Глава XXI. «Под фирмой жены»

Глава XXI. «Под фирмой жены»

Софья теперь ни шагу не делала из дома. Она до трех часов ночи работала над изданием сочинений мужа: объявила подписку на новое, пятое издание, забрала дела у Николая Нагорнова, мужа племянницы Лёвочки, приглядывалась к флигелю, как к возможному складу для книг. Вскоре Софья наняла артельщика для укладки книг и для всякой беготни, потом вызвала к себе торговцев бумагой, перезнакомилась со всеми директорами московских типографий и выяснила, что московские цены гораздо ниже петербургских. Поэтому ее больше устраивало печатание Лёвочкиных книг здесь, в Москве. Софья также учла и то, что возможность держать корректуры у себя дома в Хамовниках ей тоже облегчала дело. Она даже смогла подключить Лёвочку к этой работе, и они, как прежде, в лучшие времена, трудились на пару. Муж еще раз пересмотрел все свои сочинения, написанные им за тридцать лет, исправил неточности, которые были когда?то допущены переписчиками и наборщиками. Но самое главное, он вернул роману «Война и мир» первозданный вид — заменил все фразы на русском языке на французские, а все философские размышления из эпилога перенес в главы. Он с удовольствием взялся за корректуры «Люцерна», который был немного испорчен гегельянством, просмотрел свои педагогические статьи. Его привели в восторг сцены охоты в «Анне Карениной», он даже воскликнул: «Справедливо, прекрасно!.. Благодарствуйте, Лев Николаевич, — кланяясь при этом другому, воображаемому Льву Николаевичу, — справедливо вы написали и хорошо!» Несмотря на то, что свои художественные произведения он теперь считал «дребеденью», написанной «очень дурным человеком», Лёвочка вчитывался в них чрезвычайно внимательно. Софья же, напротив, наслаждалась и умилялась его художественным шедеврам. Как?то вернувшись после шумного веселья с шарадами, она села за чтение корректур «Детства» и просидела до трех часов ночи. На нее нахлынули воспоминания, в ней проснулось совсем забытое детское чувство, которое она впервые испытала, будучи одиннадцатилетней девочкой. От чтения зарябило в глазах, и она не могла больше править корректуру. Слезы душили ее, и она зарыдала. Все?таки Софья очень любила своего Лёвочку. Ей было больно от того, что со временем их любовь «загрубела», а так хотелось «соскоблить» наносное, чтобы вернуть прежнюю чистоту этому чувству.

Софья понимала: чтобы продуктивнее вести свое дело, нужны деньги, и немалые, но их у нее не было, муж не дал ей ни копейки. Ей пришлось взять взаймы у матери 10 тысяч рублей, а ещё 15 тысяч рублей у орловского помещика А. А. Стаховича, который с большим удовольствием предоставил деньги под минимальный процент. Стахович помог и как большой знаток лошадей. Теперь муж просматривал повесть «Хлыстомер», а Стахович исправил прозвище лошади с «Хлыстомера» на «Холстомер», пояснив смысл прозвища: такая лошадь шагала особенно, словно холсты мерила. После этой повести, как признавался автор, он словно искупался в чистой реке, свободно плывя по волнам фантазии.

Для успешного ведения издательского дела Софьи не хватало мудрых советов людей, знавших в этом толк. Подобные советы ей могла дать прежде всего Анна Григорьевна Достоевская. По словам сестры Тани, близко знавшей вдову писателя, а также по мнению критика Страхова, Достоевская была очень опытной издательницей. Софья намеревалась повидаться с ней, но болезнь детей мешала этому. 19 февраля 1885 года она отправилась в Петербург, чтобы встретиться с Анной Григорьевной. Софья очень подробно изложила всю предысторию прежних изданий своего мужа, которыми заведовал московский книготорговец Салаев, плативший мужу очень скромные деньги. Она расспрашивала Анну Григорьевну обо всех нюансах и подводных рифах издательского дела и получила советы, которые помогли ей справиться со всеми проблемами этого ремесла. В общем, она была в полном восторге от встречи с вдовой писателя, о чем тотчас же написала Лёвочке. Еще она написала о том, как опытная издательница выручила за два года 67 тысяч рублей, перечислила множество нужных и полезных советов, полученных ею от Анны Григорьевны. Главный из них заключался в том, что нужно уступать книготорговцам всего лишь пять процентов. А еще она сообщила мужу о своей встрече с императрицей Марией Федоровной, которая состоялась в доме ее двоюродной тетки Шостак. В этой связи Лёвочка напомнил, как однажды, оказавшись в Петергофе в мае, он случайно увидел в кустах человека, щелкавшего соловьем. Муж боялся, чтобы не произошло что?то подобное с его женой. Софье было неприятно это сравнение с щелкуном из Петергофа, ведь она находилась уже не в столь юном возрасте, чтобы у нее могла закружиться голова от лицезрения царского величия. Возвратившись в Москву, она с удвоенной энергией принялась за издательские дела. Занималась подпиской, размещая объявления в газетах о новом издании. В это время она забывала о семейных страданиях, о возможном уходе мужа. Ей было нестрашно, потому что она с головой спряталась за работу.

К апрелю все подготовительные работы были завершены, о чем Софья уведомила свою наставницу Анну Григорьевну Достоевскую. Она подготовила тексты, распределила их по томам, все это сделала легко и уверенно. У нее была большая опора влице Н. Н. Страхова, который во всем действовал всоответствии с намеченным планом. Новое, пятое издание конечно же во многом повторяло предшествовавшее, которое вышло 12 лет назад в одиннадцати томах. Теперешнее обновленное включало в себя еще один том, двенадцатый, куда она намеревалась поместить все поздние статьи и трактаты мужа. Именно с этим томом ей предстояли большие проблемы.

Софья еще раз провела успешные переговоры с владельцами московских типографий Мамонтовым, Волчаниновым, Лиснером и Кушнеревым. Они должны были напечатать отдельные тома собрания сочинений Толстого. Проблема возникла у нее только одна, и причем существенная. Она касалась цензуры. Поэтому Софья предварительно проконсультировалась с духовным цензором А. М. Ивановым — Платоновым. Тот объяснил ей, что антицерковные сочинения мужа не могут быть опубликованы, и посоветовал включить в последний том новые художественные сочинения мужа. Также он посоветовал ей заблаговременно заручиться благословением начальника Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистова и конечно же обер — прокурора Священного синода К. П. Победоносцева. Его совет она приняла к сведению, а после стала размышлять, как ей быть с рекламным проспектом, с адресами для рассылки, можно ли выпускать тома собрания сочинений не по порядку, а по мере их готовности и т. д. Для этого ей были нужны копия с объявления о подписке и копия с циркуляров, полученных от Анны Григорьевны Достоевской. В общем, мытарств было много, и она делилась ими со Страховым, рассказала ему о своем визите к Иванову — Платонову. Николай Николаевич успокоил Софью, объяснив, что выпуск томов не по порядку обычное дело, а заверения духовного цензора служат очень серьезной гарантией того, что двенадцатый том может увидеть свет. Заодно она решила с ним и другие вопросы: о размещении портрета мужа, о необходимости написания предисловия, о возможности рассрочки оплаты. Страхов был уверен, что это издание станет образцовым, ведь все предыдущие были «несносно плохи».

Тем временем постоянно возникали проблемы и совсем иного порядка, которые были связаны то с добыванием денег, то с недугами, свалившимися на кого?то из детей или на нее саму. Софья до сих пор не могла оправиться после родов Саши. Из нее все время «что?то лило, точно внутри нарыв прорвался».

Боль не уменьшалась, и она обратилась к хорошему специалисту, доктору Чижу. Тот подтвердил опасения акушерки, о чем Софья уже сообщила Лёвочке, который стал снова винить себя, мучился угрызениями совести, называл себя «грубым, эгоистическим животным». Жена успокаивала мужа, считала, что они оба виноваты — не удержались тогда после последних ее родов, сопровождавшихся желанием Лёвочки уйти из дома. К тому же, как полагала Софья, причиной ее недуга могла стать какая?нибудь и «механическая причина». Вскоре она почувствовала себя значительно лучше, в течение нескольких дней не было «ни капли крови».

Но чувство облегчения быстро прошло — ей снова пришлось окунуться в вечные проблемы повседневности, самой трудной из которых была: где достать денег? Этот совсем нериторический вопрос делал ее «измученной и растрепанной». Она постоянно скрупулезно просчитывала семейные расходы, из которых 609 рублей уходило на еду и дом, 203 рубля — на детское обучение и 98 рублей — на обслуживающий персонал, на слуг. Таким образом, деньги становились чем?то мистическим, внезапно исчезающим, чтобы объявиться вновь. А муж перестал думать о деньгах. Теперь он не придавал им никакого значения, предоставив жене полное право заниматься всеми финансовыми вопросами.

Софья даже не заметила, как полюбила темноту и тишину. Только так она могла расслабиться и на миг забыть о проблемах. Извечная суета сует давала о себе знать. Она еще больше стала любить ухаживать за больным Лёвочкой. В такие моменты особенно остро ощущала свою полезность мужу. Истинным праздником для нее становились поездки с дочерью на Мясницкую, в Школу живописи, ваяния и зодчества. Посещая вечерние классы, она забывала о своей суетной жизни. Она еще больше увлеклась обучением Андрея и Миши, находя для себя в этом труде огромную радость. Каждый раз слыша возглас сыновей: «Мама, поучи нас!» — она забывала о повседневном кошмаре, о грузе материальных забот.

А муж в это время «дышал» мыслями о Будде, сам убирал свою комнату, топил печи, колол дрова, возил на салазках воду, предпочитал ходить пешком, в поездах ездил третьим и самым дешевым классом. В общем, стремился сделать свою жизнь как можно более идеальной и христианской. Теперь он понял, что их семья может уложиться в сумму от двух до трех тысяч рублей в год. Считал, что все домочадцы должны больше давать, чем брать, и предложил по воскресным дням организовывать обеды для бедных. Хотел, чтобы семья делала больше для других, чем для себя. В общем, Лёвочка жил без мяса и обличал семью для того, чтобы потом каяться. Иногда слабел, не писал, впадал в уныние. Правда, оживился, когда организовал с В. Г. Чертковым издательский дом «Посредник», чтобы предлагать публике дешевые, двухкопеечные издания своих произведений. К своей работе он подключил опытного издателя Ивана Сытина, а также очень образованного Павла Бирюкова. Софья же подмечала в Черткове что?то несимпатичное, подозрительное и суетливое. Она пришла в ужас, когда услышала, как Владимир Григорьевич уговаривал мужа зачем?то поехать с ним в Петербург, где обещал Лёвочке устроить жизнь более достойную. А вот теперь, как ей показалось, он уж слишком «зажился» у них в Москве, спал в комнате с Лёлей и сиял счастьем. Короче говоря, муж с большим воодушевлением занимался делами «Посредника», что?то специально сочиняя для него, а она тем временем готовила свое издание его сочинений.

Софья захватила с собой в Москву рукопись «Холстомера» для набора и постоянно торопила мужа закончить работу над повестью «Смерть Ивана Ильича», предназначенной ею для последнего, двенадцатого тома собрания сочинений. Наконец, он склонился к тому, чтобы подправить повесть. Быстро пробежав несколько отрывков из «Холстомера», Софья воскликнула с восхищением: «Очень хорошо! Вот пишет?то, точно это нам». Ей хотелось, чтобы Лёвочка побольше «пачкал» пальцы чернилами, когда трудился над этим сочинением, а не над текстами для «Посредника», такими как «Ильяс», «Где любовь, там и Бог», «Два брата и золото». Ее раздражало, когда муж занимался чем?то другим, а не писательством, например, когда шил ботинки на толстых подошвах для Афанасия Фета, за что получил «свидетельство» о «полной целесообразности работы».

У Софьи было забот по горло. Надо было снова поподробнее расспросить Анну Григорьевну обо всех тонкостях подписки на издание, чтобы оно расходилось быстрее. Она не забыла о том, как сочинение мужа, изданное Вольфом, не могло разойтись аж за двадцать лет. А другое Лёвочкино издание 1873 года, вышедшее в восьми томах, тиражом 3600 экземпляров по цене 12 рублей за экземпляр, продавалось крайне туго, так как не было распространителей и толковых книгопродавцов. Поэтому приходилось довольствоваться только теми заказами, которые поступали от очень крупных торговцев за наличный расчет. В общем, ей не хотелось дважды входить в одну и ту же реку. Софья очень ответственно относилась к своему издательскому делу, видя в нем единственно достойный источник существования своей огромной семьи. Она не могла позволить себе широким жестом безвозмездно раздавать то, что принадлежало ей и детям, не была намерена кормить дармоедов, наживавшихся на Лёвочкином труде.

В октябре 1885 года вышли в свет пятый, шестой, седьмой и восьмой тома полного собрания сочинений Толстого. Это было только первое издание, выпускаемое ею. То ли еще будет! В ноябре увидели свет уже третий и четвертый тома. Как же она была благодарна Анне Григорьевне Достоевской за ее мудрый и практичный совет о выпуске томов вне зависимости от их очередности! Но возникли проблемы с последним, двенадцатым томом, притом очень серьезные, и Софья снова отправилась в столицу, чтобы расставить все точки над «i». Перед поездкой она успела дать объявление в газете о выпуске полного собрания сочинений мужа.

Поездка оказалась слишком трудной. Ведь ей пришлось выполнить сразу несколько поручений мужа, например, нанести визит начальнику Штаба, генералу Обручеву, чтобы попросить его о смягчении наказания А. П. Залюбовскому, который отказался от военной службы, и как она полагала, не без влияния пацифистских взглядов своего мужа. Лёвочка очень переживал за судьбу этого молодого человека и просил Софью сделать все возможное для его спасения, то есть узнать у Кузминского, который в это время находился в должности председателя Петербургского окружного суда, к кому можно обратиться с этой просьбой. Что и говорить, муж умел загрузить жену своими заботами.

Особенных напряжений от нее потребовал заключительный, двенадцатый том, который долгое время оставался не- сформированным. Духовные сочинения мужа Софья передала в Московский духовный цензурный комитет, члены которого сочли сентенции Толстого чрезвычайно дерзкими. Кроме того, ей приходилось ждать, когда же наконец Лёвочка завершит работу над повестью «Смерть Ивана Ильича». Софья даже не догадывалась о скрытых смыслах этого произведения, о намеках на их совместную жизнь. Поэтому она искренне обрадовалась, когда муж преподнес ей это сочинение в подарок на день рождения, 17 сентября, сказав при этом, что это очень скромный презент.

Казалось, ей удалось невозможное: опубликовать в двенадцатом томе, вышедшем в апреле 1886 года, не только новые сочинения мужа, но и фрагменты трактата «Так что же нам делать?», появившегося под заглавием «Мысли о переписи», в котором Лёвочкина тенденциозность была несколько смягчена филантропическим смирением. Во имя этого она штурмовала всяческие преграды. Благодаря ее усилиям Московский духовный цензурный комитет все?таки рассмотрел корректурные листы «Исповеди», трактата «В чем моя вера?».

Аллея в Ясной Поляне

Софья Андреевна и Лев Николаевич с сыном Мишей. Ясная Поляна, 1898 г.

Софья Андреевна и Лев Николаевич с детьми и гостями в парке Ясной Поляны. 1899 г.

С внуком Лёвушкой. Ясная Поляна, 1898 г.

С внуками Сонечкой (на руках) и Лёвушкой. Ясная Поляна, 1900 г.

Москва. 1898 г.

Софья Андреевна позирует художнице Юлии Игумновой. Ясная Поляна, 1899 г.

Софья Андреевна и крестьянка Анна Маслова. 1898 г.

Ясная Поляна. 1901 г.

Лев Николаевич и Софья Андреевна. Ясная Поляна, 1901 г.

Лев Николаевич и Софья Андреевна с племянницами Верой и Лизой. Ясная Поляна, 1901 г.

Софья Андреевна с детьми. Гаспра, 1902 г.

Лев Николаевич во время болезни в окружении родных и близких. Гаспра, 1902 г.

С букетом лилий в День Святой Троицы. Гаспра, 1902 г.

Внуки Ванечка и Танечка. Ясная Поляна, 1904 г.

В день семидесяти пятилети Льва Николаевича. Ясная Поляна, 28 августа 1903 г.

С. А. Толстая. Ясная Поляна, 1903 г.

С.И. Танеев Ясная Поляна 1907 г

Софья Андреевна делает копию картины Ильи Репина

Софья Андреевна пишет историю своей жизни

Из записной книжки С. А. Толстой

Последняя годовщина свадьбы. Ясная Поляна, 23 сентября 1910 г.

Софья Андреевна на могиле Льва Николаевича. 1912 г.

Последнее письмо Софьи Андреевны семье.

Софья Андреевна Толстая

После этого сообщил Синоду, что в этих сочинениях заключается немалый соблазн, способный произвести сумятицу в отдельных умах и таким образом нарушить единение Церкви и государства. В итоге комитет сделал представление на усмотрение Синода. Вскоре Софья получила письмо от Победоносцева о том, что «нет никакой надежды» на то, чтобы статья «В чем моя вера?» была пропущена Синодом, так как «при всем добром намерении автора» она произвела бы «вредное действие на умы». Невзирая на все эти опасения и предупреждения, она все?таки добилась своего, и Лёвочкино сочинение вышло в новом собрании сочинений, пусть и в несколько усеченном виде. Это было ее победой, и уж, конечно, не пирровой. Объявив подписку на сочинения мужа, она тайно надеялась на то, что это издание окажется самым образцовым по сравнению с предыдущими. Что ж, интуиция не подвела ее. Лёвочка очень радовался за Софью, за ее триумф, за выход двенадцатого тома, но больше всего за выход сказки «Об Иване дураке и его двух братьях».

Теперь веселее стало в их доме. Детям было разрешено делать все, что они хотели. Их даже отвезли в Собачий театр, приглашали к ним гостей, да еще каких, самого «Петрушку Уксусова» (!). Так назывался театр марионеток. А для взрослых детей был предложен иной сюрприз: в масках они отправились к знакомым, знавшим толк в веселье. Компания подобралась что надо, с тапершей, и на шести санях разъезжала от одного дома к другому, плясала и ликовала… Этот год завершался для Софьи удачно. Но что ожидало ее в новом, 1886–м?