3–9 декабря

Есть два полярных подхода к осмыслению происходящего. Один – вглядеться, вылущить первичное умозаключение, нанизать на него подтверждения в виде еще каких-то фактов, при этом, как правило, бессознательно отбрасывая такие, которые на него не работают. Второй – когда ни в какую концепцию факты не выстраиваются, а наезжают кучей, на первый взгляд бессвязно, но все живые, и в конце концов сами собой складываются в пазл. В картину, часто не цельную и не общую, но совершенно удовлетворительную. Потому что яркую, подлинную, не претендующую на формулировки, не нуждающуюся ни в выводах, ни в предварительной установке. Случается это много реже первого. Я безусловный сторонник второго. Недавно в очередной раз оценил.

Начну аж с середины 1950-х. Я был студент, на нашем курсе учились ребята из стран «народной демократии» – то есть советского блока. Парадокс: эпитет, да еще такой мощный, как «народный», вроде бы должен усиливать слово, к которому приставлен, а нет, выпускает из него весь воздух. «Демократия» – она всё уже и значит, что должна значить, а «народная» – ясное дело, что картон дают жевать. С несколькими из народных демократов я приятельствовал, в частности, с двумя венграми. Один был очень симпатичный, обаятельный, мягкий, другой – ощетинившийся, грубый, и внешности бандитской. Оба – Яноши. Второй любил рассказывать необщепринятые вещи, например, как он в своем городке любил ходить в кабак слушать цыгана-скрипача. Тот, по его словам, играл так, что «проведет смычком – как по моему хребту проведет», и другие употреблял слова, более откровенные. Потом случилась венгерская революция, меня и весь наш круг перевернувшая (поэтому чешские дела через 12 лет были для нас уже римейком), Яноши ходили с почерневшими лицами. На несколько дней куда-то исчезали, потом более милый пропал, а этот остался, но перестал с кем бы то ни было разговаривать.

Дальше Венгрия отодвинулась на второй план, блистала лишь в виде лечо. Плюс футболисты нет-нет гремели. Во-первых, потому что вся сборная сбежала в Испанию, во-вторых, потому, что команда «Гонвед» обыгрывала наших. Студенческие связи порвались, в стране я никогда не был. Только в новое уже время полдня пробродил по Будапешту, где на каждом углу продавались перцы сладкие и горькие разного окраса. А снова в поле зрения попала в самые последние годы. Фашистская партия Йоббик не просто прошла в парламент, а заметным третьим номером. Получила сколько нужно мест, но главное, получила широкое признание населения, какой-то там высокий процент. Вынесло ее на эти высоты разогнанной ею волной яростной антицыганской кампании. За чистокровных венгров. Когда волна стала опадать, ее подтолкнули антиеврейской. Но на евреев где сядешь, там и слезешь, – у них толковые руководители, пресса, Израиль. А цыгане это цыгане, скрипки, гитары, алые рубахи, кушаки, кони. Вольница. У них защитников раз-два и обчелся. Так что эти самые йоббики даже на громкое звание антисемитов не тянут, а так, обыкновенные сукины дети. Но молодые, активные. Особенно выделялся Шанад Сегеди. На одном из митингов самых многолюдных, заметных в общенациональном масштабе, когда на флаг Европейского Союза вылили бензин из зажигалки и сожгли, он выступил с заявлением, прошедшим на ура и потом долго повторяемым. С улыбкой отвращения к тем, кто призывает Венгрию стать членом ЕС, он сказал: «Они заставляют нас поверить, что если мы войдем в Союз, это приведет нас в Ханаан. Нет, это приведет к нам тучу хананеев!» То бишь евреев. Которых в Венгрии меньше процента (цыган – другое дело, под десять), но шутку вспоминали и не уставали ей смеяться, как будто ну со всех сторон зажали их евреи. И тут, на пике славы, выяснилось, что Сегеди-то – того. Со стороны матери. У бабушки 90-летней вообще освенцимский номер на запястье. Пошатнулся дубок. И его брат, тоже партийный начальник, пошатнулся. Шанад был сражен, раздавлен, потерял все опоры – по нынешнему, скрепы. Пошел к любавичскому ребе, с ним в синагогу, кипу надел. Но это уже его личные муки и метания, мы ему со стороны помочь не можем, да и не очень тянет. Разве что вспомним эпизод из «Похождений солдата Швейка». Там сапер Водичка длинно рассказывает, как они, чехи, дрались в одном сельце с венграми, согражданами и соратниками по оружию одной и той же империи Франца-Иосифа. Свое чешское дикарство, хамство, идиотизм он выставляет неоспоримыми достоинствами, особенно сияющими на фоне венгерского, по его убеждению, быдлячества. «Короче говоря, мадьяры – шваль, – закончил старый сапер Водичка свое повествование. На что Швейк заметил: – Иной мадьяр не виноват в том, что он мадьяр. – Как это не виноват? – загорячился Водичка. – Каждый из них виноват»… Что делать, таково человечество в натуральном виде.

Последнее. Я посмотрел в «Мемориале» документальный фильм «Норильск» венгерского режиссера Золтана Салкаи. О местах заключения, куда попадали при Сталине венгры. Фильм, увы, плохой, но есть в нем один сильный эффект, проявившийся помимо режиссера. Все, что мы видим на протяжении получаса, это как Салкаи пешком идет по засыпанной снегом, а где торчащей голыми камнями поверхности тундры и произносит правильные благородные речи. Земля исковеркана машинами довоенных и более недавних горноразработок. Там и здесь – остовы тогдашней цивилизации. Сумерки Заполярья, уже готового к приходу вечной ночи. – 30 гр. Ц, норма. По низкому небу стелются густые желтые дымы нынешних медных и никелевых заводов. Абсолютное безлюдье, нежилая и неживая планета. Этому посвятил себя XX век, посвящает XXI. И это держава. Я понимаю, что если это не защищать, то сюда могут высадиться пиндосы, хачики, пархатые и так далее, охотники найдутся. Я только думаю: не обязать ли законом проживать здесь хотя бы по три месяца державников? Не только наших, а и арийско-австрийских, и чистокровно-венгерских, и избранно-израильских, и велико-халифатских. Всех, для кого земной шар – место размещения государств, а не проживания убогих гомо эректус. Ну, по месяцу. Такие ассоциации.