Герой нашего времени

Герой нашего времени

Начиная с четвертого века, на заре зарождения христианского монашества, появились святые, которых прозвали Великими — за совершенство исполнения евангельских заповедей, непоколебимую веру, христианскую мудрость, аскетические подвиги и — как следствие жизни во Христе — за явленные ими просто сказочные чудеса. Их имена суть святые Антоний, Феодосий, Пахомий, Пимен, Макарий, Василий, Афанасий Великие и многие другие…

Но и нашему веку Бог даровал поистине великого подвижника, которого во всем мире знают как старец Паисий Святогорец. И если про древних святых сохранилось немного подробностей того, каким невероятно трудным подвижничеством шли они к святости, то про житие старца Паисия написаны тома книг.

Старец Паисий (мирское имя Арсений Эзнепидис), грек, родился в 1924 году в Малой Азии. Вскоре произошел Обмен населения: греки из Малой Азии переселились в Грецию, а жившие в Греции турки — в Турцию, так грудным ребенком Арсений был привезен в Грецию, в маленький городок Коница, где будущий старец вырос и получил начальное образование. С детских лет Арсений жил как подвижник. Наслаждаясь чтением житий святых, он усердно, с чрезвычайной ревностью и удивительной для возраста бескомпромиссностью стремился подражать их подвигам, упражнялся в непрестанной молитве, стараясь при этом развить в себе любовь к людям и Богу и смирение. В юности Арсений выучился ремеслу плотника, желая и в этом быть похожим на Христа. Когда в Греции началась Гражданская война (1944–1948) между правительственной армией и мятежниками-коммунистами, Арсений Эзнепидис был призван в действующую армию, получил воинскую специальность радиста и три с половиной года служил Родине. В армии он продолжал подвижническую жизнь, отличался отвагой, самопожертвованием, высокой христианской нравственностью и многообразными дарованиями. Отдав долг Отечеству, Арсений наконец встал на избранный с детства монашеский путь. Еще будучи мирянином, он не раз переживал божественные опыты жизни во Христе. Но когда он стал монахом, особое благоволение к нему святых, Пресвятой Богородицы и Самого Господа сделалось очевиднейшим. Отец Паисий подвизался на Святой горе Афон, в монастыре Стомион в Конице и на Святой горе Синай. Он проводил свою жизнь в безвестности, но случилось, как сказано в Евангелии: «…не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под спудом, но на свещник, да светит всем в доме» [23]. Зажегши свет непоколебимой веры в сердце отца Паисия, Бог в свое время отдал его людям. Многие и многие приходили к старцу и находили руководство и утешение, исцеление и покой своим измученным душам. Целыми днями без устали старец Паисий забирал у людей их боль, расточая божественное утешение. Сам же он последние десятилетия жизни был очень болен: ему отняли большую часть легких. Мало кто догадывался об этом.

В июле 1994 года после поистине мученических страданий, которые, по словам самого старца, доставили ему пользу большую, чем подвижническое делание всей предыдущей жизни, он почил о Господе. Местом его упокоения стал Иоанно-Богословский монастырь, расположенный близ селения Суроти, неподалеку от греческих Салоник, куда доныне нескончаемым потоком паломничают люди со всего света…

Лет двести тому назад какой-то монах спросил Саровского старца Серафима: «Почему мы, батюшка, не имеем такой строгой жизни, какую вели древние подвижники благочестия?» — «Потому, — отвечал преподобный Серафим, — что не имеем к тому решимости. Если бы решимость имели, то и жили бы так, как отцы, древле просиявшие подвигами и благочестием: потому что благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была и прежде…» Удивительные эти слова чудотворца Серафима — с тех пор, как я их прочла, не переставали давать мне пищу для размышлений. И не раз перечитанное житие Паисия Святогорца сделалось для меня яркой иллюстрацией слов преподобного Серафима Саровского. О Паисии хотелось узнавать больше и больше, до мельчайших подробностей, о каждом его шажке по лестнице, ведущей на Небо…

Я всматривалась в его жизнь, а он, вероятно, молился обо мне. И вот какая история вышла…

В Иерусалиме я познакомилась с игуменом К. из Москвы, которого и в нашей Миссии, и в Горненском монастыре хорошо знали. Целый вечер мы оживленно беседовали на разные темы. Узнав о моем авторстве известных и ему книг и о том, что моя профессия — сценарист, отец игумен предложил принять участие в создании многосерийного фильма про Паисия Святогорца, который задумали сделать в православном продюсерском центре.

— Это будет первый в России фильм о греческом подвижнике, — подчеркнул игумен. — Очень важно сейчас рассказать о таком герое нашего времени, чтобы молодежь захотела подражать ему.

— Вряд ли он герой нашего времени, скорее укор нашего времени, — засомневалась я. — И кто сможет подражать его подвижнической жизни? Это ведь не Дима Билан или кто-то там еще из попсы…

— А ты напиши так, чтобы он стал героем для молодежи, — известный игумен по-свойски сразу перешел на «ты».

— Мне кажется, достаточно показать, что Паисий — святой нашего времени и святость в мире не иссякла.

— Что, отказываешься? — улыбнулся игумен.

— Заманчивое предложение, тем более сделанное во Святой Земле. Но и ответственность колоссальная, — высказала игумену свои опасения. — Вряд ли я в теме. Надо так много знать про старца Паисия… Попробуй расскажи о нем множеству людей так, чтобы они вдохновились его житием в наше бездуховное время… У вас есть идеи?

— Ну а чего тут думать? Все же как на ладони…

— Но, может, на вашей, не на моей… Мне нужно время, чтобы созрела идея и план фильма, очень важно правильные акценты расставить… Тогда выстрелит. Подготовительной работы много: в архивах, с людьми, с книгами… И вообще скоро лето, моим мозгам надо хоть немного отдохнуть — очень много и аврально целый год писала…

Игумен понимающе кивал головой…

— Значит, отказываешься?

— Давайте отложим разговор до Москвы. Я тут помолюсь, Господь что-то да и подскажет…

— В Москве сразу позвони мне… — благословил батюшка.

Игумен К. назначил мне встречу сразу после моего возвращения из Иерусалима домой. Он сам позвонил. Добиться вразумительного ответа на вопросы, для какой аудитории фильм предназначен, какова его концепция, кто режиссер, как будет строиться работа в кино и фотоархивах, какова, в конце концов, наша материальная база, на этой встрече я не смогла. Как и на нескольких других. Ответом были только общие слова и магическое «у нас есть благословение Святой горы». Но нет спонсора. На «благословение» меня уже не возьмешь, не афонские монахи ведь фильм будут делать… А насчет спонсоров… Попыталась я озвучить ту простую идею, что если фильм будет делаться профессионально, талантливо, ярко, Паисий Святогорец сам спонсоров пошлет. И опять игумен понимающе кивал головой и со знанием дела рассказывал, как мы поедем в Грецию, в Турцию и на Синай снимать «натуру» — места, где жил старец от младенчества до смерти. А использовать будем повествование одной очень известной книги, в которой подробно описывается его житие. Есть разрешение праводержателей экранизировать ее…

— Прекрасно! Только не нужно забывать, что это не экранизация романа, где создатели имеют полную свободу художественного и морального выбора, — волнуясь, говорила я. — У нас не любовь-морковь! Мне кажется, что житийный фильм сродни доказательству сложной теоремы. Четко, ясно и понятно, красиво, в зрительных образах надо доказать ни много ни мало святость подвижника. Думаете, просто?

Игумен с теплой покровительственной улыбкой отвечал:

— Вот мы тебя и выбрали. Думаю, не ошиблись.

— Отец К.! Неужели вы не понимаете, что нужно выработать единомыслие. Собираться, всё обмозговывать и — не один раз! Потому что — те-о-ре-ма. Надо до-ка-зать!

— Ты поезжай, отдохни… — благословил игумен. — Возьми житие, почитай… Изучи… Подумай…

— Дайте мне хотя бы полгода на изучение предмета.

— Это много… К Новому году надо все закончить.

— Восемь серий? Это невозможно!

— Невозможное человекам возможно Богу… — улыбаясь, игумен процитировал евангелиста Луку. — Бог поможет.

Мне надоело биться с работодателями. Это порой тяжелее, чем сделать саму работу. А здесь — вообще не профессионалы… Смех: и что-то хотят сделать с кондачка. Гениальное. «Чтобы на Афоне фильм приняли…» — замахнулся игумен. Помоги Бог развеять это заблуждение!

Закончив текущую авральную работу, я уехала на дачу. «Отдохнуть и изучить» мне не дали. И это не по-христиански. Недели через три явочным порядком из Москвы в Березов — всего какие-то четыреста километров — водитель продюсерского центра привез мне ноутбук с приказом писать сценарий — две первые серии: в начале осени мы должны снимать на родине Арсения Эзнепидеса в Малой Азии, то есть в современной Турции. Срок написания — месяц. Ни литературы — кроме той, главной житийной книги, ни даже Интернета под рукой не было… Но, успокоив себя тем, что надо написать хотя бы «рыбу», запершись в доме среди увядающего и ароматного лета, я начала мозговую атаку. Может, действительно первые сценарии про детство и юность старца Паисия не очень сложные для написания, утешала я себя… За неудобным обеденным столом на кухне целыми днями я составляла два пятнадцатистраничных произведения. Пришлось отменить долгожданный день рождения в конце августа, на который с удовольствием собирались все мои березовские друзья. Народ, конечно, меня простил — с условием, что банкет переносится на другое время. Но все уже начали разъезжаться перед началом учебного года…

Чтобы проверить эффект написанного, я дала почитать готовые сценарии нашему доктору химических наук Николаю, приехавшему на выходные в Березов. Он был очень удивлен: «Неужели этот Паисий жил в наше время?»

— Да, всего лишь лет двадцать назад скончался… А тебе понятно, о чем здесь написано? — с пристрастием вопросила я.

— Если он в детстве уже был такой… да… — почесал затылок доктор химнаук. — Из головы не выходит, какой был ребенок, как к Богу стремился…

— Тебе интересно, как его жизнь сложилась дальше?

— Конечно! — воскликнул Николай. — Если без православного занудства вашего снять… Тарковский отдыхает со своим «Зеркалом».

— При чем здесь «Зеркало»? Это же поток сознания! Сам-то ты понял, про что оно, это «Зеркало».

— Нет, ну говорят же шедевр, я это имел в виду. А кто режиссер? Здорово может получиться.

Но здорово не получилось.

Прочитав отправленные интернет-почтой сценарии, игумен К. по телефону сделал такие замечания, которых не должно бы и быть, если с самого начала к созданию фильма подошли профессионально. Ладно, снова взялась за работу, хотя уже второй слой грибов прошел — мимо меня. Отдыха в этом году не получится! Переписывать было трудно, потому что главная идея фильма все равно отсутствовала — так, какие-то соображения.

И вдруг новый звонок. Игумен К. через своего преданного секретаря Валерию передал:

— Наталья… вы простите… батюшка сказал, что восемь серий снимать не будем, а только две. Мы нашли спонсора на два фильма: проектом заинтересовалось телевидение, но до конца августа надо представить сценарии. Мы решили — это будет про то, как старец подвизался на Святой горе Афон и о его посмертных чудесах. Надо быстренько набросать другие сценарии — хотя бы один, про Афон. За три дня сможете? М-мы уговорили их подождать ч-чуть-чуть. Напишете?

— Нет, — взревела я. — Если вы такие умные, пишите сами…

— Вы п-простите, что так п-получилось. Но мы п-правда не знали…

— Вы халтурщики, — с горечью ответила я и выключила мобильник.

Через полчаса позвонил игумен и ласковым голосом стал уговаривать набросать хотя бы план основных эпизодов, которые нужно снять на Афоне.

— Мы через пару недель летим с режиссером на Афон, поснимаем. А потом ты уже окончательно это дело оформишь… Договорились?

Я понимала, что это бред, но он снова как-то уговорил меня. Пять дней я не ела, не пила, пытаясь составить канву сюжета. Из Москвы вестей не было. В начале сентября позвонила Валерия и сказала:

— Наталья, батюшка благословил лететь в Грецию: мне, вам и переводчице.

— Зачем? — не поняла я.

— Снимать, — объяснила секретарь.

— Что снимать?

— Серию о его кончине. Мы же говорили об этом. Одна из намеченных двух серий. О его смерти, прижизненных и посмертных чудесах.

— У вас прямо по Евангелию: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамений» [24] и чудес. А как же без сценария снимать? Ничего? Что Бог на душу положит?

— Мы поедем и снимем интервью с людьми, которые знали старца, — не обращая внимания на мою иронию, уверенно ответила Валерия.

— А какие вопросы будете людям задавать? — поинтересовалась я.

— У нас еще две недели. Вы успеете придумать… Нам только нужны ваши паспортные данные, чтобы билет купить.

— Нет, Валерия, вопросов придумывать не буду и никуда с вами не поеду.

— Вы нас бросаете?

— Я закончила институт кинематографии, знаете, да?..

— Да, мы знаем, конечно…

— Там нас учили, что создание фильма, хорошего, конечно, фильма — очень энергозатратный процесс. Думать надо много… Если вы можете как-то по-другому — научите меня!

— Хорошо, я передам всё батюшке.

— Передайте. Жду ответа.

Но обо мне как будто забыли. Жалко было потраченного впустую времени, несостоявшегося дня рождения, себя, лишенную законного отдыха и, кажется, гонораров…

Я стала надолго уходить в лес, который только и успокаивал. Бродила от поляны к поляне и почти не находила грибов, потому что была погружена в воображаемые споры с игуменом, доказывая порочность подобного делания и предлагая тактические и стратегические кинематографические ходы. И все время просила старца Паисия быть свидетелем этих мысленных разговоров и к игумену в них обращалась не как к зарвавшемуся дилетанту, но выбирая выражения, с полным уважением к сану… Однажды так увлеклась, что забрела в неизвестную чащобу — под вечер, когда солнце начинало уже закатываться за горизонт. Я села на поваленное дерево с упавшим сердцем, вспоминая, какие страхи пережила, когда заблудилась в лесу лет пятнадать назад. И теперь наступаю на те же палки…

— Паисий, это всё из-за тебя. Что мне теперь делать… Паисий…

С полчаса я сидела не в состоянии никуда двинуться… А в лесу сгущались сумерки. И вдруг услышала отдаленный лай, который становился всё ближе, ближе. Через несколько минут из темных елок прямо на меня выскочил Бой, березовский общественный огромный кобель, который часто сопровождал компанию наших тетушек… Он-то и вывел меня на дорогу. Хорошая собака… Побежала, как оказалось, в лес сама по себе! Несомненно, это старец Паисий дал Бою такое задание!

От игумена не было никаких вестей. Мне позвонили, когда я уже вернулась в Москву, и пригласили на встречу со съемочной группой. Настроение у режиссера, и у игумена, и у Валерии было радостное. Они взахлеб рассказывали мне про съемки: игумен с режиссером полтора дня снимали на Афоне, а секретарь игумена Валерия с переводчицей — неделю в Греции.

— Представляете, за неделю мы сняли двадцать часов интервью, семнадцать человек согласились! — восклицала Валерия. Этот восторг дилетанта мне был хорошо знаком. Многим кажется — дай только в руки камеру, попутный ветер сам вознесет в гении. Иллюзия и самонадеянность.

— И что? — хмуро ответила я. — Как вы это всё упихнете в двадцатишестиминутный фильм?

— Мы вас попросим… Вы же не откажете?

Я была почти уверена, что откажу, ждала только последнего сигнала.

— А что же вы на Афоне снимали? — грустно спросила я режиссера.

— Из-за того, что вы не написали сценария, пришлось на ходу перестраиваться… — нелюбезно ответил тот.

— Одесную или ошуюю? — усмехнулась я.

— Что? — не понял он.

— На правую или на левую сторону перестраивались? — перевела я.

— Ну, вы тут поговорите, — натянуто улыбнулся игумен, — у меня встреча. Да, Наталья, задание такое. Будем экранизировать пятнадцатую и шестнадцатую главу нашей главной житийной книги. Съемок больше не будет, материала достаточно. Какие-то фотографии нам подкинули, хроника есть… — сказал он так уверенно, будто всю жизнь делал фильмы.

— Посмотреть бы сначала, что вы наснимали.

— Решим, — ответил игумен и ушел.

— Так вот, — с места в карьер затараторил режиссер. — Поскольку сценария про Афон не было, я придумал такую хорошую вещицу. Режиссерский прием.

— Интересно, — сказала я, хотя, судя по манерам режиссера, придумать он мог разве что… Оправдались худшие мои опасения.

— Я книжку-то эту про Паисия до Афона не читал. Потрясающая, конечно… Потрясающий человек…

— О! Я рада, что он вам понравился, — похвалила я. — Как же вы снимали, если даже жития не прочли?

— Поэтому и прекрасная идея пришла в голову! Я много поснимал нашего игумена К. с этой вот житийной книгой в руках: он с ней все время ходит, сидит читает, даже у кельи Панагуда, где принимал старец. Знаете? — спросил режиссер.

— В смысле? Что он в Панагуде какое-то время жил? Кажется, что-то такое слышала… — с не понятой режиссером иронией ответила я.

— Очень красивые афонские виды кругом. Есть что вставлять, когда не хватит основного материала. Вообще идея такая, что вот человек, игумен даже, так поражен житием старца Паисия, что не выпускает его из рук. Напитывается, так сказать, везде и постоянно.

— Дык кто будет героем нашего времени — игумен К.? — съязвила я.

— При чем здесь?.. — воскликнул режиссер и, видимо поняв, что тут какая-то закавыка, повернулся к Валерии и сказал: — Всё! Достала! Сценария не написала, а лезет… Теперь только через игумена буду с ней общаться.

— Ты, брат, настоящий Расфеллини, — сказала я и поднялась, чтобы уйти.

За мной поднялась Валерия, мы объяснились с ней в коридоре.

— Это кто? — спросила я. — Где вы его откопали?

— Наталья! Наталья… не волнуйтесь, — испуганно заговорила Валерия. — Мы его поправим. А режиссер он хороший, много фильмов сделал. У каждого творческого человека могут быть всякие тараканы. У вас ведь тоже есть?

— У меня нет. Потравила еще в перестройку.

— В общем да… но, в конце концов, всем надо спасаться. И ему тоже. Вот он через фильм и спасается… Делает, что может.

— Да? Помоги ему Господи. И вам, — ответила я и откланялась.

Меня трясло до самого дома — с кем связалась? Сколько времени потеряла, ведь с самого начала мне это дело показалось сомнительным. На что купилась? В Иерусалиме, видите ли, познакомилась с игуменом. Там что, бесы отдыхают и не плетут своих опасных сетей? Сколько уже раз попадалась я на многообещающее прилагательное «православный» — православный гомеопат, православный режиссер, православный продюсерский центр… А православного оказывалось там было только название. Нередко прикрываются им бесталанные или непрофессиональные люди. Как хорошо сказал Паисий Святогорец: «Простота и благоговение — это и есть православный дух, в котором почивает Христос. Сегодня духовным людям часто не хватает простоты — той святой простоты, которая восстанавливает силы души. Не отказавшись от мирского духа, не начав вести себя просто, то есть не думая, как на тебя посмотрят или что о тебе скажут другие, человек не вступает в родство с Богом, со святыми. Для того чтобы вступить в такое родство, необходимо начать жить в духовном пространстве. Чем с большею простотой ведет себя человек — особенно в монашеском общежитии, — тем глаже, „обкатанней“ он становится, потому что стираются выпуклости страстей. Если же это не так, то он старается сфабриковать из себя человека ложного. Поэтому, для того чтобы уподобиться ангелам, постараемся сбросить с себя костюмы мирского карнавала… Люди мирские заботятся о том, чтобы был чистым их двор. Их не интересует, замусорен ли их дом изнутри. Они чистят двор и заметают сор внутрь дома. „Людям, — говорят, — виден двор, дом изнутри они не видят“. То есть пусть я буду замусорен внутри, но не извне. Им хочется, чтобы другие ими любовались. Люди же духовные заботятся о том, чтобы дом был чист внутри. Их не волнует, что скажут о них люди, потому что Христос обитает в доме — в сердце, а не во дворе.

Однако бывает, что и духовные люди ведут себя напоказ, по-мирски и, скажем более определенно, по-фарисейски. Такие люди думают не о том, как попасть в рай, к Богу, но о том, как в этой жизни показаться хорошими. Они лишают себя всех духовных радостей, тогда как они могли бы переживать райское состояние уже здесь. И, таким образом, они остаются людьми перстными. Они стараются вести духовную жизнь по мирским обычаям. Однако внутри они пусты — Бога в них нет.

К несчастью, мирской дух оказал сильное влияние даже на духовных людей. А если люди духовные действуют и думают по-мирски, то что остается делать и думать людям мирским…» [25]

Почему снова меня угораздило вляпаться в «православный продюсерский центр»? Не надо уши развешивать, больше думать и молиться… Но ведь на Гробе Господнем я молилась от всего сердца? И вдруг что-то ласковое и понятное вошло в душу: «Это новый твой опыт, дерзай…»

Я просмотрела пятнадцатую, потом шестнадцатую главу, которую «съемочная группа» собиралась «экранизировать»: там были собраны воспоминания о совершенных старцем чудесах. Народ это любит… Помолится старец — бах! исцеление, помолился еще — бух! деньги посыпались… Многие теперь именно за такими чудесами к старцам стремятся в уверенности, что не надо в себе ничего менять, каяться, не надо бороться с грехами и страстями. «Лукавый и прелюбодейный род ищет знамения, обличил Господь фарисеев и сказал твердо: и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка». Знамение же пророка Ионы — это проповедь покаяния: Иона по слову Божию возвестил гибель городу Ниневии, если он не покается, горожане покаялись, и Господь сменил гнев свой на милость.

Настоящих старцев на такую жаждущую чудес ораву найти невозможно — это «штучный Божий товар». Тут и появляются факиры, «лжестарцы», льстящие толпе. Факиром в фильме игумена К. создатели желают сделать и старца Паисия, который действительно непрерывно творил чудеса… но надо при этом знать о его равноангельской многотрудной и многоболезненной жизни, его совершенной любви к Богу и людям, которую он возгревал в душе от самых отроческих лет, за что Господь и сделал его истинным чудотворцем. Рассказывать людям о величайшем подвижничестве старца Паисия у игумена К. времени нет…

На следующий день я позвонила Валерии и почти час объясняла эту свою позицию. Она выслушала со вниманием и, как всегда, ответила:

— Я передам батюшке…

Мне показалось, что она поняла мое стремление помочь делу…

Утром Валерия отзвонилась:

— Батюшка не благословил вам смотреть отснятый нами материал.

— Что? — Я поначалу и не поняла, о чем речь. — Чем же это я так провинилась?

— Вы считаете, что после того, что вы вчера нам выдали, возможна совместная работа?

— А что не так я «выдала»? Сказала, что у вас получится очередной фильм из серии «Православные чудеса двадцать первого века»?

— У нас другое мнение.

— Не смею вас больше тревожить. Всего хорошего! — быстро свернула я разговор от внезапно появившейся боли: показалось, что мне со всей силы под дых наподдали.

Упав на диван, я свернулась калачиком. Мир рухнул — драгоценный мир души… Но уже к вечеру почувствовала себя свободно и легко, будто с бедной моей души свалился огромный камень. Игумен К. так и не позвонил. Ни тебе спасибо, ни до свидания, ни денег. Настоящий герой нашего времени.

А старец Паисий, он ведь такой простец, совсем не герой. Говорит, не богословствуя, но, как показало время, духовно. И духовность он усматривает в обычных будничных делах, что наверняка согреет душу и поможет самому обычному, «непродвинутому» в православии и далекому от высоких откровений человеку. Он учит просто и ясно — как ежеминутно выполнять заповеди Божии и в наш безбожный век. А его чудеса — это уже тяжелая артиллерия для тех, кто очень сильно заблудился в жизни — до смертельного риска.

…«Раньше у меня на Родине, в Фарасах, говорили: „Если у тебя есть работа, то не оставляй ее на завтра. Если у тебя есть хорошее кушанье, то оставь его на завтра — может прийти гость“. Сейчас думают так: „Работу оставим, может, завтра придет кто-нибудь и нам поможет. А хорошее кушанье давай-ка съедим сами сегодня же вечером!“ Большинство людей нынче вращаются вокруг себя, думают только о себе самих. Предположим, пошел проливной дождь. Вот увидите: большинство из вас подумают о том, не развешено ли у них белье, и побегут его снимать. Плохого в этом нет, но дальше этого они не идут. Белье, если и намокнет, высохнет снова. А каково тем, кто в это время молотит на току? Больно ли вам за них, помолитесь ли вы за них? Или в грозу, когда сверкают молнии, еще вопрос, найдутся ли пять-шесть душ, чтобы вспомнить о тех бедолагах, что работают на поле, или о тех, кто держит теплицы. То есть человек не думает о другом человеке, не выходит из своего „я“, но постоянно вращается вокруг себя самого. Однако, вращаясь вокруг себя, он имеет своим центром себя, а не Христа. Он вне той оси, которая есть Христос. Если человек хочет достигнуть того, чтобы думать о ближнем, то его ум должен быть сначала [утвержден] во Христе. Тогда он думает и о ближнем, а потом думает и о животных, и о всей природе. Его „радиостанция“ включена, и как только приходит сигнал — он спешит на помощь. Если же ум его не во Христе, то не работает его сердце, и поэтому он не любит ни Христа, ни ближнего, ни тем более природу — животных, деревья, растения. Если вы будете вести себя так, как сейчас, то как вам дойти до общения с животными, с птицами?! Если птица упадет с крыши, то вы будете ее кормить, но если же не упадет, то вы об этом и не подумаете. Я вижу птиц и говорю: „Надо их, бедных, покормить!“ — сыплю крошки и водичку ставлю, чтобы они попили. Вижу на деревьях больные ветви, тут же хочу их обрезать, чтобы они не заразили других ветвей. Или бьется, хлопает дверь, окно — ум мой идет туда. Себя, если мне что-то нужно, забуду, но погляжу: не поломалась бы дверь, окно, не было бы какого вреда. О себе я думаю между делом. Если кто-то думает и болеет о творениях, то насколько больше он думает о них Творце! Если же человек не ведет себя так, то как он придет в согласие с Богом? И еще: выходя на улицу, бросьте взгляд вокруг. Может быть, кто-то или по невниманию, или по злобе (желаю, чтобы никто не делал зла) что-то бросил, и занялся огонь, поэтому поглядите. Это тоже относится к духовной области, потому что и в этом взгляде присутствует любовь. Я, когда выхожу из каливы, погляжу вниз, погляжу на крышу, понюхаю, не пахнет ли горелым. Другое дело, если у тебя такая вера, что если начнется пожар и ты станешь молиться, то пожар потухнет.

Если же такого нет, то надо действовать [и по-человечески]. Или, когда слышны громовые раскаты, я прислушиваюсь, что это: пушка, учения идут, что-то подрывают? Туда сразу же направляется мой ум, и я начинаю молиться о происходящем. С тем, кто безразличен к себе от любви к другим, пребывает великое Божие попечение, и все люди заботятся о нем»[26].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.