кайфа. Дженнифер старалась, как могла, справиться с моим сумасшествием, в то время как её собственная зависимость не давала ей покоя. Примерно в то время, когда я вернулся из Детройта, углубились мои отношения с девушкой по имени Ким Джонс. Мой друг Боб Форест был безумно в неё влюблён, но Ким отвергла его. Он тут же написал о ней песню с припевом: «Why don’t you blow me and the rest of the band?». Он всё ещё был неравнодушен к ней, мы с ним ездили в Эко Парк стучали в дверь её квартиры, узнать, дома ли она.

Боб рассказывал о многих её достоинствах: она была замечательной и красивой, училась в Китае, писала статьи для газеты Лос-Анджелес Уикли, была родом из Теннесси, плюс, она была лесбиянкой, потому что бросила Боба из какой-то дико сексуальной девушки. Позже оказалось, что она вовсе не лесбиянка, но все остальные достоинства были правдой. Как только я познакомился с ней, я понял, что мы будем лучшими друзьями. Мы оба скорпионы по знаку зодиака, и между нами никогда не возникало никакого сексуального влечения.

В какой-то степени Ким была женским эквивалентом Хиллела, потому что не было такого проступка, который она не простила бы. Она никогда не вела себя эгоистично, не пыталась найти в тебе хорошую сторону. Конечно, она тоже была в ужасном состоянии. Умная, но с беспорядком в мыслях, она была наркоманкой с сильной зависимостью, давала наркотики, но и оберегала от них. Она стала для меня красивой родственной душой. Я становился всё ближе и ближе с Ким, потому что она была источником любви, комфорта, дружбы, сотрудничества и согласия без тех проблем, что я бы имел с ней, была бы она моей девушкой. Дженнифер в моих глазах никогда не теряла сексуальной привлекательности; чем дольше продолжались наши отношения, тем лучше становился секс, но я был отнюдь не великолепным парнем. Если я говорил, что буду дома через час, то мог ввалиться через три дня. Сегодня, если бы кто-нибудь поступил со мной так же, у меня случился бы сердечный приступ, но в том возрасте я и не думал о лучшем варианте.

Ким было всё равно, если я исчезал на три дня, поэтому не было ни одной отрицательной стороны в том, чтобы тусоваться с ней. Она никогда не говорила: «Ты, сволочь, ты посмотрел на ту девушку, ты не пришёл домой, ты потратил все деньги». Ким была готова к тому, что я могу потратить все деньги, смотреть на других девушек и исчезать. Однажды я пришёл к ней домой, а её не было. В порыве отчаяния я схватил её тостер и поменял его на пакет наркотиков. Когда она вернулась домой, она нисколько не нервничала, просто сказала:

— О’кей, мы достанем другой.

Вскоре я переехал жить к Ким, и нашей ежедневной миссией стало найти наркотики. У ней был определённый заработок: пособия, потому что её папа умер, чеки от Лос-Анджелес Уикли или чеки из Теннесси от её мамы. Мы обналичивали их и шли к какому-нибудь французу, русскому или на угол в Голливуде и покупали героин, а если оставались деньги, принимали немного кокаина. Вскоре у нас обоих появилась прочная зависимость. Хиллел тоже употреблял, и у него была сумасшедшая девушка по имени Мэгги, которая дружила с Ким, поэтому у нас часто бывали маленькие нарко-вечеринки.

Иногда группа ездила в туры в Сан-Франциско. Мы были ещё молоды и не слишком потрёпаны, поэтому могли играть хорошо, несмотря на наркозависимость. В сентябре 1985 года мы отыграли два концерта вместе с Run-D.M.C., один в Сан-Франциско, другой в Лос-Анджелес Последний проходил в Палладиуме, и вместе с разогревом Oingo Boingo это был наш самый большой концерт на тот момент. Билеты были полностью распроданы. Конечно, вечером накануне концерта я отправился в наркотический загул, поэтому на выступление я пришёл под кайфом от кокаина и героина. Группа было просто разъярена, но каким-то образом я смог собраться и выступить, как следует. Тот концерт примечателен двумя вещами. Примерно в его середине Джордж Клинтон выбежал на сцену, и мы с ним стали безумно танцевать под наши инструментальные джемы. Он добавил нашему выступлению много цвета, энергии и значимости.

Так же концерт был примечателен тем, что прямо перед выходом Джорджа на сцену, я решил прервать выступление и произнести шедшую от сердца, хаотичную десятиминутную речь о вреде наркотиков. Конечно, я её не планировал, но что-то нашло на меня, я посмотрел вниз на свои чёрно-синие руки и просто начал говорить.

— Если вы ещё никогда не вонзали иглу в свою руку, никогда не делайте этого. Я могу вам сказать, исходя из собственного опыта, не делайте этого, посмотрите, где я сейчас. Это ужасно, и я не хочу, чтобы кому-нибудь из вас пришлось почувствовать то, что я чувствую сейчас. Пусть я буду страдать за вас, потому что никто не должен обрекать себя на это. Если же вы делаете это, о’кей, делайте, но никогда не думайте, что сможете снова стать такими же, как раньше после того, как зайдёте слишком далеко.

Я продолжил детально объяснять, почему наркотики могут быть ужасной ошибкой. Я не останавливался, не мог сдержать себя. Тем временем группа стала бросать на меня взгляды, говорящие: «О боже, чёртов идиот». После концерта я боялся подойти к парням. Я думал, что они возненавидят меня за всё это, за то, что я был лицемерным придурком. В то время как все недовольно смотрели на меня, мой друг Пит Уайс, барабанщик из Thelonious Monster, пришёл за сцену.

— Swan[25], я слышал, как ты много чего говорил со сцены, но это была самая крутая из твоих речей, — поддержал он меня, — Ты просто приковал к себе всеобщее внимание, каждый в зале слушал тебя, не отрываясь. Они знали, что ты чёртов засранец, но тебе не всё равно, и ты просто хотел поделиться с ними любовью. Пусть парни из твоей группы не говорят глупостей, сегодня ты поступил правильно.

Через месяц, когда пришло время отправляться в тур в поддержку Freaky Styley по штатам, моя горячая речь не облегчила ситуацию в группе. Мы с Хиллелом оба плотно сидели на наркоте, но впервые я заметил, что с ним творилось что-то неладное. Он выглядел слабым, и тогда как я мог легко соскочить с наркотиков, у него не было его израильского огня во взгляде, как раньше. Это стало ещё более заметным, когда мы начали наши обычные туровые шуточные бои. Мы с Хиллелом были в одной команде, я играл роль его менеджера, а он должен был побороть Фли. Несмотря на то, Фли был достаточно крепким, Хиллел был больше, и его ноги напоминали стволы деревьев, как у высокого тополя. Мы две недели готовились к этой схватке, и когда однажды в номере отеля они начали бороться, Фли просто уничтожил его. Сколько времени может уйти на то, чтобы схватить, швырнуть на пол и безжалостно прижать там кого-то? Так вот Фли сделал это за десять секунд. Я был уверен, что у Хиллела иссякла вся внутренняя сила; его зависимость украла у него жизненную силу, которая могла дать ему возможность хотя бы защититься. Это был грустный момент.

Мы с Хиллелом не употребляли героин в туре, а вместо него пили бутылками егермейстер[26], потому что он давал нам ощущения близкие к героиновому кайфу. Он всегда дразнил меня придурковатым пьяницей, потому я напивался, раздевался в мотеле, шёл по коридору и стучал во все двери, тогда как Хиллел, выпив, становился очень учтивым.

В то время тур был для меня настоящим испытанием, в основном из-за моих нестабильных отношений с Дженнифер. Несмотря на то, что я жил в основном с Ким, Дженнифер всё ещё была моей девушкой. Дженнифер была уверена в том, что у нас с Ким был секс. Однажды она пришла к ней домой, а мы с Ким были раздеты и крепко спали, обнимая друг друга. Я знаю, что это было отвратительное зрелище для девушки, чей парень лежал в постели с другой, мы с Ким были просто под отличным кайфом. Никаких любовных отношений, только дружба.

Но у Дженнифер было совсем другое видение ситуации. Мы с Ким проснулись оттого, что Дженнифер разбила стекло в спальне. Она пришла не со старой доброй бейсбольной битой, а с изящной вырезанной и окрашенной тростью с птичьей головой откуда-то из земель майя. Прорвавшись сквозь разбитое окно, она попыталась убить меня этой тростью.

Когда пришло время уезжать в тур, я за несколько дней до этого начал избегать Дженнифер, потому что знал, что в меня наверняка полетит что-нибудь вроде топора. Однажды всё резко изменилось на парковке EMI на Сансет. Я был с Ким, мы сидели на переднем сидении какой-то машины, и оба были под сильным героиновым кайфом.

Я был в мечтательном полузабытьи от наркотиков, каким-то образом я расстегнул блузку Ким, потому что хотел увидеть её молочно белую грудь. Я уже практически лизал её сосок и держал в руке её грудь, когда вдруг БАМ-БАМ-БАМ, раздались громкие крики у окна машины. Я посмотрел наверх, и эта была Дженнифер.

— Ты, сволочь, тебя несколько дней не было, и я знала, что всё так и есть, — кричала она.

— Дженнифер, поверь мне, я, может, и расстегнул её рубашку, но у меня никогда не было секса с этой девушкой, она просто мой друг, — оправдывался я.

— Ты три дня назад сказал, что придёшь домой, а тебя уже три недели нет, и, кроме того, я беременна, — продолжала она кричать.

Тем временем ссора переместилась на тротуар, и Дженнифер пыталась прикончить меня или, по крайней мере, выцарапать мне глаза.

— Дженнифер, видишь ли, именно поэтому я не хотел приходить домой за три дня до отъезда. Я не хотел, чтобы меня били, с тобой очень сложно, я знаю, что ты не беременна. У тебя только что закончились месячные, а у нас не было секса с тех пор, поэтому даже не пытайся говорить мне, что ты беременна.

Я пытался спокойно с ней поговорить, но она была очень агрессивна. Конечно, я не виню её.

Её невозможно было остановить, и Ким попала под перекрёстный огонь, поэтому я незаметно проскользнул в здание EMI. Дженнифер пошла за мной, продолжая трепать меня за волосы и царапать моё лицо. Я всё ещё был под кайфом и не хотел лишаться глаза или клока волос, поэтому побежал по коридорам.

Дженнифер гналась за мной. Откуда-то у меня оказался пакет с печеньем, и я начал бросать в неё печенье, чтобы она оторвалась от меня и не могла ударить. Она схватила какой-то длинный предмет, а я прибавил ходу, чтобы она не достала им меня. Если бы это случилось, она ещё больше обезумела.

— Даже не пытайся ударить меня в живот, я беременна. Я знаю, что ты хочешь избавиться от ребёнка, — кричала она.

К счастью Линди пришёл ко мне на помощь:

— Дженнифер, мы уезжаем всего на пару недель. Я знаю, насколько сильно этот парень любит тебя. Он всегда говорит только о тебе.

В итоге нам удалось отправиться в тур без потерь.

Несмотря на наш тур, EMI никогда не поддерживала наш альбом и не давала денег на съёмки клипа. Но это не остановило нас. У Линди была одна из первых видеокамер для домашней съёмки, он снимал нас в туре, а затем включил этот материал в документальную программу на канале BBC, из всего этого получился любительский клип Jungle man, который также содержал выступление в клубе «Линжери» в Голливуде. Он взял эти две плёнки в какую-то комнатку в офисе EMI, смонтировал всё, и у нас появился клип стоимостью сто долларов. Позже наш друг Дик Руд снял клип на Catholic school girls rule, в котором наряду с другими богохульными вещами был кадр, в котором я висел на кресте и пел. Из-за этого клип крутили только в клубах.

Когда мы не были в туре, я почти всё время принимал наркотики. Каждый день был словно День Сурка, ничем не отличаясь от предыдущего. Мы с Ким просыпались и смотрели в окно, чтобы определить в каком направлении шло движение на шоссе, так мы распознавали закаты и рассветы. Затем мы собирали имеющиеся деньги, покупали наркотики, принимали их, и с затуманенным разумом, держась за руки, гуляли вокруг озера в Эко-парке. Если нужно было прийти на репетицию, я, как правило, не делал этого. А если и приходил, то был не в состоянии, что-либо делать, поэтому просто отрубался в углу комнаты или терял сознание в лифте.

Каждый день мы с Ким употребляли наркотики и в самый разгар эйфории клялись, что завтра же перестанем это делать. Но на следующий день всё повторялось снова. К тому времени многие наши друзья сидели на наркоте, и часто мы могли видеться только в машинах, когда ждали встречи с дилером. Мы все были клиентами одного и того же французского парня, поэтому мы посылали ему сообщение на пейджер, а он перезванивал и говорил:

— Встретимся на углу Беверли и Свитцер через десять минут.

Мы ехали туда и встречали Хиллела и Мэгги в их машине, на другом углу Боба Фореста с его девушкой. Дилеры ходил от машины к машине, нас с Ким всегда обслуживали последними, потому что мы вероятнее остальных не имели нужного количества денег или уже были должны; но мы были терпеливы и хотели получить всё, что могли. Затем мы возвращались, и я был ответственен за дозирование наркотиков и наполнение шприцов. Я был более терпим к героину, чем Ким, и поэтому без её ведома всегда брал себе 75 процентов содержимого пакета, а ей отдавал всё оставшееся. Ирония была в том, что именно эта моя практика чуть не убила её.

Это случилось однажды вечером у Хиллела. Он переехал в бесславный голливудский отель «Замок Милагро» рядом с Гауэром. В одно время там жила Мэрилин Монро, но тогда он был населён наркодилерами и панк-рокерами. Как-то раз после того, как мы приняли немного китайского порошка, Ким, Хиллел и я поехали к нему, чтобы продолжить наш наркотический загул. У Хилела была своя доза героина, а у Ким была наша с ней, и зачем-то Хиллел предложил ей часть своей, чтобы у меня в итоге была целая. Я был в таком безумии, принимая мою дополненную дозу, и до меня не дошло, что Хиллел, вероятно поделил свою с Ким пятьдесят на пятьдесят.

Кайф был просто невообразимым, и я помню, как мы Хиллелом пошли на кухню и вместе ели конфеты Танцевали и много говорили о том, какими сильными были наркотики. А потом я вдруг подумал, что уже долго не слышали ни звука от Ким. Я понял, что она приняла большую дозу, чем когда-либо ранее.

Я ворвался в гостиную и увидел Ким, ровно сидящую в кресле, как будто она умерла. Она была белая и холодная, а губы синие, она не дышала. В один момент я вспомнил все способы спасения человека от героиновой передозировки, которым меня в тринадцать лет научил Блэки. Я поднял её, потащил в душ, поставил её под холодную воду и начал делать ей искусственное дыхание рот в рот. Я отчаянно бил её по лицу и кричал:

— Ким, чёрт тебя подери, не умирай вот так на моих руках. Я не хочу потом звонить твоей матери и говорить ей, что её дочь умерла. Я не хочу утром завтракать в одиночестве.

Она то приходила в сознание, то снова теряла его. Я тряс её как тряпичную куклу и кричал:

— Не отключайся!

Хиллел позвонил 911, и когда парамедики приехали, я выпрыгнул из окна и убежал, потому что у них было достаточно видимых причин, чтобы передать меня под арест за нарушение закона о собственности и перемещении. Хиллел поехал в госпиталь с ней, и они откачали её. Спустя примерно двенадцать часов я позвонил ей в госпиталь.

— Приезжай и забери меня. Эти сволочи разрушили мне весь кайф, — сказала она, — Мне плохо. Нам нужно найти наркотики.

Удивительно, но мне в голову никогда не приходило, что с этим могут быть проблемы.

Время от времени я предпринимал слабовольные попытки очиститься. Одна из них состоялась под убеждением Фли, который предложил мне слезть на время с наркотиков и восстановить связь с тем, что мы делали в группе. Он жил в милой квартире на улице Кармен, и он пригласил меня придти и выбить пыль из его матраса. Я пришёл с парой бутылок Никила и сказал:

— Фли, это будет ужасно. Я не смогу спать, и мне будет очень больно. Ты действительно хочешь видеть меня в своём доме?

Он хотел этого, мы слушали музыку, я выбил его матрас. Спустя некоторое время Фли сказал, что я должен снять квартиру в этом доме, я так и сделал. Конечно, Дженнифер тут же переехала вместе со мной. К сожалению, новый наркодилер по имени Доминик, который сместил всех французов, жил всего в одном квартале оттуда.

Затем настало время ехать во вторую часть тура. Вечером накануне у нас с Дженнифер был наш сексуальный героиновый марафон. Мы занимались сексом пару часов, а потом час ссорились из-за того, что я на следующий день я уезжал. Во время секса она кричала так же громко, как и сорилась со мной. Было сложно различить, когда мы ссорились, а когда занимались сексом. Поэтому сосед, который ненавидел меня, вызвал полицию, по причине, как он подумал, бытового насилия.